Такая разная любовь

Татьяна Окоменюк

Сборник рассказов «Такая разная любовь» повествует о Любви. Любви разной: глубокой, искренней, светлой, как слеза ребенка, и порочной, вульгарной, как надпись на заборе. Такой, от которой вырастают крылья, и такой, которая камнем тянет в омут. В любом случае, человек должен кого-то любить. Если же в его сердце любви нет, он мертв и живым только притворяется.

Рождественский подарок

«Господи, ну почему другим все, а мне ничего?», — размышляла Инна, глядя, как за окнами празднично украшенных квартир горожане суетятся в последних предрождественских приготовлениях. Эти вон уже принарядились во что-то блестящее и зажигают свечи в высоких вычурных канделябрах. А те — накрывают на стол, время от времени выглядывая в окно. Небось, гостей дожидаются. А в красном кирпичном доме, за уставленным снедью столом, расселась мелюзга в карнавальных костюмах. Детишки с любопытством разглядывают подарки.

«Господи, пошли же и мне хоть что-то! Пусть недорогое, в простенькой упаковке, но теплое, светлое, мягкое».

Который год в рождественский вечер Инна одна прогуливалась по городу. Она ненавидела этот праздник, так же, как и Новый год. Ее раздражала возня коллег, соседок и знакомых, уже за месяц до Рождества шуршавших упаковкой купленных подарков, болтавших о новых праздничных нарядах, строивших планы о рождественских путешествиях.

После смерти мужа, оставившего ее одну в этом чужом мире, женщина потеряла вкус к жизни. Семь лет назад она яростно боролась со страшным приговором, оглашенным местными онкологами молодому крепкому мужчине, но проиграла — силы были слишком неравными.

Детей им бог не дал. Родственников у Инны не было. Не только в Германии — вообще. Какие у детдомовцев родственники?

Несмотря на покладистый характер, завести близкую подругу ей тоже не посчастливилось. Кроме старенькой кошки Фриды, эмигрировавшей вместе с ней в Германию, Инну никто нигде не ждал.

На улице царило праздничное возбуждение. Горожане хохотали, дурачились, пели, фотографировали друг друга.

Инна прошла на центральную рыночную площадь, к пушистой лесной красавице, увитой множеством светящихся гирлянд. Местная пресса горделиво писала, что их городская елка — самая высокая в Германии. Сей факт подтвердила и специальная комиссия, приезжавшая на днях замерять рекордсменку.

Площадь была пропитана ароматами цитрусовых, шоколада, ванили, корицы и глинтвейна, которые приятно щекотали ноздри и будили зверский аппетит. Домой идти совсем не хотелось. Что там делать? Телевизор «крякнул» еще месяц назад, ремонтировать дорого, а на новый денег пока нет. На днях, правда, пожаловали на работе традиционный рождественский полтинник, завернутый в красивую блестящую открытку с пожеланием нового счастья, но на него уже возложена миссия месячного взноса за купленный в кредит мягкий уголок. А новому счастью откуда взяться, если и старого-то уже не помнишь?

«Черт!» — взвизгнула Инна от неожиданного удара по лбу конфетиной внушительных размеров. Это клоуны на метровых ходулях бросали в гуляющую толпу различные сладости. «Рождественское счастье! — орали они дурными голосами. — Разверните конфету и узнаете, что ждет вас в самое ближайшее время!»

Инна лихорадочно разорвала фантик и на внутренней стороне обнаружила текст: «Тебя ждет крупный рождественский подарок!».

Ага, ждет! От кого, интересно? Господи, ну почему ты так жестоко шутишь со мной?».

Ощущение своей ненужности на чужом празднике жизни обострилось до крайности и, продравшись сквозь толпу, Инна направилась в сторону парка.

Легкий снежок ложился на асфальт и сразу же таял. Зима, называется. То ли дело у них, в Новосибирске: изо рта валит пар, щеки румяные, уши на морозе горят, под ногами хрустит снежок, из которого горожане возводят целые снежные крепости и города… А это… тьху! Пародия на зиму.

За десять лет жизни в Германии она ни разу не надела головной убор. Так и сожрала немецкая моль норковую кубанку и лисий малахай, чтоб ей подавиться. Кубанку пришлось выбросить, а в лисьем малахае сейчас спит мерзлячка Фрида.

