Тайны стихий. Часть первая

Сергей Сергеевич Чижиков (2021)

Миллиарды лет существует реальность, управляемая таинственными правилами, наполненная секретами. История, вырванная из бесчисленных лет бытия, в которой самые разные люди в очередной раз попытаются разгадать все тайны, начинается сейчас. Герои не ведают цели путешествия, не знают, куда идти, они могут быть незнакомы друг с другом. Чтобы только вечность совершила еще один виток, все стерлось и вновь родилось, они обязаны раскрыть все тайны стихий. Они будут сражаться, бежать и прятаться, бесцельно скитаться, собирая ответы по крупицам. А в ответах на все вопросы — причина существования мироздания.

Лёд

Июнь, третий год Патриарха.

Традиционное шествие Георга в честь первого летнего дня было, как всегда, пышным и торжественным. На площадях и рядом с церквями ставили лотки, продающие разные вкусности, сладости и выпечку. Но чтобы попасть в самый центр торжества, нужно было заплатить небольшую сумму в фонд церкви. Проходы на главную площадь, как и сами ящики для взносов, сторожили по два человека. Они были в касках и форме, как охрана порядка, только сегодня их одежда была пышной, чистой и нарядной, со всякими ленточками, вдетыми в петельки. Люди на площади гуляли и смеялись, где-то танцевали, играла музыка, на ветру развевались флаги: жёлтые, красные, зелёные. Лето — это всегда праздник, все радуются теплу и солнцу, но Ле?мов как-то больше любил зиму.

Лемов ещё раз бросил взгляд на праздник и продолжил идти по улице. Большая улица, примыкающая к главной площади, была выложена брусчаткой. Здесь тоже было много народу: впереди шла процессия, размахивающая флажками и яркими плакатами, сообщающими о скором завершении очередной ветки железной дороги и появившейся возможности ездить в Цинское царство, на запад, дешевле и быстрее. Поезда стучали колесами только за пределами города, а внутри его все шли пешком, на равных, в основном потому, что сегодня лошадей в центр не пускали. В чём была причина запрета, Лемов не знал.

Самые красивые дома были здесь, в центре. Во всех были квартиры с трубами для питья, мытья и отопления. Дома в пять этажей и множество окон, из некоторых выглядывали люди. А на редких балкончиках порой сидели разодетые женщины, важно взирающие на проходящих по улице. При появлении шествия даже их, таких важных и размеренных, охватили возбуждение и восторг. Но Лемов остался безразличен как к хмурым взглядам на его обычную одежку, так и к процессии, медленно продвигающейся по улице, к гулу, толпе и цветастым украшениям. Только очень уж здесь было шумно. Ещё тёмно-серый цвет домов угнетал Лемова, он не любил этот цвет, но тот был повсюду.

Праздник старался спрятать мрачность городского камня под пёстрыми флажками, натянутыми на верёвках, плакатами и другими атрибутами, но этого было недостаточно. Да и яркие цвета были слишком уж яркими. Сейчас Лемов предпочёл бы тихое местечко, где не было никаких украшений. Да что там, он предпочитал его всегда. Чердак, где жила Рыжая, был как раз таким местом. Туда он и шёл, хотя это была далеко не самая короткая дорога. Быстрее всего идти по улице Воробьёв, но глянуть хоть одним глазом на праздник тоже хотелось. К тому же будет что сказать Рыжей, ведь она обязательно спросит.

Центр заканчивался полуразваленной стеной. Будь она целой, была бы выше всякого здания в городе. Это была старая граница города, но уже очень давно никто не строил стены: городу нужно расти, а стены этого не позволяли. Лемову попалась на глаза очередная плакатная доска. Ещё недавно она пестрила предупреждениями вида «будь бдителен, гражданин, повсюду еретики, сторонники магических сил». Теперь на ней были красочные плакаты с горами, лесами, реками, всё пестрело зеленью, цветами и бабочками. Люди сами делали их и расклеивали повсюду — местная традиция.

«Любят они это дело», — подумал Лемов.

