Эксперт для ангела

Ульяна Егормина, 2023

Меня зовут Паола Блэк. Я – эксперт. Никогда бы не подумала, что такая размеренная, спокойная работа выльется в сотню опасных приключений, да ещё приведет прямо в руки бандита Каморра. Ну и как теперь навыки скрупулезного анализа помогут мне справиться со стихийным бедствием по имени Анжело Валлара? Что ж, придется найти и отвоевать свое место в криминальной семье, а потом в сердце ее эксцентричного лидера.

Перстень короля Неаполя

Синьор Валлара, одетый в белую рубашку с закатанными до локтей рукавами и черные классические брюки, удерживаемые широким, блестящим, кожаным ремнем, стоял у самых перил балкона спиной ко мне и с наслаждением курил. Служанка тихонько ушла, закрыв за собой боковую дверь. Мы остались одни. Стараясь дышать насколько можно тише и ровнее, я приблизилась к стулу и, не дожидаясь приглашения, села.

— Почему не вышла? — он не оборачивался, медленно, последовательно поднося к губам сигарету и потом вновь опуская руку на перила балкона.

Тихий, вкрадчивый голос чуть заметно звенел раздражением, как далёкая, но стремительно приближающаяся гроза.

— Посчитала это неуместным.

Стальные прутья витиеватых перил заскрипели, сжимаемые сильными руками, рельефные плечи четче выступили под тонкой, белоснежной тканью.

— Ты должна была.

Анжело злился все сильнее, от этого разум охватывала оторопь, по спине быстро стекал холодок, а слова застревали в горле. Казалось, что я стояла перед профессором на экзамене и не знала ответов на его вопросы.

— Поняла.

Захотелось просто подчиниться, купировать конфликт и не возвращаться к нему. Валлара же вспыхнул от моей покорности, как сено от спички. Он не оборачивался, но глубоко вздохнул, опуская голову и прогибая широкие, напряжённые плечи.

— Я безразличен тебе?

Его злость и боль, казалось, сгущали и без того непрозрачный воздух теплой ночи. Нужно было ответить, и мое молчание нагнетало обстановку, заставляя итальянца гореть только ярче.

— Я задал вопрос, — в низком голосе явственно проступила угроза.

— Не глухая, услышала.

Мне совсем не хотелось грубить ему, но как-то, похоже, не получалось.

Валлара обернулся, в его темных глазах полыхал плохо сдерживаемый гнев, острые скулы очертились чётче, придавая латинскому лицу ещё большую жесткость. Он подался вперёд, и я вжалась в спинку кресла, понимая, что отступать некуда. Заметив мое смятение, неаполитанец повернул голову в сторону, с нажимом провел ровным рядом крепких зубов по нижней губе и шумно вздохнул в попытке смирить раздражение.

— Ответа на твой вопрос я не знаю, Анжело, — едва слышно пролепетала я, глядя на собственные, сцепленные в замок пальцы.

Широкие плечи расправились, а движения крупной фигуры стали более плавными. Синьор вновь отвернулся к перилам и сложил рельефные руки на груди.

— Я скучал.

Дыхание вмиг перехватило, во рту пересохло, а в животе чувствительно сжалось тугим, но вместе с тем таким трепетным спазмом, словно сказанное всколыхнуло нечто живое, заставляя его зашевелиться.

— Я тоже, — едва удалось выдавить из себя, поскольку слова напрочь отказывались покидать грудь.

Анжело шумно, судорожно вздохнул, закрывая глаза, и поднял лицо к небу, а затем поднес к губам сигарету и глубоко затянулся. На среднем пальце его правой руки поблескивало крупное кольцо. Приглядевшись, я замерла в недоумении: то самое. Перстень короля Неаполя, Роберто Пинно.

— Ты с ума сошел?

Синьор перевел удивленный взгляд на меня и, заметив изумлённое внимание к украшению, самодовольно усмехнулся.

