Флигель №10-бис

Сергей Качуренко

Какую тайну оберегали подземелья флигеля №10-бис, построенного в годы правления гетмана Мазепы неподалеку от его дворца в центре старого Печерска?Кто повинен в поджоге флигеля и загадочной гибели потомка древнего рода киевских архивариусов?Существует ли связь между опричной палатой Ивана Грозного и тайной организацией, оказывающей влияние на события в современной Украине?Студент Киево-Могилянской академии Юрко Скорик по прозвищу Май вместе с любимой девушкой и друзьями ищет ответы на эти вопросы, пытаясь в кратчайшие сроки доказать невиновность отца, обвиненного в убийстве друга детства.

Часть первая

Беда не ходит в одиночку

Киев. 1 сентября 2015 года.

Вторник. 7.00.

Резвый мотивчик телефонного будильника напомнил визжание бормашины дантиста. Юрко спросонья поморщился и натянул на голову одеяло. Нащупал ерзавший по тумбе смартфон, отключил звук и сунул под подушку. Затаив дыхание, стал прислушиваться.

В доме господствовала тишина, отчего дождевая капель за окном казалась барабанной дробью в преддверии опасного циркового номера. Настроение без того на нуле. Радостный трепет, накануне долгожданной встречи с любимой девушкой, улетучился вечером. Беспокойный сон поглотил остатки оптимизма, а наутро пробудилась меланхолия с нотками недовольства и тоски.

Мысли, с которыми засыпал, накатили с новой силой. Прежде всего, о войне, в реальность которой трудно поверить и о том, что отголоски этого сумасшествия все чаще докатываются до столицы.

«Стоп! Хандра атакует! ‒ отбросив одеяло, приподнялся и потряс головой. ‒ Не бывать этому! Пора бы на учебу настроиться. Выпускной курс все-таки. Быстренько встал и взбодрился!».

Собрав всю волю в кулак, он соскочил с кровати и босиком прошлепал к окну. Утопающие в зелени холмы древнего Зверинца напоминали ухоженную оранжерею с омытой листвой, но взгляд не радовали. Даже небесное светило, выглянувшее меж грозовых туч, не пробудило у Юрка оптимизма.

— Соберись же, наконец! — зло пробурчал, влепил себе подзатыльник и снова прислушался:

«Точно в доме ни души. Кого же доставать для поднятия тонуса? Дашка убежала на кафедру. Отец заранее предупредил, что рано уедет на работу, а мама вторые сутки домой не приходит. Госпиталь переполнен ранеными с фронта. Посему, печальный клоун, разбирайся сам со своей хандрой. Заодно определись, откуда веет дурным предчувствием. Может, не выспался? Но раздупляться все же придется».

Поразмыслив, сымитировал экспресс-гимнастику и пару минут постоял под холодным душем. Бестолку! Не подсобила и убойная доза свежезаваренного кофе с увесистым бутербродом в придачу.

Заперев входную дверь и отметив, что дождь закончился, Юрий Богданович Скорик отрешенно продефилировал до калитки. Где и лопнуло терпение:

«Сколько можно ныть?! Слизняк, амеба бесхребетная! Тоже мне — без пяти минут юрист и будущий сыщик. Как с такой миной показываться Тане на глаза? Посмеется и скажет, что Скорик лето красное зря пропел. А вот и не зря!».

После накачки заторможенность отступила. В памяти промелькнули эпизоды минувшего лета: практика в адвокатской конторе отца, марш-броски и тренировки на выживание в военно-спортивном лагере под Киевом, суточные дежурства в офисе волонтерского центра при военном госпитале.

Достаточно всего, чтобы похвалиться перед любимой девушкой Танюшей Громыко.

* * *

С первого дня их знакомства сердце Юрия Скорика забилось в неведомом ранее трепетном ритме. Случилось это три года назад на собрании первокурсников факультета правоведения Киево-Могилянской академии. Впервые увидев Таню, он ощутил себя покоренным и безоговорочно завоеванным. Оттого и не думал сопротивляться — сдался без боя.

Поначалу Юрко был сражен наповал неординарной внешностью миниатюрной улыбчивой девушки. Ее точеной фигурой, бездонными серо-голубыми глазами и огненно-рыжими локонами. Но позже оценил добродушный неунывающий нрав, искрометное чувство юмора и завидную сообразительность. На каком-то этапе стал опасаться: «Похоже, я растворяюсь в целостности Таниного характера. Не потерять бы собственную индивидуальность». Но к счастью Амика не относилась к числу избалованных и взбалмошных барышень. Тех, кто ради поднятия самооценки, окружает себя недалекими воздыхателями.

Свое необычное прозвище она получила в раннем детстве, когда училась выговаривать фамилию Громыко. Как не старалась, а выходило потешно — Амика. И только в школе Таня узнала значение этого слова. Оказалось, что «амика» переводится с итальянского языка как верная подружка. Поэтому и старалась быть таковой для сверстников.

Родители Тани — предприниматели среднего звена, с малолетства привили ей любовь к спорту. Еще в детском саду определили единственную дочь в секцию художественной гимнастики, хотя высоких спортивных титулов она не достигла. Якобы из-за того, что недоразвились бойцовские качества, обязывающие самоотверженно стремиться к победе. Такой вердикт вынес Амике тренер, а Юрко, когда узнал об этом — заочно посмеялся над новоявленным Макаренко:

‒ Тоже мне, олимпиец! Чего ж он сборную Украины не тренирует? У тебя, Танюша, волевых качеств — вагон и маленькая тележка. При желании любому нос утрешь.

И верная подружка утирала… в первую очередь самому Скорику. Бывали дни, когда он впадал в уныние, переживая из-за «хвостов» и неудов. Амика слету хватала ухажера за грудки и, заглядывая в глаза, выговаривала:

‒ Кончай киснуть, мужчина! Не то будем на пару учиться плавать. Я-то просто не умею, а ты воды боишься, как огня. И высоты тоже. Не поможет плавание, прыгнем с парашютами.

Таня без опасения бомбила самолюбие Юрка. Ему же оставалось хвататься за виртуальный шиворот и стараться вытащить себя из хандры.

Очередной надлом произошел на Майдане. Той самой ночью, когда беркутовцы разгромили студенческий лагерь под стелой Независимости. Им обоим здорово перепало. Добежав до Михайловского монастыря и оказавшись под опекой медиков, Скорик увидел огромный кровоподтек на плече Амики. Тут же позабыл о своем рассеченном затылке и в очередной раз пал духом. Позже и вовсе погряз в переживаниях и страхах, предполагая, что рано или поздно митингующих разгонят бронетехникой. К счастью Амика всегда была рядом, а Юрко, глядя на неунывающую и решительно настроенную подружку, старался бодриться и вскорости оклемался. Отбросив опасения, утвердился в победе. Старался быть более собранным и решительным.

* * *

Похожая незадача случилась и теперь — в первый день осени 2015-го года. Все лето он с нетерпением и трепетом ожидал встречи с Амикой. Отсчитывал дни и часы, а в результате диагностировал у себя полный расколбас и кромешный облом.

