Пепел

Регина Есенина

Война. Обрушившаяся на планету мировая ядерная катастрофа превратила ее в страшное пепелище. Города стали пустынями, а от людей, их населявших, остались только оболочки. Как же выжить в разрушенном мире и остаться при этом человеком?

Глава 1

Потолок был серым. Странно, раньше мне казалось, что он белый, но теперь, когда я начала пристально его рассматривать, он оказался совсем не таким, каким был раньше. Или это копоть, долетевшая сверху?

На поверхности опять тряхнуло, а на лестнице загрохотали обломки, и я крепче сжала руками колени, не обращая внимания на падающую за шиворот штукатурку. Пусть сыпется, это не важно, важно только то, что происходит снаружи.

Я могла только догадываться о том, что там творится, и это было куда хуже, чем знание, ведь воображению открывался такой простор, который сейчас и представить было страшно. Что стало с нашими родными, которые все сейчас на параде на главной площади города? Они мертвы, или у них есть шанс, как у нас?

У нас — это у тех нескольких человек нашей школы, чудом оказавшихся не в общей толпе на площади, а здесь.

— Эй, успокойся, — рядом присел Березов.

Я осознала, что раскачиваюсь, сидя, и меня мелко трясет, но взгляда от потолка не отвела. Хотелось ответить, что все относительно в порядке, только язык совсем не ворочался, поэтому я просто кивнула головой.

В подвале каким-то чудом горели лампочки, освещая нас — грязных, напуганных взрослых, детей и подростков. Когда все началось — странно, ощущение, как будто мы здесь оказались только что, — мы не нашли лучшего выхода, чем укрыться от разрывающихся на улице снарядов здесь. Я закрыла глаза, но картинка из головы упрямо не желала стираться — на улице, совсем рядом, взрывается ракета, и окна просто разбиваются внутрь класса, а меня подбрасывает на месте, прикладывая головой о парту. Все звуки отходят куда-то далеко, и я размякаю. Просто не могу пошевелиться. В класс залетает Березов — по его лицу со лба течет кровь. Он хватает меня за руку — это отрезвляет, и мы бежим по коридору, сталкиваясь с немногими, пришедшими в каникулы в школу, вниз, в подвал. За нами несутся люди, отовсюду летит пыль и сыплются куски стен, а мы упрямо продолжаем продираться сквозь все это, дальше, поскальзываясь на осколках, чудом не падая на лестнице, и, в конце концов, закрывая за собой тяжелую железную дверь, через проем которой уже начинают падать камни, и оказываясь в безопасности.

Предплечье, в котором застрял осколок стекла, довольно удачно торчащий из плоти, неприятно пульсировало, а голова, казалось, вот-вот лопнет. Я приложила здоровую руку к уху и отняла, почувствовав что-то мокрое — на пальцах осталась кровь.

— Здорово приложило, — с трудом пробормотала я, вздыхая и вытирая ладонь о джинсы.

— Тебе нужна помощь, — Березов заметил мой маневр и покачал головой, осторожно беря раненую руку в свои ладони.

Я посмотрела на его лоб, на котором уже запеклась кровь. Перевела взгляд на рассеченную губу и высвободила свою конечность.

— Вам самому нужна помощь.

— Ерунда, — отмахнулся он. — Во мне, по крайней мере, не застряли стекла.

Он поднялся с пола, подходя к сваленным в кучу таблеткам и бинтам, которые кто-то так предусмотрительно успел схватить в мед. кабинете, и вытаскивая оттуда перекись с марлей.

— Откуда вы знаете, что не застряли? — спросила я, когда он вернулся. — Что вы делаете, я и сама могу…

Александр Викторович уже обработал перекисью место вокруг осколка, и теперь прицеливался, чтобы вытащить его.

— Если бы во мне застрял хоть один… — мужчина неожиданно потянул стекло из плоти, и я зажмурилась от боли, — то я бы почувствовал.

Когда он полил на это место перекисью, стало намного хуже.

— Не факт, — пробормотала я. — Не так сильно… — Березов уже заматывал рану бинтом.

— Интересно, кто принес все медикаменты, — задумчиво произнес он, ослабляя марлю.

— Я, — раздался голос за его спиной.

К нам подошел Колосовский, поправляя чудом не разбившиеся очки.

