В ритме сердца

Тори Майрон, 2020

Я – ходячая катастрофа, а моя жизнь – полнейший хаос.Я живу в самом неблагоприятном и преступном районе города. Днём выгляжу как невзрачная пацанка, чтобы не привлекать внимание местных бандитов. А по ночам превращаюсь в танцующую куклу для богатых мужчин, чтобы заработать денег и справиться с семейными долгами. Но, благодаря стараниям моего мерзкого отчима, это сделать невозможно.Так, одним злосчастным вечером, будучи в полном отчаянии, я попросила у вселенной чуда для решения всех своих проблем. Но, видимо, нужно было яснее излагать свои желания, ведь вместо чуда я столкнулась с ним. Мужчиной – необычным, манящим, лишающим здравого смысла и до дрожи пугающим. Я стала его одержимостью, а он – моим проклятьем. И боюсь, мне ничто не поможет ни сбежать от него, ни спрятаться.

Глава 9

Остин

В детстве у нас троих была своя добрая традиция. Каждый субботний вечер мы проводили вместе у меня дома. Бабушка запекала своё фирменное мясное рагу, а на десерт — ягодный пирог, стойкий аромат которого потом ещё пару дней витал в квартире. Никс, без остановки танцуя под музыку, помогала ей с готовкой и накрывала на стол, а я занимался выбором настольных игр и брал в прокате фильмы ужасов, во время которых мы с бабушкой неудержимо смеялись с того, как истошно визжит Никс на каждом страшном моменте.

Ничего сверхоригинального: простой, но невероятно вкусный ужин, стандартные, всем известные игры, фильмы без особо захватывающего сюжета, но почему-то именно эти субботние вечера я до сих пор вспоминаю с тёплым трепетом в душе.

И на первый взгляд в эту самую минуту кажется, будто всё точно так же, как было тогда: мы снова вместе, за окном царит та же вечерняя тьма, мы в той же скромной квартире, в тесной кухне, на столе тот же ягодный пирог, и даже запах родного дома со смесью сладкой выпечки заставляет поверить, что время ничего не изменило.

Но это не так.

Оно изменило нас.

Сидя за столом и ожидая, пока Мэгги разложит по тарелкам горячий пирог и заварит чай, я украдкой наблюдаю за девушкой, чьи изменения произошли настолько тихо и незаметно, будто в тайне от других, что сейчас, чётко оценивая их масштаб, меня неизбежно повергает в шок — как можно было раньше не заметить столь кардинальных перемен той, что всегда была прямо перед моим носом?

Три!

Три, мать его!

Вот сколько оргазмов потребовалось моему обиженному на весь миру члену, чтобы хоть немного успокоиться и позволить мне вернуть себе ясность мыслей. И на все три раза хватило каких-то сорок минут активных ванных процедур. И это, мягко говоря, обескураживает, заставляя вновь почувствовать себя озабоченным подростком.

Пусть ненамного, но мне стало легче, и теперь я способен вести себя адекватно и спокойно вступать в диалог. По крайней мере, я был полностью уверен, что хотя бы сегодня без лишних проблем справлюсь с компанией Никс, в присутствии которой теперь моё тело решило отделиться от разума и жить своей собственной жизнью.

— М-м-м… — откусывая первый смачный кусок пирога, Никс протяжно стонет и в наслаждении прикрывает глаза, а кремовая начинка тягучей каплей сползает с её губ на подбородок.

Мне кажется, от этой сцены я забываю даже своё собственное имя, а член всего за миг пробуждается до полной готовности, словно не он ещё несколько минут назад трижды добирался до финиша.

— Вот это страсть! — слышу слова Мэгги словно сквозь вату.

— Что? — с трудом отрываю взгляд от Никс, обращая всё своё внимание на бабушку.

— Говорю: девчонка наша ест с такой страстью, аж приятно смотреть! — поясняет Мегги, закидывая кусочек пирога в рот. — Никогда не понимала, как можно отказываться от сладкого? Это же такая радость жизни — просто пальчики оближешь!

Что в подтверждение бабушкиным словам и делает Никс, слизывая начинку с каждого пальца.

Да это просто издевательство какое-то! Она что, специально это делает, чтобы окончательно добить меня?