Они не виделись без малого два месяца. Поначалу Таня гостила у бабушки в Беларуси, а в конце июля укатила с родителями к морю. В Киев вернулась два дня назад и, созвонившись с Юрком, предложила для остроты ощущений помаяться еще немного…

* * *

Перед началом собрания факультета Скорик отметился у старосты группы и успел перездороваться с доброй половиной сокурсников. Только Тани нигде не было видно. Расположившись как всегда на галерке, он наблюдал за входом в аудиторию, стараясь не выказывать обеспокоенности. Наконец, появилась Амика в ослепительно белом платьице — умеренно коротком с открытыми плечами. Новый выходной наряд как нельзя лучше подчеркивал шоколадный загар и выгоревшие на солнце локоны, собранные по бокам в игривые хвостики.

Переговариваясь с подружками, Таня то и дело озиралась по сторонам. Заприметив Скорика, улыбнулась и помахала рукой. Окрыленно взмыла на галерку и с разбега умостилась рядом. Юрку же с небывалым трудом удавалось сохранить степенность на раскрасневшемся от волнения лице.

‒ Вечно ты опаздываешь, ‒ проворчал и потупился, пряча улыбку.

‒ И тебе, Скорик, пламенный привет! — Таня чмокнула его в щеку и вручила рюкзачок. — Держи, оруженосец! Чтоб ты знал — девушки не опаздывают, а задерживаются. А то сидит такой…

Ее слова и разноголосый студенческий гомон заглушил раскатистый профессорский баритон, усиленный акустическими колонками:

‒ Раз, раз. Прошу тишины! Приветствую выпускной курс…

Юрко делал вид, будто слушает декана, но его естество витало в виртуальных сиреневых облаках. Сердце учащенно билось и норовило вырваться из груди, а все из-за близкого дыхания Амики и прикосновения к мягкой коже ее рюкзачка, пахнувшей свежевыкошенной травой и полевыми цветами.

Таня глянула на воздыхателя и, конечно же, обо всем догадалась. Улыбнувшись, покрыла своей теплой ладошкой дрогнувшую пятерню Скорика, которому тут же захотелось вскочить и громогласно объясниться в любви. Вместо этого он изображал степенность, как и подобает галантному кавалеру.

Амика склонила голову и прошептала:

‒ Ты чего, как из-за угла мешком стукнутый? Как всегда переживаешь по поводу и без? Я по телику видела, как вчера рвануло под Радой. Кошмар! О чем думал этот парень, когда бросал гранату в людей?

— Отец говорит, что его зомбировали.

— Кто?

— Да кто угодно. Разве мало развелось доморощенных экспертов-политологов. Они и подливают масла в огонь. Но ты не подумай… я рад тебя видеть… ты моя…

‒ Тише, ‒ Таня легонько стиснула его руку. — Потом все скажешь.

Спустя полтора часа воодушевленные напутствием студенты высыпали на площадь перед главным корпусом. Направляясь к станции метро, растянулись по мостовой длинной галдящей колонной. После непродолжительной поездки вышли на Майдан и по традиции посидели на ступенях у стелы Независимости. Прошлись по аллее Героев Небесной Сотни, возложили цветы и постояли возле поминальной церквушки. Оттуда разбрелись кто куда, распрощавшись до вечера.

Таня предложила пройтись по Крещатику:

‒ Пошли любимый. Буду тебя выгуливать. Видок до сих пор расквашенный.

‒ Накрыло малеха, ‒ признался Скорик. — Я так ждал, так настраивался. Ко всему еще дурное предчувствие без повода. С утра не могу отогнать.

Амика ткнула его кулаком в плечо и предупредила:

‒ Подбери слюни, а то поедем в Гидропарк. Прыгнешь с парашютом, и все пройдет.

‒ Я почти в норме. Теперь, когда ты рядом…

‒ Ну, так развлекай даму сердца! До вечера времени хватит. Для начала угостил бы мороженным. Не откажусь и от хот-дога.

Скорик, наконец, заулыбался. Призадумался, куда пойти, но не ко времени запиликал мобильник в заднем кармане джинсов.

‒ Эсэмэска пришла. Наверное, мама интересуется, как у нас прошло, ‒ сказал, открывая текст. — Хотя нет. Что-то случилось.

Остановившись, прочел: «У папы неприятности. Срочно поезжай домой». Чертыхнулся оттого, что долгожданное свидание придется прервать и отказаться от участия в студенческих посиделках, организованных старостой группы в кафе «Олива» на Пушкинской.

Потоптавшись на месте, промямлил:

‒ Прости, Танюша. Мне срочно нужно домой. Понимаешь…

‒ Ну, началось! — Амика свела брови и подбоченилась. — Вот так всегда, Скорик! Я как дура все лето ждала. Скучала, между прочим! А любимый показал свою кислую мину и сразу в норку к мамочке под крылышко.

‒ Ну, прости! Дело не в маме. Она сутками на работе.

‒ Иди ты! ‒ стряхнув с плеча его руку и выхватив рюкзачок, Таня отошла в сторону. — Можешь не оправдываться. Хочешь — уходи! Нюни распускать не стану.

‒ Ну и ладно! — нежданно для себя вспылил Юрко. — Ты же слова не даешь сказать! Не хочешь слушать — не надо. Скатертью дорожка!

По-военному развернулся и зашагал к метро, но вскорости поостыл, стал притормаживать и корить себя за горячность:

«Вот придурок! Чего сорвался, великое цэбэ?! Амику можно понять. Но что могло случиться с отцом? Вот тебе и предчувствие! Точно беда сама не ходит. Нужно маме позвонить! Хотя нет! Первым делом догнать Амику».

Вытянув шею, стал озираться, но бестолку.

«Так тому и быть», ‒ отмахнулся и пробежался до входа в метро.

* * *

Юрий Богданович Скорик явился на свет 18 августа 1995 года в родзале первого киевского роддома на Печерске. Временами буйствовал, но чаще сладко спал, прибавляя в весе под присмотром счастливой мамочки и сердобольных акушерок.

За неделю до этого семейство Скориков отпраздновало четвертую годовщину со дня рождения своего первенца — егозливой и требовательной не по годам Дарки. Таким необычным прозвищем на английский манер прозвали Юркину сестру Дарью Богдановну. Из-за того, что в наследство от папы ей достались черные, как смоль вьющиеся волосы.

Сам же глава семейства прибывал на седьмом небе от счастья. Хоть имел утомленный вид из-за череды праздничных застолий. Но, не взирая ни на что, исправно тянул служебную лямку.

Юркин отец — капитан милиции Скорик, несмотря на молодой возраст, занимал ответственную руководящую должность. В канун своего тридцатилетия Богдан Михайлович предстал перед подчиненными, в качестве шефа убойного отдела. Выражаясь официальным языком — вступил в должность начальника отдела угрозыска по борьбе с тяжкими преступлениями Печерского районного управления внутренних дел.

Мама новорожденного перед уходом в декрет работала врачом-травматологом в поликлинике водников на Подоле. Ольга Петровна занималась любимым делом, но на первом месте для нее всегда оставались семья и домашний очаг. Что и повлияло на совместное решение увеличить состав семейства, не принимая во внимание ненадлежащие жилищные условия и скромное финансовое обеспечение.

