В ритме сердца

Тори Майрон, 2020

Я – ходячая катастрофа, а моя жизнь – полнейший хаос.Я живу в самом неблагоприятном и преступном районе города. Днём выгляжу как невзрачная пацанка, чтобы не привлекать внимание местных бандитов. А по ночам превращаюсь в танцующую куклу для богатых мужчин, чтобы заработать денег и справиться с семейными долгами. Но, благодаря стараниям моего мерзкого отчима, это сделать невозможно.Так, одним злосчастным вечером, будучи в полном отчаянии, я попросила у вселенной чуда для решения всех своих проблем. Но, видимо, нужно было яснее излагать свои желания, ведь вместо чуда я столкнулась с ним. Мужчиной – необычным, манящим, лишающим здравого смысла и до дрожи пугающим. Я стала его одержимостью, а он – моим проклятьем. И боюсь, мне ничто не поможет ни сбежать от него, ни спрятаться.

Глава 5

Николина

«Добро пожаловать в Атриум» — загорается надпись на сенсорном экране монитора, когда я прикладываю пропуск к входу для персонала. Дождавшись характерного сигнала разблокировки турникета, прохожу в здание, за последний год ставшее для меня вторым «домом».

Домом, который разительно отличается от Энглвуда — чистотой, комфортом, роскошной атмосферой, запахом денег, удовольствия и безудержного веселья, но назвать эту часть моей жизни более благоприятной язык не поворачивается.

«Атриум» — не простой, заурядный стриптиз-клуб, а место грандиозных развлекательных секс-шоу, где, помимо чувственных танцев и развратных сцен, воплощаются самые смелые эротические фантазии. Это элитное место порочных утех и соблазнов является гордостью близнецов Мэрроу. Внешне братья — как две капли воды, но на этом их сходство заканчивается.

Энтони, или, как он требует называть себя — Тони — некогда успешный танцор, из-за серьёзной травмы завершил профессиональную карьеру на пике славы и теперь является хореографом и постановщиком всех шоу-программ.

Ходят слухи, что вне рабочей деятельности Тони вполне приятный и лёгкий в общении человек, но лично мне ещё ни разу не посчастливилось встретить его светлую сторону. В клубе он надменный, заносчивый, категоричный и крайне импульсивный. Каждая репетиция проходит точно под надзором тирана-перфекциониста, требующего от танцовщиц полной самоотдачи и исполнения всех движений на высочайшем уровне, словно готовит нас не к выступлению перед пьяной публикой, а на сцену Бродвея. Не меньше.

Никогда не забуду кастинг на место стриптизёрши. Это было самое сложное испытание в моей жизни. Но так как тогда хороший доход был необходим мне даже больше, чем сейчас, я держалась до конца отбора и танцевала, как в последний раз в жизни, даже несмотря на абсолютную уверенность, что меня не выберут из десятков невероятно фигуристых, длинноногих, самоуверенных девушек, которые не только обладали впечатляющими танцевальными навыками, но также умели эффектно преподнести себя, чему я могла лишь позавидовать.

Всё, что я имела — страсть к танцам и непреодолимую тягу к сцене, которой, как мне казалось, будет недостаточно, чтобы составить конкуренцию настоящим богиням. И потому я до сих пор гадаю — сквозь какие волшебные очки смотрел на меня Тони, когда утвердил мою кандидатуру в танцевальный состав «Атриума»?

Не знаю — это звёзды так удачно сошлись, либо мне удалось зацепить его внимание танцевальными способностями? Но в тот день именно я получила работу, и задавать лишние вопросы в мои планы не входило.

Волна радости с ощутимой долей гордости, бесспорно, захлестнула меня, но приятное чувство развеялось, стоило лишь вспомнить, в каком виде и для кого мне предстоит танцевать.

Стриптизёрша, у которой за девятнадцать лет жизни не было ни единого сексуального опыта, должна была искусно соблазнять незнакомых мужиков.

Теперь понимаете мою отчаянную необходимость в деньгах, если я согласилась на подобное безумие?

И каким же немыслимым образом «неотёсанная пацанка» умудрилась вписаться в мир похоти и разврата, где бал правят умелые соблазнительницы, знающие подход к любому мужчине?

Я и не вписалась, но прекрасная «Аннабель», в роль которой я научилась входить каждую ночь, вполне неплохо справляется со своими обязанностями, в которые входит всё, кроме самого главного.