— Это реплика, малышка, ей не больше двадцати лет.

— Не может такого быть. Я не первый день в экспертизе, — негодование кипело в груди вулканом. — Оно семнадцатого века, не позже.

— Сама смотри.

Он снял перстень и протянул его мне. В тусклом свете большой луны было плохо видно, но разница сразу бросилась в глаза.

— Не понимаю, — расстроено произнесла я, возвращая украшение. — Для чего делать копию на копию?

— Знаешь историю кольца? — он повеселел и расслабился.

— Я не идиотка, Анжело.

— Заметил, — Валлара саркастически усмехнулся, вновь отворачиваясь и опуская ладони на перила.

— И?

— Дела семьи, Паолинья.

— К которой я не принадлежу. Так?

Прозрачный взор вновь вернулся ко мне, отливая мягким, янтарным блеском нежности.

— Не права.

— Тогда в чем причина?

— Не обсуждаю их с женщинами, — Анжело положил окурок в пепельницу на кофейном столике и подошёл ко мне. — Не забивай свою красивую головку.

Тонкие пальцы зацепили локон у самого виска и бережно заправили его за ухо, едва касаясь кожи. Я повела головой в сторону, уклоняясь от ласки и, смерив его надменным взглядом, поднялась. Разница в росте не позволяла подчеркнуть высокомерие, которое так хотелось проявить. Находиться вплотную к синьору, ощущая запах чуть смуглой кожи, с едва уловимой примесью резкого аромата лимона, в сочетании с жгучими оттенками перца пименте, и при этом сохранять отстраненную независимость было мучительно трудно. Тепло крупного тела, гулкий, быстрый стук сильного сердца, жадный, жаркий, внимательный взгляд темных, колдовских глаз… Анжело, весь полностью действовал на меня гипнотически, даже не произнеся ни слова. Мышцы сладко заныли, постепенно натягиваясь тугими струнами в ожидании ласк. Я шагнула назад, намеренно разрывая дистанцию, и встряхнула головой в попытке избавиться от наваждения.

— Джулии будешь рассказывать, что она должна делать и слушать, а что нет, — слова слетали с губ со злостью, словно обвиняли его в моих собственных разочарованиях.

Валлара снисходительно усмехнулся, присел на край стола, опершись широкими ладонями на гладкую поверхность, и пристально посмотрел на меня исподлобья.

— Дай угадаю: ты объявил всему честному сообществу, что обнаружил копию перстня короля Неаполя в вещах своего отца?

Он вновь закурил, складывая руки на груди, и продолжил молча смотреть на меня. Только теперь теплый, янтарный взгляд светился интересом и каким-то странным одобрительным уважением.

— Так?

— Допустим.

— Для чего?

Ответом стало лишь молчание. Снова.

— Хорошо. Все мы знаем, как Валенсио жаждет место главы семьи Валлара.

Мягкий взор потемнел, черты лица вмиг стали грубее, а рельефные мышцы вновь сильнее проступили под рубашкой.

— Ты с ним настолько близка, что он доверяет тебе свои честолюбивые планы на будущее? — черная бровь издевательски приподнялась, а мягких, чувственных губ коснулась ироничная? усмешка.

— Он импульсивен и в порыве способен сказать лишнее.

— Бывает, — согласился Анжело, немного успокаиваясь.

— Итак, неприятная находка без сомнения обнаружилась в вещах твоего покойного отца. Валенсио непременно бы воспользоваться спорной информацией в целях дестабилизации и без того не слишком уверенного положения семьи в обществе.

Я вопросительно посмотрела на неаполитанца. Янтарный взор выражал вежливую, чуть отстраненную заинтересованность.

— Результатов моей экспертизы никто не слышал, кроме тебя, но все видели, что прибыл специалист.

Догадка поразила до глубины души. Я судорожно вздохнула и коротко рассмеялась.

— Черт, Анжело, да ты гений!

