Душа-потемки

Татьяна Степанова, 2011

Капитан милиции Екатерина Петровская быстро спускалась по лестнице. Ржавые перила, ржавые ступеньки… Только теперь она поняла, что сделала ужасную, непростительную ошибку: не сказала полковнику Гущину, где она и что собирается предпринять. А что она собирается предпринять? Проникнуть в закрытый, сданный на охрану универмаг, полный товаров, ночью, негласно, уже после того, как убийца пойман, изобличен уликами и сам признался в содеянном. Но как же тогда быть с тем призывом о помощи? «Ее еще можно спасти!» Кате было очень страшно. Одна, в огромном магазине, где произошло столько убийств… Катя продвигалась тихо и осторожно. Она должна выяснить: какое зло таится здесь с тех самых пор, как оно осталось безнаказанным и неудовлетворенным…

Глава 2

ЗОЛОТО В БИДОНАХ

Наши дни

— Знаешь, о торговле вообще и о нас, работниках торговли, при советской власти легенды ходили. Чего только не болтали, милый, для тебя в твоем возрасте это, наверное, как сказка о потерянном времени.

Ольга Аркадьевна Краузе аккуратно притормозила у светофора и повернула к Алексею Хохлову сильно накрашенное лицо. Несмотря на свои семьдесят лет, водила она свой серебристый «Ягуар» с легкостью и изяществом опытного профессионала. Да и не выглядела она на свой возраст — долгие часы в салонах красоты у лучших косметологов и массажистов не пропали даром. Жилистая и сухая, облаченная, несмотря на жаркий день, в классический жакет «Шанель» и обтягивающие джинсы, за рулем иномарки смотрелась она в представлении Алексея Хохлова даже не как обеспеченная, дорогая москвичка, коей была, а дама откуда-то «оттуда» — говорят, таких вот старушек пруд пруди на набережной Круазетт и в шикарных кафе Монако.

Бриллиантовые серьги в ушах от «Картье», массивная бижутерия от «Шанель», умело накрашенный темно-вишневой помадой рот и отлично сохранившиеся, ухоженные, тщательно завитые волосы. Ольга Аркадьевна Краузе некогда считалась самой красивой шатенкой Москвы и никогда в жизни не изменяла цвету шоколада.

— Ах ты господи, что про нас только не плели тогда… Торгаши… Другого прозвища для нас тогда не имелось. «Они торгаши, а следовательно, воруют». В глаза ничего такого — лишь улыбочки подобострастные, льстивые: «Ольга Аркадьевна, нет возможности поспособствовать, сапожки дочке достать «Саламандер»? А мужу дубленка нужна, а хрену моржовому костюм импортный». — Ольга Аркадьевна вставила в уголок рта сигарету, и Хохлов, сидевший рядом на пассажирском сиденье, предупредительно поднес ей зажигалку.

Чирк… струйка дыма… Ольга Аркадьевна откинулась на сиденье, светофор зажег зеленый, и она нажала на газ.

— А джинсы… так ими спекулировали тогда, конечно, не мы… А эти, из отдаленных советских провинций, из страны Лимонии, например, с Кавказского хребта приезжали целыми выводками семейными — все в тапочках и черных бархатных пальто, воротник из ламы, здесь же у нас, в Москве, доставали — в ГУМе с переплатой. «Импартный, импартный…» — так мы их и звали… Ой, чудеса, с шести часов утра, бывало, очереди у дверей магазинов — за коврами, за хрусталем, за телевизорами… Ну это, правда, по открыткам давали. Но как-то покупали эти открытки, доставали… Ах, Лешка, дорогой, мальчик ты мой… Ты, наверное, в восьмидесятом только первые шаги начинал делать. А я была директором мосторга, где ты сейчас служишь. Ну это ты, конечно, знаешь. Но не знаешь, что я являлась самой молодой в Москве директрисой. Моложе сорока тогда и не думай — максимум старший товаровед. А я в тридцать семь поднялась. А какие волки сидели в управлении торговли… А на местах… Директриса магазина «Синтетика» — он на Ленинском тогда располагался — приобрела себе в комке ювелирном сережки Фаберже, понимаешь, сколько они теперь стоят? Ну а тогда по связям обошлись сносно. Как, бывало, наденет на совещание… Морда лошадиная, пальцы все в кольцах и в любовниках держала такого же вот молодца, мальчишку, — Ольга Аркадьевна, придерживая руль одной рукой, потрепала Алексея Хохлова по затылку. — Нет, ты у меня, конечно, лучше. Ты вообще особенный. Но как же ей тогда все наши телки завидовали… Я-то уж развелась тогда со своим… Кешка у меня на руках остался, мать больная, парализованная. Крутиться много приходилось, из кожи лезть. А как в директрисы Замоскворецкого мосторга попала, как назначили меня, то… Малость полегче нам тогда стало. А потом и совсем легко. Карты так, что ли, легли… Достаток как пришел, так и остался в нашем семействе.