Досконально изучив контракт несколько раз, в длинном перечне должностных обязанностей я не нашла и слова об интимных связях с клиентами, что было главным условием в принятии финального решения о начале работы. Но, как оказалось, отсутствие данного пункта не означает, что стриптизёрши не занимаются в клубе проституцией. Ещё как занимаются! Просто никто не афиширует это в официальных документах.

Я сразу заявила, что к подобным способам заработка не готова, и именно этот факт до сих пор является камнем преткновения в отношениях со вторым владельцем клуба.

Эрик Мэрроу от темпераментного брата отличается завидной сдержанностью и рассудительностью. Большую часть времени он спокойный как удав и в той же мере по-змеиному скользок.

Если Тони мало волнует всё, что выходит за пределы постановок шоу, то Эрик руководит всеми остальными процессами клуба и зациклен на постоянном увеличении прибыли бизнеса.

И само собой отказом от предоставления «эксклюзивных» услуг я заведомо сократила заработок как себе, так и алчному начальнику, который с первого дня недолюбливал меня.

Вначале это изрядно напрягало, но позже моя наставница в клубе успокоила, заверив, что для работы в «Атриуме» достаточно понравиться хотя бы одному из братьев. А раз Тони выбрал меня, значит, бояться увольнения не стоит. И вот уже больше года я являюсь единственной стриптизёршей, которая не спит с клиентами, а только мастерски обрабатывает их в зале, выступает в эротических стрип-шоу, танцует полуголой на сцене, пилоне или в клетке, развлекает публику на пару с другой танцовщицей, имитируя сексуальные сцены, и занимается консумацией.

Хотя всё вышеупомянутое, скорее, делаю не я, а моя вторая сторона, которую я вижу каждую ночь в отражении зеркала.

Незнакомка. Чужая. Астрономически далёкая от меня.

Единственное, что скрывает её тело — чёрный кружевной комплект нижнего белья, инкрустированный множеством мелких кристаллов, кожаная юбка, позволяющая клиентам без труда увидеть тонкую полоску стрингов, и развратные чулки, которые большинство мужчин так и норовят оттянуть за резинку.

На голове царит высокий начёс, а крупные волны светлых волос спадают по оголённым плечам и спине. Слой тонального крема до идеальности сравнивает тон её кожи, румяна ещё сильнее заостряют скулы, синий цвет глаз практически невозможно различить из-за тёмных теней на веках и густых наращённых ресниц, а губы привлекают к себе внимание ярко-алой помадой.

Не могу не признать — она выглядит эффектно. А ещё… вызывающе и доступно.

Она фальшивая. Пустая оболочка. В ней нет души. Нет желаний. Она не умеет чувствовать и даже не представляет, что значит мечтать.

Она не только красивая кукла, которая делает то, что от неё просят, но также и некий необъяснимый защитный механизм, позволяющий отгородить настоящую меня от всего, что провоцирует во мне инстинктивные реакции самозащиты.

Каждую ночь, войдя в её роль, я перестаю упорно сопротивляться тому, что вспыльчивую Николину Джеймс раздражает до зубного скрежета, отвращает до нервной дрожи в руках, и представляю, что моя работа — ничто иное, как постановка. Театр. Кино. Что угодно, только не повседневная реальность.

«Аннабель» — просто актриса, играющая не самую приятную роль.

Но она — не я.

И никогда мной не будет.

***

Как всегда возвращаюсь домой с первыми лучами солнца. Квартира встречает меня гробовой тишиной и удушающей вонью грязных носков вперемешку с гниющими остатками продуктов. Задерживаю дыхание, подавляя приступ тошноты, и раскрываю окна.

Хочется сделать вид, что я ослепла, и равнодушно пройти мимо, в сотый раз проигнорировав мерзкий беспорядок, оставленный мамой с Филиппом, но вместо этого ступаю на кухню и принимаюсь за уборку, чтобы в квартире появилась возможность вдохнуть.

После очередной бессонной ночи я толком не помню, как привожу в порядок дом, скидываю с себя одежду, под мощным напором воды с остервенением смываю с тела всевозможную грязь и, даже не успев как следует насладиться мягкостью подушки, мгновенно засыпаю.

Мне кажется, что прикрываю глаза буквально на минуту, когда мой сон тревожит оглушительный грохот.