Он вновь снисходительно улыбнулся, затягиваясь сигаретой, мягкие плавные движения приобрели налет самодовольства.

— Считаешь?

— Конечно! Сделать реплику перстня, которая по возрасту младше времени убийства Пинно и объявить о находке во всеуслышание. Теперь ни у кого не возникнет сомнений в том, что Валлара не причастны к истории с крушением. Валенсио ничего не сможет сделать, поскольку информация уже прозвучала из твоих уст и была подана в нужном ракурсе. Гениально! Мне казалось, что пригласить столько народу на экспертизу было весьма опрометчивым поступком. На самом же деле это стало лишь очередным ходом в шахматной партии с братом, которую ты, несомненно, выиграл. — Я подняла восхищённый взгляд к грубоватому лицу и снова чуть не утонула в удовлетворённом, янтарном блеске его колдовских глаз. — Поздравляю!

— Малышка, — тихо произнес синьор, затушив очередную сигарету о пепельницу. — Все это домыслы. Не забивай свою хорошенькую головку.

Его плавные движения, мягкая, словно журчащая речь, снисходительный, полный удовлетворения взгляд… Все подтверждало правоту моих выводов. Что ж, Валлара оказался умён, дальновиден и проницателен.

— Но почему ты просто не заставишь Валенсио молчать?

— Как? — усмехнулся синьор, очерчивая в воздухе неясный пируэт ладонью. — Пристрелю? Он же брат мне, Паолита. Я люблю его. К тому же отец велел заботиться о семье.

Анжело двинулся в мою сторону, но я тут же шагнула назад.

— Но почему было просто не уничтожить кольцо?

Янтарный взгляд вновь потемнел, наполняясь раздражением.

— Хватит, Паола.

— Постой… — меня уже вовсю несло волной размышлений, и остановиться было трудно. — Перстень Роберто Пинно на пальце юного лидера клана Валлара. Ты не смог удержаться, да? Ведь теперь король Неаполя — ты?

— Хватит, — процедил он, с раздражением сжимая челюсти.

— И никто больше не сможет усомниться в мощи семьи Валлара, как и в твердой воле ее предводителя. Подорванный смертью Жозефе авторитет восстановится, ведь у многих вызовет вопросы появление печатки Пинно. Официальная версия, однако, с головой объясняет этот факт, а значит, домыслы только спровоцируют нежелание связываться с тобой. Что опять же сыграет на руку укреплению шаткого положения. А когда стремление повторить экспертизу или просто подержать вещицу в руках само собой сойдёт на нет, ты просто наденешь оригинал и будешь гордо носить символ власти Каморра. Никому и в голову не придет, что на самом деле колец было два! Одно — чтобы подтвердить, непричастность к убийству Роберто. Оно ведь изготовлено уже после трагедии. К тому же новая реплика должна прикрыть появление второго перстня — настоящего, являющего собой победу клана Валлара, над кланом Пинно.

Глубоко вздохнув, Анжело пересёк разделяющее нас расстояние в два шага. Крепкие руки опустились по обе стороны от меня на стену, замыкая в стальной капкан. Гулкое сердце рвалось из широкой груди неаполитанца, отражаясь барабанным боем в моих собственных ушах. Он так плотно прижал меня к каменной кладке, что шершавая поверхность больно царапала кожу сквозь тонкую ткань платья. Цепкие пальцы крепко ухватили подбородок и потянули его вверх, фиксируя взгляд. Горячее дыхание обожгло губы, когда синьор Валлара опустил голову ко мне, прогибая в могучих плечах шею. Бандит нависал надо мной крупным, каменным от напряжения телом, окружая терпким запахом резкого парфюма, подавляя волю, разжигая желание.

— Я не стану обсуждать с тобой политику семьи, малышка. Ты в моей жизни совсем не для этого.

