Чернила цвета облаков

Тая Монс (2024)

Страшная болезнь погубила душу Тейлора. Каждый раз, просыпаясь в одиночестве, он думал о том, что в его жизни становится всё меньше смысла. Мотоцикл в гараже, старая потёртая гитара и непреодолимая тяга к жестокости — только они его и спасали, пока однажды в соседнем доме не поселилась она. Девушка, которая вскоре стала его экспериментом. Чего бы ему этого не стоило, он обязан перебороть недуг и избавиться от монстра в своей душе. Уничтожить в себе убийцу.

Глава 7. Ты бермудский треугольник

ЭШЛИ

Когда-то мне казалось, что судьба благосклонна к тем, кто ей подчиняется. Что ж… Пора зайти к ней в гости и сжечь её сладкий шоколадный домик дотла, ведь она уже который раз плюёт мне в лицо. Мне не хватило и пары дней, чтобы снова связаться с Марти. Мне не хватило нервов, и поэтому мой кот теперь боится меня больше, чем пылесоса. Мне не хватило терпения…

— Марти! Не бросай трубку, прошу! — почти кричу я, расхаживая по кухне.

Глупая-глупая Эшли. Ты бегаешь за этим человеком так, будто действительно его любишь. Миссис Спроус точно не одобрила бы те методы, которыми я пытаюсь помочь ей выбраться из психбольницы. Не одобрила бы, если была бы рядом со мной. Но её тут нет. Нет и её мужа — моего отца. Никого нет.

— Говори быстрее. Я на совещании, — строго прошипел он.

Если бы не это совещание, то, наверняка, он игнорировал меня ещё несколько недель.

— Послушай, я же тебе говорила, что у меня чокнутый сосед. Он так бурно реагирует на каждый крик. Он ненормальный, — врала я, но с каждым словом понимала, что в моей речи есть доля правды.

— Серьёзно? — я не поняла, с какой интонацией он сказал это. Сарказм? Удивление?

— Да. А ты почему не вернулся?

— Я решил, что тут и так всё ясно.

Я закатила глаза, но сдержала в себе желание цокнуть.

— Ладно, хорошо, — на выдохе продолжил он. — Я заеду за тобой сегодня. Всё, у меня дела.

Он сбросил вызов, и я облегчённо вздохнула, кинув телефон на стол. Хотелось бы мне вылезти из этой мерзкой оболочки человека, превратиться в маленькую незаметную мышку и убежать куда-нибудь в поле, где меня сожрёт какая-нибудь змея. Интересно, я смогла бы увидеть тоннель из её глотки? Или там слишком темно?

В моей жизни встречалось много таких змей. Все они носили выделяющуюся одежду и странную притворную улыбку. Сначала это были мои одноклассники, которых я перестала замечать с годами, а потом начальники на разных подработках. Я бы могла назвать змеёй и своего соседа, но в нём явно сидело какое-то другое существо. Какое-то крылатое и зубастое. И чёрное. Да, его мрачный стиль нельзя не заметить. Если его и можно назвать змеёй, то только питоном. С виду спокойный и задумчивый, а на деле так и хочет придушить тебя. Придушить… Красивое слово.

Моя рука медленно водит карандашом по белому листу бумаги, а потом ускоряется, нанося мелкие штрихи. В детстве все так и норовили отдать меня на какой-нибудь кружок, чтобы я не тратила жизнь на дворовых ребят, которые не могли научить ничему хорошему. Никуда меня так и не отдали, но почему-то моё увлечение, даже такое безобидное, как рисование, никому не понравилось. Я рисовала людей. Не просто людей, а их силуэты, их пустые лица и ужасные лапы тьмы вместо рук. Я отдавала этому занятию всю себя, пока отец с мачехой хотели отдать всю меня психологу. «Ты же девочка, — твердили они. — Рисуй что-нибудь красивое».

Вот только это и есть красивое. Это люди.

К горлу подступил ком, и щёки залились румянцем от злости. Я отбросила от себя карандаш и взялась за голову, активно пытаясь вырвать из неё мерзкого червя, пожирающего моё хорошее настроение. Окно. Оно всё ещё было разбито. Единственное, на что у меня хватило сил — это убрать осколки из-под ног.