Резко вскакиваю, пытаясь сориентироваться в тёмном пространстве и сообразить, что вообще происходит. Судя по тому, что солнце за окном уже успело скрыться, понимаю, что проспала далеко не один час. Мой слух разрывает от громкой музыки, а мощные звуковые вибрации сотрясают меня вслед за всей мебелью в комнате.

Напрочь забывая о сне, я запрыгиваю в первую попавшую под руку одежду и влетаю в гостиную, где встречаю Филиппа.

Нагло раскинувшись в кресле с бутылкой пива в руке, этот ублюдок на полной громкости наслаждается тяжёлым роком. Его голова в удовольствии запрокинута назад, глаза закрыты, а небритая рожа расплывается в блаженной улыбке.

Я подбегаю к стереосистеме, которой ещё с утра у нас точно не было, и, не теряя и секунды, с силой вырываю провода.

— Что за… — рычит Филипп, но затыкается, стоит ему раскрыть свои заплывшие веки. — А-а-а, это ты. Я тебя разбудил? Прости, не хотел, — ирония в его голосе вовсе не удивляет, а лишь до краёв наполняет презрением и злобой.

— Ты в конец оборзел? Что это такое?! — указываю на музыкальный центр.

— Мой подарок, — смотрит на меня как ни в чём не бывало и делает новый глоток пива.

— Что ты несешь? Какой к чёрту подарок?

— Зачем так кричать? — наигранно вжимает голову в плечи и разводит руками. — Нам с Юной уже давно не хватало музыки для поднятия настроения. Сегодня мне невероятно повезло в картах, вот и решил нас побаловать. Нравится?

Ничтожество протягивает мне бутылку, словно ожидает, что я порадуюсь новой дорогостоящей покупке вместе с ним.

— Откуда у тебя деньги? — из последних сил сдерживаю себя, чтобы не раздробить его тупоголовый череп этой самой бутылкой.

— Сказал же — выиграл.

— Откуда у тебя деньги на игры?

С тех пор как Филипп бросил стройку, у него просто не могло быть финансов, чтобы отправляться к дружкам на карточные игры.

— Ты что, почку продал или, наконец, соизволил найти новую работу?

— Ни то, ни другое, — коротко отвечает он, продолжая испытывать моё терпение и явно наслаждаясь этим процессом.

— Откуда деньги?

Присосавшись к горлышку бутылки, он неотрывно смотрит на меня самодовольным взглядом, пока я буквально слышу, как остатки моего самообладания предательски трещат по швам.

Никогда прежде в своей жизни я ни к кому не испытывала ненависти. Неприязнь — да. Презрение — тоже. Злоба — её в моей жизни было хоть отбавляй. Но чувство ненависти мне было неведомо. До встречи с Филиппом Гиралдо.

Если вначале я просто мечтала о его исчезновении из нашей с мамой жизни, то с каждым прожитым годом под одной крышей с этим жалким паразитом искренне желаю ему сгинуть в преисподнюю, где день за днём с него будут сдирать шкуру и поджаривать на медленном огне. Хочу, чтобы он не просто перестал отравлять другим людям жизни, но нестерпимо страдал сам, испробовав горький вкус адских мучений.

Думаете, я слишком жестокая? Вовсе нет. Просто меньшего он не заслуживает.

— Ты долго ещё молчать будешь? Откуда, мать твою, деньги?! — всё-таки срываюсь на крик.

— Ну, как откуда? Ты сама дала, доченька. Неужели забыла? — его тонкие губы, испачканные пеной, кривятся в лукавой улыбке, а меня передёргивает от его обращения ко мне.

— Не смей называть меня так! Ты мне никто! И я точно ещё не лишилась ума, чтобы дать хотя бы доллар на твои карточные игры!

— Ох, я бы не был так в этом уверен, — хитро прищуривается. — В следующий раз советую записывать в блокнот, кому и когда ты вручаешь деньги.

Что за бред он опять несёт? Какой к чёрту блокнот? Какой ещё следующий раз?

Похоже, Филипп точно поставил себе цель на сегодня вывести меня из себя и получить по пьяной роже. Я бы никогда не дала денег этой подлой мрази.

— Этот звериный рёв, что ты называешь музыкой, окончательно вырвал последние крупицы твоего пропитого мозга? — сжимаю кулаки, до боли впиваясь ногтями в ладони.

Спокойствие, Николь, только спокойствие. Он не стоит новой вспышки агрессии, которая вновь выжмет из тебя все соки.

