Душа-потемки

Татьяна Степанова, 2011

Капитан милиции Екатерина Петровская быстро спускалась по лестнице. Ржавые перила, ржавые ступеньки… Только теперь она поняла, что сделала ужасную, непростительную ошибку: не сказала полковнику Гущину, где она и что собирается предпринять. А что она собирается предпринять? Проникнуть в закрытый, сданный на охрану универмаг, полный товаров, ночью, негласно, уже после того, как убийца пойман, изобличен уликами и сам признался в содеянном. Но как же тогда быть с тем призывом о помощи? «Ее еще можно спасти!» Кате было очень страшно. Одна, в огромном магазине, где произошло столько убийств… Катя продвигалась тихо и осторожно. Она должна выяснить: какое зло таится здесь с тех самых пор, как оно осталось безнаказанным и неудовлетворенным…

Глава 3

ЦЕНТУРИОН МАРК

Тот, о ком Вероника упомянула лишь вскользь, назвав его боссом, тот, кому принадлежало все в границах универмага и многое другое, в это самое время сидел в кожаном кресле у камина в своем новом, еще не достроенном особняке в Переделкине и вежливо беседовал с гостем.

Борис Маврикьевич Шеин являлся известной личностью в столице. В мае ему исполнилось пятьдесят восемь лет, и полтора года назад он овдовел, потеряв жену в автомобильной аварии. Небольшого роста, с округлившимся животом, лысый, с ясными, как у младенца, глазами и широкой улыбкой. Только вот зубы, когда он улыбался, явно выглядели вставными — от очень дорогого американского дантиста. И в младенческом взоре при всей его ясности и непосредственности порой проглядывало такое, что люди опускали глаза и замирали в тоскливом ожидании.

Так случилось и сейчас — гость, вальяжно расположившийся в кожаном кресле напротив Шеина, чуть помоложе, коренастый с бульдожьим лицом и короткой стрижкой, напрягся.

— Борис Маврикьевич, вы знаете, как мы с братом вас уважаем. Но — нет, не могу. И самому, как говорится, нужно. И у самого, как говорится, планы большие.

— Я плачу хорошие деньги.

— Но мы с братом и сами хорошие деньги за это помещение заплатили. И уверяю вас, если бы не инсульт, что с братаном приключился, мы бы… Там место бойкое, рынок в двух шагах, много транспорта. Со временем сломаю эту халупу и построю нормальный магазин. Впритык к этому вашему памятнику архитектуры, — гость тараторил, но глазами тревожно следил за Шеиным. — О продаже не может быть и речи. Это ж центр Москвы, сами понимаете. Когда нам еще такой шанс выпадет, в центре что-то из площадей заиметь?

— Подумайте, дорогой.

— И думать тут нечего, нет. Рад бы уважить, верьте слову, — гость приложил к груди пухлую ладонь — на мизинце золотая печатка с бриллиантом. — Мы люди приезжие, провинциальные, нам лишь бы тут у вас в столице зацепиться. Вот и зацепились за центр. Магазинишко пусть и небольшой, но даже сейчас доход дает.

Речь шла об одноэтажном здании продуктового магазина, вплотную примыкавшего к территории, занимаемой внутренним двором Замоскворецкого универмага. Когда-то (лет этак тридцать назад и раньше) это здание служило одним из отделов Замоскворецкого мосторга — весьма популярным у населения, потому что там продавали ткани — ситец, фланель, байку, а также скобяные изделия. В девяностые оно пустовало, потом превратилось в склад. И вот, обретя нового собственника, стало круглосуточным продуктовым магазином. Этот самый магазин Борис Маврикьевич Шеин с большой настойчивостью просил продать… уступить ему. Незадолго до этого он выкупил все складские помещения, расположенные во внутреннем дворе универмага, и огородил двор высоким бетонным забором с железными воротами. Продуктовый магазин оставался единственным строением, которое еще не принадлежало ему.

Но не получалось. Гость, владелец, упирался.

— И все же я настоятельно прошу вас подумать еще.

— Нет. И с братом мы это обсуждали. Если бы не инсульт его треклятый, вместе бы тут у вас сейчас единым фронтом… охо-хо… Нет, уж извините. Ничего не получится, — гость глянул на Шеина, потом демонстративно на наручные часы. — Все, время, и так засиделся я у вас. Пора.

— Хорошо. Марк сейчас вас проводит, выгонит машину из гаража. Марк!

Шеин громко позвал, но ему не ответили. Тогда он сделал предупреждающий вежливый жест — одну минуту, мол, — и вышел, оставив гостя у камина одного.

В новом, еще не достроенном доме в Переделкине много комнат и совсем мало мебели. Шеин открыл одну из дверей — жалюзи на окне, стол, офисное кресло, а в кресле мускулистый мужчина лет тридцати пяти в белой сорочке с закатанными рукавами и расстегнутым воротом. Без галстука. Что-то пишет в блокноте, покусывая ручку. И тоненькая эта ручка, стилос тонет, тонет в его крупных, кажется, больше привыкших к оружию руках.