Про еретиков говорили многие, даже сейчас двоих мужчин в приличных, но не особо роскошных костюмах посетила та же мысль. Лемов прошёл мимо них. Под «еретиками» имелись в виду какие-то колдуны-волшебники. На площади три недели назад поймали пятерых мужчин. По заверению людей, стоявших на празднике весеннего перезвона, они говорили не открывая рта на неведомом языке. Продавец на Обветшалом рынке не так давно собрал толпу, рассказывая, как схватил ещё одного. Якобы стеклянные руки вылезли из земли, говорил он, и выхватили душу несчастного, утащили её под землю. Сам торгаш уверял, что отбился от нечистого исключительно силой воли и поминанием своей благородной матушки.

Пробираясь от центра, Лемов прошёл мимо пожарной вышки, с которой дежурный терпеливо высматривал нет ли где дыма или пламени. Он зазвонит в колокол, если что, в этом можно не сомневаться. Рыжая живёт чуть дальше — в доме на повороте. Не было в этом районе ничего примечательного, разве что улица Воробьёв изобиловала лавками, в одну из них и нужно Лемову. В бакалее трудились оба родителя Рыжей, её отец подвозил припасы на тачке и складировал в одной из комнат магазина, а мать была торговкой, но часто отец Рыжей подменял её. Собственно, семейство не только работало в лавке, но и жило в ней же. В задней её части, если точнее. Они жили здесь вчетвером: родители, Рыжая и её младшая сестра, совсем ещё маленькая девчушка. Жить в лавке было тесно и неудобно, почти всё пространство отвели под товар; Лемов каждый раз поражался, как семейство ещё не передралось в такой тесноте.

Сбоку от здания была лестница, ведущая прямо с улицы на второй этаж, где располагался «чердак». Точнее, каморка, тоже принадлежащая бакалее. Как так получилось, что над лавкой была каморка, — загадка, но отец Рыжей пользовался ей как дополнительным складом для некоторых товаров. И сама Рыжая обитала здесь, когда было достаточно тепло.

Рыжая, как всегда, сидела и рисовала что-то на листках. В этой каморке она либо читала, либо рисовала — третьего не дано. Ещё иногда они болтали, но она умела совмещать это с другими занятиями. Каморка была заставлена ящиками, из которых Рыжая соорудила себе стол и место для сидения, поставив ящики друг на друга. Лемов зашёл ей за спину и глянул на лист. Нет, зря он подумал про рисование: она решительно избегала художеств, и потому чертила под линейку простым карандашом. Её научили писать правой рукой, но чертила она всё равно левой.

— Символ п…плодородия, — сообщила Рыжая заикаясь.

— Марание бумаги, — прокомментировал Лемов.

— Дурак, — ответила Рыжая.

Содержательная вышла беседа. Лемов сел на один из ящиков и стал ждать, откинувшись к стене, когда она дочертит какой-то ромб с иероглифом внутри.

Лемов думал о Рыжей, своей единственной подруге. Девушка была косой на левый глаз, сильно заикалась, особенно когда нервничала. Спазмы так сильно искажали её лицо, что Рыжая начинала казаться откровенно уродливой. Её дразнили сверстники, а порой даже взрослые люди, намекая, что родителям будет трудно «сплавить» такую дочурку. Но Лемову нравилось в компании Рыжей. Она не была такой же серой и пустой, как городские стены, но и такой яркой, как надоедливые городские украшения. С ней было спокойнее.

— Видел п…праздник? — спросила она.

— Видел. А что?

— Думала, они ещё п…появятся.

— А, эти твои колдуны. Осьминогов, пожирающих души, я не видел. Зато точно видел хранителей коробок для пожертвований, они не пустят туда негодяев, не переживай.

— Они настоящие, Л…Лемов, — Рыжая повернулась к нему. — И это сдержать н…нельзя — оно приходит куда хочет.

— Может, есть оберег какой, ты там не вы?читала?

— Нет оберега!

— А жаль. Думаю, вот: повешу-ка на шею головку чеснока, там, или помидор какой, и бестии меня не тронут.

— Ты всё шутишь, Лемов. Отнесись с…серьёзно.

— Осина! — снаружи позвал знакомый голос.