— Эх, деточка, с моими мозгами всё в полном в порядке, а вот тебе не помешало бы принять что-нибудь для улучшения памяти.

Филипп поднимается с кресла, и меня обдаёт его едким запахом пота, дешёвого пива и сигарет.

— Разве ты не помнишь, как пришла с утра домой, и сама предложила мне деньги? Можно сказать — это ты сделала нам подарок. Теперь наши вечера, безусловно, будут проходить веселее.

— Ты что, ко всему прочему, ещё и обкурился сегодня? С утра я пришла домой и отмывала всю квартиру, чтобы не погрязнуть в бардаке, который вы устроили, а потом пошла спать!

— Ну-у-у, это лишь твоя версия, — лениво протягивает он, плюхаясь обратно в кресло.

Что это ещё значит?

Прекрасно знаю, что Филипп врёт, но, не находя на то причины, начинаю прокручивать в голове туманное утро, досконально выстраивая порядок своих действий. И пусть всё казалось мутным от усталости, я однозначно была в здравом уме, что лишь укрепляет мою уверенность в том, что Филипп выдумывает небылицы.

Даже если мир перевернётся, я не положу и копейки лично в грязные руки Филиппа! Только если…

Меня словно камнем к земле придавливает от внезапного прозрения. По широкой ухмылке отчима понимаю, что он со злорадством считывает по моему лицу последовательность ужасающих мыслей, что меткими стрелами одна за другой нещадно пронзают сознание.

Я резко срываюсь с места и несусь по узкому коридору в прихожую, где по своей неосторожности с утра оставила сумку.

Не знаю, на что ещё надеюсь. Мне и так предельно ясно, что увижу, но всё же продолжаю судорожно рыться в поисках кошелька, чтобы до конца убедиться в правоте своих догадок.

Этот гнида украл мои деньги! Не оставил и копейки!

Швыряю пустой кошелёк в сторону, всё ещё наивно полагая, что он не додумался обыскать и маленькие отделения.

Но там тоже пусто. Везде! Ничего нет!

Ни заработанных чаевых за последние смены, ни денег, что дал мне Остин.

НИЧЕГО!

Беспросветное отчаяние поглощает меня целиком и полностью, безжалостно перекрывает кислород, лишает возможности здраво мыслить. Мне кажется, на долю секунды я даже теряю сознание. Ноги отказываются удерживать вес тела, и я бессильно сползаю вниз по стене.

В сумке были все мои деньги. Все!

Я хотела их отдать владельцу дома за несколько месяцев аренды, которые мы ему задолжали.

Чёрт! Чёрт! Чёрт!

Когда же это всё кончится?

Как я могла забыть сумку в коридоре? Я же всегда беру её с собой и запираю комнату на ключ, прекрасно зная, что даже в собственной квартире меня могут обокрасть.

Сжимаю колени, притягивая их к груди, и крепко обхватываю руками. Сижу, грузно покачиваясь, пытаюсь найти в себе силы не сдаваться и не унывать. Но где найти эти силы? Где? А другой вопрос — для чего? Для кого? Зачем я всё это терплю?

Остин прав. Мне здесь не место. Я должна уехать. Давно уже должна была это сделать. Но не могу, чёрт подери, не могу!

Вспоминаю родное лицо мамы, и сердце рвётся наружу. Как мне её оставить с ним? Как? Эта мысль просто невыносима.

Сидя прямо на холодном полу тёмного коридора, я рассыпаюсь на мелкие песчинки от невозможности сделать правильный выбор. Правильный именно для себя, а не для кого-то.

А этот кто-то — моя мама.

Наверное, мне никогда не объяснить ни вам, ни себе, как я могу любить ту, которой глубоко наплевать на меня? И почему не прекращаю надеяться, что рано или поздно чудо непременно свершится и моя мама вернётся?

В мире же случаются чудеса? Не так ли?

Непостижимые случаи спасения людей от неминуемой гибели, необъясняемые природные явления, удивительные исцеления смертельно больных пациентов, истории о неслыханной удаче, которую поймал за хвост бездомный, случайно нашедший у своих ног лотерейный билет, или самая обычная встреча со случайным незнакомцем, который магическим образом меняет всю вашу дальнейшую жизнь.

Чудеса происходят ежедневно. На каждом углу, за каждым поворотом.