В парке было чудо как хорошо: тихо, спокойно, безлюдно. Какой-то чудак, взгромоздившись на спинку скамейки, сосредоточенно мастерил самокрутку. Видно, неслабо поддал. Оно и понятно — праздник.

Однако ж, и прикид на дядьке — «Каритас» отдыхает. Куртка еще туда-сюда, но шапчонка… Вылитый почтальон Печкин. Бомж, не иначе.

— Огоньку не найдется?

Инна вздрогнула. Бомж обращался именно к ней, причем, на чистейшем русском. Неужели у нее на лбу написано происхождение? Не может быть. Уже много лет она не красилась, одевалась так же, как и ее немецкое окружение: джинсы, куртка, свитер, ботинки, не то мужские, не то женские. Унисекс, одним словом. Летом — опять джинсы, футболка, кроссовки. Попыталась однажды в театр надеть длинное бархатное платье с разрезами по бокам и босоножки на высоких шпильках, прошла два квартала и вернулась переодеваться: на нее с любопытством оглядывались прохожие, ей сигналили турки в автомобилях, непристойно жестикулировала разномастная арабская братия. С тех пор — ни-ни. Только практичное, удобное, неброское. И на тебе — бомжи окликают на «великом и могучем».

— Не курю, — бросила женщина в сторону скамейки и ускорила шаг.

— Жаль, — разочарованно протянул бомж, — а то побеседовали бы с тобой о жизни нашей скорбной.

«Интересно, откуда он знает, что жизнь у меня, действительно, скорбная?» — подумала она с раздражением, но, неожиданно для себя, развернулась и подошла к мужику в треухе.

— Выпить хочешь? — предложил тот без церемоний.

Инна утвердительно кивнула, хотя выпить совсем не хотела. Или хотела? Таки хотела, только не выпить, а напиться в дым.

Вытянув из кармана замусоленной куртки початую бутылку водки, Незнакомец протянул ее Инне. Она отхлебнула из горлышка большой обжигающий глоток и, поперхнувшись, закашлялась. Бомж рассмеялся: «Настоящая фрау никогда не станет пить из горла, если рядом есть пустая консервная банка», — и указал носком башмака в сторону урны, где валялась помятая жестянка из-под гусиного паштета.

— Ну что, будем знакомиться? Олег! Я — из Одессы, здрасьте!

— Инна. Из Новосибирска.

Они сидели рядышком и по очереди хлебали из бутылки, закусывая «Вискасом», купленным Инной для Фриды.

— Хорошо сидим, — прервал молчание Олег. — Празднуем. Все, как у людей.

Не почувствовав иронии, Инна разозлилась.

— У нормальных людей совсем не так!

— А кто сказал, что мы нормальные?

Парк огласился пьяным хохотом странной парочки.

— Ты домой не торопишься? — поинтересовался у Инны собутыльник.

— Не-а. Там тоска: телик сдох, а на новый я еще не заработала.

— Бедствуешь, что ли?

— Бутылки пока не собираю, но не жирую: пенсия по вдовству плюс базис уборщицкий.

— А базис это что? — наморщил лоб Олег.

— Так ты че, не местный? В словаре нашего люда это слово на первом месте стоит. После «социальной помощи», конечно.

Одессит замялся. Вопрос ему явно не понравился.

— Азюлянт я. Хотя нет. Пока только соискатель политического убежища с нулевыми шансами на успех. Довольна?

— С чего мне быть довольной? — пожала плечами Инна. — У меня своих проблем хватает: дома кошка голодная и телик сдох…

— Мне бы твои проблемы! — вздохнул Олег. — Ладно, реанимирую я твой телик. С тебя сто грамм и пончик.

— Ты телемастер?

— Радиоинженер.

— А я думала, ты — бомж.

Окрестности сотрясла новая волна истерического смеха. Успокоившись, нетрезвая парочка отправилась кормить Фриду и лечить телевизор. По дороге Олег рассказывал Инне свою невеселую историю:

— Я здесь уже пять месяцев. Прошмыгнул нелегально из Польши, через границу во Франкфурте-на-Одере. Автостопом по автобану добрался до Западной Германии. Три дня ничего не ел. Зашел в магазин, подержал хлеб в руках, но так и не осмелился откусить чужое.