Рыжая бросилась убирать рисунок (или, может, чертёж), а Лемов встал, чтобы посмотреть, что случилось. Каждый раз его посещала одна и та же мысль: почему родители назвали её Осиной? Назвать бы её рябиной, думал Лемов, но вновь гнал эти мысли прочь.

— А, это ты, — сказал отец Рыжей, едва дверь открылась. Он как раз только начал подниматься по лестнице. — Я-то думал, она не слышит. Скажи, там мать зовёт. А ты, пойдём-ка со мной!

Когда они оказались внизу, он указал на пару мешков, лежащих на дороге.

— Давай-ка подсоби. — Он взвалил на спину один из мешков. — Ты у нас парень молодой, здоровый.

Он воспринимал Лемова, похоже, как будущего зятя. Много раз Лемов порывался сказать ему правду. Да, Рыжая была его подругой и приятной собеседницей, в том смысле, что говорили они мало, а больше обменивались пустыми фразами. Порой она рассказывала увлекательные, хоть и бессмысленные, по мнению Лемова, вещи. Девушка интересовалась мистицизмом, но как-то по-особенному, не так, как это делала мать самого Лемова. Однако воспринимать её в таком ключе, как было угодно её отцу, господину Беллек, не хотелось совсем.

Слов для правды в лицо не нашлось, пришлось взять мешок и потащить его следом за отцом Рыжей. Заказ был обычным делом: не всякий покупатель хотел тащить мешки сам, поэтому за это платили отдельно. Услуга по доставке делала бакалею более популярной, увеличивала количество клиентов. Лемов на миг подумал, что с ним поделятся платой. Однако господин Беллек, похоже, считал Лемова плавно входящим в семью, потому перетаскивание мешков пребывало в статусе регулярных семейных обязанностей. Переубеждать его означало бы сказать неудобную правду в лицо, потому Лемов отказался от этого.

Когда они дошли до частного дома с небольшим садиком сзади, огороженным кованым забором с узорами, отец Рыжей сбросил мешок у входа и постучал. Дверь открыл сутулый чернявый парень с бегающими глазами, одетый в чёрную куртку, висящую на нём мешком.

— Мука по первому сорту, — заявил отец Рыжей. Затем он повернулся к Лемову: — Спасибо, парень, дальше я сам.

Скинув мешок, Лемов подумал, что спасибо всё же лучше, чем ничего. Пока чернявый рассчитывался, Лемов проскользнул в проулок между домами. Ему совершенно не хотелось идти обратно вместе с отцом Рыжей, ведь тот наверняка завёл бы нудный разговор, стал бы красочно рассказывать какую-нибудь жизненную историю. Во время таких бесед Лемову постоянно казалось, что вот-вот и господин Беллек перейдёт к щекотливой теме, начнёт намекать ему на семейные узы. По этой причине Лемов старался не оставаться наедине с родителями Рыжей.

Проулок между частными домами проходил как раз мимо кованного забора и садика, что позади дома чернявого. Это, скорее всего, не его дом, а парень просто управляющий. В тени небольшого каштана сидела девушка в симпатичном, но простом платье сливового цвета. У неё были красивые коричневые волосы и заплаканные глаза. О чём могут плакать жители таких домов? Наверное, о несчастной любви или о том, что станут вскоре жить попроще. Больше ничего в голову не шло.

— Чего ты хочешь? — резко спросила она.

Не нужно было, пожалуй, стоять и пялиться на неё через забор.

— Просто посмотрел.

Пора было отвернуться и идти уже, но хотелось ещё посмотреть. На фоне Рыжей эта девушка казалась ангелом, мифическим существом, спустившимся прямо с небес. Хотя слёзы немного портили впечатление.

— Ты же тут живёшь, в городе, да? — она продолжила и дала повод задержаться.

— Да.

— У вас тут правда есть колдуны?

— Видимо, да.

— Которых поймали и посадили в тюрьму? — Она заметно оживилась.

— Вроде посадили.

— Что они сделали? И зачем? Ты знаешь что-то об этом? — спрашивала она нетерпеливо, несдержанно. Девушка поднялась со скамейки, что стояла под каштаном, и подошла ближе к забору.