Я это знаю. Верю. Но также прекрасно понимаю, что ждать их можно долго — днями, месяцами, годами, десятками лет, и в конце концов ожидание вполне может оказаться безрезультатным.

Потратив лучшие годы своей жизни впустую, не узнаю ли я, что ждала своё чудо напрасно? Ничто не пугает меня так сильно, как этот вопрос, но маленькая семилетняя девочка, плачущая на лестничной клетке возле чердака, всё ещё живёт во мне и день за днём не прекращает умолять подождать ещё немножко. Совсем чуть-чуть. И, может быть, именно завтра нам всё-таки удастся достучаться до мамы.

Наверное, я бы ещё долго сидела, с головой погружённая в душевные терзания, если бы не ударный взрыв дьявольской «музыки», что вновь врубил Филипп.

Сделав над собой усилие, я приподнимаюсь на ноги и глубоко, медленно дышу.

Всё нормально. Это происходит уже не в первый раз. Я справлюсь. Обязательно справлюсь. Всегда может быть хуже. Уж я-то знаю.

Чтобы сдержать себя в руках и не свернуть Филиппу шею, раз за разом безмолвно повторяю в голове одни и те же слова, точно успокоительное заклинание.

Я же понимаю, чего он добивается. Он хочет вывести меня из равновесия, вызвать демона внутри меня, которого с таким трудом я научилась контролировать. Для Филиппа это что-то вроде развлечения, но у него ничего не выйдет. Не сегодня. Я не доставлю ему такой радости — наблюдать, как я теряю над собой контроль.

Сохраняя молчание, я возвращаюсь в гостиную и, даже не бросив на сволочь мимолётного взгляда, подхожу к музыкальному центру.

— Эу, ты чего это задумала? — недоумённо возмущается Филипп, глядя, как я выключаю музыку и приподнимаю стереосистему от пола.

Тяжелая махина, но подъёмная.

— А ну быстро поставила обратно!

Продолжая игнорировать, заставляю его вспыхнуть от негодования.

Выкуси, Филипп, теперь твоя очередь злиться.

— Поставь обратно! Куда потащила? — он торопливо подбегает ко мне.

— Я верну это обратно в магазин! Сам сказал — я дала деньги, так что мне решать, что с этим делать.

— Ещё чего! — Филипп грубо отталкивает меня, возвращая центр на прежнее место, но я не собираюсь сдаваться, пока не выполню задуманное.

— Отойди в сторону и не мешай мне, либо я заявлю на тебя в полицию за кражу! — угрожаю я, но вместо страха вызываю в нём внезапный приступ смеха.

— В полицию? Да что ты говоришь? Ну давай! Вперёд! У тебя нет никаких доказательств. Твоё слово против моего, — пренебрежительно выдаёт он прямо возле моего лица, пробуждая желание плюнуть в его нахальную физиономию. — И ты прекрасно знаешь, на чьей стороне будет Юна. Видела бы ты, с какой лёгкостью она поверила моим словам о том, что её неугомонная дочка сама изъявила желание дать мне денег. Ни капли сомнения. Полное доверие своему мужчине. О такой жене можно только мечтать. Она покорная, заботливая, преданная, готовая есть с моих рук.

Слова о маме, сказанные издевательским тоном, вызывают внутреннюю дрожь. Чтобы не спустить с цепи внутренних разъярённых псов, я до крови прикусываю язык и благоразумно игнорирую его очередную провокацию. Вновь совершаю попытку подойти к музыкальному центру, но не успеваю сделать и шаг, как шершавая ладонь хватает меня за шею и с силой припечатывает к деревянному стеллажу.

— Как же ты меня достала! Никогда не можешь остановиться вовремя, — сильная хватка сдавливает горло, лишая возможности вдохнуть. — Смирись, деточка, я здесь хозяин, и ты никак не сможешь это изменить. Поэтому прекрати портить мне жизнь.

— Никогда, — ядовито улыбаюсь.

— Ты думаешь, я тебя боюсь? Не смеши меня! Ты жалкая, недолюбленная девочка, которая своими тщетными попытками избавиться от меня лишь сильнее отталкивает от себя Юну.

— Мне плевать, что… что ты думаешь, — с трудом хриплю я. — А ты силь… сильней сжимай. И уда… рить ещё можешь, чтобы у меня был… были доказательства.

— Какие ещё на хрен доказательства?

