Черное Солнце

Ребекка Роанхорс, 2020

Alex Awards. Ignyte Awards. Shaded Choice Awards. Финалист премий Hugo, Nebula, Locus, Dragon, Lambda, Goodreads. В священном городе Това ждут праздника зимнего солнцестояния. В этот раз он должен сопровождаться затмением – редким явлением, нарушающим равновесие мира. Пользуясь этим, угнетенный клан Черных Ворон, пострадавший от жестокости жрецов, решает свершить месть. Черные Вороны ждут своего возрожденного Бога-Ворона, обещанного пророчеством, а в небесной башне жрецов зреет переворот. На корабле же, ведомом сквозь шторм женщиной-тиком, чья Песнь успокаивает море и пленяет разум, плывет в Тову единственный пассажир – слепой юноша, покрытый ритуальными шрамами. «Блестящий мир, который показывает все великолепие человеческого милосердия и порочности. Эпический глас нашего континента и нашего времени». – Кен Лю «Захватывающе!» – Ребекка Куанг «Абсолютно потрясающе». – Шеннон Чакраборти «Прекрасно продуманный сеттинг со сложной динамикой персонажей и многоуровневыми политическими интригами. Совершенство!» – Kirkus Review «Это был Мартин, это была Джемисин, а теперь – Роанхорс». – Стивен Грэм Джойс «История о приключениях, пророчестве, политике и магии… Захватывает с первой страницы». – Cosmopolitan «Мастрид для фэнов Джемисин и Мартина, которые хотят более экзотического мира». – Booklist «Автор, перевернувшая американскую научную фантастику, фэнтези и хоррор». – The New York Times

Глава 2

Город Кьюкола

325 год Солнца

(за 20 дней до Конвергенции)

Вне воды тик плавает в вине.

Поговорки тиков

Ранние продавцы фруктов прогуливались по улицам Кьюколы и криками призывали купить напитки. Голоса их разносились по узким улочкам и широким проспектам, мимо скромных, крытых соломой овальных домов простых жителей, прямо к крышам богатых многоэтажных каменных особняков торговых правителей. Эти крики петляли и среди стел, увенчанных головами ягуаров, что охраняли великие четырехгранные пирамиды, и по старой королевской площадке для игры в мяч — все еще пустынной в царившей вокруг предрассветной темноте. Эти крики заполнили гробницы и рыночные площади, церемониальные места и вылетали за пределы городских стен. До тех пор пока даже Ксиала, блаженно потерявшая сознание всего несколько мгновений назад, не услышала их.

— Кто-нибудь, пожалуйста, заткните их, — пробормотала она, прижимаясь щекой к холодному грязному полу, на котором спала. — У меня от них голова болит! — Подождав и убедившись, что никто ей не ответил, повторила просьбу, уже чуть громче.

Вместо ответа кто-то пнул ее под ребра. Не сильно, но достаточно для того, чтоб Ксиала, заворчав, приоткрыла глаз, чтоб рассмотреть того, кто осмелился на это.

— Заткнись, — скомандовала виновница ее пробуждения — худая женщина вдвое старше ее, с застывшей, подобно маске, левой половиной лица и зловещим шрамом на шее. — Ты шумишь сильнее, чем они.

— М-м-м… Нет, — протянула Ксиала, одарив незнакомку лучшим из своих взглядов, но к губам прилипла грязь. Пришлось вытереть рот рукавом, и лишь потом она хорошенько оглядела комнату, в которой находилась: темные мокрые стены и деревянная решетчатая дверь там, где должен быть выход. Слишком много женщин, от которых исходил запах немытого тела и перебродившего кактусового пива, распласталось на полу. Несколько счастливчиков прижимались друг к другу под изношенными хлопчатобумажными одеялами, скрываясь от холода. Кто-то тихонько плакал в темном углу.

— Проклятье, — вздохнув, сказала она. — Я снова в темнице.

Пнувшая ее тощая женщина хихикнула. У нее явно не хватало зубов: двух передних и одного нижнего. Ксиала задумалась — сгнили они или их продали. Судя по лицу, незнакомка вполне могла продать свои зубы.

