Не мёрзни под кустом. Повесть

Сергей Бурдыгин

Герой повести работает охранником в больнице небольшого городка. Неожиданно туда попадает его бывшая жена, с которой они развелись два года назад. Неожиданно выясняется, что прежние чувства не угасли, скорее, наоборот. Однако Настя, оказывается, неизлечимо больна. Медицина ей помочь уже бессильна. И тогда бывшие супруги пытаются найти помощь у всевозможных целителей, экстрасенсов, служителей церкви. К сожалению, выясняется, что многие из них просто зарабатывают на чужом горе…

4

Настю положили в палату на втором этаже, почти напротив гараниного одноместного обиталища. Сказали — на обследование. Лечащего ее врача, Игоря Павловича я знал неплохо, поговорили. Глубоко затянувшись сигаретой, доктор пообещал быть повнимательнее. В подробности я не вдавался, если нужно будет — скажет. Зато разговор этот позволил Насте под мою ответственность убегать из больницы в любое непроцедурное время.

Во время первого побега мы решили посетить Мишу.

Миша работал дворником в кукольном театре. И еще вырезал из дерева разные любопытные фигурки — в основном, добрых гномов с бородами и в колпаках. Оба занятия ему удавалось счастливо совмещать. Прибравшись с раннего утра перед театром, Миша, по договоренности с директором, разворачивал тут же торговлю своими поделками, причем, явно не без успеха. Наверное, помогало нехитрой этой коммерции то, что Миша и сам был похож на доброго гнома, только (если такое возможно) как бы сильно подросшего. Дети от его этюдника, на котором он выставлял фигурки, буквально не отходили.

— Привет! — обрадовался он нам обоим, хотя Настю видел в первый раз, — солнышко-то сегодня какое хорошее.

Солнышко было, как солнышко. Солнце просто, если оценивать объективно. Осень. Поздняя. Но Мише и она была в радость.

— А у нас сегодня премьера, — весело сообщил он, — спектакль про зайчонка. Очень даже ничего. Мордвинов играет.

— Зайчонка? — удивился я.

— Да нет, зачем же… Избушку говорящую. Ну, которая то передом, то задом… Людям нравится.

Когда-то Мордвинов был едва ли не самым известным в городе драматическим актером. Колоритный, статный, крепко, по-крестьянски сложенный, он был кумиром не одного поколения местных красавиц. Но прошли и ушли насовсем годы, статность превратилась в тучность, ноги, прежде лихо отплясывающие любые танцы — от гопака до вальса — перестали слушаться, но голос и любовь к театру остались. Можно было еще играть престарелых дворецких, отставных генералов и спившихся помещиков. Но Мартынов, к удивлению многих, резко поменял карьеру — ушел в кукольный театр. Оказывается, в молодости, он в таком амплуа и начинал, а уже потом попал на большую сцену. И, что бы там ни говорили, начал озвучивать таких вот избушек, петрушек, а в большей степени — драконов и всяческих чудищ, обладающих густым сильным басом.

— А что, — продолжила разговор Настя, — давай сходим, а? Я тут давно уже не была. Иди, Кораблев, покупай билеты.

— Зачем же билеты? — обиделся Миша, — а романтика будней? А дружеские со мной отношения? Вам же, я вижу, чего-нибудь особого хочется. Мы пойдем другим путем, как говаривал один до сих пор не похороненный человек…

И мы зашли в театр через служебный вход, пробираясь к зрительному залу какими-то неведомыми коридорами, на стенах которых висели портреты актеров с куклами на руках и постеры фотографий с видами известных заграничных городов.

Возможно, когда-то в некоторых из них театр гастролировал. Но, вероятнее всего, это были места, куда и куклам, и их, так сказать, руководителям, хотелось бы попасть.

Случается, мечту удается обрамить, сделать фотографией и повесить на стену. И она уже как бы исполняется.

Но это, я думаю, — ближе к старости.

Спектакль оказался очень даже неплохим. Конечно, наблюдать за приключениями не очень примерного по своему поведению зайчонка в компании малолетних, в основном, зрителей было не очень привычно. Но зато я сидел рядом с Настей. Совсем, как в прежние годы. А потом Миша повел нас за кулисы, и мы оказались в небольшой комнатке, где на потертых диванах и креслах повсюду лежали куклы — некоторые уже и без одной руки или лысыми головами. За небольшим столом громадно сидел некогда блиставший Мордвинов в компании такого же возраста двух женщин и невысокого старичка с неожиданно пышными седыми усами. Наличествовал коньяк.

— Ну, Аркадия Исаевича ты знаешь, — представил собравшихся Миша, — а это дядя Петя, он волка играл, это Зоя, костюмерша, а рядом — наша прима, Инна Сергеевна.

После этих слов волк дядя Петя встал и поклонился.

— Спасибо, вы хорошо играли, — сказала Настя, — только хищник у вас был все-таки добрым…

— Играли не мы, — поправил Мордвинов, — уже не мы. Но хотя бы куклы. Мне, например, довелось стать избушкой. Которая к лесу задом. Только вы не подумайте — тут никаких намеков. А то про актеров всякое говорят.

— И правильно говорят, — вставила костюмерша Зоя, закурив сигарету, — навидалась я по театрам всякого.

— Ну, уж только не здесь, — примирительно улыбнулась Инна Сергеевна, поправляя седую прядь, — тут все еще по-детски. Я, например, зайчонка играю.

— Вы? — искренне удивилась Настя, — я думал, девочка какая-то, вы уж извините.

— А она и есть девочка, — хохотнул Мордвинов, — в смысле души, так сказать. А я вот — старое деревянное строение с прогнившим крыльцом. Точнее не скажешь.

— Зря вы так, — поправила его Настя, — в жизни каждый день — как первый. Главное — прожить его с радостью. Поверьте, я в этом уверена.

— За уверенность нужно поднять, — добавил дядя Петя, — и за знакомство. И за спектакль вообще. Дети приходят — значит, мы нужны.

Мне почему-то показалось, что он в этих своих словах сильно сомневается.

Но потом наш волк взял откуда-то гитару, мы стали петь песни и рассказывать веселые истории. Мордвинов поведал, как ему однажды, еще в драматическом, во время спектакля вместо стакана воды, как надобно было по сценарию, подали ради шутки чистого спирту. Ничего, выпил. И роль свою доиграл.

— Только казалось мне тогда, — вздохнул он, — что эта проклятая пьеса никогда не кончится. А я ведь передовика производства играл…

— Суфлер наш в те минуты чуть с ума не сошел, — вставила Зоя, — нес ты, признаться, такую отсебятину… Но жизненно. Как самый что ни на есть передовик…

Вернулись мы в больницу очень поздно.