Пепел

Регина Есенина

Война. Обрушившаяся на планету мировая ядерная катастрофа превратила ее в страшное пепелище. Города стали пустынями, а от людей, их населявших, остались только оболочки. Как же выжить в разрушенном мире и остаться при этом человеком?

Глава 2

Я вздрогнула, услышав его голос. Нет, он не был странным или чужим, — ну, разве что, немного хрипловатым — но такое внезапное беспардонное нарушение тишины казалось неожиданно неприятным. Как будто ему надо было сначала попросить безмолвное разрешение. Я поежилась от таких мыслей, они звучали, по меньшей мере, абсурдно.

— Я, все же, попробую разобрать завал на лестнице, — сказал Березов, вставая и смотря на Колосовского, который оторвался от стены и надел очки.

— Хорошо, — с заминкой ответил информатик. — Но будь осторожен.

Мужчина кивнул и поспешно удалился. Мы проследили за его фигурой, а затем тенью, пока она окончательно не скрылась за поворотом.

— Почему лампочки все еще горят? — обратилась я к Василию.

— Я не знаю, — задумчиво ответил он, поднимая глаза на два тусклых источника света. — По идее, они должны были давно вырубиться, как и весь свет в городе.

— Вот именно, — кивнула я.

— Вы чего, молодежь. Школа же стоит на фундаменте старого бункера, — вдруг раздался голос Дороги.

Мы с Колосовским тут же повернули головы к ней.

— Раньше тут было все, что нужно для того, чтобы выжить. Школу построили здесь в начале девяностых — именно тогда бункер потерял смысл в глазах верхушек. Отсюда и горящие лампочки, — пожала плечами учительница.

— Автономный электрогенератор… — протянул информатик, потрясенно смотря на Дорогу.

Я ушам своим не верила. Почему об этом не было написано в истории школы? И почему Дорога так хорошо об этом знает, если даже Василий слышит это в первый раз?

И в этот самый момент лампочки, как по команде, отчаянно замигали и затем погасли — кажется, автономный электрогенератор приказал долго жить.

Мы оказались в кромешной темноте.

— Приплыли.

Глаза упрямо отказывались привыкать к новой обстановке, а все остальные уже начали впадать в панику. Кто-то вскрикнул, началось беспокойное шевеление в другом конце подвала, в конце концов перерастающее во что-то большее. Этот шум, смешавший в себе крики, возню, плач и бог знает еще что, болью пульсировал в ушах и голове. Я почувствовала, что моя черепная коробка сейчас просто взорвется.

— Прекратите! — завизжал кто-то. — Захлопнитесь! Хватит!..

Все, испугавшись еще больше, замолчали.

— Пожалуйста, замолчите! — кричал голос отчаянно; казалось, еще немного, и он сорвется.

— Успокойся, — отчетливо раздался голос Василия где-то совсем рядом.

Подвал прорезал луч света, и я увидела, как информатик склонился над скрючившейся на полу и кричащей Никой, обеспокоенно светя ей в лицо фонариком, висевшим на брелоке на его ключах.

Девочка словно не слышала его, и продолжала выть, но крик ее постепенно успокаивался. Через несколько секунд она открыла заплаканные глаза и тут же сощурилась от яркого света.

— Извините, — потрясенно пробормотала она, с трудом принимая сидячее положение.

— Все уже хорошо, — перед ней присела Маша, обнимая и помогая встать. — Пойдем, сядем на лавку.

Они осторожно отошли. Все остальные молчали.

— Что случилось? — из ниоткуда появился Березов. С закатанными рукавами рубашки, так же закатанными широкими штанами, весь в пыли и снова идущей из губы кровью он все так же не вязался с образом того, кто разгребает завал и таскает кирпичи и куски стен. — Почему погасли лампочки?

— Электрогенератор сдох, — отозвалась я.

— Это плохо, — нахмурился и совсем не удивился историк. — Потому что фонарика надолго не хватит, а лестница полностью блокирована, и, скорее всего, все обрушится, если я попробую сдвинуть там то, что нужно для образования прохода.

Мы переглянулись друг с другом. Вопрос «что теперь делать?» висел в воздухе и был настолько осязаем, что, казалось, его можно потрогать, если протянуть руку.

— Мы заперты на ночь? — поинтересовался Лосев, выйдя из коридора, но на его шутку никто не отреагировал. Все пытались осмыслить происходящее и сделать свои выводы.

— Я хочу кушать, — тихо сказал Нежин, и мой желудок, совершенно солидарный с этими словами, громко заурчал.

— Мы не сможем поесть, пока не выберемся на поверхность, — покачал головой Березов.

Я представила, что будет, если мы не выберемся. Никто не дает гарантию, что если все станет совсем плохо, мы не станем пробовать на вкус друг друга, и осознание этого по-настоящему привело в ужас.

— Вы можете починить этот электрогенератор? — спросила я Василия.

Тот нахмурился:

— Возможно. Еще бы знать, где он. Раз мы не наши его за столько лет пребывания в этой школе…

— Тогда постарайся найти его, — сказал Березов, а потом обратился ко мне. — Кристина, мне нужна твоя помощь.

— Моя помощь? — чуть заикаясь, переспросила я.

Историк кивнул, направляясь в сторону лестницы, пропадая из светового пятна от фонарика и сразу же превращаясь в большую движущуюся тень:

— Иди за мной.

