Душа-потемки

Татьяна Степанова, 2011

Капитан милиции Екатерина Петровская быстро спускалась по лестнице. Ржавые перила, ржавые ступеньки… Только теперь она поняла, что сделала ужасную, непростительную ошибку: не сказала полковнику Гущину, где она и что собирается предпринять. А что она собирается предпринять? Проникнуть в закрытый, сданный на охрану универмаг, полный товаров, ночью, негласно, уже после того, как убийца пойман, изобличен уликами и сам признался в содеянном. Но как же тогда быть с тем призывом о помощи? «Ее еще можно спасти!» Кате было очень страшно. Одна, в огромном магазине, где произошло столько убийств… Катя продвигалась тихо и осторожно. Она должна выяснить: какое зло таится здесь с тех самых пор, как оно осталось безнаказанным и неудовлетворенным…

Глава 8

МАГНОЛИЯ

В общем-то, конечно, это курьез и ничто иное, — так подумала Катя, покидая кабинет майора Бурлакова. Вполне годится для коллекции милицейских баек: «вселяющие ужас звуки», раздающиеся по ночам в пустом здании Замоскворецкого универмага.

Интересно, если это розыгрыш патрульных специально для Бурлакова, то…

Но они рапорты официальные написали. А за такие рапорты можно и неполное служебное схлопотать — за слишком пылкую фантазию или любовь к розыгрышам, это значение не имеет.

И потом сотрудники ЧОПа… И еще эта старушка — дочь маршала Сорокина, сама хлебнувшая лиха в годы репрессий.

Нет, тут что-то не так. На розыгрыш не похоже. Но случай типично для коллекции служебных историй «небывалое бывает».

Странно, что речь зашла именно о Замоскворецком универмаге. Что-то такое с ним связано… Катя на мгновение закрыла глаза. Да, вот… витрина — огромная, зеркальная, и она видит в ней свое отражение. Маленькая фигурка… Сколько лет ей тогда было? Четыре? Пять? Они идут с няней по улице. Няня крепко держит ее за руку, а мимо проезжает синий троллейбус. И витрина — такая большая витрина блестит как зеркало, и все, все в ней отражается: троллейбус, облака, прохожие и Катя. Нет, не вспомнить себя пятилетней никак. И лица там, в витрине, не разглядеть сейчас. Одни лишь смутные обрывки — жарко, это потому что пальтишко теплое, красное, а уже весна, конец марта. Ручьи текут по асфальту. Да, витрина Замоскворецкого универмага, и время действия весна. И буквы огромные над входом. Весна, ручьи, грачи прилетели… А то, другое, случилось зимой. В самый лютый мороз.

И няня весной появилась в их доме другая, родители работали, а в детсад Катя никогда не ходила, так же как и друг детства Сережка Мещерский, и второй друг детства Вадим Кравченко — муж теперешний и, возможно, скоро бывший. Домашние дети — так они и росли дома кто с бабушками и тетками, как Мещерский, кто с дедом, как Драгоценный, а кто с нянькой, приходящей поденно. Да, да, весной нянька появилась другая, а та, прежняя… Что же с ней стало?

Кате внезапно стало душно. Нет, и вспоминать это не нужно. К черту Замоскворецкий универмаг… Вот они с нянькой идут по улице мимо витрин, и ручьи текут по асфальту, и Катя все смотрит, смотрит на себя в эти витрины, как в зеркало. Может, с тех самых пор в ней и засела эта неистребимая привычка смотреть на себя во все отражающие поверхности — стекла припаркованных машин, мраморный цоколь…

Они гуляют с нянькой по Москве, а до этого долго ехали на троллейбусе. Вышли и медленно идут. А впереди двери — стеклянные распашные, — и они кажутся ужасно новыми на фоне коричневых стен и серых гранитных ступеней входа. Одна ступенька, две, три, и вдруг…

Катя вспомнила это ощущение, как она выдернула… нет, попыталась вырвать свою ладошку из руки няньки, которая вела ее вверх по ступенькам к дверям… к этим стеклянным распашным дверям Замоскворецкого универмага.

Нет, не пойду… не хочу… не пойду туда, нас там закроют!!!

Да что ты, девочка, что с тобой? Почему ты так кричишь? Чего ты боишься? Это же просто большой магазин. Замоскворецкий универмаг.

Катя открыла глаза. Все, все, все, все… Хватит, хватит. Почему же так страшно вдруг стало? Страшно… и еще какое-то чувство — докапываться до его сути нет сил, потому что станет только хуже. Вот здесь и сейчас — в тесном коридоре отдела вневедомственной охраны — станет только хуже и воздуха вообще не хватит — сердцу, легким…

— Эй!

Кто-то что-то сказал, спросил, окликнул…

— Эй, на палубе?

Катя оглянулась: в тесном коридоре она не одна. На банкетке расположился тот самый тип в черном костюме и белой рубашке без галстука. Длинный, средних лет, темноволосый.

— Все в порядке?

Голос у него… хороший голос, мужской, уверенный в себе. А в руках маленький блокнот и ручка. Что-то пишет, и выражение лица — сосредоточенное и задумчивое, а теперь вот… смотрит. И тогда тоже во время их перепалки с Мещерским тоже смотрел с любопытством.

