В прошлой жизни я была мужчиной

Тори Грасс

Более явственное лицо женской литературы, чем она, на сегодняшний день я назвать вам вряд ли смогу. Три её столпа – подвижничество в соцсетях, филологически выверенные и эталонные в плане использовании живого русского языка серьезные произведения под именем Виктории Травской, а теперь и свободолюбивые экзерсисы в жанре «русская крафтовая литература» под брендом Тори Грасс в совокупности являются гранями одного кристалла.(А. Чащин)

Восемь минус три

У меня сбрендил тонометр.

Застилаю утром постель, а на прикроватном столике вдруг пикнуло, загудело и прибор начал с натугой, но самозабвенно закачивать воздух в манжетку. Я вздрогнула, но решила: может быть, случайно задела у него какую-то там кнопку? Тонометр ведь тоже мужского пола. Как и чем женщина может ненароком задеть мужчину — испокон веков остается тайной за семью печатями.

Каким образом такое могло случиться с моим тонометром — непонятно, но мало ли: меня изначально выпустили с заводским браком, и потому мои главные природные враги — всевозможные углы, дверные ручки, ограничители и прочие выступающие части конструкций, к которым я гарантированно прикладываюсь разными частями тела, приобретая актуальный принт леопарда-индиго. И хотя кнопка тонометра не только не выступает, но и даже слегка утоплена в корпус, с меня станется, привычно подумала я и переложила прибор на безопасное расстояние, отключив от сети и спустив из него воздух.

Но когда я покидала спальню, он заработал вновь и показал давление сто сорок на семьдесят пять, пульс — восемьдесят. Чьё оно, так до сих пор и не знаю: обычно сразу после случайного запуска дисплей выдаёт ошибку и прибор отключается автоматически. Но не на этот раз…

Один мой знакомый физик говорит, что далеко не все явления можно описать с помощью известных нам законов, и я склонна ему верить. А Людвиг Витгенштейн так и вовсе утверждает, что всё мыслимое возможно, то есть наш мозг нарочно заточен под этот мир, и все создаваемые им конструкты либо уже где-то существуют, либо могут быть воспроизведены. А раз так, то общеизвестная версия Священной истории не обязана быть единственной. Почему бы, например, не предположить, что у людей изначально были крылья? Сплошь и рядом литературные персонажи тоскуют по поводу их отсутствия, и это жжжж, мне думается, неспроста. Ну, посудите сами: практически во всех верованиях имеются крылатые гуманоиды — человекоподобные существа высшего порядка. «Так они же ведь живут на небе, вот и крылья!» — скажут мне, и опять мимо: а кто их, спрошу я, туда поместил? То-то же! «Если бы Бога не было, его следовало бы придумать». Так же, как и более-менее внятное объяснение, откуда на мне берутся синяки, о которых я никогда не помню, возбуждая самые мрачные подозрения у своей половины.

Но у меня есть и более надёжный свидетель — язык. Во многих языках, начиная с русского, дух — некая высшая сущность, бесплотная материя (да простится мне такой парадокс), обитающая в нашем теле и придающая некоторый смысл его существованию. Тело сервильно, оно только обслуживает дух, который есть то, что мы выдыхаем после его, тела, смерти. Дух — дыхание — душа. Процесс дыхания накрепко слит в нашем сознании с духом уже в самом корне, именно его мы исторгаем при последнем выдохе, и он воссоединяется с абсолютом…

Ну, или как-то так. «Воз-дух» — дух, возносимый вверх. Вверх, заметьте, а не вбок и не вниз! То есть, туда, куда пресловутый Макар телят не гонял: тело слишком тяжёлое, чтобы вознестись. Дух ему даётся во временное пользование, для «прокачки» некоторых качеств, и по завершении процесса его необходимо вернуть на место. Если тело не справилось, душу бракуют и отправляют в ад — своего рода хранилище вирусов или корзину, которую потом, очевидно, опорожняют, а содержимое утилизируют.

Когда тело спит, душа выходит погулять и возвращается с новыми впечатлениями, которые мы называем сновидениями. Разумеется, они причудливы: телу такое слабό!

Цель земной жизни религиозного человека — попасть по её окончании на небо, вернуться домой, и это его единственный стимул жить достойно. Цель жизни атеиста — светлое будущее, которое, по сути, мало чем отличается от библейского рая, и чтобы оно состоялось, жить надо так, «чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жёг позор за подленькое и мелочное прошлое…» (далее по тексту). Словом, сколько ни упражняйся в цинизме и скепсисе, а «она всё-таки вертится». Она есть. Она болит! — это фантомная боль отнятых у нас крыльев, заставляющая нас совершать поступки, не обусловленные биологическими потребностями и с рациональной точки зрения необъяснимые…

Что ж, день настал. Пора размять крылья! Плюнула на мистический тонометр, прочла сообщение от дочери:

— Миша грустно констатировал отсутствие у Вероники способностей к математике: он ей несколько минут объяснял, как отнять три от восьми.

— И что?

— «Я ей так и не объяснил, — говорит. — В конце концов она просто выудила ответ у меня». Я говорю: ну, значит, с главной женской способностью у неё всё в порядке. Не пропадёт! Может, я чего не понимаю, но способность побудить мужика к решению проблемы — это важнее, чем отнять три от восьми.

— А я всю жизнь отнимаю три от восьми…

А Карлсон взмыл к потолку, сделал несколько кругов, облетел лампу и на прощание помахал фрекен Бок тюлевыми накидками: — Гордая юная девица улетает далеко-далеко! — крикнул он. — Привет!.. Почини, наконец-то, тонометр!