Я нервно сглатываю и чувствую, как кровью наливается не только член, но и моё лицо.

— А ты чего не ешь, дорогой? Хорошо себя чувствуешь? Ты сегодня какой-то странный, — бабушка взволнованно касается моего лица.

— Всё нормально, видимо, немного переработал.

— Ох, милый мой, мне кажется, тебе стоит немного умерить свой пыл. Боюсь, что такими темпами ты можешь скоро перегореть.

— Не переживай, мне просто нужно поспать, — сказав это, осознаю, что сон в самом деле может стать решением капитального бардака в голове. — Мэгги, я пробуду у тебя завтра до обеда, поэтому у нас ещё будет возможность провести время вместе, а сейчас я, пожалуй, и правда пойду отдохну.

— Но ты же совсем не поел, — огорчается бабушка, тут же получая от меня поцелуй в макушку.

— И об этом не волнуйся, я не голоден. Но завтра обязательно попробую твой пирог.

— Мой ещё в духовке, а этот Николина готовила, даже несмотря на свои израненные руки.

Слова Мэгги вынуждают виновато посмотреть на Никс, но по её лицу мне ничего не удаётся прочесть. Она смотрит на меня обычным взглядом, словно между нами и не было напряжённого неловкого момента. Или, может, только мне наш эпизод на кухне казался невыносимым?

Поняла ли она, что там со мной произошло? Ощущает ли сейчас, что со мной творится? Если да, то что чувствует и думает по этому поводу? Считает меня озабоченным отморозком, которому мало других девушек и теперь он решил залезть в трусы почти что к своей сестре?

Об ответах на все эти вопросы мне остаётся лишь гадать. Но не сегодня. Не сейчас.

— Всё в порядке, Мэгги, пусть идёт отдыхать. Он в самом деле неважно выглядит, а пирог мы ему оставим, — произносит Никс, словно меня уже нет в комнате, и жадно впивается в очередной кусок выпечки.

Не в состоянии больше смотреть на её «невинное» поедание десерта, я скрываюсь в своей комнате, делая именно то, о чём мечтал в самом начале — включаю проигрыватель и раскидываюсь на кровати. Хотя теперь я не совсем уверен, что это поможет мне достичь желаемого расслабления. Как, впрочем, и глубокого сна.

***

Тёплое ламповое звучание виниловой пластинки всё ещё продолжает ласкать мой слух, когда в кромешной темноте мне удаётся расслышать тихий звук открывающейся двери, мерное дыхание, осторожные неторопливые шаги, а вслед за ними сильный стук о деревянную ножку кровати и сдавленный болезненный стон.

Включаю прикроватный светильник и вижу вполне свойственную для Никс картину: она неуклюже скачет на одной ноге, а вторую усердно массирует, явно пытаясь унять острую боль от удара.

— Ну и что ты делаешь? — приподнявшись на локтях, устало спрашиваю я, но теперь уже без капли раздражения.

Пару часов отдыха в одиночестве под любимые песни значительно успокоили нервы и распутали весомую часть клубка информации в моей голове. А тот факт, что Никс додумалась наконец накинуть на себя халат Мэгги, в разы облегчает мне общение с ней.

— Я оставила здесь пластыри и лечебную мазь, а мне перед сном ещё раз нужно обработать раны, — сквозь жалостное мычание говорит она.

— А почему свет не включила?

— Не хотела тебя будить.

— И что, не разбудила? — произношу с напускной суровостью и наблюдаю за уникальным моментом, как Никс, продолжая стоять на одной ноге, теряет равновесие и с грохотом падает на пол.

Роняю голову обратно на подушку, разражаясь беззвучным смехом. Вот эта сцена уже больше похожа на мою обычную Никс.

— А-у-у-у! Да чтоб меня… — слышу сквозь такой же тихий хохот.

Продолжая задыхаться от веселья, встаю с кровати и направляюсь к ней.

— Такими темпами, Никс, уже к двадцати одному году на тебе не останется ни одного живого места.

Она лежит на полу в шерстяном бабушкином халате и продолжает справляться с болью, а я никак не могу унять раскатистый смех.