Я подошла к нему и присмотрелась к белой краске на подоконнике своего соседа. Я живу здесь несколько месяцев и ни разу не видела, чтобы он закрывал окно. Он постоянно то курил, то просто сидел на подоконнике, свесив одну ногу и рассматривая моего рыжего кота, спящего на дереве. Так уже ему нравилось изучать всех живых существ.

Брюнет стоял у кровати, не выпуская из рук телефона. Сначала он внимательно всматривался в, наверное, пришедшее сообщение, а потом глубоко вздохнул и бросил телефон на кровать, взяв с неё футболку. Похоже, он только вышел из душа и не успел надеть что-то на верх.

Ого, Тейлор, ты надеваешь белую футболку. Что с тобой? Какой-то праздник? Или похороны?

После он, мимолётно глянув на меня, сосредоточился на каком-то предмете у окна. Потом нахмурился и снова посмотрел на меня, как будто не поверил тому, что увидел секунду назад. Наши взгляды встретились. Его убийственная манера застывать на месте и не моргать встретилась с моим испепеляющим любопытством. Я наклонила на бок голову — он подошёл к подоконнику. Я прищурила глаза — он облокотился руками о покрытое белой краской дерево. Я изогнула бровь. Он нахмурился.

Я ясно видела, как его раздражало то, что я смотрю в его окно. Его бесило моё вторжение в его жизнь и в его комнату. Меня же пугала его убийственная манера…

Война длилась бы бесконечно. Тейлор не проиграл бы, потому что, скорее всего, попросту не умел этого делать, а я не стала бы опускать взгляда от желания поставить парня на место. Это длилось бы вечность. Именно с этим словом люди сравнивают тот самый момент, в котором заключены их самые сильные эмоции. Вечность… Дар или проклятие?

Тейлор сильнее вцепился руками в подоконник. Наверняка, представлял вместо него мою шею. Я почувствовала дрожь на своих руках. Если бы этот мир был подвластен магии, то я уже бежала бы к соседу с факелом и обвиняла его в колдовстве.

Тело покрылось мурашками, когда в моё окно подул сильный поток ветра и заставил меня глупо заморгать. Рука потянулась к вибрирующему телефону в кармане. Марти выплюнул что-то вроде «выходи» и сбросил вызов. Я поняла, что у моего дома стоит машина, только по глазам Тейлора, которые переключались то на дорогу, то на меня. Парень как-то разочарованно покачал головой и отошёл от окна, задёрнув на нём шторы. Подобные разочарованные покачивания преследовали меня уже несколько лет. У меня давно уже выработался на них иммунитет, так что я на автомате гордо подняла подбородок, махнула волосами и спустилась вниз. Как репетировала.

Когда я уже села в машину, мне в голову снова ударили навязчивые мысли. Он так странно смотрел… Неужели я в самом деле так быстро разочаровываю людей? Но с другой стороны… Разве я обязана доказывать незнакомцам, что они не правы? Моя жизнь — мои правила. Пусть я и сама в ней проигрываю, но она моя.

— С тобой всё нормально? — спросил Марти и положил руку на мою коленку.

Я пожала плечами и слабо улыбнулась, а он поправил галстук на своей шее и подозрительно прищурился. Его светло-русые волосы спадали на широкие плечи, сильные руки и татуировки на них скрывались под строгим синим костюмом. Я уже привыкла к его внешности и некоторым вредным привычкам, но не привыкла к его чрезмерной серьёзности и постоянному желанию держать всё под контролем. Серый-серый человек. Слишком серый для этой чёрно-белой радуги нашей жизни.

Не зная, что сказать, я отвела взгляд к окну. Во дворе моего дома красовалась высокая мраморная статуя в полный рост. В один из последних моих дней рождения Марти заказал у скульптора эту красоту в мою честь. Помню, как сильно он ругался с мастером из-за того, что тот выбил неправильную форму ушей и кулона на груди моей копии. Я пыталась объяснить, что это вовсе не имеет значения и что само его желание сделать мне такой подарок стоит больше, чем скульптура. Но Марти слишком любил идеальность во всем, и после того случая я намного чаще слышала фразу «ничего сделать нормально не могут», чем «я рад, что ты счастлива».