— Закончили, Борис Маврикьевич?

— Мое терпение лопнуло, упрямый как бык. У меня даже голова разболелась, — голос Шеина обидчиво дрогнул.

— Не хочет?

— Не хочет.

— Мне поговорить?

— Будь добр, Марк.

— Хорошо. Все равно рифма что-то не идет. — Марк поднялся: высокий и стройный, широкоплечий. — Рифма к слову «магнолия».

— Какая еще магнолия? — Шеин, найдя в столе пачку цитрамона, проглотил одну таблетку, не запивая ее ничем.

— Магнолия зари, — Марк шагнул за порог. — Сейчас все будет в норме, хозяин.

И вроде бы ничего не случилось. Он вошел в комнату с горящим камином и улыбнулся гостю.

— Пойдемте, сейчас вашу машину из гаража подгоню.

Пошли по длинному пустому коридору недостроенного нового трехэтажного особняка на окраине Переделкина в двух шагах от знаменитого кладбища — участок в полгектара за огромным забором — кричи, не кричи.

— Видели, какой винный погреб Борис Маврикьевич отгрохал? — спросил Марк, оборачиваясь.

— Нет, не показал, не похвалился. И запасы уже есть?

— А как же, вот прошу, — Марк по пути небрежно толкнул одну из дверей — лестница крутая вниз, в подвал, а там темнота. Щелкнул выключатель. Гость любопытный сунулся в проем — поглядеть, какие там винные стеллажи в этих хоромах, и в этот момент Марк легко (выглядело это очень даже легко), но с невероятной силой толкнул его вниз. И гость полетел по лестнице вверх тормашками, ударяясь всем своим жирным телом, задом, брюхом, бульдожьим лицом, затылком в бетонные ступеньки.

Марк сбежал вниз. Жертва лежала на спине, он наклонился, сгреб за грудки, одновременно наступив (пока еще не сильно) на промежность. Встряхнул безжалостно, встряхнул еще, еще.

Гость застонал, открыл глаза, они выкатились из орбит — хотел подняться, оттолкнуть, но руки Марка сомкнулись как клещи.

— Достаточно или еще?

— Ты что делаешь?!

— Я спрашиваю — тебе достаточно или еще хочешь?

Гость, ошалевший от боли, опять было попробовал сопротивляться — крепкий, полный сил мужик, но…

— Пусти, скотина… больно же… ой, больно…

Марк рванул его вверх, прислоняя к холодной бетонной стене подвала.

— Звони своему нотариусу и оформляй сделку, Шеин устал ждать, ты его утомил своей несговорчивостью, — Марк нашарил в кармане брюк гостя сотовый.

— Пошел ты знаешь куда!

— Я поеду сейчас к тебе домой, а ты останешься здесь. Я заберу из дома твою дочь… девке твоей сколько лет? Восемнадцать? Уже? Ничего, в самый раз, пора, пожила свое, — Марк усмехнулся. — У нее ведь билет на самолет, сегодня на Крит улетает загорать. Так вот я ее отвезу в аэропорт.

— Она с тобой никуда не поедет!

— Со мной? Со мной поедет любая куда угодно. Посмотри на меня… она поедет со мной. И ее долго, очень долго не хватятся, потому что у нее билет на самолет и тур за границу. И тебя не хватятся, братан-то твой с тех пор, как паралитиком заделался, ни бэ ни мэ ни кукареку.

— В зоне сдохнешь!

— Никто ничего не узнает.

Гость стиснул зубы.

— Ладно, как скажешь, — Марк зажал в руке его сотовый и наотмашь ударил гостя по лицу. — Как скажешь, папаша…

— Зачем… зачем он ему? Мой магазин? Здание старое… чего он добивается, чего хочет?

— А он разве не сказал?

— Нет, — гость закашлялся, кровь из разбитого носа попала ему в рот.

— Ну, тогда я не знаю. Считай, что он просто хочет твой магазин. А я еду за твоей Натальей.

— Нет! Давай телефон… вот падла, — гость скрипел зубами, кашлял. — Давай я позвоню, только дочку не трогайте. Забирайте, чтоб вам пусто было. Если б брат не заболел, мы бы вам…

— Вы бы тогда оба имели экскурсию в наш винный погреб. — Марк сунул ему телефон, отошел, встал — широкоплечий, прямой, ноги расставлены. Очень современный — в дорогих ботинках и белой рубашке от Пола Смита он отчего-то очень смахивал сейчас на гестаповца. — Звони, отец, и подписывай бумаги. Получай бабло. И молись своему богу… что я сегодня добрый.

Гость начал набирать номер на мобильном, но руки его тряслись, и набор срывался.

— Рифму не подскажешь? — спросил Марк вдруг как ни в чем не бывало. — Рифма в стихе не шла, из-за тебя вот так и не придумал. К слову «магнолия»… Вертится в голове.

Гость глянул на него… Кровь из разбитого носа залила ему подбородок и грудь. На том конце наконец-то ответил нотариус: «Алло».