Амур. Лицом к лицу. Выше неба не будешь

Станислав Федотов (2024)

События 1918—1923 годов, что в России, что в Китае, поистине грозовые, втягивают в свою орбиту судьбы не только властителей и государств, но и простых людей, угрожая разрушить всё дорогое в их, казалось бы, устоявшейся жизни. Снова борьба, снова сражения, снова потери. Но в вихрях этих исторических событий у Ивана и Цзинь появляется ощущение своей значимости, своего влияния, пусть даже незначительного, на ход этих событий. И, несмотря на разлуку, в сердцах Ивана и Цзинь не гаснет любовь, не умирает надежда на встречу. Девиз: Не жалуйся на холод окружающего мира, если сам не вложил в него ни капли тепла.

10

В сентябре все советские фронты на Дальнем Востоке рухнули. По железной дороге от Хабаровска до Свободного двигались отряды японских, американских, русских и китайских войск под общим командованием генерал-майора Ямады. Красногвардейцы, красноармейцы, коммунисты и сочувствующие уходили в тайгу, туда же перебирались органы власти. Начиналась партизанская борьба с интервентами и белогвардейцами.

В ночь с 17 на 18 сентября из Благовещенска вверх по Зее вышел караван из пяти пароходов и семи барж под охраной канонерки «Орочанин». На них эвакуировался исполком Амурского областного Совета, военный комиссариат с подчинёнными ему подразделениями, советская милиция и другие работники органов власти. На одном из пароходов везли казну областного банка и, по народным сведениям, возвращённую добычу Пережогина.

Караван прошёл Белогорье и был на пути к Новопетровке, когда в Благовещенск с двух сторон — через Зею и Амур — вошли соединённые японо-китайские и белогвардейские, при значительном участии казаков, части. Японским отрядом из Сахаляна командовал генерал-майор Фунабаси, белогвардейцами — полковник Никитин, а из Хабаровска по Амуру пришёл отряд канонерок во главе с адмиралом Носэ.

В тот же день областная земская управа и правительство во главе с Алексеевским приступили к исполнению своих обязанностей. В состав правительства вошли Гамов и Никитин; полковник немедленно объявил Благовещенск на военном положении.

В город стали возвращаться бежавшие от большевиков предприниматели, владельцы магазинов и увеселительных заведений, врачи, учителя… Благовещенск пытался вернуться к прежней, досоветской жизни.

Состоялся очередной круг Амурского войска, и Гамов вновь был избран атаманом. Иван Саяпин стал членом войскового правления. В тот же день он перевёз Настю с Кузей и трёхмесячной Олей на русский берег, и все вместе они направились к дому Шлыков, где, по сведениям Ильи Паршина, жили две семьи — Елена с тремя сыновьями (считая Никиту и Федю) и двумя дочерьми (считая Машу) и Катя Паршина с пятимесячной Валей.

Они подошли сначала к пепелищу дома Саяпиных. Обнажили головы возле обугленных останков некогда крепкой усадьбы, простоявшей почти шестьдесят лет. Иван нашёл в укромном уголке кучку нетронутого пепла и ссыпал щепотку себе в кисет с табаком. Настя передала ему спящую Оленьку, порылась в заплечном мешке Кузьмы, нашла платок, набрала в него того же пепла и завязала узелком. Пояснила мужу:

— В походах будет с тобой. Табак с пеплом ты искуришь, а этот узелок будет у тебя, как ладанка, на груди — напоминать о дедуле и тяте с матушкой.

— Я их и так никогда не забуду, — голос Ивана пресёкся непрошеной слезой. — Мы не забудем и отомстим за них. Верно говорю, сынок?

Шестнадцатилетний Кузьма, рослый красавец с золотистым чубом, непокорно выбившимся из-под казачьей фуражки, поставил на землю объёмистый чемодан, который нёс от самой пристани, и перекрестился. Сначала — на пепелище, затем повернулся к недалёкой церкви Вознесения Господня и тоже возложил на себя крестное знамение.

Иван с удивлением следил за его действиями. Никогда за сыном он не замечал подобного рвения. Правда, в Сахаляне после погребения деда и родителей Кузьма задержался у священника, отца Паисия, да и после навещал, как объяснял, ради доброго наставления, чему ни отец, ни мать, конечно, не препятствовали, но чтобы так вот, с усердием, преклонять главу — чего ради? Господь, понятно, всеобщий Спаситель, живым иногда помогает, но вряд ли кого Он вернёт с того света.

— Идёмте, порадуем, кого сможем, — сказал Иван, не дождавшись ответа от сына, и пошёл впереди к воротам соседней усадьбы.

Встреча была, как и полагается, с криками, объятиями, поцелуями и слезами радости — только между Саяпиными и Черныхами. Катя Паршина с ребёнком на руках сидела в уголке возле печи, стараясь не привлекать внимания, однако Иван заметил её.

— Никак это Илюхино семейство? — слегка поклонился он в их сторону.