Алексей Хохлов про себя усмехнулся. Достаток — это вы скромничаете, дорогая Ольга Аркадьевна. И сережки от «Картье», и сумочка «Шанель», что на заднем сиденье небрежно брошена, и даже этот новый «Ягуар» с сиденьями, обитыми белой кожей, — это так, мелочи. Богатая женщина — это не про вас. Очень богатая женщина — это куда ближе к истине. Богатая старуха… ведьма…

И что вспоминать Замоскворецкий мосторг, где когда-то вы звались и дворянкой столбовой, и царицей, и владычицей морской, как в сказке, что теперь вспоминать — то всего лишь музей, паноптикум. Десятки по столице строятся новых торговых моллов — современных, сверкающих, из стекла и бетона, с прозрачными лифтами, зимними садами, фонтанами, кафе и ресторанами, кинотеатрами. И сколько, сколько арендных площадок принадлежит в этом раю для шопоголиков вам?

— Потом еще говорили, что мы — торговая мафия, — Ольга Аркадьевна, словно подслушав мысли своего тридцатилетнего плечистого и крепкого любовника, хитро, кокетливо подмигнула, — да, да, мафия, мол… А мафия бессмертна, и вообще мы весь свой стартовый начальный капитал еще тогда, в восьмидесятые, формировали. Золото в бидоны складывали. Это ж надо — золото в бидонах… Это, кажется, в Средней Азии кого-то накрыли с хищениями и изъяли, конфисковали — ну, оттуда и пошло. Представляю, как я в своей квартирке на Пятницкой с Кешкой-сынком, с мамашей моей, царствие ей небесное, и с бидоном, золота полным… Услышишь такую вот байку — плюнь в глаза.

— Все ради вас сделаю, — Хохлов поймал руку Ольги Аркадьевны и поцеловал ее в надушенное, отягощенное браслетом с брелоками запястье.

Хотел и дальше продолжить, но она со смехом отпихнула его.

— Я ж за рулем, дурачок, врежемся. Я же старушка уже, — голос ее хитро задребезжал. — Бодрюсь, храбрюсь, а возраст-то… косточки хрупкие, и так уж для своих лет лишнего себе позволяю, грешу с тобой. Так вот — услышишь, наплюй прямо в глаза лжецам. Имели мы, конечно, тогда что-то. Но весь капитал начальный в руки поплыл позже. Я даже дату тебе точную скажу, когда все это такое, крупное, по-настоящему весомое в смысле денег, началось. Это когда Горбачев в Фаросе торчал, когда ГКЧП свергали, когда кто-то там вокруг Белого дома, кто-то под танки, а умные люди… Шанс большой выпадает раз в жизни, и много времени не надо, Леша. Порой бывает достаточно одного дня хаоса и безвластия, чтобы сделать себе большие деньги и уже потом рискнуть и пустить их в оборот и делать уже очень, очень, очень большие деньги.

— Я только одного не могу понять, дорогая, — Алексей Хохлов улыбнулся.

— Чего?

— Зачем вы сына своего работать заставляете? Лето, а он в компании, в офисе. По его-то положению ему бы с женой где-нибудь на Маврикии сейчас сидеть, виски попивать у бассейна, закатом любоваться.

— Кешка у меня тряпка, — оживленное лицо Ольги Аркадьевны разом помрачнело. — Тряпка, эгоист, истерик… И в кого только пошел? Уж точно не в меня, не в нашу родню. Ему полезно на народе, в делах, а то закиснет, замечтается и сопьется, не дай бог… С женой-то своей красоткой. Ничего, я его к хорошему человеку определила, в нашей фирме он, Борис Шеин, конечно, никаких юридических советов его не слушает, да я и не в обиде. Главное, что он мои советы слушает до сих пор. И за сыном моим приглядывает. Держит его в рамках пристойности.

— Приехали, — сказал Алексей Хохлов.

«Ягуар» остановился на Никитской улице перед бутиком «Гардероб».

— Вот возьми, Лешенька, — Ольга Аркадьевна достала из сумочки «Шанель» деньги, пачку денег, и протянула ее своему тридцатилетнему, плечистому, крепкому любовнику. — Сам расплатись. И выбирай все, что хочешь, что понравится. А я погляжу, как ты примеряешь, полюбуюсь на тебя, мой сладкий.

Они вышли, Ольга Аркадьевна закрыла машину и оперлась на руку Хохлова. И только тут возраст ее стал заметен. Подагрическая походка, наклон корпуса. Хохлов крепко держал ее под локоть.

— И не торопись. Все примерь, все барахло это ваше новомодное. Я бы, конечно, предпочла, чтобы мы поближе к моему дому на Рублевке отоварились, но если ты хочешь сюда…

— Мне на работу в универмаг, я всего на два часа отпросился.

— Успеется, — Ольга Аркадьевна махнула царски. — Ты вот меня про Кешку моего спрашивал, а я тоже в толк не могу взять: что тебя самого на работе в этом твоем… нашем… когда-то и моем Замоскворецком мосторге держит? Не поделишься секретом, мальчик?

— Работа делает свободным, — ответил Хохлов и широко распахнул перед мадам Краузе двери молодежного «Гардероба».