В те годы Скорики делили жилплощадь с родителями Богдана Михайловича. Старшее поколение ютилось в крохотной угловой комнатушке, а молодым были отданы во владение комната побольше и проходная зала рядом с кухней. Сама же квартира располагалась в цокольном этаже особняка, некогда принадлежавшего киевскому банкиру Ковальчуку. Добротное трехэтажное строение примыкало к таким же дореволюционным постройкам Староникольского переулка в глубине глухого двора с проходами через подворотни на улицы Аистова и Январского восстания. Теперь эти улицы переименованы в Левандовскую и Ивана Мазепы.

Дедушка Юрка — Михаил Павлович Скорик с юношеских лет трудился токарем на оборонном заводе «Арсенал» имени Ленина. Передовик производства не упускал случая упомянуть, что происходит из древнего рода знатных киевских пушкарей. Со своей супругой Марией Филипповной он познакомился во времена хрущевской оттепели в небольшой деревушке на Черкащине, где вместе с коллегами оказывал плановую помощь труженикам села в уборке урожая свеклы. В итоге умыкнул дивчину у родителей и перевез в свою киевскую квартиру, где обитал в одиночку. Родители Михаила Павловича умерли в один год вскоре после окончания мировой войны.

Как и положено молодые расписались. Спустя полтора года в семье преданного коммуниста и задорной комсомолки Маши появился на свет любимый сынишка Богдан. Мария Филипповна по выходу из декрета выучилась на культпросветработника и стала хормейстером в заводском дворце культуры.

Шли годы, Богдан Михайлович подрастал. Дождливым весенним вечером он познакомил родителей со своей невестой. Ольга Петровна заканчивала интернатуру столичного мединститута, а родом, как и будущая свекровь, оказалась из черкасской глубинки. Мария Филипповна сразу поладила и спелась с землячкой в прямом и переносном смысле, а Михаил Павлович, хоть и не считал себя подкаблучником, но старался не перечить жене.

Ко всему он гордился выбором сына посвятить жизнь борьбе с преступностью. Даже добился для него направления в школу милиции от комитета комсомола и дирекции завода.

После выпуска и распределения новоиспеченный лейтенант Скорик был назначен зональным инспектором угрозыска в родном районе. Весьма скоро зарекомендовал себя сугубо с положительной стороны. Стал уверенно продвигаться по служебной лестнице, продолжал заочно учиться. Ко времени появления на свет своего первенца получил юридический диплом Киевского университета. Заслужил немало наград и пользовался авторитетом не только среди коллег, но и в кругах подучетного контингента. Дослужился до подполковника, занимая должность замначальника районного управления по оперативной работе.

Когда же Юрко получал аттестат зрелости, отец выкупил на Зверинецких холмах участок земли с ветхим домиком в придачу. Раньше там обитала давняя знакомая самых старших Скориков. Пенсионерка собралась перебраться к детям в Прибалтику, оттого продавала участок недорого. Тем не менее, семейству Скориков пришлось собирать воедино все сбережения, да еще и занимать у друзей.

Ремонт и достройка дома затянулись на три года. В итоге Богдан с семьей перебрался в добротный двухэтажный коттедж, освободив родителям квартиру в Староникольском переулке.

К тому времени Дарка получила диплом Киевского университета и стала бакалавром в области микробиологии. Но продолжала учиться в аспирантуре. Юрко же пошел по стопам отца — осваивал юриспруденцию в Национальном университете «Киево-Могилянская академия». Родители хоть и участвовали в процессе выбора детьми будущих профессий, но довольствовались совещательными голосами. Так уж повелось в семье Скориков: молодое поколение без указок и наставлений обучалось ответственности, самостоятельности и организованности, наблюдая за образом жизни родителей.

В начале 2011 года Богдан Михайлович вышел в отставку. На пике карьеры и неожиданно для всех. Объяснил свое решение тем, что по выслуге лет ему давно полагается пенсия. Ко всему не осталось ни желания, ни сил тянуть служебную лямку за мизерную зарплату. Позже признался, что принял предложение университетского товарища вступить в Национальную ассоциацию адвокатов Украины и начать гражданскую карьеру. Знающему юристу и опытному сыщику удалось в кратчайшие сроки стать высокопрофессиональным столичным адвокатом.

Спустя полтора года в жизни Скориков появилось неоднозначное поначалу воззрение: «Майдан». Неоднозначное из-за того, что Богдан Михайлович скептично отнесся к первым студенческим выступлениям. В один из вечеров он недовольно бурчал, развалившись в кресле перед телевизором:

‒ Детский лепет на лужайке. Все равно, что биться головой о стену. Толку не будет! Майданили уже в 2005-м. Чего добились?

Юрко моментально вспыхнул:

‒ Значит, пусть и дальше воруют?! Дурят нас и продают в рабство! Для них Конституция — пустой звук! Сколько можно терпеть выходки бандитов при власти?

‒ Не собираюсь с тобой спорить, ‒ продолжал бубнить старший Скорик. — Только учти, что в отличие от «оранжевого» Майдана сейчас с народом панькаться не станут. Сам же сказал — бандиты.

‒ Ты бы поаккуратнее выражался, — урезонила мужа Ольга Петровна. — Что ж они, по-твоему, детишек газом потравят? Между прочим, студенты всех вузов на митинги выходят. Из Могилянки строем идут вместе с преподавателями.

‒ Пусть преподы за них и отвечают, ‒ отмахнувшись, изрек адвокат и погрозил сыну кулаком. — Чтобы на рожон там не лез! За Амикой приглядывай. А ты, мать, поговори с Даркой. Я ведь знаю, что она тоже на Майдан шастает.

Юрко прислушивался к наставлениям родителей, но уберечься тогда не смог. Спустя неделю чудом избежал серьезных увечий во время ночного разгрома студенческого лагеря на Майдане. После удара дубинкой по голове, успел прикрыть Амику, схватить ее в охапку и оттащить подальше. Потом вместе с другими студентами они залечивали раны, отсиживаясь в Михайловском монастыре.

В тот же день семейство Скориков, за исключением дедушки с бабушкой, отправилось на Майдан, чтобы присоединиться к многотысячному митингу. При этом Богдан Михайлович неустанно повторял:

— Так не пойдет! Детей бить нельзя!

Промитинговав до позднего вечера, возвратились домой, а наутро заявился дед и выразил ноту протеста. Заняв непримиримую позицию, Михаил Павлович орал на сына и невестку:

— Вы с потрохами продались америкосам! Они хотят рассорить нас с Россией! Разорвать многовековые узы дружбы. Придет НАТО и сделает из Украины плацдарм для нападения на Москву. Вы заразились бандеровщиной и детей втягиваете в неонацизм! Знать вас не желаю, пока не одумаетесь!

Богдан Михайлович не стал перечить отцу. Одумываться тоже не собирался. Спустя неделю вступил в Самооборону, а позже возглавил специальную Сотню, которая занималась выявлением провокаторов на Майдане.

В день расстрела Небесной Сотни пуля снайпера раздробила Скорику-старшему левую ключицу. Довелось три месяца отлеживаться в больнице, под неустанным присмотром жены. Ольга Петровна уволилась из поликлиники, чтобы выхаживать мужа, а после его выздоровления записалась в медслужбу Штаба Национального Сопротивления. Сутками дежурила в перевязочных Октябрьского дворца, а осенью 2014 года была мобилизована на работу в центральный военный госпиталь.