— Тихо! Хватит ржать! — шикает малышка, прижимая палец к губам. — Ты сейчас Мэгги разбудишь.

Мой приступ смеха немного угасает. Я хватаю её за руки и рывком поднимаю вверх.

— А-у-у-у! — вновь стонет она.

— Что такое? Нога? — бросаю взгляд на колено. Кровь уже насквозь пропитала пластырь.

— Нет, ладони! — Никс попеременно дует на раны на обеих руках. — Наверное, на мне уже нет ни одного живого места, — устало выдыхает она, но глаза по-прежнему светятся озорными смешинками.

— Как ты вообще умудряешься быть столь неуклюжей по жизни и одновременно умеешь так грациозно танцевать?

Не могу найти причины, но даже в приглушённом свете ночника мне удаётся заметить, как Никс вмиг бледнеет

— Ты в порядке? — озадачиваюсь и вновь сдерживаю себя от порыва коснуться её лица.

Я всегда так делал и до сих пор не видел и капли неловкости в столь невинном жесте, но сегодня я не на шутку удивлён реакцией своего тела и потому до конца не понимаю, как мне следует теперь себя с ней вести.

— Да, всё нормально, просто нужно раны обработать, — нервно сглатывает Никс.

Что же в моих словах её так сильно испугало? Или это я её пугаю?

Чёрт, как же бесит, что я её «не ощущаю».

— Ладно. Давай, садись, — нарушив несвойственное нам неловкое молчание, я подвигаю её к краю кровати, а сам осматриваю комнату. — Где там твоя мазь?

— На подоконнике. Найдёшь по запаху.

Подхожу к окну, где стоит стеклянная банка с вязкой массой отвратительного болотного цвета, и сразу понимаю, о чём говорит Никс.

— Боже, только не это, — теперь стонать начинаю я, ещё с детства помня пахучий запах бабушкиной целительной мази.

— Да, да, именно она. К выходным мне нужно вернуться на работу. И так пришлось взять отгул на несколько дней, так что выбора у меня нет — надо мазать.

— Выбор есть всегда, Никс. Может, это хороший повод бросить работу в клубе? — вновь начинаю старую балладу, но в этот раз стоит мне только подумать о том, что Никс каждую ночь танцует перед сотнями чужих глаз, виляя своим сочным задом, я ощущаю, как десятки острых иголок вонзаются в грудную клетку.

Я никогда не одобрял её работу в клубе, но сейчас она меня прямо-таки бесит. Даже не сразу замечаю, как от внезапно вспыхнувшей злости чересчур сильно сдавливаю банку в руках.

— Я не хочу, чтобы ты там работала! — твёрдо заявляю я до того, как успеваю обдумать.

Но Никс смотрит на меня совершенно спокойно, и мои слова её нисколько не удивляют, так как слышит их далеко не в первый раз.

— Я тоже много чего не хочу, Остин, но есть такое слово «надо», — ровно отвечает она и тянется к зловонной банке в моих руках.

— Не трогай, я сам! — открываю крышку и еле сдерживаю слёзы от едкой вони.

Вот оно — лучшее лекарство. Не только от ран и ушибов, но и от каменного стояка и ото всех ненужных мыслей.

— Раскрой ладони, — требую я, пытаясь не дышать, и Никс сразу же выполняет.

Медленно, стараясь не причинять лишней боли, я покрываю мазью порезы на её руках, обильно смазывая места, где полностью стёрта кожа.

Сколько раз за долгие годы нашей дружбы я точно так же смазывал её синяки, царапины и другие побои? Не сосчитать! Но почему-то сейчас я чувствую себя будто не в своей тарелке, словно делаю это в первый раз с совершенно другой Николиной, которую совсем не знаю.

— Очень больно? — спрашиваю, заметив, как она сильно покусывает губы.

— Нет. Всё могло быть гораздо хуже, — тихо отвечает, вынуждая сердце встревоженно ускорить темп.

— Никс, прошу тебя, будь осторожней, — прочищаю горло, пытаясь подобрать нужные слова. — Ты права, возможно, я не совсем осознаю, что ты уже выросла и можешь сама за себя постоять, но это не изменит того факта, что я никогда не перестану за тебя волноваться.