— Засажу тебя, скотина! — шиплю и хватаюсь за его руку, из последних сил стараясь не потерять сознание от нехватки кислорода. — Не за кражу… так за нападение…

Его ладонь мгновенно расслабляется, но уж лучше бы он задушил меня, чем произнёс следующие слова:

— Дорогая моя доченька, у меня и в мыслях не было нападать на тебя. Зачем мне вредить «золотой жилке», что приносит доход в этот дом? — он освобождает мою шею, спуская руку ниже. — Но я давно уже умираю от любопытства посмотреть, что ты там скрываешь под своим тряпьём.

Из-за отсутствия воздуха до меня не сразу доходит смысл его слов, но, когда я чувствую потную ладонь под своей толстовкой, грубо сжимающую обнажённую грудь, моё тело мгновенно каменеет, словно самостоятельно пытается защититься и приглушить отвращение от липких касаний к моей коже.

— Ого! Ничего себе, какие формы! Знал бы — давно испробовал, — шепчет он возле уха, проводя колючей щетиной по моей щеке.

От мощного выброса адреналина звенит в ушах и перехватывает горло, так что мне не сразу удаётся закричать. Жалобно скулю и брыкаюсь, отрывая от себя руки Филиппа, но по его потемневшим зрачкам понимаю, что все мои попытки освободиться только сильнее его возбуждают.

— Отвали от меня, сволочь! Не трогай! Не смей! — наконец голос прорывается, и я истошно кричу.

— Тише, деточка, тише, успокойся. Я хочу сделать нам обоим приятно.

— Отпусти меня! Отпусти!

— Да заткнись ты! — рявкает Филипп, хватая меня за ворот толстовки и небрежно отшвыривает к противоположной стене.

Я сильно ударяюсь затылком, но, кроме головокружения, ничего не испытываю. Никакой боли. Только леденящий страх подстёгивает реакцию — бороться и бежать!

Пытаюсь вынестись из комнаты, но Филипп резко тянет меня за волосы и опрокидывает на диван.

— Веди себя спокойно и обещаю — я буду нежным. Тебе понравится, — с этими словами он наваливается на меня, и своим бедром я ощущаю выпирающий бугор из его штанов.

— Не трогай меня, Филипп! Я убью тебя! Нет! Слезь с меня! — кричу, разрывая горло до крови, но мне плевать.

Я не смирюсь с происходящим. Ни за что! Бьюсь руками и ногами, даже не разбирая, попадаю хоть раз по мужчине или нет. И лишь когда слышу его сдавленный стон, невероятно радуюсь, что так удачно получилось залепить по его вздыбленному месту.

Пользуясь возможностью, сталкиваю урода с себя, вскакиваю с дивана и от всей души загадываю, чтобы у него больше никогда не поднимались паруса.

— Сука… Тварь! — болезненно мычит он, сжимая руки на члене.

Только сейчас замечаю, что Филипп, оказывается, успел приспустить штаны. Если бы мой желудок не был пуст, меня бы непременно вывернуло наизнанку.

Порываюсь ударить насильника с ноги, но он неожиданно быстро справляется с приступом боли и хватает за щиколотку, поваливая меня на пол.

— Думаешь, так просто сбежишь от меня, деточка? — слышу его сиплый голос позади, продолжая отталкиваться от него ногами.

Следующий удар он получает по носу, что даёт мне возможность быстро подняться и побежать прочь.

— Сука-а-а! Ну всё, блять! Ты доигралась! Хочешь по жёсткому — значит, получишь! — несмотря на подбитые нос и яйца, Филипп резво бросается мне вслед.

— Тебе некуда бежать, деточка, и кричать тоже нет смысла. Мамы дома нет! Так что нам никто не помешает, — ехидно сообщает Филипп, с каждой секундой всё ближе подбираясь к кухне, где я беспомощно мечусь по нескольким квадратным метрам в попытках найти спасение, но тщетно. Раздражённый отчим уже стоит в нескольких шагах от меня, норовя вновь напасть, чтобы свершить своё гадкое дело.

— Попалась, сладкая?

И всё. Я больше не думаю. В один-единственный момент просто переключаюсь — выдвигаю ящик стола, не глядя выхватываю первый попавшийся нож и резко выставляю его вперёд к мерзкой роже Филиппа.

— Стоять! На месте! Ещё хоть шаг…

— И что ты сделаешь? Заколешь? Поцарапаешь? Не смеши меня, детка. У тебя для этого кишка тонка. Завязывай ломаться и приступим к делу, это всё равно случится, хочешь ты того или нет, — криво усмехнувшись, Филипп продолжает надвигаться на меня.