* * *

Юрко доехал до бульвара Дружбы народов. На выходе из метро дозвонился маме:

‒ Я уже на Печерском мосту. Бегу на троллейбус. Что случилось?

‒ Сама толком не знаю. Живу в операционной, ‒ усталым голосом отозвалась Ольга Петровна. — Папа позвонил дежурному врачу и попросил передать, что его с работы забрали в милицию. Или в полицию. Сказал, что скоро повезут домой. Собираются делать обыск.

‒ Какой обыск?! Он же адвокат и бывший…

‒ Юра я ничего не знаю! ‒ с надрывом выпалила мама. — Не могу сейчас все бросить и уйти. Приду вечером. Поезжай домой и держи меня в курсе. Пиши эсэмэски. Все! Меня зовут.

Связь оборвалась. Юрко сунул телефон в карман и запрыгнул в отъезжающий от остановки троллейбус. При этом терялся в догадках:

«Что могло случиться? Отец уважаемый и заслуженный человек. Отставной офицер МВД, бывший сотник Майдана. Какой может быть обыск?!».

Дождавшись конечной остановки, выскочил из троллейбуса и бросился бежать к перекрестку. Когда же повернул в переулок, то увидел возле ворот дома полицейский джип и микроавтобус с эмблемой полка «Киев-1». У распахнутой калитки прохаживались два автоматчика в полной амуниции: в бронежилетах, касках и матерчатых балаклавах, скрывающих лица.

‒ Куды поспешаете, юноша? — поинтересовался один из них, шагнув наперерез Скорику.

‒ Я тут живу. Пропустите!

‒ Наверное, сынок задержанного, ‒ предположил другой и постучал пальцем по наушнику радиостанции. — «Борода», я «Хима»! Тут пришел родич арестованного. Похоже сынок. Ага. Понял.

‒ Не похоже, а сын! ‒ с вызовом бросил Юрко, пытаясь протиснуться в калитку. — Не имеете права задерживать! Да что происходит?!

Здоровяк с позывным «Хима» уперся локтем ему в грудь и предупредил:

‒ А ну не борзей! Мы при исполнении. Не то щас наручниками к забору пристегну.

‒ Напугал! Может, стрелять начнешь?

‒ Вы бы успокоились, молодой человек, ‒ вступил в разговор напарник здоровяка. — Мы вам не враги. Понятно, что переживаете за батьку, но придется обождать. Сами знаете, какова обстановка. Вчера под Радой солдаты погибли…

‒ Во-во, ‒ поддакнул Хима и пробасил. — Не напирай, сказал! Соблюдай порядок, — кивнул в сторону дома и ехидно подметил. — Особнячок-то нехилый. На какие шиши отгрохали? Небось, папаша перед старой властью выслуживался?

Юрко взбеленился и сжал кулаки, но рассудительный спецназовец успел ухватить его под руку и оттащить в сторону. Оглянувшись, прикрикнул на Химу:

‒ Ополоумел что ли?! Мозги включи!

‒ А шо такого! Понастроили дворцов за народные деньги…

‒ Заткнись, сказал! Его батька на Майдане Сотней командовал. Ты тогда еще Киев не мог на карте найти.

Здоровяк засопел и демонстративно отвернулся. Скорик проделал тоже самое и спросил у благоразумного спецназовца:

‒ За что отца арестовали? Мне же положено знать.

В ответ тот молча развел руками, а Хима пробормотал, не оборачиваясь:

‒ Задержан за убийство. Понятно? Теперь обыск в хате проводят. Скоро заканчивают, поэтому приказали тебя не пускать.

У Юрка потемнело в глазах. Колени предательски задрожали и подкосились. Он обессиленно привалился к стене, стараясь глубоко и размеренно дышать.

Через минуту у калитки появился еще один автоматчик в балаклаве. Осмотревшись, посторонился, выпуская со двора конвойную процессию. Двое парней в штатском удерживали под руки Богдана Михайловича. Позади вышагивал сутулый жердяй в дорогом костюме.

‒ Папа! ‒ задохнувшись, выкрикнул Скорик.

‒ Я ни в чем не виноват! — отозвался отец. — Говорят, что кого-то убил. Понятия не имею, кого. Эти молчат…

‒ В машину его! Бегом! — раздухарился жердяй.

Задержанного усадили на заднее сидение полицейского джипа. Но перед тем как захлопнулась дверца, Скорик-старший прокричал:

‒ Меня подставили, Юра! Разыщи Мамая!

Галерея Гетмана

Киев. 1919 год.

Последняя декада августа.

Четыре часа пополудни.

Как не старалась Анна Яновна скрыть недовольство, но выходило с трудом, да и выглядело лицемерно. Прохаживаясь по гостиной перед старинным напольным трюмо, она скептически осматривала свой наряд и вопрошающе поглядывала на гувернантку сына Саломею. Демонстрировала, что присборенная длинная юбка цвета выгоревшей травы и серая ситцевая кофта с баской сидят мешковато и придают внешности затрапезный вид.

‒ Вылитая торговка с Бессарабки, ‒ подытожила Анна и глянула на ходики, висевшие в простенке меж зашторенных окон. ‒ Уж ничего не поделать. На переодевание времени нет. Еще и косынку велишь повязать, Саломея?

‒ Всенепременно, пани. В лавру же идете, ‒ закивала толстуха-бонна и погрозила пальцем воспитаннику, надзиравшему за происходящим из-за двери детской. — Не препятствуйте, паныч, маменьке наряжаться. Видите, поспешает.

‒ По какой надобности маменька надела твои вещи? — поинтересовался босоногий малец годков 8-ми от роду, одетый в короткие штанишки и белую майку с арбузными кляксами на животе. — Пожитки ей явно не в пору. Своих вон полна гардеробная.

‒ Шел бы ты, Мишенька, грамматику повторять, ‒ улыбнувшись, сказала маменька и объяснилась. — Совсем нежданно мне понадобилось наведаться в лавру, а вещей подходящих не оказалось. Возле церквей завсегда прорва нищих и калек. Проходу не дадут, коль заприметят нарядную пани.

Саломея набросила на плечи хозяйки белую застиранную косынку и посетовала:

‒ Побирушки не так страшны. Нынче особливо мятежно на фронте. Поговаривают, что большевики вскорости сдадут Киев войскам Директории. А те вроде бы примирились с деникинцами. Интересно поглядеть, захотят ли золотопогонники брататься с петлюровцами. Как пить дать учинят резню. Клара Германовна сказывала…

‒ Не внимала бы ты бабьим сплетням, ‒ отмахнулась от нее Анна. — Из-за пересудов у Мишеньки может пароксизм случиться. И без того мечется во сне.

‒ Я отменно сплю, ‒ насупившись, пробубнил сынишка. — Про войну мне Ванька иначе толковал. Красные нарочно уходят из Киева. Хотят, чтобы богатеи возвернулись. Потом одним махом порубят украинских сепаратистов с белогвардейцами и отымут золотишко у миллионщиков.