«И чего так нервничать?» — подумал Лемов, разглядев в её голубых глазах какую-то необычайную решимость. Лемов ответил:

— Говорили, будто рабочий с плавильни вдруг стал вещать на неведомом языке, прямо на площади. Но одна моя знакомая узнала из книг об исторических религиях, что это вроде… ну, бог там какой-то… Наподобие там… огня или ветра, я особо не вникал, да и запутанно всё это…

На самом деле Лемову было просто лень ей это пересказывать.

— Огня?

— Там много всяких разных сил. Там свои сложности.

— Подожди, ты сказал рабочий с плавильни? То есть это не чужие, а местные?

— Да. Продали души, как пишут на плакатах. Кому и почём — не пишут.

— Никто никаких душ не продавал! — неожиданно возмутилась девушка.

— Зачем тогда спрашивать, если ты и так знаешь?

— Я спрашивала как на самом деле, а не как они пишут! И я думаю, что эти люди ничего не продавали и ничего плохого не сделали!

— Видимо, им просто не повезло.

— Мне помощь нужна, — взмолилась она и испуганно оглянулась на дверь в огороженный садик. — Ты сказал, что знаешь кого-то, кто что-то прочитал, про утерянные знания, так?

— А ты сказала, будто не веришь написанному.

— Нужно же во что-то верить.

— Верить? Маги — тема популярная сегодня, но зачем тебе это? Боишься, они придут грабить богатые дома?

— Южнее уже грабят и жгут. И… мне ничего не говорят, отец запретил мне выходить из дома, мне нужно хоть что-то… я не могу больше просто сидеть и ждать.

— Ладно. Тогда как тебе версия, что древнее божество ищет себе сторонников среди плавильщиков, сапожников и мужиков, затарившихся на Обветшалом рынке? — Лемов понял, что с ней стало легче разговаривать.

— Как мне найти того, кто нормально ответит? Кто тебе рассказал про божество?

— Найди бакалею на улице Воробьёв и спроси Осину.

— А тебя как зовут?

— Я Лемов, — чётко ответил он, выделяя каждое слово.

— Это имя такое?

— Вообще-то, Инц, но лучше меня звать Лемов.

— А я Анна.

* * *

Несколько дней спустя Лемов, по своему обыкновению, сидел у Рыжей, в каморке. Это давно было вопросом привычки, и ноги сами шли сюда. В городе было мало мест, в которых можно скоротать время, там везде много людей, там шумно, серо и неуютно. Многие назвали бы город красивым, но он считал его красоту обманчивой. Манящий свет ночных фонарей, зажигаемых целой службой фонарщиков, дневные гудящие толпы, вечно спешащие прочь, плакаты, магазины, — за всем этим хорошо наблюдать со стороны, но не барахтаться в этом. Лемов представлял, что однажды заберётся на одну из пожарных вышек и посмотрит на город оттуда. Это будет верхняя сторона, но всё же уже не внутренняя. Дядя всегда говорил, что виднее тому, кто не увяз в суете. К слову, о дяде — тот опять пропадал на своих работах.

Люди всегда как-то кривились, услышав, что Лемов живёт с матерью и дядей. Это как-то неправильно, непонятно или несимметрично, как выразилась однажды Рыжая. Между матерью и дядей не было никаких любовных отношений, но после того, как отец Лемова неожиданно умер, дядя взял на себя заботу о семье брата, не имея собственной семьи.

Отец Лемова однажды просто схватился за сердце и умер. Говорили, он много трудился. Как дань этому, дядя трудился ещё больше. Он делал мебель не только на фабрике, но и умудрялся столярничать по выходным, накупив разных инструментов. Фанатичная приверженность труду и, в некоторой степени, дисциплине, вероятно, и разобщала их с племянником. Лемов предпочитал двигаться медленно, терпеливо, когда дядя говорил, что нужно спешить; Лемов скорее опоздал бы, чем позволил себе портить весь путь; он предпочёл бы уединение и тишину любому празднику. Дядя был не такой, и приходилось прятаться от него то на улицах города, то в каморке у Рыжей.