Глупо верить, что всё изменится, что всё обойдется. Судьба та ещё стерва, раз в очередной раз не поскупилась своей слюной и плюнула мне в глаза. Это был крах. Провал. Забвение. Точка. Все мои усилия превратились в огромный камень и раздавили мне череп.

Поездка закончилась. Мы с Марти стояли в самой большой и самой прекрасной комнате из всех, что я когда-либо видела в телепередачах о жизни королей. Я знала, что этот день когда-нибудь наступит. Знала, что однажды окажусь среди десятков незнакомых мне людей под присмотром десятков камер и микрофонов. Знала, что однажды мне придётся произнести самое тяжёлое в моей жизни слово и надеть самое тяжелое в моей жизни украшение.

Он стоял передо мной на одном колене. Держал в руках чёрную коробочку, покрытую дорогими камнями. Он смотрел мне в глаза и улыбался, как его учили делать в прямом эфире телешоу.

— Эшли… — моё имя кажется мне смертным приговором. Я мысленно проговариваю слова, которые он мне сейчас скажет, и слово, которое я скажу в ответ. И становится больно. — Ты выйдешь за меня?

Миниатюрное колечко с дорогим голубым камнем едва ли показалось в коробочке, как тут же зал заполнили щелчки фотокамер и притворно-радостные вздохи присутствующих дам. Девушки закрыли руками рты, мужчины одобрительно закивали головами. Большая люстра прямо над нашими головами бросала свет на кольцо, от чего то сильнее блестело и резало мне глаза.

— Я…

Скажи «нет», Эшли. Всего три буквы. Прекрати это сумасшествие. Прекрати портить свою жизнь ради чужой. Прекрати быть такой слабой.

Моё дыхание учащается. Я чувствую, как меня начинает тошнить, а моя кожа покрывается белой пеленой от головокружения. Я часто моргаю глазами и не могу оторвать их от кольца. Мой безымянный палец горит адским пламенем, как будто к нему хотят поднести раскалённый металл. Чертова побрякушка. Я не хочу быть твоим владельцем.

— Соглашайся, — громко шепчет кто-то со стороны.

Здесь человек восемьдесят, не меньше. Может, больше. Это неважно. В это время мать Марти злобно пилит меня взглядом. Она не хочет видеть меня в роли невестки так же сильно, как я не хочу видеть его кольцо на своём пальце.

— Я…

Глаза покрываются слезами. Я чувствую, как солёная мерзкая жидкость, так и норовит брызнуть из моих глаз, политься по щекам. Я чувствую, как ком в горле становится больше, как мой жалкий ангел-хранитель сжимается где-то в углу, медленно опускается на пол, обхватывает руками колени и кричит… От его крика у меня болит голова. Я плачу. Эта мерзость бежит по моим щекам. Слёзы скапливаются у подбородка. Я не знаю, почему плачу. Точно не от счастья.

— Ох, родная, — Марти улыбается, поднимается с колен и обнимает меня, крепко прижимая к себе.

Мои слёзы для него стали знаком согласия. А я плачу всё сильнее… Какая же я жалкая. Как же ничтожны мои планы и надежды. Я ведь знала, что так будет. Я знала, что отвечу «да», что жизнь мачехи будет для меня намного важнее своей собственной. Но от этого не было проще. Если сказать человеку, что завтра ему оторвут все пальцы, в момент пыток ему будет так же больно, как если бы он не знал об этом заранее. Как же больно…

Всё было бы по-другому, не окажись я в такой идиотской ситуации. Всё было бы по-другому, родись я в другой семье или другом городе. Всё было бы по-другому, не родись я в этом мире и вовсе.