Хозяйка усмехнулась, косясь на опешившую бонну и подметила:

‒ А ты мне толкуешь про симпатию деникинцев к петлюровцам. Вишь, как дитятко смыслит в политике нынешнего хаоса.

‒ Марш в комнату, паныч! — гаркнула на воспитанника Саломея. — Ванька, небось, наслушался россказней своего нетрезвого папаши. Спившийся жандарм — готовый провокатор.

‒ Иди, Миша, иди, ‒ поддержала гувернантку Анна. — Когда ворочусь, мы непременно обо всем потолкуем.

Чмокнув дитя в щеку, она направилась к лестнице, кинувши мимолетный взгляд в зеркало. Спустилась на первый этаж и заглянула в кухню, где громыхала посудой розовощекая кухарка Хрыстя.

‒ Что с водой, Христина Павловна? С утра еще не подавали? — поинтересовалась и удивленно вскинула брови. ‒ О! Да вы нынче в вышиванке!

‒ А как же! По случаю надела, ‒ не оборачиваясь, объяснилась грудастая молодуха. — Власть-то снова меняется. Поди, уж в десятый раз. А воды от пролетариев разве дождешься? Я спозаранку дала Степану опохмелиться, так он на радостях два ведра из дворницкой притащил.

‒ Может из бакалеи чего надобно принести?

‒ Все в ажуре, пани, ‒ заверила Хрыстя и, глянув на Анну, выпучила глаза. — А вы чего в пожитки Саломеи вырядились? Власть же в другую сторону меняется.

‒ В Лавру надобно сбегать. Там столько попрошаек.

‒ Так сказали бы мне, ‒ кухарка утерла о фартук ладони и похлопала по бокам. — Во! Самая модная нынче одёжа. Красные кажись, уходят, а заместо них наши в город придут.

‒ Наши, ваши, ‒ выдохнула Анна Яновна. — Разве поймешь?

— Вы, пани, не надумайте в лаврской бакалее отовариваться. Нечего с тамошними спекулянтами дело иметь. Я завтра на Кловский спуск сбегаю. Там селяне привозят к монастырю молоко и олию с картошкой. У знакомой тетки все задёшево выторгую.

Молча кивнув, Анна отворила парадную дверь. Спустилась с крыльца и, порассудив, повязала голову косынкой:

«Лучше уж сразу надену. Так и в голову не напечет, и прическу не заприметят. А то она и вовсе не подходит к наряду».

Летний день клонился к вечеру, а несносная жара донимала даже в тени. Парило, будто к дождю. На старых каштанах, стоявших караульными шеренгами вдоль всего Бутышева переулка, ни один лист не шелохнулся. Выгоревшая трава на газонах представлялась неживой, будто нарезанной из пергамента. Из-за жары на Никольской не оказалось ни автомобилей, ни бричек, ни одиноких прохожих.

Анна перебежала по раскаленной брусчатке на противоположный тротуар, намереваясь укрыться в тени Аносовского сада. Приостановилась, силясь отдышаться, и стала поправлять косынку. Как вдруг ощутила чей-то пытливый взгляд. Опасливо обернулась и заприметила на ближней аллее военный патруль.

Прыщавый мальчишка-красноармеец важно вышагивал в авангарде, а двое усачей с трехлинейками за плечами, безучастно тащились следом. Сдвинув набекрень фуражку с красным околышем, недоросль заискивающе улыбнулся и повел бровью.

Анна ощутила, как лицо налилось кровью, и выступила испарина на лбу. Потупившись, развернулась на каблуках и засеменила прочь, нашептывая то ли молитву, то ли защитный заговор:

— О небо, снизойди! Отведи напасть. Нельзя именно сейчас провалиться. Каково же Мишеньке без меня будет. Не допусти, о небо! А то ведь прицепятся изверги и уволокут в чрезвычайку. За полгода такого в городе натворили! Будто мстят киевлянам за поддержку Скоропадского и помощь Деникину. Мне уж подавно не отвертеться.

Обернувшись, облегченно вздохнула и ускорила шаг. Красноармейцы, не оборачиваясь, удалялись вглубь парковой аллеи.

Во избежание подобных конфузов и дабы обойти стороной вереницу нищих у главных ворот Анна свернула в Лаврский переулок и прошелестела юбкой под аркой Всехсвятительской церкви. Постояла минуту, укрывшись в тени экономического корпуса и удостоверилась, что следом никто не увязался. Потом неспешно прошлась мимо Успенского собора, трапезной палаты и спустилась к Южным воротам. Добравшись, наконец, до прохлады застучала каблуками по дощатому полу галереи, поспешая к ближним пещерам. Миновала площадку западной ротонды и спустилась по каменным ступеням к подножию стены Даниила де Боскета. Обогнула фундамент восточной ротонды и отыскала подходящее место в тени возле верхнего колодца.

После марш-броска волосы под косынкой взмокли, и кофта неприятно липла к спине. Не смотря ни на что, Анну Яновну переполняло чувство окрыленности, граничившее с безмолвным ликованием. Умостившись на каменном парапете в тени столетней липы, она утерлась уголком косынки и вкрадчиво глянула по сторонам.

«Ничего, что заранее примчалась, ‒ урезонила сама себя. — Зато огляжусь, как следует. Надо бы продумать ход беседы, чтобы на радостях ни о чем не позабыть справиться. Вопросов накопилось — тьма-тьмущая! Хоть и празднично на душе, но тревога первой туда закралась. Скребёт, досаждает изо дня в день. Совсем по-иному я представляла себе это тайное назначение. Уж восьмой годок пошел, а развернуться толком не выходит. Словно крот сижу в подземелье и копошусь в истлевших бумагах. Кабы не помощь Саломеи, не видала бы света белого. Поначалу казалось, будто в центре учинили надо мной розыгрыш для проверки смекалистости. Как иначе воспринимать шутовские титулы, средневековые способы связи, допотопные шифрограмоты? Удумали всемогущего и никому не известного Ла̀тыря, коему должно безоговорочно подчиняться. Саму же удостоили паучьего титула. Потом как в страшной сказке превратили в мать-одиночку. Пожелала заполучить объяснения, так куратор куда-то запропастился. Напоследок оборвалась связь с центром. Довелось самой разбираться с бумагами, агентурными цепочками и генеалогическим древом новых родственничков. Хотя уразумела сразу, что Берги из поколения в поклонение были хранителями картотеки и архива «Сети», а титул «Мизгѝрь» передавался меж ними по наследству. «Латырь» ‒ другое дело. Сие пафосное прозвище издревле присваивается в нужный момент очередному назначенцу из высшей киевской знати. Он и руководит украинским сектором «Сети». Мизгирь же, то есть я — связующее звено меж Латырем и центром организации. Ну а в центре как видно сидят еще те стратеги! Последние указания я получила в разгар мировой войны. Бестолковое содержание шифровки даже Саломею обескуражило. Зачем, к примеру, перелопачивать всю документацию предыдущего Мизгиря и отсылать копии в центр? По всему заметно, что раньше подобное не делалось. Но более всего утомило неведение, от которого хочется выть на луну. Одно утешение — Мишенька! И день сегодняшний, которого ждала столько лет. Благо, так и не рискнула связаться с немецкой разведкой, о чем настаивал Латырь в последней шифровке. Ему-то что — он невидимка, а меня поставили бы к стенке и вся недолга. Хвала небесам, отвело! Отчего же три года отмалчивался центр? И зачем следовало прибегать к застарелому варианту извещения?».