Между тем из головы не лезла девушка, что была за кованым забором. Категорически не умея рисовать, он всё равно попробовал вывести её лицо. Начинать осваивать это искусство с рисования женских лиц было дурной идеей, но думалось, будто сейчас рука сама пойдёт по листу, и нужный образ нарисуется сам собой. Однако не получалось.

— Зачем ты это д…делаешь? — спросила вдруг Рыжая.

— Мечтаю, наверное.

— О том, что будешь жить в богатом д…доме? А красавица в т…тебя?..

— Нет, не об этом.

— В…врёшь, — стразу отрезала Рыжая скривившись. Настолько сразу, насколько могла заикаясь. — Или ты хотел бы пригласить её к своему д…дяде? Познакомить с мамой оккультисткой?

— Просто мараю бумагу. Могу, если хочешь, начать рисовать символы плодородия. Настроение такое — порисовать чего-нибудь.

— Каждому своё, Л…лемов. Тот д…дом…

— Я и с первого раза понял, спасибо.

Дом, как узнала Рыжая у отца, принадлежал какому-то чиновнику с юга. Сейчас городской совет был в процессе обсуждения нового закона, позволяющего признавать колдунов виновными во всех грехах заочно, поэтому многих участников больших заседаний созывали со всех окрестных земель. Без Рыжей он и не узнал бы в своё время, что, оказывается, заседаний бывает целых три вида, и если небольшие вопросы совет решает малым составом, то крупные требуют участия целой толпы — кучи неких, никому неинтересных людей. Совету виднее, если они хотят повесить всех, кто попал под раздачу какого-то там древнего бога. Они ведь, в конце концов, самые уважаемые люди города. Хотя дядя всегда твёрдо учил Лемова, что они лишь набитые кошелки, владеющие фабриками, а не мудрецы и благодетели.

— Я помню, Рыжая: нельзя связывается с богатеями.

— Сам ты рыжий!

Прозвище ей не нравилось. А ещё она любит кидаться обидами в ответ, и даже перестает заикаться, иногда, когда злится. Но назвать Лемова рыжим, что назвать ночь красной. Он был черноволосым, круглолицым и зеленоглазым, при этом ему часто говорили, что у него тяжёлый, полупустой взгляд, навевающий скуку. Лемов не считал себя весёлым человеком, он почти никогда не смеялся, а из-за слов о взгляде старался реже смотреть людям в глаза. Он предпочитал держать свои мысли при себе, но получалось это не всегда. Люди обычно обижались, когда он говорил то, что думает.

— Пойми ты, это мечта меня подхватила. Это не из тех мечтаний, что должны непременно сбыться. Это такая мечта, вроде как… а что если бы сложилось так и эдак… — пояснял Лемов.

Он замечал, что ему плохо удается объяснять свои чувства. Кроме Рыжей, его мало кто понимал.

— Ладно, ты не такой уж и д…дурак, — сообщила ему Рыжая. — Но марать бумагу хватит! Нарисовал тут эту п…пучеглазую жабу, а не д…девушку совсем. А бумаги и так мало осталось!

Она отобрала листы, и теперь оставалось только сидеть без дела. За окном начинал моросить дождь — хороший повод задержаться. Не идти же домой под дождём? Но Лемов любил дождь, было в нём какое-то мистическое очарование. Во время дождя, от которого все бежали, как от пожара, человек, идущий по улице ровно и спокойно, принимая на себя каждую каплю, долетающую до него, — такой человек мог почувствовать себя всесильным, пусть всего лишь на мгновение. И всё же не стоило мокнуть зря. Если дождь затянется, можно будет сказать, что выбора не было и пришлось намокнуть, а то ведь короткий дождь всегда легко переждать под любым козырьком какого-нибудь магазина.

В дверь постучали. Бакалейщик, ровно как и его жена, стучать не стали бы. Помнится, когда они с Рыжей только подружились, её отец заходил сюда постоянно под всякими предлогами, будто подозревая что-то недопустимое. За пару лет его поведение полностью изменилось. Теперь он приходил, только когда действительно что-то было нужно, и приветствовал Лемова как дорого друга, а заодно и как бесплатного помощника.