Она тяжело вздыхает, обдавая меня ягодным ароматом пирога. Он не только исходит от её сладкого дыхания, но и успел пропитать всю её одежду и волосы. Такие нежные, точно шёлк, волосы, словно созданные, чтобы в них зарыться носом и бесконечно наслаждаться их особенным запахом.

Сколько раз я и это делал? Вдыхал его, пока распутывал густые пряди, которые она постоянно умудрялась испачкать чем-то липким? Просыпался утром, усыпанный облаком её белокурых волос, когда Никс оставалась у нас на ночь после очередной ссоры с Филиппом? Целовал в макушку? Обнимал? Прижимал к себе, когда успокаивал?

И почему я всё равно не помню её запаха? Точнее, не того, что она источает сейчас. Не родной запах моей маленькой девочки-загадки. Совсем другой. Незнакомый. Но до безумия приятный. Стирающий из мозга тот исходный файл, что всегда позволял мне видеть в ней младшую сестру.

— Николина… Ты прости меня за… ну, за то, что я был так резок на кухне, — неохотно завожу волнующую меня тему.

— А ты был резок? — испытывающий взор синих глаз, подобно клинку, рассекает воздух и меня вместе с ним.

— А разве не был?

— Я бы сказала, ты скорее был слегка… возбуждён.

Мне кажется, никогда в жизни я не испытывал такого жгучего стыда. Я с каждой пройденной секундой всё больше ощущаю, как предательски сгорает кожа моего лица, и даже представлять не хочется, какого оно цвета.

И почему я наивно надеялся, что она могла не заметить?

Затаив дыхание, Никс ждёт объяснений, а у меня все слова перемешиваются в кашу и наглухо застревают в горле.

— Э-э-э… — пытаюсь прокашляться в надежде облегчить себе задачу. — Не знаю, что на меня нашло, Никс, не знаю, что даже сказать… — Прекрасное начало. — Мне так стыдно, я совсем не хотел…

— А мне показалось, что очень даже хотел, — сдержанным голосом перебивает Никс, чем лишь усиливает мою нервозность.

Как она это сейчас делает? Так умело скрывает эмоции. И я не про ту «невидимую стену», что мне никак не удаётся пробить, а про то, как ни один мускул на нежном лице не выдаёт её состояния, а ровная интонация голоса вынуждает лихорадочно гадать. Она злится? Поражается? Втихаря смеётся надо мной? Или обижается? А может, ей так же неловко, как и мне?

Чёрт бы её побрал! Это невыносимо!

— Никс, Бога ради, ты только не подумай ничего… — стираю проступившую нервную испарину со лба. — Я бы никогда… Чёрт! Не могу понять, куда смотрел, но я тебя сначала не узнал. И…

— А потом что?

Вот же блин! Что я там говорил о том, что люблю всё «непростое»?

Глубоко вздыхаю и, справляясь с до сих пор неведомым мне смущением, беру себя в руки.

— Потом ничего! Ты же знаешь, что я бы никогда ничего с тобой не сделал. Я просто был не в духе, немного крыша поехала, а ты попалась под руку и… в общем… можешь об этом просто забыть? Пожалуйста. Такого больше не повторится. Обещаю, — с невероятным трудом наконец выдавливаю из себя слова и лишь тогда ощущаю, как напрягается её тело, при этом лицо по-прежнему не отражает ровным счётом ничего.

— Можешь не переживать… Я всё понимаю, — почти шёпотом говорит она, окатывая меня взрывной волной мурашек.

— Я тебя всё-таки обидел? — мой вопрос звучит скорее как утверждение.

Никс тут же перехватывает мои испачканные мазью пальцы и крепко сжимает своими, в этот раз пронося сквозь меня не уютное тепло, а мощные электрические разряды, что удар за ударом вышибают весь дух из меня.

Говорю же: моё тело больше неподвластно мне. Не могу ни найти объяснений подобной реакции, ни взять её под контроль.

— Ты не обидел меня, Остин, у каждого бывают плохие дни, — вполголоса говорит она, затуманивая мой разум своим нежным морским взглядом. — Мне ли этого не знать? На меня же тоже, бывает, находит какое-то умопомрачение, да и, по сравнению с моими приступами гнева, ты сегодня был просто душкой, — грустная улыбка касается её губ, и я еле справляюсь с желанием прижаться к ним, чтобы узнать их вкус, ощутить тепло её кожи.