Мягкие губы медленно опустились горячим поцелуем, вмиг лишая способности мыслить здраво. Внутри сразу растекся пожар первобытного желания, заставляя прогнуть поясницу, теснее прижимаясь к нему в мучительном стремлении оказаться как можно ближе. Крепкие руки с напором огладили плечи, спустились вдоль ребер и замерли на бедрах. Едва отрываясь, он жарко, удовлетворённо выдохнул, обжигая чуть вспухшие губы волной нестерпимого удовольствия.

— Да, сладкая. Так бы сразу.

— Пусти, — мой голос совсем не звучал убедительно, скорее звенел мольбой.

— Ты хочешь другого.

Он уверенно соскользнул ладонями по лёгкой ткани платья, с удовольствием оглаживая упругий рельеф чуть пониже поясницы. Я отвернула голову в сторону, и теперь страстное дыхание грело щеку. Валлара прижался лбом к моему виску, не отстраняясь ни на дюйм и застыл, низко, недовольно, предупреждающе зарычав. Так делают звери, когда кто-то пытается отнять у них добычу. Мою волю сковало трепетом. Замерев в крепких руках, я сжалась в неприятном, мучительном ожидании. Минуты утекали песком сквозь пальцы. Попытки справиться с телом, не желающим мириться с решениями разума, проваливались раз за разом, оглушая биением сердца, грохочущего прямо в ушах.

Спустя ещё пару мгновений Анжело резко развел руки в стороны и порывисто отвернулся, громко, ёмко выругавшись на родном языке.

— Не понимаю тебя, малышка, — чуть хриплый голос звенел раздражением. — Твое тело говорит мне одно, а язык совершенно другое.

Слезы потекли по щекам, давая выход напряжению. Грудь по-прежнему высоко вздымалась, выдавая волнение, а дыхание вырывалось из нее лишь короткими, судорожными рывками.

— Мне нужно время, Анжело, — тихо произнесла я, тоном, которым сознаются в самых сокровенных, преступных тайнах.

Он быстро, порывисто обернулся. В янтарных глазах полыхало яркое пламя болезненной надежды.

— Сколько хочешь. Но не проси отпустить. Не могу.

— Хорошо.

Бешеный стук сердца никак не желал униматься. Я глубоко вздохнула пару раз, так и продолжая стоять у каменной стены балкона. Мышцы сводило до судороги, вновь вызывая ощущение того самого кролика, в которого мертвой хваткой вцепился филин.

— Не уходи.

Слова срывались с мягких чувственных губ синьора Валлара тихо, почти неразличимо. Высокая, натянутая тугой струной фигура, казалось, увеличилась от напряжения в размерах. Рельеф широких плеч сильней проступил под рубашкой, а мягкий, янтарный блеск завораживающего взгляда потемнел, наполняясь болью. Он готов был стоять вот так вечность, на расстоянии вытянутой руки, не двигаясь… Лишь бы только рядом, в одной комнате.

Дышать становилось все труднее. Эмоции подступали комом к горлу, в глазах собирались слезы, а смотреть в грубоватое лицо было невыносимо сложно. Казалось, что счастья и адских мук он желает мне с одинаковой яростью.

— Прогуляемся? — не выдержав давящего на волю взгляда, я попыталась избавиться от навязчивого внимания.

Анжело наклонил голову в бок, продолжая внимательно разглядывать меня, как хищник жертву. На секунду показалось, что ещё один неровный вздох, и он бросится. Но синьор Валлара лишь прикрыл глаза, с шумом втянул воздух через сомкнутые зубы и, достав из кармана телефон, набрал номер.

Разговор проходил на итальянском, хозяин обращался к собеседнику — Марчелло. Мне удалось уловить только общий смысл: что-то про еду и вино… Потом импульсивный неаполитанец положил аппарат на кофейный столик рядом с пепельницей и обратился ко мне уже мягче, призывно протягивая руку.

— Пошли, малышка, я покажу тебе лодочный сарай.