Лениво открыв дверь, Лемов обнаружил на лестнице ту самую девушку, которую никак не мог выкинуть из головы. Дождь ещё моросил, не становясь сильнее, с её волос капала вода, она куталась в куртку, похожую на куртку того чернявого парня.

— Здравствуй, — взволнованно сказала Анна. Так её звали. Он точно помнил имя, но в мыслях упоминать его было как-то не нужно — «таинственная незнакомка» куда мечтательнее.

— Да, — ответил Лемов. Хотелось и вовсе просто кивнуть, но как-то само вырвалось. — Пожалуйста. — Он пропустил её в каморку.

Девушка вошла и с волнением стала осматриваться. Бегло оглядев комнату, она присела без приглашения на краешек ящика. Рыжая молча смотрела на неё, почему-то пару раз покосившись и без того косым глазом на листки, недавно отобранные у Лемова. Уж не сравнивает ли она гостью с «пучеглазой жабой» на картинке?

— Здравствуй, ты Осина? — наконец гостья нарушила тишину. Её вкрадчивый голос и полумрак каморки создавали эффект таинственности.

— Да.

— Я Анна. Анна Аян. Я сказала внизу, что я твоя подруга по школе. Мне сказали, можно подняться наверх.

— Значит, ты сразу начала в…врать?

И не просто врать, а нагло обманывать, так как все знали — с Рыжей никто не дружил, не было у неё никаких подруг. И чем более одинокой она была, тем больше погружалась в свои странные увлечения, и тем более одинокой становилась.

— Я не… — похоже, Анну смутило то, что Рыжая заикалась, да и начало разговора было какое-то резкое. — Простите.

Она как-то странно поглядывала на Лемова. С целью увильнуть от осуждающе-недоуменного взгляда, причины которого были неясны, он пошёл зажечь лампу.

— Твой друг сказал мне, что ты знаешь о колдунах… Можешь рассказать мне, пожалуйста?

— Ты по правде решила, что в магазине к…консервов тебе расскажут о колдунах?

Теперь Анна молча швырялась испуганными взглядами. Может, её напугало, что она пришла зря?

— Я могу немного заплатить, — вдруг предложила Анна. — Поймите, я убежала из дома, это не так-то просто. Мой папа он… очень боится. Кое-что случилось. У вас тут тоже такое происходит! Он сказал мне, ты читала книги и хоть что-то можешь подсказать! — она кивком указала на Лемова.

— Читала.

Конечно, читала, причём исключительно старые и странные книжки. Ящик консервов за потрёпанную книжку — хорошая сделка. Так Лемов познакомился с Рыжей: она попросила одинокого паренька помочь дотащить ящик втайне от отца, чтобы тот потом думал, что обсчитался. С тех пор таскать тяжести для этой семьи стало уже в порядке вещей.

— Расскажи мне, очень прошу! Знаю, это, наверное, легенды или… я с ума так сойду! Есть ли какой-то способ справиться с этим?.. Мы очень напуганы!

— Так это с тобой случилось? Ты у нас к…колдунья?

— Точно не знаю… наверное, — она кивнула, медленно.

Надо бы удивиться, но Лемов за последние дни сам уже пришёл к этой мысли. Зачем ещё она спрашивала бы его об этом? К тому же первого встречного — совсем, видимо, отчаялась.

— А почему ты явилась сюда? Встретила случайного п…паренька на улице и решила, что он тебе поможет?

— А куда мне ещё идти? — с отчаянием в глазах ответила Анна. — Говорят, колдунов будут вешать, чтобы не распространяли мракобесие среди мирных людей. У кого просить совета? Я подумала, это судьба… Я не верю в божества, но, может быть, ответ существует…

— Что ты ей рассказал?! — необычно резко спросила Рыжая.

— Всё, наверное.

— Ты н…наивный, Лемов! Думаешь, знаешь всё?

— Может быть.

— Что может быть? Знаешь всё или н…наивный?

— Что-то из этого.

Такая манера вести беседы была нормальной в этих стенах. Новенькую это малость выводило из равновесия, в котором она и изначально не пребывала в полной мере.

