Путевые заметки странника по мирам. Про пряности, снег и трели ветра

Фалена Лысакова, 2019

Перед нами раскрываются тысячи миров, и мы можем выбрать любой из них, пойти по любой из дорог. Ведь на самом деле никто и ничто нас не сдерживает. Все замки и двери находятся только в нашем сознании, и порой достаточно лишь протянуть руку, чтобы их отбросить. Уже не помню, откуда начался мой путь и когда это было. Странники не считают километры. Сейчас для меня существуют только дороги – великое множество дорог – и ни единой карты в сумке. Я просто выбираю одну из них наугад и иду. Иду вперед. Ведь все дороги куда-нибудь да приводят, верно? Даже если под ногами вдруг разверзается бездна, а вокруг пляшет шальное пламя, я просто поворачиваю и иду дальше. Вперед и вперед. Так много путей, так много вариантов… и так много разных миров. Интересно, куда я попаду сегодня?..

Путешествие 4. Уга. Та, что следует по пятам

Я не раз попадал в этот город, хотя каждый раз он казался новым. Город принимал разные обличья, носил маски и представлялся разными именами, но я всегда его узнавал — по съежившемуся, затаившемуся в подворотнях, наблюдающему из каждого угла ледяному мраку. Мрак смотрел мне вслед огромными, как две луны, глазами, хищно скалился и дышал в затылок леденящим морозом.

Я узнаю его, как бы он не пытался меня обмануть. У этого города сто названий, сто личин: Бьёрк, Виттави, Шанхала, Айсборг… но я называл его просто городом января.

Совру, если скажу, что не люблю зиму. Я бывал в разных частях разных миров и видел столько разных зим! Белых и синих, теплых и холодных, спокойных и бурных…

В этом городе зима наблюдала за каждым твоим шагом, не желая выпускать из своих цепких когтей. Она преследовала слабых и пожирала их, как огромная хищная кошка крохотную мышку. Стоило только замешкаться, остановиться на миг, чтобы погреть руки дыханием — и Она уже обвивала лапами горло, впивалась когтями в кожу…

— Зима… — сказал он, выдыхая облачко теплого пара.

Ей это не понравилось — Она встопорщила шерсть черными тенями из углов между домами, зарычала вьюгой.

Я держал в руке керосиновый фонарик, дающий не то чтобы много света, но зато греющий озябшие пальцы. А Мару было хоть бы что: прочная шкура и мех защищали его от любого мороза. Он сонно покачнул головой, жуя свою жвачку.

— Как вы от Нее спасаетесь? — спросил я, бросая быстрый взгляд в тени — те притворялись неподвижными, словного никого там и не было.

— Топим пожарче камины и запасаемся одеялами, — усмехнулся он в усы.

«А если нет камина и одеял?!» — отчаянно хотелось мне спросить, но я лишь облизал кровящие губы.

Ноги утопали по щиколотку в сахарной пудре снега. Мы оставляли глубокие синие следы — у Мару они походили на две дольки мандарина, а у мужчина были широкими и круглыми. На моей шубе оседали снежинки — совсем не красивые, белые пожеванные комочки.

Я старался вести себя спокойно, но все равно постоянно крутил головой — и успевал заметить, как Она юркает за ближайший угол и даже оттуда, издеваясь, щурит глаза, которые превращались в два золотых месяца.

— Да не дергайся ты так, — заметив мою нервозность, посоветовал мужик, — Она тебя не тронет, пока у тебя есть лампа. Мы-то уже привыкли, чай не первый год так живем.

— Стараюсь, — честно ответил я. У меня зуб на зуб не попадал. Скорее бы нырнуть в тепло дома! А еще лучше — очутиться в другом, более прогретом городе! — Я бы сейчас не отказался от чашки горячего какао.

Ей это явно не понравилось — она зашипела, завывая за спиной вьюгой.

— Будет тебе какао, — усмехнулся он и вдруг размашисто полоснул темноту своим фонарем, расплескав скучившийся вокруг нас синий мрак, — а ну, брысь!

И вновь нас окружал лишь бледный пятак снега, да медленно оседали в свете фонаря снежинки — это было даже красиво. А снаружи этого ореола, будто мы были защищены неким магическим кругом, нетерпеливо переминалась Она — черная, огромная и голодная.

Наконец мы добрались до его дома. Во дворе я заметил сугробик, от которого шла цепь. Хозяин досадливо сплюнул и поддел снег ногой. Из белого выступил клочок рыжего меха, и я охнул — пожалуй, слишком громко.

— Уже пятый пес за два месяца. Собакам она не по зубам! У-у-у, тварюка, и никак от нее не избавишься!

Я осторожно обошел погребенного под снегом пса и зашел следом за мужчиной в дом. Мы поднялись по ступенькам, миновали вторую дверь, и наконец все озарилось желто-рыжим светом, а я ощутил, как на меня будто опускается тяжелой шубой тепло.

В камине весело потрескивали бревна, плюясь искрами на пол. На коврике свернулся клубком толстый черный кот. Правда, окон здесь не было — да и зачем они, когда в любой момент с улицы в дом может заглянуть Она, улыбаясь и щуря луны-глаза?

И все равно я прекрасно слышал, как Она завывает снаружи, скребется когтями по стенам, шуршит на крыше. И с ужасом думал о том, что рано или поздно мне придется выйти наружу, и тогда я столкнусь с Ней лицом к лицу.

— А перебраться куда-нибудь в теплые края не думали? — сипло поинтересовался я, когда он дал мне чашку какао. Напиток прогрел моментально, с одного глотка и до самых костей, даже ноги стали ватными.

— Куда? — он хрипло засмеялся, и я увидел, как на его бороде тает снег, а изо рта идет пар. — Она ж приклеилась, как банный лист — всюду следует. Везде Она, проклятая. А вот на востоке, говорят, зимы и вовсе нет — но я туда ни ногой! Там чудные все какие-то. И жару я не люблю… какая бы Она ни была, скотина, а привык уже к Ней. Главное — научиться с Ней бороться. А вот кто послабее… ну, зима всегда собирает свою жатву, сынок. Знаешь, утром перестанет так мести. Утром ты сможешь пройти спокойно, Она тебя не поймает.

— Ну, да… — неохотно согласился я. Единственная мысль, которая сейчас крутилась у меня в голове, была примерно такой: «На улицу — ни ногой, никогда в жизни!».

А утром, как он и говорил, в мире воцарились тишь да гладь. Солнце лизало похожий на зефир снежный покров, и никаких тебе жутких теней или глаз-лун. Морозец кусал кожу — но так, по обязательству. Она затаилась до ночи, но не ушла — нет. Я знал это. Она все еще была здесь — наблюдала, выжидала, нашептывала колыбельные. Незаметная, огромная и вечно голодная. Она хищно щурилась и ждала, когда ты приляжешь на перину снега, чтобы вздремнуть…