Очень темно. Хоть глаза и начали потихоньку привыкать к этому, все равно было ощущение слепоты. Мы прошли сквозь открытую сейчас перед завалом дверь. Вдруг я поняла, что по мере нашего приближения к завалу становится несколько светлее. Видимо, свет проникал сквозь пространство между обломками. Только вот он был каким-то слишком странным…

— Смотри, — Березов внезапно остановился, и я чуть не влетела в него сзади. — Что это, по-твоему?..

Я присмотрелась. Учитель указывал на обломок стены, на который падал свет. Значит, сначала мне не показалось, и свет действительно был неестественным. Я протянула руку и потрогала белесую полоску, падающую на кирпич, и делающую его розовым вместо красного. Новый воздух был плотнее.

— Я не знаю.

Убрав руку от странного места, я поднесла пальцы к носу, принюхиваясь. Пахло дождем и еще — совсем немного — чем-то непонятным.

— Стоит ли нам выбираться отсюда? — покачал головой Березов.

— Лично я не собираюсь оставаться и дохнуть от голода, — я дернула плечами. — Лучше пусть меня убьет то, что находится снаружи.

Я еще раз понюхала пальцы. Странный, странный, едва уловимый запах…

— В таком случае, попробуй потянуть вот этот кирпич, пока я буду держать тут, — деловито отозвался историк, тыча пальцем в названные места. — Это не должно быть тяжело, но эффект будет весьма полезный.

Через некоторое время нам удалось немного сдвинуть камни стен, заваливших лестницу. Просвет стал шире, но меня это только больше напрягло. Березова, кажется, тоже, но он ничего об этом не говорил.

Мы продолжали работать, пока на поверхности не стало темнеть — свет превратился из белесого в серый, а желтоватое небо, уже показавшееся довольно большим куском, потемнело до синего.

— Давай закончим завтра, — наконец, предложил мужчина, вытирая лоб рукой и, конечно же, оставляя на нем полосу из пыли.

— Как скажете, — я оттерла ее чудом оставшимся относительно чистым рукавом своей кофты, чем вызвала улыбку со стороны историка, правда, ее было почти не видно из-за темноты. Мы приземлились на осколки стен побольше, и замолчали, безмолвно оценивая проделанную работу. На самом деле, физический труд сейчас был как никогда необходим — мозг отключался, и я могла не беспокоиться, что буду думать о том, что произошло с родителями. Березов, наверное, считал точно так же.

Вдруг прямо над нами загорелась лампочка, а из основной части подвала донеслись радостные возгласы.

— Кажется, все починили, — улыбнулась я.

— Значит, сидеть остаток вечера в темноте нам не придется, — тряхнул головой историк.

В коридор зашел Василий, критически осматривая сделанный проход.

— Молодцы, — наконец, изрек он. — Но поесть нам сегодня не придется.

При слове «поесть» мой желудок вновь, в который раз за последние часы, свело от голода.

— Завтра, как только мы закончим с завалом, первым же делом иду за едой, — я схватилась за живот.

— Это опасно, — возразил Березов.

— Мне плевать, я есть хочу, и никто не сможет меня остановить, — отрезала я. — Да, этот новый воздух пахнет слегка странно, он влажный, мутный и тяжелый. Но ничего страшного не случится, если я сбегаю через дорогу и возьму еды с полок продуктового.

— Если от него еще что-то осталось, — вставил информатик.

— Это уже второй вопрос, — отмахнулась я. — В округе не один супермаркет.

Березов покачал головой. Я знала, что он терпеть не может, когда что-то идет не по его, но сейчас нужно было выжить. Какая разница — умрем мы от голода или от того, что творится снаружи?

— Пойдемте к остальным, — понял наши противоречия Колосовский. — Мы собираемся спать.

Мы с Березовым переглянулись и поднялись, следуя за информатиком. В основной части подвала все уже лежали на полу, кто, подложив под головы кофты, кто просто так. Историк нашел себе место в незанятом углу и улегся, постелив себе свой потрепанный после всего пиджак. Мне спать совершенно не хотелось. Я огляделась и присела на стул гардеробщицы. У нее здесь стоял стол, на котором валялся всякий хлам, но были и бумаги. Именно они привлекли мое внимание, и я, протянув руку, вытащила из стопки одну. Это был какой-то документ, с одной стороны чистый. Перевернув буквально все на столе, я обнаружила ручку и начала писать.

Чем это было? Посланием? Дневником? Я не знала. Просто вдруг откуда-то появилась потребность немедленно изложить все произошедшее на бумагу. И пусть это совсем не было художественной литературой — никто не требовал поэтичности, да и художественного в случившемся не было. Нужно было записать, как будто назавтра я забуду все и начну жизнь заново — на самом деле, это было бессознательной надеждой каждого, находящегося здесь.

Я зевнула и посмотрела на написанное. Буквы к концу стали неровными, и вся бумага начала расплываться перед глазами. «Надо бы найти себе место для сна» — подумала я, занося руку, чтобы написать последнее предложение, но веки сами собой закрылись, и я, упав головой на стол, тут же заснула.

…Сон был беспокойным, в нем снова разрывались снаряды, и уже я буквально тащила на себе Березова, а он упирался, бормоча что-то непонятное и прибывая в полубессознательном состоянии. В конце концов, на нас упала стена, и я проснулась от того, что раненую руку свело болью. В абсолютной темноте мне таки удалось найти себе место на полу, и я, чувствуя, как по щекам текут слезы, свернулась калачиком и снова забылась. Но всю ночь, даже во сне, меня преследовало ощущение, что за мной кто-то внимательно и неотрывно наблюдает.