— Иди с…с…сюда. — Рыжая занервничала, подзывая гостью к полке с висящей лампой. Здесь были припрятаны книги.

Самая любимая книга Рыжей была заботливо завёрнута в тряпочку. Не очень толстая, без иллюстраций, что, должно быть, говорило о серьёзности автора. Того звали по-иностранному — Маньюэ, но Рыжая произнести его фамилию не могла и звала его Марнэ или как-то так. Читать книгу будет долгим делом, стоило объяснить своими словами. Впрочем, книгу она достала наверняка просто по привычке, а может, как подкрепляющий аргумент.

— Р…ры…рассказывай ей, я б…буду листать, если что. — Когда заикание становилось проблемой, Рыжая просила его о помощи. Пару раз даже в разговоре с собственной матерью, и когда он «помогал» ей, на лице мамаши появлялось худшее выражение из всех — умилённое. Обычно Рыжая застревала на какой-то букве, и её лицо искажалось, будто речь доставляла ей мучение.

Помимо книги, Рыжая вытащила сложенную картинку на отдельном листе, вырванную откуда-то ещё, и развернула её перед Анной. На картинке было изображено лицо с четырнадцатью глазами. А точнее, просто круглая голова на непропорциональной шее, в каждом из множества её глаз был знак. Такие же знаки окружали голову, находясь у каждого угла четырнадцатиугольника, внутри которого и было изображено лицо неизвестного существа. Каждая пара знаков соединялась линией, проходящей как бы за изображением существа, все вместе они образовывали семь пар.

«Семь — счастливое число», — невольно вспомнилось Лемову.

— Кто это? — спросила Анна, рассмотрев листок.

— Оракул, — ответила Рыжая. — П…переводится как «предсказатель» или «всевидящий». Наверное.

— Бог, в которого верит настоятельница магазина консервов, — добавил Лемов. Теперь Рыжая смотрела на него исподлобья.

— Он не б…

— Ну да, по сути, он не бог, а просто мелкая, но очень могущественная сошка.

Вид у Анны был непонимающий:

— То есть эта очередная религия… эм… легенда утверждает, что вот это существо создало мир, так?

— Не совсем. Мир, по легенде, создали вот они, — Лемов провёл пальцем по каждому символу на картинке.

— Знаки?

— Стихии. Их четырнадцать, как можно видеть. Много.

— Стихий же только четыре! Странно, но как это относится к колдунам?

— Хранителям. Так правильнее. Хотя дурацкое название, — пояснил Лемов и, вздохнув, продолжил: — В общем, стихии собрались и создали мир, в котором они представлены одинаково. В каждой точке есть каждая стихия. Получилась ерунда. Тогда они создали мир получше, где они уже представлены неравномерно как бы, но всё ещё на равных. Но вот тебе беда: возникает спор о том, кто лучший из стихий. Если ты можешь вообразить, что стихии спорят о чём-то…

— Стихии это: огонь, вода, земля и…эм…воздух. Вот! — перечисляла Анна. — Что за другие стихии и почему они спорят?

— Не знаю я почему. Нравится им.

— Сейчас п…перечислю, — спохватилась Рыжая.

— Давай лучше я. — Лемову хотелось ещё раз вздохнуть, но он не стал. — Да, огонь, вода, земля и воздух у нас на месте. Ещё тьма, свет, природа, магия, металл, молния, пространство, дух, эмоции и-и… шу.

— Это ещё что такое? — медленно проговорила Анна.

— Понимается как п…противоположность эмоциям, — поспешила вставить Рыжая, видимо, опасаясь, что Лемов опять что-то ляпнет не всерьёз.

— Я слышала о монахах на юге с таким названием! — удивилась Анна.

— Этот культ переехал туда, наверное, в п…поисках табличек. Они упоминаются в книге п…пару раз. Считается, что древние оставили послания для будущих п…поколений, предупреждая о наступлении таких времен, когда все будут п…превращаться.

— Это очень странно. Но, по-вашему, что случилось со мной? И с теми людьми, которые сидят сейчас в тюрьме?