Встряхиваю головой, сбрасывая секундное наваждение.

Как я могу думать о таком, когда всё ещё переживаю о решении Лары? Да и это же Никс! Никс!

Раз за разом повторяю в голове её имя, словно отрезвляющую мантру.

— Что опять сделал Филипп? — намеренно меняю тему на менее приятную, но способную быстро разрядить накалившееся напряжение между нами.

— Не хочу об этом говорить! — голос Никс превращается в сталь, в печальных глазах вновь вспыхивает пламя, а руки сотрясаются мелкой дрожью, и я начинаю жалеть о заданном вопросе.

— Как скажешь. Проехали, — угрюмо сворачиваю разговор, совершенно не представляя, что ещё мне у неё спросить.

Мы всегда могли говорить без умолку часами, так почему сейчас в моей голове звенящая пустота?

Осматриваю Никс блуждающим взглядом, будто надеясь найти в ней ответ, и на миг застываю, когда случайно замечаю на её предплечье тёмные следы. Наплевав на то, что мои руки измазаны вонючей мазью, резко закатываю рукав халата и рассматриваю ближе, чтобы убедиться, что мне не показалось.

— Это что ещё такое?! Это он с тобой сделал?! Из-за этого ты убежала? — взрываюсь жгучей яростью, уже собираясь сорваться с места и разбить в пух и прах морду этой редкостной мрази. Однако Никс останавливает меня, ловко хватая за майку.

— Стой! Успокойся! Это не Филипп со мной сделал.

Её слова должны были меня успокоить, но взбесили ещё больше. Если не он, то кто ещё посмел прикасаться к ней так? Кто вообще посмел к ней прикоснуться?!

— Кто это? Скажи, и я убью его! — злобно шиплю я, до боли сжимая кулаки.

— Я не знаю его.

— Что значит «не знаешь»?! Кто это сделал?!

— Говорю же: не имею понятия!

— Ты надо мной издеваешься?! У тебя синяки на всю руку, а ты не знаешь, кто тебе их поставил? Кого ты покрываешь? Это Марк?! Опять с ним что-то не поделили? — выдаю первое, что приходит на ум. — Я ему все мозги выбью за это. Предупреждал же, чтобы даже не смел тебя трогать!

— Господи, Остин, да успокойся ты и заткнись хоть на секунду! Марк ничего мне не делал. Этот говнюк со мной не справится. Я не знаю человека, что схватил меня. Это был водитель.

— Какой ещё нахрен водитель?!

— Как какой? Тот, что чуть не сбил меня сегодня. Я не знаю его имени. Да и он просто неудачно схватил меня, когда поднимал. Успокойся уже!

Красная пелена спадает с глаз сразу же, как я замечаю болезненное выражение её лица. Оказывается, всё это время Никс приходилось упорно удерживать меня за майку, игнорируя боль в ладонях.

— Никс… — виновато отцепляю её руки от майки, разворачивая ладонями вверх.

Она стёрла с кожи всю мазь, отчего раны начали кровоточить ещё сильнее.

— Прости.

Сколько раз за сегодня я уже извинялся? Перед тремя самыми любимыми женщинами.

Видимо, я на что-то способен только в компьютерной вселенной, в жизни же — неадекватный мудак. По крайней мере сегодня так точно.

— Со мной всё нормально, а вот тебе я всю майку этим дерьмом испачкала, — чтобы разрядить обстановку, с притворным раскаянием сообщает Никс, указывая на коричневые разводы на груди, от зловонного запаха которых хочется сдохнуть.

— Я заслужил, — не сдерживаю усмешки я и делаю то, что хочу сделать уже целый вечер.

И нет, это вовсе не то, о чём вы могли подумать.

Я делаю то, что делал уже сотни раз, но сейчас ощущаю, будто всё происходит впервые. Я просто крепко прижимаю мою маленькую девочку к себе и нежно обнимаю, утыкаясь носом в её белокурую макушку и вдыхая свежий запах весеннего дождя.

Да… именно так она пахнет…

Теперь я точно этого не забуду.