Не мёрзни под кустом. Повесть

Сергей Бурдыгин

Герой повести работает охранником в больнице небольшого городка. Неожиданно туда попадает его бывшая жена, с которой они развелись два года назад. Неожиданно выясняется, что прежние чувства не угасли, скорее, наоборот. Однако Настя, оказывается, неизлечимо больна. Медицина ей помочь уже бессильна. И тогда бывшие супруги пытаются найти помощь у всевозможных целителей, экстрасенсов, служителей церкви. К сожалению, выясняется, что многие из них просто зарабатывают на чужом горе…

Из детской песенки.

© Сергей Бурдыгин, 2017

ISBN 978-5-4483-0497-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Ночью часам к двум — как раз в самый сон, — приехали турки-строители на трёх машинах. В больничную сауну, естественно. Наверное, мыться среди бела дня им было неудобно.

Потом шлагбаум пришлось поднимать для «скорой», доставившей страдальца из какого-то пригородного села.

А ближе к рассвету пришёл дежурный врач и попросил снести из палаты в морг умершего внезапно человека.

Умершего человека мы со слесарем-сантехником Агафоновым помянули больничным спиртом. Закусили котлетами из местного столовского рациона. По больничным меркам котлеты были очень даже ничего.

Впрочем, возможно это впечатление усиливалось спиртом.

Агафонов после жёстокой ссоры с женой уже полгода жил в подсобке и потому был нам, охранникам, желанным помощником в ночных скорбных делах.

— А что, Серега, — поинтересовался он провокационно, — турки опять приезжали?

Оставалось только кивнуть. Сейчас на своего конька сядет, из седла не вышибешь.

— Вот за что их главврач привечает? — сантехника стали распалять пролетарский гнев и классовая ненависть, — за то, что они ему коттедж строят?

— Может, и коттедж.

— Может… А спросить бы надо. Сауна-то больничная! И потом — почему турки? Нанял бы таджиков, они дешевле, им и сауны не надо с бабами. Ты когда-нибудь видел таджиков-шабашников с бабами? То-то. Экономные они, зря деньги не тратят. А эти…

Где-то в глубине души Агафонова жил национализм.

Помянули ещё.

— Странное дело вчера вышло, — продолжил разговор Агафонов, — кот мой Фомка, ты же знаешь, он матёрый такой, бойцовский, со всеми тутошними собаками перецапался. А вчера вечером подошёл к больничному Шарику, постояли они напротив друг друга, и — ничего. Шарик к столовой поплёлся, и Фомка мой — за ним. Будто сто лет дружили. Замирились, что ли? С чего бы?

Когда Агафонов чему-то искренне удивлялся, он слегка выпучивал глаза и наклонял голову набок, совсем, как попугай Кеша из приёмной главврача Семёна Сергеевича.

— Зверьё, и то мирится, — не удержался я от назиданий, — а ты со своей Полиной Марковной никак не съедешься. Не надоело в подсобке-то мыкаться?

— Надоело, — скорбно признался сантехник, — но она, Полина Марковна, — женщина лёгкого образа жизни. Мужиков водит. Так нельзя.

Сам Агафонов периодически вызывал ночами по телефону девушек смутного поведения и проводил с ними время в пустых больничных палатах.

— И потом, — подытожил он весьма убеждённо, — в моём возрасте свобода уже важнее инстинктов. Как его хоть звали-то?

— Кого?

— Ну, усопшего из седьмой палаты. Которого мы сегодня…

— Кто его знает…

— Родственники придут, скажут. Опять же нам выносить.

— Нет, я в девять утра меняюсь. Мишка Хромой придёт, с ним и выносите.

Именно минуты утренней смены я любил особенно. Начинаешь неторопливо переодеваться, причёсываться, складывать в сумку-баул банки из-под домашней снеди. А сменщик, наоборот, — обустраивается, прикидывает, что, да как пойдёт, и пойдёт ли.

У него ведь целые сутки впереди, и ещё неизвестно какие. А тут — всё уже позади. И ночь, и турки с сауной, и скукотища по всем телеканалам.

Не то, чтобы работа охранника в городской больнице (да сторожа, считай) была в тягость, — кому тут на что зариться? — но сутки в будке у шлагбаума, пусть даже с ветхим телевизором на столе, — скука неимоверная. Тут даже Агафонову позавидуешь, у того свобода передвижения почти безграничная — «ушёл на рынок за вентилями», и всё.

В больнице — хоть потоп, «вентиля» важнее.

Впрочем, в город слесарь выбирался нечасто, говорил, что ему и медицинской территории вполне хватает. А чего её не хватать-то? В столовой накормят, в процедурной спирту нальют.

В общем, в больнице для слесаря Агафонова существовал как бы коммунизм, построенный для него в отдельно взятом медучреждении.

Мы в последний раз помянули, и он ушёл, забрав остатки

спирта, нисколько не смутившись.

Образ его жизни был прост.