Рёв двигателя немного успокаивал мои нервы, пока мы возвращались домой. Я молча смотрела в окно, пока Марти вёл машину. На то, чтобы сделать мне предложение, у него был всего час обеденного перерыва. Интересно, наверное, жить в перерывах. Это всё равно что сниматься в фильме продолжительностью во всю жизнь, играть свою роль, притворяться и возвращаться в реальный мир только во время рекламы. Рекламы якобы хорошей жизни, которую не достичь. Если всё это фильм, то я явно в комедии. У судьбы отличное чувство юмора

— Я думаю пригласить побольше родственников. В нашей семье много сплетников, так что новость о свадьбе распространится быстро. Нужно, чтобы о ней говорили. Это будет великое событие, — тараторит парень, даже не глядя в мою сторону. Иногда он улыбался, но это было для какого-то образа. Он уже закончил свою рекламу.

— Ладно, — мой голос оборвался, как тонкая ниточка. Я откашлялась и решила больше ничего не говорить.

— Тебе плохо?

Я кивнула и приложила руку к горлу. Да, Марти, мне плохо. Меня тошнит от этой рекламы. Выключите кто-нибудь этот грёбаный телевизор.

— Уже почти доехали. Потерпи немного.

Мы остановились у моего дома. Парень заботливо положил руку мне на колени. Это было его любимым жестом, если не считать его привычку поправлять свои волосы.

— До завтра, — я попыталась улыбнуться. Думаю, у меня получилось. С каждым разом выходит всё лучше.

— Я заеду за тобой.

Мы даже не разговаривали. Иногда у меня были надежды на то, что мы сможем притереться друг к другу. Как говорится, стерпится — слюбится. Но он отмахивался даже от банальных разговоров о том, как прошёл день. Потому что ни в одном таком рассказе не прозвучит ни одно слова, кроме «работа», «совещание», «начальство» и «повышение».

Я вздохнула, вышла из машины и провела удаляющееся авто взглядом. Чёрный мотоцикл стоял возле гаража. Похоже, сосед снова прогуливал пары. Я же и вовсе забыла о школе, да и не до неё мне было. Особенно сейчас, когда входная дверь в мой дом была открыта. Я точно помню, как закрыла на ключ. Воры?

Я взяла из сумки газовый баллончик и зонтик с прихожей. Шум доносился со второго этажа, из моей комнаты. Звук был такой, словно кто-то неторопливо копошился в моих вещах, но явно не искал что-то конкретное.

— Я вызываю полицию! — громко закричала я и медленно поднялась по лестнице. Дверь в мою комнату слегка приоткрыта, оттуда веет лёгким сквозняком из-за разбитого окна. Зонтик в моих руках нервно задрожал, и сначала мне показалось, что я схожу с ума, пока я не увидела, как дрожу сама. Тик-так… Часы в моей комнате играют похоронный марш. Тик-так… Кто-то набивает ритм под стуки секундной стрелки. Тик-так… Тик-так…

Я открываю дверь и вижу сначала большое чёрное пятно на своей кровати, а потом вижу в нём силуэт. Страх резкой волной накрывает меня ровно на пять секунд, и я с криком бросаю газовый баллончик в чёрное пятно. Он почему-то летит в сторону окна и вылетает через дырку в нём прямо на улицу.

Тейлор беззаботно лежит на моей кровати, закинув ноги на стену и медленно поглаживая моего рыжего кота. Только спустя несколько секунд он поворачивает голову к окну, как будто у него заторможенная реакция.

— Гол.

Я замахнулась зонтиком, хотела ударить парня по голове, но он резко взял кота и прикрылся им. Ну, конечно. Арнольда то я бить не стану.

— Ты заблудился? — я забрала у него кота и тот жалобно замяукал, а потом взбесился и превратился в волосатый комок смерти, кусающий всё движимое и недвижимое. Арнольд спрыгнул с моих рук и убежал куда-то на первый этаж.

— Заблудилась ты. Где-то на границе мира тупых и сумасшедших.

— Сумасшедших? Серьёзно? Это, наверное, я постоянно вламываюсь в чужие дома и избиваю чужих парней, — мой голос взял слишком высокие ноты, и я сама поморщилась от звука, вылетающего из моего рта.

— Это, наверное, я сейчас размахиваю зонтом как психопат — он спародировал мой голос и поднёс правую руку к губам. Только сейчас я увидела, что в них была сигарета.

— В моём доме нельзя курить, — я попыталась отобрать её у него, но парень тут же обжёг ею мою руку, и теперь вместо писклявых слов из моего рта вырвался крик.

