Страна, которую придумал я. Или которая придумала меня

Сергей Журихин (2024)

Дорогой читатель! Хочешь отправиться в путешествие длиною в жизнь? Погрузиться в мир нашей огромной страны — от Владивостока до Калининграда? Тогда эта книга для тебя. Герой, такой же как ты или я — уставший от суеты мегаполиса, ищущий себя и смысл жизни. Он садится в поезд и едет через всю Россию. Просто едет. Смотрит в окно. Разговаривает с попутчиками. Слушает. Думает. А города и веси сменяют друг друга, как узоры в калейдоскопе. У каждого места — своя история, свой характер. У каждого человека — своя судьба, свой взгляд на жизнь. И через эти встречи, через эти разговоры герой постепенно понимает самого себя. Открывает в душе то, что раньше было скрыто за мишурой будней. Любовь к родине. Уважение к людям. Вкус к жизни. Эта книга — не путеводитель и не травелог. Это разговор по душам. Искренний, местами смешной, местами грустный. Читай. Думай. Чувствуй. И, может быть, в следующий отпуск ты тоже решишься на такое путешествие. Путешествие к самому себе.

Глава 19. Страна вечной мерзлоты и горячих сердец

Что я знал о Якутии до этой поездки? Честно говоря — ничтожно мало. Алмазы, шахты, вечная мерзлота. Ну, ещё якуты в оленьих унтах, шаманы с бубнами, белые ночи. Стандартный набор штампов, расхожих стереотипов.

Но стоило мне ступить на эту землю, вдохнуть морозный воздух, вглядеться в лица местных жителей — и меня захлестнуло щемящее чувство. Будто я прикоснулся к чему-то исконному, первозданному. К самому сердцу России — холодному и горячему одновременно.

Моим проводником в этом удивительном мире стал Николай — потомственный оленевод, охотник и сказитель. Мы познакомились случайно в маленьком кафе на окраине Якутска. Я грелся горячим чаем после долгой прогулки по морозным улицам, когда заметил его за соседним столиком. Высокий, крепкий, с обветренным лицом и по-юношески яркими глазами, он привлёк моё внимание.

— Не замёрзли? — неожиданно обратился он ко мне, заметив, как я потираю замёрзшие руки.

— Да вот, пытаюсь согреться, — улыбнулся я.

— Якутские морозы — дело серьёзное, — подмигнул он. — Впервые у нас?

— Да, решил познакомиться с вашим краем поближе.

— Ну что ж, добро пожаловать. Николай, — представился он, протягивая руку.

— Александр. Очень приятно.

Разговор завязался сам собой. Николай рассказывал о жизни в тайге, о том, как с детства привык к суровым условиям Севера.

— Хочешь увидеть настоящую Якутию? — вдруг предложил он. — Не туристическую, а ту, что в сердце хранится.

— Конечно! Это было бы здорово.

— Тогда собирайся, завтра рано утром выезжаем.

На следующий день мы отправились в путь. Оленья упряжка скользила по заснеженной тайге, снег хрустел под полозьями. Вокруг простиралось белое безмолвие, лишь изредка нарушаемое криком птицы или шелестом ветра в верхушках деревьев.

— Я последний в роду, кто знает древние сказания, — с гордостью говорит Николай, управляя оленями. — Мой отец был великим олонхосутом, хранителем мудрости предков. Перед смертью он передал мне это знание и наказал нести его дальше, передать следующим поколениям.

— Олонхо… — повторяю я, пробуя незнакомое слово на вкус. — Это ваш эпос?

— Да, якутский героический эпос, — кивает он. — ЮНЕСКО даже признало его шедевром нематериального культурного наследия человечества.

Он рассказывает о грандиозных сказаниях о подвигах богатырей, о битвах добра и зла, света и тьмы. Уходящие корнями в седую древность, в эпоху легендарных первопредков.

— В олонхо — вся мудрость нашего народа, — продолжает Николай. — Олонхо учит нас жить в гармонии с природой, чтить духов земли и неба. Показывает, как тесно в мире всё связано — видимое и невидимое, быт и бытие. Древние якуты не делили мироздание на части — они воспринимали его как единое, цельное. И эпос помогает нам прикоснуться к этой изначальной цельности.