— Да, это — Катя с дочкой Валюшкой, — сказала Елена. Катя привстала и поклонилась всем. — Ой, что ж это мы кинулись обниматься, да с поцелуями, а гости не кормлены, не поены? Катюш, давай займись сосунками, устрой их наверху, а мы с Настей пока стол накроем.

За обедом первым делом помянули убиенных, вторым — Иван поднял стопку за окончательную победу над большевиками. Елена, а за ней Катя, пить не стали. Иван с Настей выпили, Иван со стуком поставил стопку на стол.

— Вы чё, за большевиков? — спросил с плохо скрытой угрозой.

— Нет, — ответила Елена, смело глядя брату в глаза, — но наши мужья служат у большевиков, и мы против них пить не будем.

— Какой же Илька большевик, ежели он у нас связным? — удивился Иван. Удивился и тут же задумался: кому же Паршин служит на самом деле и надо ли об этом сообщить тому же Гамову? — А Пашка чё у большевиков забыл?

— Спроси у самого при встрече, — Елена зло прищурила глаза. — Промежду прочим, эти самые большевики — Пашка с Илькой, а с ними Сяосун — спасли тебя и не дали надругаться над дедом и тятей с маманей.

— А кто их убил?! — у Ивана появилось яростное желания матерно выругаться, но он его подавил: за столом сидели дети — Кузя, Ваня, Федя и Никита, Лизу и Машу отправили к сосункам спать. — Кто… их… убил?! — повторил он шёпотом, отделяя каждое слово.

— Бандиты, — просто сказала Елена. — Нацепили красные повязки и пошли грабить и убивать. А их самих как раз наши мужья, — она усмехнулась, — большевики, и убили.

— Большевики и берут к себе на службу бандитов и всякое отребье. Посмотрел я на их реквизиции. Не хочет казак отдавать горбом нажитое — к стенке!

— Ты что же, братец, думаешь, что мой Паша или корефан твой Паршин будут братов своих, казаков, расстреливать?

— А ежели им прикажут: стреляй или сам к стенке встанешь? Тогда — как? А? Чего замолчали?

Иван налил себе водки, выпил, достал кисет и трубку, набил её табаком и закурил.

— Дети, давайте-ка спать, — сказала Елена. — Кузя, ты — самый старший, уложи всех и сам ложись. Наверху всё приготовлено. Кому-то придётся на полу.

— Я хочу на полу, — заявил Никита, его сразу перебили Федя и Ваня:

— Я, я хочу…

— Вот и хорошо, — подала голос Катя. — Все мальчики лягут на полу. Рядком, как китайцы на кане.

Кузя увёл братьев, Катя тоже ушла. За столом остались Иван с Настей и Елена. Настя прижалась к плечу мужа и, счастливая, закрыла глаза.

Елена вздохнула и накрыла ладонью большие руки брата, лежавшие на столе:

— Ты про Сяосуна ничего не слыхал?

— Слыхать не слыхал, но, кажись, видел.

— Как это?

Иван коротко рассказал про мотодрезину.

— Едва меня не подстрелил, чёрт косоглазый!

— А может, это и не он вовсе, — возразила Елена.

— Да нет, он! — уже более уверенно сказал Иван. — Как меня увидел, стрельбу прекратил.

— Вот видишь! Он, промежду прочим, когда тебя с Настей увозил на тот берег, ещё и коров, и свиней снарядил, чтобы вам пригодились для пропитания. А ты его во враги записал!

— Друг… враг! Нонеча поди-ка разбери. Вот Илья на том берегу крутился, вроде как связной, а кто он всамделе — никак не решу. Однако ж доносить не стану. Хотя… встренемся в бою — могу и убить. И он меня может. В бою, понимашь, Еленка, мерки иные. А касательно Сяосуна… Ежели он ехал в город, то, можа, и щас тута скрывается?

— Навряд ли, — неожиданно открыла глаза Настя. — На пристани говорили, что по Зее караван ушёл большевицкий. Золото увезли, скоко-то пудов.

Иван аж поперхнулся дымом, прокашлялся:

— Да-а, ихнее золото нам нонеча ой как бы пригодилось!

— Вам? — прищурилась Еленка. — Кому это — вам? Ты, братец, кем щас служишь?

— А тебе — зачем? — Иван пыхнул дымом в её сторону. — Для тебя я — родный брат, и ладно! Али чё проведать хошь?

— Очень нужно про тебя проведывать! — фыркнула Еленка. — Небось, сотню доверили — и гуляй, Ваня!

Иван хмыкнул:

— Сотню не сотню, а кой-чё доверили. Так что не переживай за одноглазого.

— Мне-то чё! Вон, пущай Настёна переживат, у меня есть за кого.

— Кстати, а где он, твой муженёк-бегунок? Чёй-то, как ни погляжу, он всё в бегах, — хохотнул Иван. — И когда только дитёв успеват делать?! Теперича, поди-ка, в тайгу подался?

— В тайгу? — удивилась сестра. — Чё ему там спонадобилось?

— А туда все большевики бегут. В партизаны. Думаю, и Сяосун с имя.