Мёрфи сел на кровать, а после отошёл к окну, угрожая пальцем.

— Не прикасайся ко мне, пока я этого не разрешу.

Мои брови сомкнулись, губы сжались, как и кулаки. Мне искренне захотелось толкнуть его в окно, как он сделал с Марти неделю назад. Падать будет больнее — под окном никто не убирал разбитое стекло.

Я сделала шаг, думала вытолкнуть мальчишку из своей комнаты, но он предостерегающе поднёс зажигалку к фотографиям на тумбочке.

— Нет, нет, стой! — умоляюще протянула я руку.

На этих фото было так много воспоминаний из беззаботного счастливого прошлого, что если они всполохнут, я сгорю вместе с ними. Смех, лица друзей, кадры со школьных походов… Всё это кажется неважной мелочью, но, как говорят, дьявол в деталях. И если отнять у человека хоть одну крупицу, он развалится на кусочки как ветхая постройка.

— Оставь меня в покое. Какого хрена тебе от меня нужно?

— Холодно-холодно. Не это я хочу услышать.

Началась вторая война. Прожигать друг друга взглядом уже вошло в привычку. Кому-то станет обидно, а кто-то выйдет с поля боя с поднятой головой.

Он поднёс зажигалку ближе.

— У тебя какие-то комплексы? Нехватка любви? Отсутствие друзей? Может, всё сразу? — эти слова ни капли не трогали его. Они только делали его улыбку шире.

— И каждый миг, как целый час. Твой стон. Твой крик. И свет погас.

Он медленно, почти шёпотом, произнёс эти слова, наверное, вырванные из текста его песен, и прожёг зажигалкой сигарету, оставив в покое мои фотографии. Он уже не улыбался. Я смотрю в его глаза или скорее туда, где они должны находиться. Но вместо них будто две чёрные дыры, высасывающие из меня все эмоции. Нет, Мёрфи. Всё-таки ты змея. Гадкое скользкое создание, высматривающие жертву долгое время и убивающее её ещё дольше. Ты мерзок. Ты чернота. Ты бермудский треугольник. Ты заблудился сам в себе. Ищешь выход, заманивая в свой подводный ад всех, кто выглядит не таким мёртвым, как ты.

— Я всегда получаю то, что хочу, Мотылёк.

Я закрыла глаза, подавляя в себе гнев. Его тяжёлые шаги послышались почти возле меня, а потом холодный голос прозвучал уже за моей спиной. Над самым ухом.

— А если не получаю, то отнимаю что-то намного ценнее. Состричь волосы не так больно, как лишиться глаза, верно?

Я зажмурила глаза не от страха, а от злости. Почему-то решила, что этот голос можно выкинуть из своей головы, будто выключить радио. Но нет. Он слишком реален. Слишком живой.

Тишина просила крика. Она хотела умереть. Но можно ли назвать мёртвую тишину криком? Думаю, да. В безмолвии намного больше слов, чем в голове любого, кто их так и не произнёс. В его молчании я слышала тихое змеиное шипение. Я чувствую, как он стоит рядом. Чувствую, как кожа сгорает от чего-то неощутимого. Я чувствую взгляд. А потом чувствую грубое прикосновение к своему запястью. Тейлор резко хватает мою руку и поднимает на уровне лица. Кольцо…

— Но, видимо, я опоздал, да? Кто-то уже добрался до твоего мозга. Было больно?

Я вырвала свою руку из его хватки и отошла на несколько шагов.

— Да что ты знаешь? Думаешь, видишь меня насквозь?

— Стекло не безупречно. Иногда даёт трещины, — сказал он куда-то в пустоту, глядя на сломанную ножку кровати. — Кстати, одна из них, — он указал на только что помилованные им фотографии, намекая на мою слабость к воспоминаниям. — Но да. Ты прозрачна. До скуки.

— Ну и что же ты видишь? — я ухмыльнулась, а он сделал очень глубокую затяжку и, задержав в себе дым на несколько секунд, выпустил его через нос, прищуривая глаза.

— Не разбейся, Мотылёк.

Он бросил мимолётный взгляд на фото, развернулся и спустился по лестнице практически бесшумно. Чёртова змея.