В половине второго он с пакетами со служебного входа вошел в здание Замоскворецкого универмага на Александровской улице — сюда на работу доставил его уже не серебристый «Ягуар», а обычное желтое такси. Оставив пакеты в раздевалке для персонала, нисколько более не заботясь об этих дорогих подарках, он быстро переоделся — все служащие, и женщины, и мужчины, соблюдали в торговом зале общий дресс-код. И чтобы обязательно карточка-чип слева на груди с фамилией, именем.

Затем он прошел в торговый зал — в отдел парфюмерии, занимавший половину первого этажа. Пока шел, думал — скорее всего, старая ведьма Краузе догадалась… возможно, точно не знает, но подозревает, нюх у нее как у лисы… Может быть, имя ей еще не известно, но причину… ну, скажем, одну из причин, по которой он так дорожит этим своим не столь уж высокооплачиваемым местом старшего оператора электронно-кассового оборудования здесь в универмаге, мадам Краузе уже просчитала в уме. Она вообще это делает мастерски — просчитывает все ходы и почти всегда знает наверняка, кто, когда, с кем и где…

— Леша, где ты был так долго?

Сердце Алексея Хохлова подпрыгнуло в груди, сладко замерло. Ну вот, пожалуйста, вот вам и причина. Стоит и улыбается — приветливо и нежно.

В центре парфюмерного отдела, которым так славился в округе Замоскворецкий универмаг, у стенда «Шанель» его ждала Вероника. У нее только что кончился ее личный короткий перерыв на обед — продавщицы подменяли друг друга в зале на пятнадцать-двадцать минут. Пока одна в подсобке разводила себе в чашке пакетик куриного супа с сухариками и глотала его, давясь и обжигаясь, другие приветливо улыбались клиентам. «Вам помочь? Обратите внимание, вот новые поступления… а на этот аромат сейчас действует скидка пятнадцать процентов».

— Привет, малыш.

— Привет, — Вероника улыбнулась.

Маленькая и хрупкая, едва-едва доходила она Хохлову до плеча. С короткой стрижкой, кудрявыми волосами напоминала она мальчика-с-пальчик. Когда он смотрел на нее сверху вниз, с высоты своего роста, у него комок часто подкатывал к горлу — такая она вся желанная, чудесная, смешная. Словно они знали друг друга очень давно, а потом расстались, умерли и вот снова встретились — уже в другой жизни, здесь, в универмаге.

— Вот, это я тебе купил. Подарок, — Хохлов протянул ей маленькую коробку.

В бутике на Никитской он потратил на себя не все деньги щедрой мадам Краузе. На себя он истратил половину, хотел бы даже меньше, но мадам могла это заметить и устроить скандал. Тайком купил уже своей настоящей любовнице серебряную подвеску модного японского дизайнера.

— Ой, как мило, — Вероника обрадовалась. — Почему ты мне все время что-то даришь?

— Потому что хочу.

— Но это совсем необязательно — дарить.

— Это обязательно, и потом мне приятно.

— Все деньги, наверное, что она тебе дала… да?

Вероника спросила это таким невинным голоском. Ну что ж… мадам, может, и догадывается, просчитывает, а эта… эта знает все наверняка. Потому что он сам ей все сказал. Так, мол, и так. Пока что вот такой расклад, детка.

— Носи на счастье, — он застегнул на ней подвеску, украдкой оглянулся — нет клиенток? Нет, обычное затишье в торговом зале — и крепко прижал Веронику к себе, целуя в ухо и шею.

— В девять, как обычно? — спросила она.

— Сегодня я тебя провожу. Ну все, пошел к себе. На пульт.

Естественно, он оглянулся — Вероника стояла у стенда «Шанель». Уже отвернулась — в руках у нее образец-тестер с ароматом «Шанель № 19». Вечная, неувядаемая классика, но для двадцати двух лет все же еще рановато. «№ 19» всем духам предпочитала как раз Ольга Аркадьевна Краузе. И этот аромат ей шел, так же как шла ей ее стеганая классическая сумочка «Шанель 2.55». А вот возьми сейчас эту сумку в руки маленькая Вероника — будет все как-то сразу не так, красноречивая, но лишняя, лишняя взрослая деталь…

— Ты что вернулся? — Вероника обернулась.

— Так просто, у меня еще пара минут. Ты просто супер сегодня… И вообще я хотел тебе сказать. Ты ни о чем не волнуйся. Я все сделаю, я постараюсь. Как обещал твоему отцу. Я стану тебе хорошим мужем. И у нас будет много денег, малыш. Очень много денег. Это я тебе обещаю.

— Ты уже это говорил. Столько же денег, как у хозяина… Кстати, он сюда сегодня заезжал.

— Шеин?

— Да, Шеин, босс. И знаешь, мне показалось, что он чем-то сильно недоволен или расстроен. Выглядел каким-то вздрюченным. Значит, договорились — в девять?

Это было время окончания рабочего дня, когда после закрытия продавщицы всех отделов покидали здание. И вообще с некоторых пор никто из персонала не жаждал задерживаться в стенах Замоскворецкого универмага после наступления темноты.