Предложение выглядело совсем не романтично, но определенно носило значимый, для него подтекст, потому от язвительных заявлений я предпочла воздержаться. Широкая ладонь аккуратно сомкнулась на узком запястье, и Анжело уверенно повел меня на улицу, как ребенка, нуждающегося в постоянном контроле со стороны взрослого.

— Куда идём?

— К лодочному сараю. Мы с Валенсио обнаружили его, когда были совсем маленькими. Прятались там от Лучо, отца или уроков танцев, — он усмехнулся, обескураженно потирая большим пальцем бровь.

— Каких уроков?

Я едва успела сдержать ухмылку, поднимая изумленный взор на неаполитанца, но он совсем не обиделся, просто, открыто и искренне улыбаясь. Это выглядело так необычно, по сравнению с его привычной, замкнутой манерой поведения, что вгоняло в ступор.

— Танцев, малышка. Пения, рисования, фехтования, философии и программного конструирования. Наш отец был уверен, что личность должна развиваться всесторонне.

— И какие уроки тебе нравились больше всего?

— Драки.

— Боевые искусства?

— И они тоже. Однажды Валенсио так долго купался в море, что от воды отит заработал, ох и влетело мне тогда от отца.

Я улыбнулась. Зыбкий мир, наконец, был установлен. Мое шаткое место в этой иерархии определено. Анжело впервые выглядел просто человеком. Не бронированным танком семьи Валлара и не горячим итальянским мачо, а обычным мужчиной, способным смеяться и грустить, предаваться воспоминаниям, дружить и поддерживать разного рода беседы, понимать и принимать других такими, какие они есть. Я невольно сильнее сжала широкую ладонь, и он замолчал, переведя мягкий, янтарный взор на наши сцепленные пальцы. По коже растеклась дрожь, а дыхание сбилось, словно меня впервые взял за руку мальчик из класса.

— Что было потом?

Валлара посмотрел на меня с таким искренним задором, что дыхание вновь перехватило.

— Потом? Да я сидеть неделю не мог! А Валенсио от высокой температуры трясло, как в лихорадке. Отец боялся, что он навсегда оглохнет.

— И вы забросили свое тайное место?

— Нет, — самодовольно усмехнулся Анжело. — Препятствия закаляют характер.

— Так и подумала.

Среди густых, почти черных в неверном свете луны зарослей показался маленький домик. Тихие волны разбивались о стены, блестящей пеной оседая на песок. С одной стороны к сараю прилегали какие-то непролазные, густые заросли, а с другой он опирался на белую кромку пляжа. Прямо на пол, рядом с неприглядным строением был постелен толстый, пёстро расшитый абстрактными узорами плед. Неподалеку из песка торчал длинный факел, ярко полыхающий красноватыми отсветами и время от времени сыплющий мелкие, светящиеся искры. От созерцания ночной картины, дыхание вмиг замерло от восторга, я оглянулась и встретила самодовольную, ироническую усмешку Анжело.

— Это же просто чудесно!

— Рад угодить синьорине.

Неаполитанец пригласительно вытянул руку в сторону пледа и опустился на него сам. На краю подстилки стояла большая плетёная корзина, застеленная белым, холщовым полотенцем, из которой выглядывало горлышко винной бутылки.

— Что мы будем есть? — только сейчас пустой желудок осмелился напомнить, что за день я не смогла проглотить и крошки.

— Тут… — он словно немного смутился. — Булочки. С заварным кремом. Марчелло положил. В детстве мы с нетерпением ждали праздников, чтобы получить их.

Валлара встряхнул головой, обретая прежнюю невозмутимость, а потом выпрямился, по хозяйски, достал бутылку темного стекла и, зажав пробку в кулаке, откупорил ее.

— Я не буду пить, Анжело.

Мягкий, янтарный взгляд наполнился озорным, издевательским блеском.

— Обещаю на этот раз держать себя в руках.

— Дело совсем не в том, — я взмахнула ладонью, желая показать, что доверяю его добропорядочности. — Не умею. Да и разницы не понимаю. Лучше уж кофе, кстати в Неаполе он восхитителен.

