«Откровения о…». Книга 1. Порочная невинность

Стася Андриевская, 2019

Лихие 90-е – мутное время, тут каждый крутится, как умеет, мечтая сорвать свой джек-пот. Вот только Людмиле, студентке технаря, не то что джек-пот, а хотя бы зимние сапоги купить! Безбашенная подруга советует лёгкий способ подзаработать, Люда соглашается… Но разовое знакомство с обеспеченным «папиком» оборачивается вдруг опасными отношениями с местным авторитетом – Батей. Он завораживающий, пугающий, щедрый… И всё же это не история про Золушку, потому что та подруга успела втянуть Люду в другую, ещё более отвязную авантюру, которая ой, как не понравилась Бате… ___________ Цикл "Откровения о…" – это четыре тома эмоций на разрыв, сложных характеров и предельной откровенности. Это любовь и предательство, роковые ошибки и искупление. Взлёты, падения и тернистый путь к счастью длиною в пятнадцать лет. Просто начните его читать, и вы не сможете оторваться. Содержит нецензурную брань.

Глава 8

По дороге к технарю я хотя и опаздывала, но всё же задержалась у ларька и купила пачку сигарет. Импортных, с фильтром! Не хуже тех, которыми угощала меня раньше Ленка. Ну а что, могла теперь себе позволить!

После второй пары вместе со всеми выскочила на улицу. На пятачке для курения как обычно был аншлаг — физкультурники заигрывали с будущими продавщицами, бухгалтершами и кладовщицами. Парни-экономисты и технологи производства обхаживали физкультурниц. Я вынула из кармана заранее приготовленную сигарету, спросила у «соседского» — так мы называли физкультурников — парня зажигалку. Он отвлёкся от разговора с пацанами, во взгляде его мелькнуло узнавание. Приосанился. Я сразу подумала о том, что он, скорее всего, в курсе слухов, распускаемых обо мне Ленкой. Плевать. Прошлой ночью, вспоминая безумство в подсобке у Костика и простоту, с которой он предложил мне этим заняться, я поняла вдруг, что все эти взгляды, смешки и посвисты в спину — не от осуждения. Вслух-то они, конечно, могут говорить что угодно, а на самом деле — мечтают, чтобы и им перепало. Так что похрен. Пусть облизываются.

Улыбаясь на плоский юмор «соседа», я заметила вдруг Барбашину. Она хотя и не курила, а всё же тёрлась «под тополем» с остальными. Мне стало смешно — Лёшку пасёт, точно. Вот дурочка мелкая. Сказать ей, что ли, что он некурящий? Но она просветлела вдруг, суетливо завертелась, поправляя волосы. Невпопад, перебивая разговор Поляковой, громко рассмеялась и перешла на другой край девчачьего кружка. Я даже обернулась, следуя за её взглядом. И обалдела. Савченко собственной персоной! Вот это новости! Он что, теперь с Наташкой?

В животе вдруг остро, противно заворочалось что-то… Но Лёшка лишь скользнул по их компании рассеянным взглядом и заметил меня. Поспешно отвёл глаза, вынул пачку сигарет, не с первого раза сумел открыть её. Впрочем, я и сама замешкалась. Мы докурили, дотянули до конца перемены, стоя на разных концах пятачка. Наконец, народ потянулся каждый в свою сторону. Чтобы попасть в техникум, мне надо было пролезть через дыру в заборе, разделяющем территории вузов. Возле неё-то Савченко меня и подкараулил.

— Давненько тебя не видно. Я уж думал, ты бросила.

— А я думала, ты и не начинал?

— Я вообще-то про технарь. А это, — он покрутил в пальцах пачку сигарет, — само как-то началось. — Несмотря на усилия выглядеть расслабленно, он волновался, это было заметно. — Будешь?

— Давай.

Проследил, как я беру сигарету.

— Может, наконец-то поговорим, Люд?

— О Машковой?

Угасший к тому моменту румянец вспыхнул с новой силой, но Лёшка всё равно смело заглянул мне в глаза.

— О нас.

— Мм… Значит, всё-таки о Машковой. Валяй, чего уж там…

— Нет, — перебил он. — О нас! Что с тобой происходит?

Со мной происходит, ага… Так захотелось сказать ему гадость или даже сделать больно.

— Зажигалку-то дай…

Он протянул зажжённую спичку, я прикурила, чувствуя щекой такое знакомое тепло его ладони. Затянулась.

— Со мной ничё не происходит, Лёш. Просто в какой-то момент я решила, что не готова пока к сексу. Вот и всё. — Пожав плечами, я замолчала, глядя на него через дым. Он тоже молчал, играя скулами. — Ну? А ты думал, со мной что?

— Это правда?

— Что, правда?

— Ну… То, что говорят.

— А что говорят? Ну, смелее… — Я выпустила дым, поймав вдруг себя на том, что повела при этом подбородком так же, как делал тогда, у клуба, Денис. — Что я сосу? Да ещё, небось, и за деньги, да?

В его глазах мелькнула боль, но я добила:

— Я только не пойму, ты сомневаешься в том, что я это делаю, или в том, что у меня хорошо получается? На халяву денег никто не даст, сам понимаешь.

— А ты изменилась.

— Да-а-а?