Накануне вечером в парадную дверь флигеля постучалась сгорбленная нищенка. Выпросила у Хрысти краюху хлеба, а в знак признательности наказала передать барыне картонную иконку. Кухарка исполнила просьбу, а хозяйка с замиранием сердца рассмотрела на обороте условный значок — чернильный оттиск летящей птицы. Так и поняла, что период неопределенности и выматывающего ожидания, наконец, закончился.

Согласно инструкции, Анна подержала картонку над пламенем свечи, и вскорости прочла проявившуюся под значком надпись: «Завтра в пять часов пополудни. Верхний колодец у ротонды де Боскета». Далее указывались пароль и отзыв.

Она невольно заулыбалась, припомнив, как обеспокоилась из-за депеши и долго не могла уснуть. Встряхнув головой, засобиралась к колодцу. Намеревалась умыть лицо и утолить жажду, но так и обмерла на месте, услышав за спиной перекатистый баритон:

‒ Не ты ли справлялась о здравии схимника Аввакума?

Обернувшись, оглядела с ног до головы долговязого молодого монаха с жиденькой бородёнкой на скуластом лице и длинными, как у примата, руками. Поднялась и отчеканила отзыв:

‒ Не Аввакума, а Никона.

Удовлетворившись ответом, монах поклонился.

‒ Пойдешь за мной, ‒ негромко изрек и покосился в сторону ротонды. — Только не сразу, а когда за кусты зайду. По тропке дойдешь до поляны. Там я тебя встречу.

Послушно дождалась, покуда провожатый скрылся из виду. Оглядевшись, подалась следом. У колодца толпились в очереди с полдюжины прихожан, а рядом на парапете примостились двое нищих калек. Анна еще разок огляделась и удостоверилась, что никто не обратил внимания на их беседу с явной конспиративной подоплекой.

Пригибаясь и убирая от лица колючие ветки малины, она пробралась по едва заметной тропе вглубь зарослей. Вскоре набрела на полянку, где ее дожидался монах. Он снова поклонился и указал взглядом на сводчатую арку, темневшую за выступом опорной стены.

Рассмотрев в глубине приоткрытую дверь, Анна протиснулась в прохладный коридор, где довелось приостановиться. Пообвыкнув к темноте, увидела невдалеке тусклое свечение. Прошлась к нему и, приподняв подол, переступила каменный порог. Оказавшись в полутьме тесной комнатушки с нависающим потолком, придирчиво огляделась.

За дощатым столом, занимавшим добрую половину помещения, расположился лысоватый дядечка лет шестидесяти в солдатской гимнастерке с расстегнутым воротом. Обрюзгшая, но гладко выбритая физиономия подсвечивалась тусклым фитилем керосиновой лампы, стоявшей посреди стола.

Он и не думал подниматься, дабы засвидетельствовать почтение даме. Лишь беспардонно таращился и отвратно скалился.

‒ Наше вам с кисточкой, пани Мизгирь, ‒ пропел голосом астматика и, переклонившись через стол, протянул растопыренную пятерню. — Вот и свиделись. Хотя мои люди уж пару дней за вами приглядывают. Так вы, стало быть, бухгалтером на скачках подвизаетесь? Неожиданно, но объяснимо. Как поживает сыночек Мишенька?

В негодовании Анна отступила к порогу и горделиво распрямила плечи. Осмотрелась, подыскивая место куда бы присесть и не найдя ничего подходящего выпалила с пренебрежением:

‒ Где вас обучали манерам, милейший?! Никак не ожидала от посланца подобной солдафонщины.

‒ Да бросьте вы, ‒ отмахнулся лысоватый. — Вы, поди, тоже Смольного не заканчивали. Вашу биографию я изучил досконально еще до мировой войны.

‒ Тем не менее! Ведите себя подобающе! Без этой пролетарской панибратщины. Сейчас же предъявите верительный символ!

Посланник неторопливо поднялся, вышел из-за стола и одернул гимнастерку. Вытянувшись, по-гусарски боднул головой и щелкнул каблуками начищенных до блеска сапог.

‒ Прошу меня извинить, Анна Яновна! Дурака свалял-с! Но лишь с желанием убедиться, что революционный хаос и отсутствие связи не сказались на психике моей выдвиженки. Да-да! Не удивляйтесь! Именно я в 11-м году ходатайствовал о вашем назначении, а позже руководил внедрением. Правда, потом меня перебросили в Европу и лишили возможности попечительствовать над вами. Посему испытываю потребу прощупать свое протеже. Разумеется, не буквально.

‒ Или показывайте символ или я ухожу, ‒ настояла гостья.

‒ Куда вы денетесь! Лучше присядьте. Вон прямо на приступ или за стол, коль пожелаете. Символ, конечно же, при мне. Извольте, — он выудил из кармана офицерских галифе миниатюрный навесной замочек старинной работы и аккуратно положил на край стола. После чего заглянул гостье в глаза, наблюдая за реакцией и посетовал:

‒ Ох и намаялись мы, пока отыскали ваш верительный символ. Прежнего связного еще в семнадцатом году большевики расстреляли. Случайно, знаете ли, по ошибке. Не успел, сердешный, никого уведомить. Запасной канал связи тоже провалился. Агент пожег документы и сбежал в Маньчжурию. Наши люди взяли след, так он с перепугу застрелился. Поэтому вы так долго были без связи. Замочек мы отыскали лишь недавно. Без него же к вам было не подступиться. Не говоря уже о Латыре. Связь с ним только через Мизгиря, то есть через вас. В общем, пока нашли захоронение в лесу под Тулой, пока там все перелопатили…

Рука Анны, тянувшаяся к замку, замерла в воздухе. Точеные пальцы с аккуратным маникюром мерно подрагивали. Она отшатнулась и, не моргая уставилась на собеседника.

Связной закатил глаза и шумно выдохнул.

‒ Да оставьте вы свое наигранное чистоплюйство! — выпалил с нажимом. — Неуместно изображать передо мной институтку, право слово! Я же сказал, что все об вас знаю, а после ознакомления с отчетом Латыря за 14-й год и подавно понял, что отнюдь вы не ангел. Уж он-то не пожалел для Мизгиря хвалебных эпитетов. Я имею в виду вашу командировку во Львов и личное руководство агентурой во время проведения акции «Русская Украина». Сколько тогда националистов из «Союза освобождения» поставили к стенке благодаря вашим усилиям?

‒ Не я же их расстреливала, ‒ с отрешенным видом заметила Анна, опасливо поглядывая на замочек. — Хотя вы правы. Мы вовремя расчистили плацдарм для русских войск в Галиции и на Буковине. Но в итоге России пришлось отступить…

‒ Зато войска оставили после себя голод и разруху. Чего и следовало добиться. Украинские территории из-за этого оказались в большей зависимости, чем ранее, а матушка-Россия снова тут как тут.