— Они теперь хранят каждый свою стихию, — пояснил Лемов. — Будут биться, пока кто-то не победит или не найдут новых.

— Да это же безумие какое-то! Это их, получается, отбирают как… древних гладиаторов, на бойню?!

— Н…нет, — торопливо вмешалась Рыжая. — Это дар. П…пользуйся как хочешь. Но кто-то, самый сильный, может п…победить. И станет как бы в…всемогущим. Это не точно, авторы не п…поясняют…

— Такое не может быть правдой!

— Смотри, — Рыжая явно жаждала объяснить ей детали. — Человек — п…покоритель каждой из стихий. Каждый в равной м…мере может управлять м…материальной частью любой сущности. Эти силы подчиняются друг другу и взаимно же п…порождают. Но в какой-то момент, не понятно п…почему, появляются люди, в которых одна из стихий представлена с…сильнее. И один из таких людей, если научится управлять такой с…силой очень хорошо, будет победителем. Как бы.

— Это просто легенда, не верю я в эти сказки! Должно быть объяснение попроще! Что-то научное, более рациональное!..

— Всё сходится, — настаивала Рыжая. — Мир существует в цикле, где сменяются в…владения стихий и эпохи л…людей. Многие уже знают и объединяются в кланы, г…группы. Как те Шу.

— Откуда ты-то об этом знаешь?! Про стихии и божество особенно?

— Читала, — просто ответила Рыжая. — Много человечество н…напридумывало мифов, но очень п…показательно, что все они так или иначе вписываются в эту теорию. Конечно, я не знаю н…наверняка, но это самое убедительное…

— Серьёзно?! — поразилась Анна. — Божество, которого и быть-то не может, наделяет всех даром, чтобы они насмерть бились друг с другом? Это твоё объяснение?

— Не передёргивай, — теперь Рыжая уже злилась. — Нет никакого божества — это только образ. Людям нужна л…личность, на которую можно списывать многие законы мироздания.

— Получается, что ты одновременно берёшь примитивное объяснение из древнего мифа, смешиваешь его со стройной позицией церкви, в которой бытие поддается научному трактованию, и выдаёшь это за какую-то новую теорию!

— Не я, а многие умные люди! — возмутилась Рыжая, тыкая в книгу. — Семь пар стихий с…создают мир таким, какой он есть. Не даром люди издревле восхваляли это число! В каждом предмете, в каждом явлении есть одна из н…названных стихий, или же несколько.

— Но я слышала только о четырёх стихиях!

— Людям свойственно в…всё упрощать, — снова застряла на букве Рыжая. — Они верили, что молнии создаются гневом богов, а теперь в Цинском царстве уже пробуют освещение из искусственных м…молний — электричество. И в Георге такое п…появится, вот увидишь!

— Но это ты мне говоришь о богах…

— Не с…с…слушаешь!.. — возмутилась Рыжая. Она так разнервничалась, что это начало буквально душить её, она едва могла выдавить слово.

Лемов привычно пришёл на помощь:

— Это врождённый дар, у которого нет полного объяснения. Потому его приписывают древнему богу. На деле же, ты просто больше склонна к одной стихии, чем к другим, только и всего, — лениво пояснил он.

— То есть может родиться человек, склонный к огню или к земле? — уточнила Анна.

— Да. И в какой-то момент это проявляется, — пожал плечами Лемов. — Хотя я толком не вникал.

— И что мне делать с этим бессмысленным, прокля?тым даром?

— Какая твоя стихия?

— Да я-то откуда знаю?!

— Тебе знакомы эти символы? Видела хоть один? — уточнил Лемов, показывая на лицо Оракула, что на картинке.

— Нет. Бред это… хотя отец говорил, что там был яркий белый квадрат. Будто небесный свет, так он сказал.

— Тогда, возможно, это с…свет и есть, — сказала Рыжая.

— Вы поможете мне? — взмолилась Анна. — Простите, что кричала. Я вам совсем никто, но… Что мне теперь делать? Как разобраться в этом?

— Слушай Рыжую — она в этом разбирается. Она тебе пояснит, как это работает.

— Сам ты рыжий! — Девушка важно взмахнула волосами.