Дошел до цели, сдался властям. На собеседовании рассказал все как есть. Что было у меня в Одессе ТОО «Аркор», сорок семь человек в подчинении. Много заказов имел, хорошо ребятам платил. Только успел раскрутиться — бандюки сели на хвост, обложили данью. Как-то раз замешкался я с выплатой, так они автокран с участка увели, затем подожгли склад стройматериалов. Распсиховался я, заяву в полицию накатал. В ту же ночь нам разбили окно и дымовуху в квартиру забросили. Жена не выдержала всего этого, ушла от меня вместе с сыном, а вскоре замуж вышла за еврея и в Америку укатила. Оно и к лучшему, так как меня потом в подъезде подловили и в качестве последнего китайского предупреждения полоснули ножом по животу. Понял я, что ловить мне на родине нечего: заколют, как кабана, и в бетон закатают.

Рассказываю я это на интервью, а полицаи ваши неодобрительно головами качают. Нет, мол, в моей истории серьезного мотива для соискания политического убежища. Не власти же меня преследовали, а бандиты, которые в любой стране имеются.

Позже друзья по несчастью разъяснили, что я, ишак педальный, не придумал толковой легенды. Турнут, мол, меня отсюда не сегодня-завтра. Посоветовали дамочку искать с чистым паспортом и немецким гражданством, чтобы та в долг со мной расписалась.

Стал я на танцы русацкие ходить «Для тех, кому за ого-го», пытался знакомиться. Тетки флиртуют, зубы скалят, а только узнают, что я — азюлянт, сразу скисают.

Нет, я понимаю, что сорок евро в месяц для мужика — позорище, на сигареты и то не хватает. Но я хочу работать! Я все делать могу: побелка, покраска, ремонт любой бытовой техники. Вот только воровать не обучен.

Если б я мог здесь зацепиться, то быстро бы долг за фиктивный брак выплатил. Но об этом никто и слышать не желает. «На фига мне проблемы? — говорят. — Если не устроишься, я вынуждена буду алименты тебе платить».

Вот такая непруха, Инночка. А тут еще Новый год на носу и день моего рождения. Первоапрельская шутка неизвестного мне папашки обернулась новогодним подарком моей мамке.

А как меня достала наша общага! Натуральный концлагерь. Постоянно лезут в твои дела, считают по комнатам сумки, чтоб нелегалы у тебя не переночевали. Я уже не говорю о соседе-идиоте, устроившем в комнате форменный свинарник… Короче, решил я сегодня слинять оттуда и напиться в лохмотья. А тут ты идешь…

— Пришли уже, — прервала Инна монолог Олега.

— Мне разуваться или по-европейски обутым в хату чапать?

— Разуваться обязательно, так же, как и мыть руки.

Гость снял свои страшные шкрабы, сверкнув прохудившимися носками. Стянул жуткую ушанку и оказался совсем не старым симпатичным мужчинкой лет сорока.

— Ух, ни фига себе! — потрогал он свисающие с потолка золотые колокольчики. — Красиво жить не запретишь!

Полюбовавшись елочными украшениями и сеткой из крохотных лампочек на окнах, гость приступил к ремонту телевизора.

Инна хлопотала на кухне: раскладывала на блюде бутерброды, украшала петрушкой салаты, резала праздничный пирог.

Дежурившая под столом Фрида на лету хватала все, что случайно падало на пол. Немудрено, хозяйка с гостем, по пьяни, сожрали весь ее «Вискас».

От резкого шума Инна вздрогнула. Это голосами новомодной поп-группы взвыл реанимированный телевизор. Вот что значит — мужик в доме! Сияя от счастья, она вбежала в комнату.

— А ты красивая! — восхитился Олег, складывал инструменты в чемоданчик.

Инна покраснела, она совсем отвыкла от комплиментов.

— Через пять минут стол будет накрыт, — протараторила женщина смущенно. — Садись на диван, смотри концерт.

Вернувшись в кухню, она достала из шкафчика зеркало и косметичку, подкрасила губы и ресницы. Немного подумав, нанесла на веки тени. Потом переоделась в, так и не понятое немцами, вечернее бархатное платье.

«Теперь можно праздновать!» — решила Инна, направляясь с подносом в гостиную.

Сделав несколько шагов, она озадаченно остановилась посреди комнаты. На новом, еще не выплаченном ею диване, свернувшись калачиком, мирно похрапывал… ее «рождественский подарок».