‒ Похоже, вы все знаете. Уж точно я перестаралась с образом. Немудрено. Два с половиной года в полном неведении. За это время столько раз власть менялась, что уже не знаешь, в каком образе выступать. Сейчас, сейчас.

Сдернув косынку, нащупала на шее цепочку и, потянув, сняла через голову. Продемонстрировала связному крохотный кованый ключик, висевший на цепочке рядом с почерневшим оберегом и, решившись, взяла со стола замок. Вставила ключик в замочную скважину, провернула несколько раз и уведомила.

‒ Подходит. Что ж я готова к разговору, но вы так и не представились.

‒ Всенепременнейше отрекомендуюсь, ‒ заверил собеседник. ‒ Для начала хотел бы выправиться комплиментом. Восхищен, увидев вас спустя столько лет! Особенно стрижка «а-ля гарсон» вам к лицу. Не говоря о том, насколько она вписывается в дух революционного времени. Вот только одеяние слегка…

‒ Что ж мне, по-вашему, в «дельфос» от Пуаре наряжаться? В этакую жару и на радость большевикам. Вещи эти не мои. Позаимствовала у бонны.

‒ У Саломеи, конечно же. О ней мне известно. Хоть в центре насторожились, когда без согласования вы ввели в курс дела рядового агента.

‒ Центру нужно было раньше об этом думать! ‒ колко парировала Анна. — Еще тогда в 11-м году, когда к титулу представляли. Не посоветовавшись, искромсали мне биографию…

‒ Не искромсали, а выправили легенду, ‒ подсказал связной. — Нынче так следует выражаться. Все это сотворил ваш покорный слуга. Для вашего и общего блага, между прочим.

‒ Как-то не ощущалось это благо. Поначалу думалось, что в центре надо мной учинили испытание. Проверку на чувство юмора. Вся эта вакханалия с мифическими прозвищами напоминала бред умалишенного. Мне же предписывалось играть роль племянницы покойного Иосифа Казимировича Берга. Якобы после его кончины провинциальная барышня на выданье оказалась единственной наследницей, которую он указал в завещании. Я все примерно исполнила. Хорошо не успела хахалем обзавестись да с соседями перезнакомиться. Через месяц вломились посреди ночи два мордоворота. Предъявили верительный символ и вручили сверток с младенцем. Словно презент какой-то. Спасибо хоть уведомили, что из девицы на выданье я превращаюсь в одинокую мамашу. Да не простую, а воспитывающую единственного наследника древнего рода Бергов, из коего надобно вырастить достойного преемника. Я чуть умом не тронулась! Вы бы как на такое отреагировали?

Лысоватый повинно склонил голову и развел руками. Собирался ответить, но Анна спешно заверила:

‒ Только не подумайте, что я негодую или в обиде. Мишенька мне, как родной. Вернее не так. Моя кровиночка! Он ведь болезненным уродился и от этого еще роднее. Только руки до всего не доходят. Трудно одной воспитывать преемника и грамоте обучать. Замуж ведь запретили выходить.

‒ Я осведомлен обо всем. Никаких претензий к вам быть не может. Теперь будет полегче. Уверяю вас! Я собираюсь стать для вас и для Миши надежной опорой.

Анна заглянула собеседнику в глаза, желая удостовериться в искренности слов. Улыбнулась и скептически заметила:

‒ Опора, говорите. А все никак не соизволите назваться.

‒ Ах да! Обращайтесь ко мне — товарищ Андрей.

От неожиданности она подернула плечами и отвернулась. Новоявленный пролетарий подхватил свое протеже под локоть и легонько подтолкнул к приступу у стены.

‒ Да присядьте вы, наконец! Довольно брюзжать! — наказал раздраженно. ‒ Мы же сговорились, что пора выходить из образа. Чего вас так сконфузило от слова «товарищ»?

‒ Неожиданно как-то, ‒ созналась Анна и послушно опустилась на приступ. ‒ Чудная метаморфоза выходит. Сначала пани Мизгирь, а потом вдруг товарищ Андрей. Хотя мне передавали весточку от Латыря, будто теперешний акцент будет поставлен на большевизме.

‒ Точно так-с. Кстати, о Латыре, — связной извлек из другого кармана галифе небольшой сверток и вручил Анне. ‒ Передадите кондак со словами благодарности от руководства «Сети». Там новые шифры и указки на литературу для расшифровки.

‒ Может пора поменять устав секретности? Отчего Мизгирю не дано право, знать, кто такой Латырь? Я и так знаю, что он сидит на самом верху.

‒ Сего достаточно. Тем более что вскорости на Украине будет новый Латырь. И вообще, данный вопрос не в моей компетенции. Лучше доложите о действенности украинского сектора.

‒ Это вы так ерничаете? — переспросила Анна с ехидством. ‒ Так я отвечу вашими словами. Не в моей компетенции! Или все еще прощупываете меня? Может, не доверяете?

‒ Да бросьте вы! О каком недоверии идет речь? Ваш древний род волынских ашкеназов не один век служил нам верой и правдой. Может, и с Бергами вы в дальнем родстве. Фамилия-то одна. Из-за этого ваша переброска в Киев и привыкание прошли как по маслу.

‒ Не совсем. В 15-м году пришлось побеспокоиться. Я только упорядочила документацию, как вдруг объявились дальние родственники жены Иосифа Казимировича. Обвинили меня в самозванстве и собирались отсудить флигель. Я смекнула и отправила шифровку Латырю. Он все обустроил. Родственнички словно испарились… и довольно об этом. По агентурным звеньям я готова представить исчерпывающий отчет. Связь надежная и регулярная, то есть украинский сектор работоспособный. Правда финансы давно иссякли и многих агентов мы потеряли за эти годы. Латырь произвел замены в руководящих звеньях. На уровневых цепочках тоже кипит работа. Нам бы еще денег на жалование.

‒ Где ж их взять? — пожал плечами связной, но поспешил заверить. — Вскорости все получите и даже с лихвой.

‒ Скорей бы. Кстати, многие финансовые вопросы мы решаем благодаря моей службе на ипподроме. Хоть сейчас и не до скачек.

‒ То-то и оно. Как бы большевики эту лавочку вовсе не прикрыли.

‒ Латырь держит данный вопрос под контролем. Главное, что наилучших лошадей мы успели вывезти и спрятать. Кто только на них не зарился.

‒ Знамо дело. Каковы перемены в близком окружении Латыря?

‒ Снова проверяете?! — вспыхнула Анна. — Ну, полноте же! Вам должно быть известно, что картотеку на приближенных агентов он ведет самолично. Сменится Латырь, тогда карточки на его приближенных попадут в архив. Такое вот несоответствие. Мне ж неведомо, сколько ртов под началом Латыря. Зато денег на жалованье подавай ему в срок да побольше…

‒ Опять вы за свое?! — повысил голос товарищ Андрей и отшутился. — Ответили бы ему, что агентам высшего уровня должно служить за идею. Думаю, структура украинского агентурного сектора скоро изменится. Новые инструкции предписывают единое обустройство. Учетные документы со всех уровней будут храниться в архиве Мизгиря. Все, кроме личной картотеки Латыря. Хотя генеральная пертурбация лично вам не грозит. Архив украинского сектора образцово-показательный. За что вам велено передать благодарность руководства. Особо за выполнение секретного задания, о котором вам наказали не докладывать Латырю.

