Элен & Эльза

Тимур Наилевич Самигуллин, 2018

В доме сестер-близнецов прошли похороны матери, их отец тяжело переносит утрату, находя утешение в бутылке. Судьба мастерской по пошиву пуантов оказывается на хрупких плечах Элен, Эльза готовится к выступлению на балу с офицерами Республики, обещающему стать поворотным в её начинающейся балетной карьере. Жизнь Города № 18 течет размеренно, пока цепь фатальных событий не рушит все до основания. Сколько стоит успех? А сколько – случайное убийство? Решения двух сестер и молодого офицера приносят им то боль, то надежду, то разочарование. Счастье каждого из них продолжает маячить в соблазнительной близости и вот-вот окажется в руках…

Глава 1. Поминки

Элен стояла у окна и смотрела на подъезжающий катафалк. Водитель едва-едва смог развернуться на крохотном пятачке двора и, выйдя из машины, раскуривал сигарету. Эльза услышала дребезжащий рокот древнего движка автобуса раньше остальных и уже выбежала на улицу с табуретами.

Темный смрад стоял в квартире, смешалось все: тлен разлагавшегося тела, перегар отца и прочие запахи немногочисленных гостей. Гроб был простой, в черной драпировке — даже в чем-то очень шел матери своей незамысловатостью. Её тонкие и нежные черты будто светились болезненной синевой из его глубин. Ажурный воротник прикрывал почти всю шею, а дальше до самых пят шло глухое платье, заканчиваясь аккуратными лаковыми туфлями. Спокойная и тихая, как при жизни.

Отец, напротив, больше походил на мертвеца.

Нэд Раух был сильным мужиком. Он перенес многие невзгоды, живя в Городе № 18 — это его отчий край, его родовое гнездо, если так можно говорить при нынешних делах в государстве. Когда-то, юнцом служа в местном театре, он часто мотался в столицу, чтобы попытаться как-то пробиться в люди, бывал в Генеральном театре на прослушиваниях, бухал в трактирах с местными актерами и заводил, как ему казалось, полезные знакомства. А потом — все. Какое-то недоразумение. Молодой Нэд не понял, что произошло, а старый бы и объяснил, но вот незадача: между ними уже пролетело двадцать лет жизни.

Теперь на нем небольшая мастерская при том же местном театре, и, как и обещал директор последнего те же двадцать лет назад, «ничего, не помер». Шить пуанты и костюмы уже помогают дочери, а там со временем, глядишь, и еще мысль созреет какая. Но вот Лили не вернуть.

Будущую жену Нэд встретил сразу после третьей или четвертой поездки в столицу. Тихая невысокая девочка сидела в шумном трактире и читала в углу, пока он с прочими приводил себя в надлежащий пятничный вид дешевыми стопариками. Почему она, больше того, почему для неё он — загадка. Недаром говорят, что плюс и минус притягиваются, но коротнуло и заискрило между ними в тот вечер так, что и трактир, и книга были позабыты обоими уже через пару часов. С тех пор Нэд, приезжая в столицу, чаще искал встреч со своей новой любовью, нежели пытался продвинуть свою актерскую карьеру. Лили, в то время обучавшаяся танцам в школе при Генеральном театре, отвечала взаимностью, но все же при этом старалась прилежно посещать занятия.

Годы прошли незаметно, а старый Нэд все еще помнил запах её волос в тот вечер в том самом трактире. Помнил огромные глубокие глаза и завораживающее цветущее молодое тело. Теперь же Лили навсегда покинула его, оставив наедине с дочерями-двойняшками и этим глупым миром.

Из двух сестер Элен больше походила на неё своей кротостью и молчаливостью. Характер был непростой, но решения она принимала почти всегда взвешенно и прагматично. Из двух возможных ответов на любой вопрос она как-то умудрялась найти третий, который, к удивлению большинства окружающих, устраивал практически всех. Зато вторая, Эльза, была словно изнанка наволочки, вроде рисунок тот же, а краски совсем другие. Дерзкая и несдержанная, она обладала талантом уже с ясельного возраста находить себе приключения на свой, теперь, впрочем, вполне симпатичный, зад. То драка с мальчишками, то перепалка с учительницами в школе — для Лили Раух всегда находился повод посетить кабинет директора и выслушать новую нравоучительную историю. Но Эльзе почти всегда все сходило с рук. Слишком незлобива и проста была душа её матери, проста, как вот эта черная драпировка на гробе.

Элен подождала сестру и легким кивком подала незаметный жест Петерсу, заму начальника городского крематория. Он, кряхтя, привстал и со словами: «Ну что ж, ребят…» — взялся за край ящика. Мужики пододвинулись, и гроб поплыл к выходу. Нэд сидел на кухне, упершись зрачками в горлышко бутылки, ссутулившись, такой незаметный, темный и тихий. Никто даже и не пытался заговорить с ним сейчас — так неуместно это казалось — а он отвечал полной взаимностью. Бывают такие моменты, когда ты сам весь без остатка — белый шум, наводка, искажение в радиоприемнике. Остается только сидеть и неуверенно ждать сигнала. А вот откуда ему взяться — почти точно не скажет никто.

Ни плача, ни вздохов — только сдавленный шепот слышался на поворотах лестницы подъезда: маленькие гробы нести несложно даже подросткам, не то что взрослым. Когда ящик мягко опустился на два подготовленные около катафалка табурета, свет солнца в последний раз упал на лицо Лили Раух. Сестры стояли рядом, и тошнота волнами то и дело подкатывала к горлу. Слабый ветер изредка теребил пару неприбранных локонов волос на голове матери, что создавало иллюзию неожиданно вернувшейся жизни. Элен положила ладонь на лоб покойницы, взглянула напоследок и отвернулась. Эльза стояла, молча теребя тесьму от венка, и неожиданно сквозь слезу сказала:

— Жди нас, мамочка. И пусть тебя там никто не обижает… А у нас все будет хорошо.

Все-таки Нэду повезло — они с Лили вырастили смелых дочерей.

Когда наконец через долгий лязг стартера неровно заработал двигатель катафалка, отец на кухне привстал. Окно оказалось приятно холодным — он прижался к нему лбом. Стекло дрожало в такт со старым движком машины. Нэд смутно видел, как гроб исчезает внутри автобуса, как люди пропадают в небольшом проеме дверцы, неловко и торопливо рассаживаясь по жестким неприветливым сидениям, как со скрежетом включается передача и катафалк трогается. Больше он не видел ничего: лежа на полу кухни, он корчился и заламывал руки, изрыгая изо рта содержимое последних двух бутылок в первозданном виде. Бедолага не ел почти неделю.