— Как же ты ошибаешься, мразь! — не узнаю свой голос. Глухой, бесцветный, словно всю жизнь высосали. Меня лихорадочно трясёт, но нож держу уверенно, крепко, сжимая до побелевших костяшек.

— Сделаешь ещё хоть шаг, и клянусь тебе — я зарежу тебя. Не сомневайся! Знал бы ты, как давно я мечтаю об этом.

Я несколько раз полоснула ножом, разрезая тесное пространство между нами, тем самым заставив Филиппа отпрыгнуть назад и стереть с его лица тошнотворную улыбку.

— Осторожнее, детка, ты так можешь пораниться.

— Я тебе не детка, гниль ты паршивая! — с шёпота мой голос срывается на леденящий крик.

— Тихо… Хорошо, хорошо, — он поднимает руки, словно сдаваясь, а в глазах зарождаются первые искорки страха. — Ты лучше нож убери.

И не подумаю!

— Только попробуй ещё хоть раз прикоснуться ко мне или даже приблизиться, я клянусь жизнью матери — моя рука не дрогнет! Убью тебя на хрен!

Даже не замечаю, как из защиты перехожу в нападение. Сама сокращаю расстояние до отчима и провожу остриём ножа возле его лица, заставляя вновь отступить назад.

— Николь… успокойся.

Но я пропускаю мимо ушей его слова, сказанные уже ощутимо напуганным голосом. Он сделал всё, чтобы довести меня до невменяемого состояния, а теперь просит спокойствия?

— А может, мне не ждать и избавиться от тебя уже сейчас? — продолжаю вилять кончиком холодного оружия возле его побелевшего лица, получая неизгладимое удовольствие от всех оттенков ужаса, что мелькают в его мутных глазах.

— Николь… Что ты делаешь? Николь!

Вижу прямо перед собой гадкую рожу Филиппа, но голос его звучит где-то далеко, точно за толстым слоем стекла. Приглушённо. Невнятно. Расплывчато.

— Всего одно движение, и у меня не будет больше проблем, — мои губы движутся, но говорю словно не я.

— Николь, мне больно. Остановись! Что с тобой?

Всего одна капля крови, торопливо стекающая по шее Филиппа, и я будто ото сна пробуждаюсь.

Боже, что со мной? Что я делаю?

Как лезвие оказалось прижатым к его горлу? Неужели я в самом деле собиралась это сделать? Собиралась его… убить…

Я делаю поспешный шаг назад, но даже несмотря на то, что Филипп застывает в изумлении, руку с ножом вниз не опускаю.

— Ты ненормальная, — хрипло стонет он, дотрагиваясь до продолговатой царапины на шее.

Он прав. Я не в своём уме. Вновь потеряла контроль над собой. Но это он виноват. Только он! Этот гад собирался меня изнасиловать.

Боже! Он довёл меня. Я сорвалась! Только не опять!

Дыши, Николь, дыши! Прошу! Просто дыши! Ты же знаешь, как с этим справиться. Ты же можешь.

Глубокий вдох и выдох, вдох и выдох.

Но это не помогает! Я слишком заведена, чтобы так просто успокоиться. Всё тело сгорает изнутри, плавит органы, кости, нервы. Мне хочется кричать, неистово крушить и разбивать всё на своём пути, либо бежать без оглядки на максимальной скорости до полного изнеможения, чтобы, точно проснувшемуся вулкану, выплеснуть наружу всё беснующееся пламя и освободиться.

Филипп нервно сглатывает и не отводит от меня взгляд, будто боится, что я вновь могу напасть. Но я больше не в состоянии дышать одним воздухом с этой мразью убираю нож в карман кофты и направляюсь к выходу.

— Что это с тобой? Куда так несёшься? — как сквозь сон слышу недоумённый голос мамы, в которую сильно врезаюсь на пороге квартиры.

Она вернулась из магазина с полными пакетами бутылок. Конечно, куда же ещё она могла ходить? Только за новой порцией алкоголя.

Но сейчас мне плевать. Я себя не контролирую.

Мне нужно сбежать.

Ничего не отвечаю. Не могу больше говорить. Накидываю капюшон, желая спрятаться от всего окружающего мира, и вылетаю из квартиры, с грохотом закрывая за собой дверь.