— Выбежал оттуда как раз вовремя, ракета за мной, похоже, угодила прямо в окно. Я не успел захватить все, что там было, и, боюсь, этого не хватит.

— Но это хоть что-то, — покачала головой я.

Информатик неопределенно кивнул головой, и в этот момент на поверхности снова раздался грохот, сопровождаемый заходившими ходуном стенами и миганием лампочек.

— Сколько это уже продолжается? — тихо спросила я, когда залп прекратился.

— Сорок семь минут, — ответил резкий голос с другого конца подвала.

Я посмотрела в ту сторону — говорил Лосев. Он сидел на гимнастической скамейке, прислонившись спиной к стене, и играл с зажигалкой. На руке у него красовались дорогущие чудом не разбившиеся часы.

На самом деле, это был первый раз, когда он отреагировал на то, что я говорю. Видимо, то, что он учился в одиннадцатом классе, а значит, был на год старше меня, делало его выше меня по статусу или умнее и ставило меня в один ряд с общей биомассой — или он сам так считал, что было наиболее вероятным вариантом.

— Спасибо, — поблагодарила я за время, кивая.

— Не стоит благодарности, — процедил парень.

Итак, эти сорок семь минут мы просидели здесь в напряженном молчании, которое потихоньку начало разряжаться только сейчас. Это казалось странным — возможно, просто-напросто потому что никто из нас никогда не попадал в подобное.

— Нужно осмотреть всех остальных, — обратилась я к Березову и Колосовскому. Историк и информатик кивнули.

На первый взгляд все остальные — пятеро подростков и одна престарелая учительница — выглядели неплохо. Крови почти не было видно, только грязь.

Василий подошел к Нике и Маше — они сидели на полу, прижавшись друг к другу и дрожа. Ника была из восьмого класса, а Маша — из десятого, и, несмотря на разницу в возрасте, они были хорошими подругами.

— Девочки, вас задело стеклами? — осторожно спросил информатик, присев на корточки перед ними.

Они как будто смотрели сквозь него, но на его голос отрицательно помотали головами.

— Точно?

На этот раз утвердительные кивки. Колосовский вздохнул, пробормотав «у них шок», а Березов, тем временем, подошел сначала к Лосеву, у которого скулу пересекла длинная царапина, а на подбородке красовался фиолетовый синяк, потом к Сереже Жукову, пребывающему в шоке и наотрез отказывающемся от осмотра, а потом к Нежину. Последний замялся и закатал штанину — на лодыжке была кровь, а осколка видно не было вовсе — он вошел слишком глубоко.

— Я не вытащу, — покачал головой историк.

Дорога — престарелая учительница русского и литературы, с настоящей фамилией Дорогина — было, подалась вперед на том месте, где она сидела, но остановила себя и вернулась в прежнее положение. Судя по всему, ее самочувствие было в порядке — когда все началось, она была здесь, в подвале.

— Зинаида Николаевна? — обратился к ней Василий Гаврилович.

Она отрицательно хмыкнула.

— Можно попробовать оставить его там, — подала голос я, — но не факт, что все обойдется без последствий.

— Предлагаешь просто оставить кусок стекла у него в ноге? — скептически спросил Лосев.

— Если ты можешь его вытащить — вперед, не будем мешать, — спокойно ответил информатик.

Нежин испуганно перевел взгляд с него на Лосева, с Лосева на меня, а потом на Березова.

— Не надо, — пискнул он, наконец.

Я посмотрела на парня — он был из параллельного с Никой класса и выглядел существом абсолютно безвинным. Светлые волосы, широко распахнутые серые глаза, дрожащие руки, поддерживающие закатанную штанину.

— Даня, ты уверен? — я подошла к нему и присела перед ним на корточки. — Мы можем попробовать вытащить его сейчас, и тебе, конечно, будет больно, но если мы оставим эту штуку в твоей ноге, то она будет болеть постоянно.

Нежин неуверенно кивнул.

— Хорошо, — подытожил Березов.

В комнате воцарилось молчание, которое нарушил очередной залп, длившийся дольше предыдущих.

— Когда мы сможем выбраться отсюда? — спросила я, когда на поверхности все стихло.

— Ты уже думаешь выбираться? — переспросил Колосовский. — Не хочешь подождать, пока это все закончится?