Я стряхнула пепел и снова затянулась, но теперь демонстративно глубоко — так, чтобы на щеках появились ямочки, а выпуская дым, причмокнула, и как можно сексуальнее облизнула губы.

— И в чём же это выражается?

— Перестань.

— Что перестань?

— Вести себя, как блядь, перестань!

— Мм… — не отпуская его взгляд, я снова смачно затянулась. Выдохнула: «Па-а-а». — А мне почему-то казалось, что как раз-таки бляди тебе и нравятся? Типа Машковой, м?

Он сжал зубы, вздулись желваки на щеках.

— А знаешь что, у нас за технарём есть мастерские, а между ними закуток… Хочешь — пошли. Сделаю тебе бесплатный минет по старой дружбе. М?

Лёшка молча развернулся и пошёл прочь.

— Иди к чёрту, Савченко! — заорала я и швырнула ему вслед окурок. — Ненавижу тебя, сволочь!

***

Последней парой была литература, которую вела наш куратор, Ольга Анатольевна. Мельком отмечая присутствующих, она, наконец, жёстко ткнула ручкой в журнал и подняла глаза на меня:

— Кобыркова, справка будет?

— Нет.

— Поня-я-ятно… Спасибо уже за то, что явилась. На прошлой неделе писали сочинение по Толстому — чтобы завтра принесла.

— Хорошо.

Ручка заскользила дальше и вскоре снова замерла.

— Вот, ещё одна пропащая! Ну ладно Кобыркова, та хоть отрабатывает, а эта-то… Кто знает, что у нас с Машковой стряслось?

— Она в больнице лежит.

— В больнице? — Ольга Анатольевна приспустила очки, глянула поверх них на Чернова. — А что случилось?

— Аборт делает.

По классу поползли сдавленные смешки. Ольга Анатольевна постучала ручкой по столу.

— Тишина! Вы бы лучше такими активными были, когда к доске вызывают, чем на дебильные шуточки реагировать!

— А чё сразу шуточки? — возмутился Чернов. — У нас с ней квартиры через стену, я слышал, как на неё мать орала! Ещё на прошлой неделе.

Класс приглушённо загудел. Меня же будто ледяной водой окатили, хотя казалось бы — подумаешь, Машкова… Так ей и надо. За что боролась, на то и напоролась!

— Так, ну-ка тихо! — Ольга Анатольевна встала, оправила кофту. — Вы все уже достаточно взрослые, чтобы понимать, что такие вещи не обсуждаются публично. Ты, Чернов, мог бы и промолчать! Или сказать об этом после уроков мне лично. То, что случилось с Леной, — это не позор, а сложная жизненная ситуация. И мне искренне жаль, что ей пришлось решать её таким образом. Но и вы должны понимать, что любой… — она обвела группу взглядом, — любой из вас может оказаться на её месте. И девушки, и юноши! Да, Чернов, представь себе — мужчина, если он, конечно, нормальный мужчина, тоже несёт ответственность за случившуюся беременность! Я надеюсь, что у вас хватит ума и чувства такта не трепаться о произошедшем на каждом углу и тем более не насмехаться над Леной, когда она вернётся к учёбе. Это понятно? — Она выдержала строгую паузу, заглядывая каждому в глаза, окликая тех, кто на неё не смотрел, для того, чтобы удостовериться, что её слова услышаны. — Вот и хорошо. А теперь открываем учебники.

Шла домой, и мысли были только о Ленке. Аборт — это что-то ужасное. Это неотвратимость в сотни раз страшнее потери девственности. К тому же, уж я представляю, как орала её мамаша! А если учесть, что в технаре Машкова особо ни с кем не дружила, а родители — оба неадекваты, получалось, что она осталась с этой проблемой один на один.

Но был ещё один больной вопрос — от кого? Уж не от Лёшки ли? Простой подсчёт показывал, что у нас с ним резко разладилось после того, как я отказала ему, когда он приехал со спортивных сборов. Это было в десятых числах октября, даже ближе к двадцатым… Но не мог же он сразу прыгнуть на Машкову? Хотя… Она-то могла сразу лечь под него, уж за ней бы не протухло! А он что, мужик, такой же, как и все, только предложи… В любом случае — примерно два месяца. Ну, может, полтора. Казалось, что по срокам вполне подходит.

Я даже не заметила, как замедлила шаг и бессильно опустилась на изломанную скамейку возле стадиона. В глазах стояли слёзы. Господи, ну почему же так больно-то, а? Словно в груди зияет огромная дыра, а через неё свистит сквозняк и видно, как бегают, перепрыгивая через лужи, легкоатлеты.

***

Оставшийся день я провалялась в постели лицом к стене. Когда мать вернулась с работы, села за уроки. Совсем уж ближе к ночи пришла Барбашина. Вызвала меня в коридор, стала рассказывать какую-то ерунду о том, что активистки группы решили провести в конце месяца предновогоднюю вечеринку и теперь вот думают, как это лучше сделать — совместно с продавцами и технологами или только экономистами? А если только экономистами — то собрать все четыре курса или только своим? А я смотрела на неё и видела, что на самом-то деле Наташке хочется обсудить Ленку. Да только вот хренушки!

Я сказала, что чем больше народу, тем интереснее, и, сославшись на недописанное сочинение, поспешила распрощаться.