Катя присела на банкетку — на дальний край. Сейчас посижу и пойду в паспортный, интересно, Мещерский ушел или все еще ждет?

— Ну что, все в порядке? — настойчиво переспросил незнакомец.

— Да, наверное, голова закружилась.

— Вы тут работаете?

— Нет.

— А где?

Ответить: «А вам какое дело?» Грубо получится, он же вроде как участие проявляет… и любопытство.

— Не здесь.

— Но в этой системе? — незнакомец смотрел на нее, держа блокнот. А в нем строки какие-то в столбик.

— Я работаю в Пресс-центре, я криминальный обозреватель, с прессой сотрудничаю.

— Журналистка, что ли?

— Считайте, что да.

— И статейки сами сочиняете, печатаете?

— Сочиняю.

— А вообще?

— Что вообще?

— Ну кроме статей? Пишете чего-нибудь?

— Времени нет.

— А тот коротышка, что ругался, он вам кто?

— Простите, а вам какое дело? — Грубо, конечно, получилось в ходе уже завязавшейся оживленной беседы, но Катя просто обиделась — этот долговязый тип обозвал милягу Мещерского «коротышкой»!

— Да так. Он вроде как наезжал на вас там, в паспортном. Я уж подумал, супружник ревнивый. У такой девушки… такой высокой длинноногой девушки и такой потешный Винни-Пух на ножках.

— Всего хорошего. — Катя поднялась. Обсуждать Мещерского с этим наглецом она не намерена.

— Да ладно, погодите… погоди… Раз статьи пишешь, может, с рифмой мне поможешь?

— С чем?

— С рифмой к слову «магнолия». Что-то никак не идет вот уж второй день, а стихи жаль… хорошие вроде получились.

От неожиданности Катя снова села на банкетку. Этот тип, по костюму он на телохранителя похож. Ну да, и тот лысый в блестящем костюме на старого мафиози смахивает — она вспомнила, — он, скорее всего, его босс. А этот «личник»… совсем как Драгоценный со своим вечным работодателем Чугуновым… Нет, на Драгоценного он ни капли не похож. Все другое — выражение лица, глаз, вся фактура иная, хотя весьма и весьма недурная мужская фактура.

И вот этот «личник», явившись в отдел вневедомственной охраны по неизвестно какому делу… Что-то там Бурлаков говорил… что, он, мол, вызвал владельца здания… хозяина универмага для объяснений ночного инцидента, переполошившего округу… Так вот этот «личник» в коридоре вневедомственной сидит и сочиняет, пишет стихи?

— А вы что, стихи пишете?

— Ага. Да нет… так, балуюсь иногда от нечего делать. Когда время свободное есть. Ну так что с рифмой к слову «магнолия»?

— История, «Астория»…

— «Астория» — это гостиница, «Кастория» — это фабрика шуб в Греции, черт бы ее побрал.

— Монополия… метрополия… Прочтите строфу, как там у вас в контексте…

— Нет, коряво еще, стесняюсь. Надо поработать над текстом.

Катя взглянула на собеседника. Тон прямо как у редактора. А пиджак под мышкой топырится — явно кобура там, скорее всего, пушка, либо травматическая, либо газовая. Вряд ли с самой крутой сюда в милицию приперся, но, видно, и с крутыми умеет обращаться — от «макарова» до «стечкина». Видно… таких сразу видно.

— Ну тогда сложнее. Можно с рифмой поэкспериментировать.

— Как это? — незнакомец придвинулся ближе.

— Ну, например… Цветет в саду магнолия — забыть тебя смогу ли я… Цветет в бреду магнолия…

— В бреду цветет? У меня вообще-то — на Приморском бульваре, там, где волны и чайки… Но каким-то шансоном все отдает. А я тухлый шансон не люблю. Надо же, цветет в бреду… Эх, махнуть бы сейчас в Одессу, девушка, а? Вдвоем?

Катя поднялась — уже окончательно и бесповоротно.

— Удачи вам в стихах.

— Ладно. Принято.

Он тоже встал с банкетки. Высокий мужчина. Кате вспомнился фильм «Люди в черном».

— А зовут меня Марк. Марк Южный.

— Очень приятно.

— Будем знакомы?

— Меня зовут Екатерина. И больше никаких других рифм к слову «магнолия» я подобрать не могу.

— А надобность уже отпала, спасибо, — он улыбнулся.

— Марк, все сидишь? — из кабинета напротив вышел лысый господин в блестящем костюме. — А меня там замучили дурацкими вопросами. Абсолютно дурацкими!

— Все? Едем?

— Да нет, еще к начальнику вневедомственной. — Лысый поморщился. — И все должен я один. А где, спрашивается, Иннокентий? С кем он прохлаждается? Нет, надо матери его срочно звонить!

— Пойдемте, Борис Маврикьевич. Не переживайте, это ж менты. — Марк двинулся вперед в направлении кабинета майора Бурлакова. Оглянулся и подмигнул Кате как старой, свойской знакомой.