— Нет, малышка, с пиццей обязательно пьют вино. Я научу тебя. Давай бокалы.

— Пицца?

Он удивлённо приподнял бровь, наполняя широкий, тюльпан бокала кроваво-красной жидкостью.

— Конечно, мы ведь в Италии.

Мой недоверчивый взгляд упал на средних размеров лепешки с напрочь обугленным краем, стопкой сложенные в корзинке, рядом с восхитительного вида булочками.

— Твой повар, смотрю, торопился?

Валлара всем своим видом выразил крайнюю степень пренебрежительного изумления, протягивая мне бокал.

— Синьорина совсем не разбирается в неаполитанской еде.

— Да и нравах тоже, чего уж там, — я с недоверием принюхалась к содержимому. Пахло удивительно: ягодами, немного персиком, даже чуть клубникой.

На мой изумлённый взгляд, Анжело высокомерно приподнял смольную бровь, иронично усмехаясь.

— Это Lacrima di Morro.

Похоже — ожидаемого воодушевления с моей стороны не последовало. Я отчаянно пыталась вспомнить хоть что-нибудь отдаленно касающееся познаний в благородных напитках, но в голову ничего путного не приходило.

— Достаточно известное вино, — он опустил чуть сконфуженный взор на бокал и снова недовольно встряхнул головой. — Хотел произвести на тебя впечатление.

— Прости, — я потупилась, ощущая, как загораются щеки.

В янтарном взоре мигом закопошились озорные искры жарких, итальянских страстей, а самонадеянная усмешка стала только шире.

— Люблю, когда синьорину есть чему научить.

Я взглянула на него с вызовом, желая осадить нахала, но должного эффекта это не произвело. Валлара продолжал ухмыляться, глядя прямо в глаза даже без тени смущения.

— Так просвети.

— Название сорта переводится, как слезы красавицы.

— Не говори, что итальянки плакали под кустами, чтобы урожай винограда был лучше, — искренне рассмеялась я, отпивая не слишком приятный на вкус, кисловатый напиток.

— Нет. Когда ягоды созревают, то на них выступает сок, будто плачут.

— Ах вот как. Ну что ж, не очень-то и по вкусу мне ваша нечеловеческая драгоценность, синьор Валлара.

Он продолжал пристально смотреть на меня, стараясь поймать взгляд. От цепких оков его алчного внимания становилось жарко, хотелось разомкнуть губы, прогнуть спину.

— Ты удивительное существо, малышка, — велюровый голос вновь стал чуточку хриплым.

— Почему?

— Не разбираешься в брендах одежды и марках вин, не принимаешь моих денег, хотя я готов потратить их на тебя. Мне казалось, эксперты должны быть совсем другими.

— Ты неверно судишь обо мне и моей работе, синьор Валлара. Древности хранят оттиск жизней своих прежних владельцев, их страхи, чаяния, разочарования и увлечения. Это неимоверно интересно, и не моя вина в том, что ты смотришь на мир под другим углом.

— Похоже, что ты права, малышка. Я совсем не умею общаться с тобой.

— Люблю мужчин, которых есть чему научить.

Он искренне расхохотался, взирая на меня, как на маленького ребенка, который хочет казаться взрослым.

— Итак: кислое вино, горелые лепешки. Чем ещё ты намерен меня покорять?

Неаполитанец высокомерно усмехнулся и потянул на себя корзину, попутно разъясняя ситуацию размеренным, лекционным тоном.

— Родина пиццы — Неаполь, Паолита. Здесь ее готовят именно так, запекая края до угля, а едят складывая вдвое.

Анжело ловко подцепил одну из лепёшек, свернул пополам и протянул мне. Я попыталась взять ее из длинных пальцев, но синьор легко выхватил сомнительное угощение, не позволяя этого сделать.

— Хочу кормить тебя с рук, — низкий голос вибрировал влечением.