Я пожала плечами:

— Скорее всего, все уже закончилось. По крайней мере, этот залп был длиннее предыдущих.

«И ты ощущаешь тишину, наступившую после него? Она другая… я не могу объяснить этого, но она другая. Безжизненная и абсолютная, даже здесь. Неужели никто этого не чувствует?..»

— Вполне вероятно, что он был последним, — поддержал меня Березов.

Судя по лицу информатика, то, что мы говорили, казалось ему полным бредом, и если бы не ситуация, он бы не преминул нам об этом сообщить. Но сейчас он просто повел плечами и промолчал.

— Я могу попробовать разобрать завалы на лестнице через некоторое время, — почесал затылок историк.

Я посмотрела на него — большой, наверняка мягкий и теплый Березов совсем не вязался с образом того, кто таскает куски стен.

— Вы хотите отсюда уйти? — подал едва дрожащий голос Жуков. — Зачем? Так быстро?

— Да, почему мы не можем остаться здесь? — тихо проговорил Нежин.

— Мы не можем оставаться здесь вечно, — бросила я, попытавшись привычно скрестить руки на груди, но безрезультатно из-за раны.

Своим заявлением я заслужила скептические взгляды Василия, Лосева и Жукова, но на них было как-то наплевать. Из этого подвала нужно было выбираться, прямо сейчас. Я чувствовала, что еще чуть-чуть — и просто сойду с ума от пребывания здесь. Пусть на поверхность, где бомбежка, только не оставаться здесь.

— Предлагаю подождать немного, — мягко произнес Березов. — И попробуем выбраться. Мы действительно не можем оставаться здесь насовсем.

Я благодарно посмотрела на него, тут же вспоминая о его ранах.

— А пока, — я взяла перекись и вату, подходя к нему ближе, — нужно обработать ваш лоб.

Александр покорно присел, давая мне доступ к своей голове, и я быстро нашла место, откуда сочилась кровь. Обработав царапину, оказавшуюся, к счастью, неглубокой, я перевела взгляд на губу.

— Зашить бы…

Конечно, я не была уверена, что мы найдем в подвале нитки и иголку, и еще больше не была уверена в том, что я смогу зашить живого человека, но констатировать факт было необходимо, чтобы он понял, что это серьезно.

— Само заживет, — отмахнулся Березов.

Я нахмурилась, но решила его не переубеждать.

— Как скажете, — выдохнула я, но рану продезинфицировала.

— Спасибо, — он улыбнулся уголком рта, когда я закончила.

Мы встретились взглядами, и я поспешно опустила глаза, бурча что-то вроде «не за что, берегите себя». Нечего ему знать лишнего обо мне, даже в нашем нынешнем положении, а глаза могут сказать многое, даже если тебе совсем некогда понимать это.

Мы расположились по, в общем-то, небольшому, подвалу, который, на самом деле, раньше был гардеробом, довольно далеко друг от друга. Я сидела у стены так, что мне отлично видно было вход, располагавшийся по левую руку. Рядом со мной полулежал Березов, напротив нас сидели на гимнастической лавке Василий вместе с Нежиным и Жуковым. Информатик снял очки и держал их в руке. Он сидел, прижавшись затылком к стене и зажмурившись. Даня и Сережа неловко жались к нему, ища поддержки, но я видела, что Колосовскому самому сейчас эта поддержка необходима. Ника и Маша по-прежнему дрожали, но уже меньше. Они сидели слева, рядом с входом. У Дороги плохо получалось устроиться на холодном и жестком полу, а Лосев вообще ушел в соседний коридор, тот, который не был завален обломками. Я вытащила телефон, у которого по экрану пошла трещина от попавшего в него куска стены, но он даже не включился. Похоже, связи больше нет, и не будет.

Казалось, мы с Березовым тут самые спокойные, несмотря на то, что я отчетливо видела панику в его взгляде, направленном на носки собственных ботинок. И хоть на историке лица не было, он держался. А я? Не знаю, почему еще не начала паниковать. Наверное, еще не вышла из оцепенения и не свыклась с мыслью, что мы выжили. Или лелеяла надежду, что выжили и наши близкие.

В ушах стояла тягучая тишина, не нарушаемая теперь ничем. Казалось, что прошла целая вечность, прежде чем Березов произнес:

— Похоже, все закончилось.