‒ Спасибо, конечно. Все одно я не уразумела суть этого задания. К чему было копировать все документы, прошедшие через руки Иосифа Казимировича Берга и переправлять их в центр?

Связной поморщился и сменил тему:

‒ Надеюсь, что учетные карточки с периферии поступают регулярно? На местах хоть нет неразберихи?

‒ Да как вам сказать. Сами понимаете… ‒ Анна собиралась снова упомянуть о финансировании, но перехватив недобрый взгляд собеседника, передумала. ‒ Мне регулярно передаются сведения о перемещениях на местах. Вербовка проходит без особых сбоев. Все заждались новых инструкций.

Посланец уселся за стол, извлек из замочной скважины ключик и, передав его Анне, сунул замок в галифе. Закивал и ободряюще изрек:

‒ Оно и неплохо, что наши с вами полномочия ограничены. Меньше спросу. Посему объявляю официальную часть переговоров завершенной.

‒ Как так?! — воспротивилась Анна. ‒ Вы же толком ничего не сказали о нововведениях. Понятно, что указки адресованы Латырю, но он же не сразу передаст их по цепочкам. Я столько времени ждала. Что ж мы с вами не можем посекретничать? И учитывайте женское любопытство, пожалуйста.

‒ Ох уж мне эти дамочки-агентессы. Без пересудов никак, ‒ пробубнил посланец. — Хоть вы для меня не чужой человек, но придется дождаться указаний Латыря.

‒ Ну, товарищ Андрей! Хоть чуточку о чем-нибудь этаком поведайте! Я ведь не усну! К примеру, что будет с Киевом? Какая перспектива для украинских губерний?

Связной заулыбался и погрозил перстом настырной барышне.

‒ Вы и мертвого уговорите. Ладно, поведаю, только вкратце. Так что же вас интересует, прежде всего?

‒ Большевизм. Получается, что сей шабаш надолго?

‒ Точно так-с. Процесс дальнейшего разрастания и укоренения необратимо многолетний. Не только на землях великой империи. Зараза поползет дальше в Европу, а «Сеть» не станет этому препятствовать. Любые масштабные новообразования нам только на руку, хотя задачи у нас иные, которые извечно неизменны.

Анна вскинула голову и выпалила на одном дыхании.

‒ Это свято! Сохранение фундаментальной державной основы при любом общественно-политическом строе. Дальнейшее разрастание империи, процветание и усиление ратной мощи.

‒ Хвалебно, Мизгирь! Давайте-ка, я и вправду расскажу, что намечается в Киеве. Вам сгодится. Думаю, не секрет, что большевики вскорости оставят город. Реввоенсовет уже принял решение. Конечно, не без подсказки нашей агентуры. Данный шаг весьма оправдан. Сразу после ухода красных в город войдут войска Директории и белогвардейские отряды генерала Бредова. Случиться это должно единовременно. Мне доподлинно известно, что наша агентура в штабах упомянутых формирований давно подготовила почву. Деникин и Петлюра уверены, что выступают, как союзники, но в центре разработали комбинацию, которая мигом их поссорит. После раздора более сильные белогвардейские части выдворят петлюровцев из Киева. В результате в армиях УНР и УГА начнется раскол. Галичане, скорее всего, подадутся восвояси, ведь местное население их не поддерживает. Запорожцы, которым чуждо единоначалие, как пить дать разбредутся по партизанским отрядам. Все это приведет к тому, что Петлюру заподозрят в измене и в результате объявят врагом Украины. Сие в грядущем, а теперь доколе в городе будет неразбериха, красные успеют перегруппироваться на подступах, дождаться подкрепления и взять город. Ко всему ожидается, что в Киев возвращаются богатые обыватели. Комиссарам будет, чем поживиться. И пусть себе укрепляются и осваиваются. В недалекой перспективе намечено отдать часть Украины полякам. На меньшей территории ленинцам будет легче править, но раздача земель — это лишь временный и вынужденный шаг. Лет через двадцать большевики окрепнут и заимеют европейских союзников. Попомните мое слово, что этот союз будет направлен на захват и передел тамошних территорий. «Сети» и это на руку.

Анна Яновна округлила глаза, но жестом передала, что не осмелится комментировать услышанное. Рассказчик одобрительно кивнул и продолжил:

‒ Теперь о задачах для местной агентуры. То бишь о том, что необходимо исполнить до возвращения большевиков. Во-первых, следует развернуть масштабную пропагандистскую работу, приняв во внимание, что русская составляющая киевлян не поддерживает УНР. В то время как украинцы терпеть не могут белогвардейцев. Агентуре предписано, всячески углублять эти разделяющие тенденции.

‒ К чему такая сумятица?

‒ Чтобы в итоге склонить обе части населения к симпатии большевикам. Убедить, что только красные ратуют за равноправие и самоопределение наций. Кстати у них уже намечены шаги по обустройству будущей украинской советской республики. Главным фактором поддержки населения станет украинизация с одной стороны и укоренение русского населения с другой. Для этого запланировано массовое переселение русских на правобережье. Украинизация, как вы понимаете, будет неполной и продолжится до определенного времени. Просто на первых порах украинцам нужно дать стимул. Такова стратегическая цель.

‒ А Донбасс? Как в центре относятся к тому, что там творится? Особенно после того, как Центральная рада закрепила в «Универсале» новые границы Украины и внесла туда индустриальный район. Прошел слух, будто этот шаг согласован с Лениным. Потом вдруг националисты закрыли границы от красных и стали заигрывать с Калединым и Антантой. Говорят, что на Донбассе из-за этого восстание. Гражданская война.

‒ Враки! Все это происки большевиков. Их отлаженная пропагандистская кампания накануне масштабного вторжения. Ленину не выгодно, чтобы народ заранее дознался, кто на самом деле положил глаз на Приднепровье и весь индустриальный регион. Туда нацелились русские промышленные магнаты. Оттого красные и нагнетают обстановку им в угоду, дабы вызвать возмущение местного населения политикой Центральной рады. Дескать, националисты не выполнили обещания предоставить Донбассу статус административно-экономического района.

‒ Теперь понятно для чего ведутся тайные переговоры с германцами. Похоже, Центральная рада заинтересована, чтобы они контролировали всю территорию Украины. Чтобы вместе противостоять большевикам. Связной Латыря поведал, будто немцы спят и видят себя хозяевами на Донбассе и в Приднепровье.

‒ Еще бы! ‒ хмыкнул товарищ Андрей. — Вся промышленная база того региона возведена за счет европейских капиталовложений. Еще в середине прошлого века на Донбассе обосновались бельгийцы. Позже к ним присоединились немцы, французы, англичане. Долгосрочные вложения иностранного капитала помогли Российской империи преодолеть кризис после крымской войны. Европейцы возвели заводы, основали города, модернизировали шахты и рудники. Подняли Донбасс до европейского уровня. Кто ж по своей воле откажется от такого жирного пая? Большевикам без Донбасса никак нельзя. Поэтому по указке русских богатеев они занялись образованием мифических государств. Выдумали Донецко-Криворожскую республику.

Конец ознакомительного фрагмента.