— Это мне в пору мечтать о подобной милости… Хотя ты наверное сразу и руку откусишь — дракон Валлара, — рассмеялась я, стараясь перевести двусмысленный намек в менее откровенную плоскость.

— В другой раз, — настаивал неаполитанец, не отводя полыхающего взгляда.

Пришлось идти на уступки. Аккуратно передвинувшись к нему ближе, я откусила меленький кусочек неаппетитного угощения. Янтарный взор вспыхнул ярче, наполняясь горячими, страстными сполохами.

— Хорошая девочка, — промурчал он, подаваясь вперёд настолько, что едва не коснулся носом моей щеки.

— Не дурно, надо признать, но думаю, все же перейду к булочкам. Говоришь — это твое любимое блюдо?

Я поспешно отстранилась и пересела поближе к корзине.

— Все дети в восторге от сладкого, — Анжело безразлично пожал плечами и, взяв свой бокал, вернулся на прежнее место.

— А сейчас?

— Сейчас я равнодушен к еде. Хотя раньше даже готовил.

— Ты — и кухня?

— Трудно представить?

— О да! — голос слегка дрогнул, сознаваясь в смятении от собственной бестактности. — И что же увлекает синьора Валлара теперь?

— Ты, — спокойно и просто произнес неаполитанец, словно ничего необычного в этом не видел.

По спине стекла горячая дрожь. Губы разомкнулись и, заметив это, он самодовольно усмехнулся.

— Флиртуешь?

— Конечно. Не должен? — синьор приподнял бровь и отпил вино, внимательно изучая мое лицо.

— Твоя прямолинейность смущает меня, Анжело.

Тихий смешок сорвался с мягких, очерченных губ мужчины.

— Это мне говорит девица, называющая себя моей содержанкой и требующая у всей Вилла Эмануэлла по такому поводу уважения к себе.

Щеки вспыхнули. Я сцепила пальцы, стараясь смотреть в сторону.

— Рудольфо был бестактен, и мне пришлось осадить его. Он сам донес тебе?

Валлара довольно кивнул.

— Правильно, малышка. Пусть знает свое место.

— Почему Весса так настроен ко мне?

Анжело добродушно усмехнулся, умозрительно уставившись на вино в своем бокале.

— Не злись на него, сладкая. Рудольфо любит меня… Нас всех. Он работает на мою семью всю свою жизнь.

— Все равно не понимаю.

— Ему не нравится, когда я привожу в дом не итальянок. Они переиначивают уклад семьи, нарушают субординацию и даже не чувствуют вины за это, потому что не понимают, как нужно вести себя.

Яркий, полный интереса взгляд синьора поднялся ко мне, внимательно изучая реакцию. Часть смысла понятия «правильное поведение» я уже усвоила при помощи Лучо, в остальные аспекты вникать сейчас совсем не хотелось.

— И много их было?

— Кого?

— Не итальянок.

Синьор саркастически усмехнулся, взирая на меня, словно кот на мышь.

— Джентльмены не вдаются в такие подробности.

— Ты — бандит, Анжело Валлара, — я высокомерно вскинула подбородок, — не джентльмен.

— Тем более, малышка, — неаполитанец глубоко вздохнул, отставил бокал и, достав маленькую блестящую зажигалку, вопросительно посмотрел на меня. — Не против?

Я безразлично пожала плечами, и он закурил, опершись спиной о стену сарая. Повисла пауза, но молчание не было тягостным. Наоборот, казалось, что слова исчерпали себя и растворились в непрозрачных сумерках теплой ночи.

Высокий факел догорал, смутно поблескивая алыми переливами тлеющих углей, а мы все сидели на толстом покрывале, безмолвно взирая в глубокое ночное небо. За три года, прошедшие с момента катастрофы, я ни разу не чувствовала себя так спокойно, легко и свободно… Будто наконец попала домой, после долгих, бессмысленных странствий.