Слушаю Николая — и словно прозреваю, начинаю видеть мир его глазами. Вот заснеженные лиственницы вокруг — не просто деревья, а священные Аал Луук Мас, древа жизни, соединяющие небо и землю. Вот полярное сияние в ночи — не просто игра света, а танец небесных воинов и дев, несущих людям благодать.

Мы останавливаемся у замёрзшего ручья — дать передохнуть оленям, разжечь костёр. Николай достаёт из сумки потертый свиток бересты.

— Хочешь послушать олонхо? — спрашивает он, усаживаясь у огня.

— Очень, — отвечаю, чувствуя, как внутри поднимается волнение.

Он начинает читать нараспев, гортанным, завораживающим голосом. Я не понимаю ни слова — но чувствую, как меня захватывает, уносит могучая стихия эпоса.

Вот грозный богатырь Нюргун Боотур скачет по белой безмолвной пустыне. Вот он сражается с чудовищами абаасы, спасает похищенную красавицу. Вот шаман Аан Арчылаан зовет благодать на земли людей, поёт сокровенные песни. Образы, ритмы, чудесные превращения сменяют друг друга, сплетаясь в затейливый узор.

— Олонхо — не просто истории, не просто сказки, — шепчет Николай, закончив петь. — Это образ мышления, способ видеть мир. Всё в нём взаимосвязано, всё имеет смысл и предназначение. Человек — не властелин природы, а её часть, её дитя. Он должен жить в ладу с ней, слышать её голос…

Голос природы… Да, здесь, среди вечных снегов и безмолвных лесов, он звучит особенно внятно. В каждом шорохе ветра, в каждом хрусте наста — мудрость и тайна, отголоски иных миров. Словно сама якутская земля нашептывает свои сказания — терпеливо, настойчиво, из века в век.

В этот момент к нам присоединяется молодой парень, лет двадцати. Его зовут Сергей, он племянник Николая.

— Дядя Коля, мама просила передать вам эти пирожки, — говорит он, протягивая свёрток.

— Спасибо, Сергей, — улыбается Николай. — Познакомься, это Александр, наш гость из Москвы.

— Очень приятно, — парень пожимает мне руку. — Как вам у нас? Не холодно?

— Потрясающе, — отвечаю. — Никогда не думал, что холод может быть таким… живым.

Сергей смеётся.

— Это точно подмечено. Здесь всё живое, даже мороз.

Мы втроём сидим у костра, разговариваем о жизни, о традициях. Сергей рассказывает, как учится в Якутске на учителя, но каждое лето приезжает в стойбище к семье.

— Хочу, как дядя, сохранить наши обычаи, — говорит он. — Учить детей олонхо, языку предков.

— Вот видишь, Александр, — Николай кивает на племянника. — Молодёжь возвращается к корням. Это даёт надежду.

А потом Николай рассказывает свою историю. О том, как его отец, последний великий сказитель их рода, не вернулся однажды с охоты. Сгинул в просторах тайги, в белом безмолвии пурги. Как мать выла раненым зверем, обнимая осиротевших детей. Как сам он, мальчишка, поклялся продолжить дело отца — сберечь песни и сказания, унести их сквозь ветры перемен.

— Трудно было, ох как трудно, — вздыхает Николай, глядя в потрескивающий огонь. — Времена менялись, старые обычаи забывались. Молодёжь тянулась в города, прочь от традиций, к новой жизни. А я всё бродил по тайге, всё повторял древние слова… Бывало, отчаяние накатит: зачем, кому это нужно? Один я остался, последний из могикан…

Он надолго умолкает, и лишь потрескивает костёр да шумит ветер в ветвях. А я смотрю на моего проводника — и вижу в нём не просто охотника, не просто сказочника. Вижу героя. Настоящего хранителя — памяти, культуры, родной земли.

— Но потом, знаешь, словно свет увидел, — тихо продолжает Николай. — Понял: не могу я прерваться, сдаться. Должен передать эстафету — детям, внукам. Чтобы олонхо жило, чтобы мудрость предков не ушла вместе со мной. И стал учить молодых — всех, кто хотел учиться. Собирал вокруг костра, пел, рассказывал. Как отец когда-то…

Конец ознакомительного фрагмента.