— Это не дом торгового правителя, — ухмыльнулась женщина. — Это уж точно.

— Хвала младшим богам хотя бы за это, — ответила Ксиала — и, кстати, совершенно искренне. Торговых правителей она не любила, хотя сама, если честно, работала на одного из них и благодаря этому и оказалась здесь, хотя и не сразу. Если бы господин Пек не пытался обвести ее вокруг пальца, его бы не пришлось сбросить в океан. Причем она даже не задержалась, дабы посмотреть, спасся он или нет, предпочтя вместо этого уединиться в кантине на утесе — слишком убогой для того, чтоб кто-то вроде господина Пека мог часто ее посещать. Ненавидя его обман и свою невезучесть, она напилась.

Конечно, она бы напилась в любом случае, но никогда не помешает найти хорошее оправдание.

Чувствуя себя изможденной, она с трудом заставила себя сесть. Увы — слишком быстро, и голова закружилась. Вот она, плата за благие начинания! Ксиала сжала виски руками, мечтая, чтоб мир остановился. Кожа на костяшках пальцев болезненно заныла, и, бросив взгляд на правую руку, Ксиала обнаружила там свежие ссадины и припухлость. Кажется, она умудрилась с кем-то сцепиться, но даже за все какао в Кьюколе не вспомнила бы, с кем именно. Беззубая рассмеялась еще сильнее.

Встряхнув поврежденной рукой и старательно не обращая внимания на чересчур веселую сокамерницу, Ксиала встала и провела пальцами по одежде, оценивая, чего она лишилась. Кинжала — что не удивительно. Маленького кошелька — что тоже не столь уж странно. Но, по крайней мере, у нее все еще оставалась одежда и сандалии — а значит, она должна была быть благодарна хотя бы за это. Пару раз пьянка заканчивалась еще хуже.

Перешагивая через спящих на полу людей, она даже не пыталась извиниться за то, что пнула кого-то по спине или оттоптала кому-то руку. Тем более что большинство женщин спали или были пьяны до беспамятства, а потому попросту этого не заметили. Ксиала облизнула сухие, потрескавшиеся губы. Она бы и сама не отказалась сейчас выпить. Нет, сказала она себе. Разве мы не выяснили, что именно пьянство привело тебя сюда? Больше никакой выпивки. И никаких торговых правителей.

Мысль была, конечно, здравая, но при этом Ксиала понимала, что ни одной из этих клятв не суждено сбыться. В конце концов, она — моряк, а моряки выживают лишь благодаря торговым правителям и спиртному.

Ксиала добралась до решетчатой двери и неуверенно попыталась ее открыть. Увы, не получилось, так что она просунула лицо между прутьями и всмотрелась в темноту наступающего утра. Это был двор. Недостаток света скрадывал детали, превратив здание напротив в прямоугольный каменный блок, а открытое пространство между домами — в черную дыру. Справа и слева виднелись еще камеры, но сказать, был ли в них кто-то или нет, было невозможно. В общем, она была единственной, кто не спал. Ну, разве что кроме женщины, что смеялась над ней.

Голоса продавцов фруктами все еще были слышны, но сейчас они отдалились, стали намного тише. Вместо них слышался шелест ветра в пальмовых листьях и знакомые крики пробуждающихся в гнездах чачалаков^[1]. В воздухе витал свежевыжатый запах папайи, долговязых ночных цереусов^[2], а над всем этим — соленый аромат моря.

Море.

Одно лишь воспоминание о нем могло утешить. Когда она была в море, она была счастлива. Ведь тогда попросту не существовало стран, темниц, правителей и проблем, возникающих от них. Если она сможет вернуться на корабль, все будет так, как и должно быть.

Но сперва она должна выбраться отсюда.

— Стража! — закричала она, вглядываясь в темноту. Она никого не видела, но здесь должны были быть охранники. Она шлепнула ладонью по решетке, но та не поддалась. Она вновь закричала, но только птицы и ветер ответили ей. Нужно было что-то, чем можно было поднять шум, что-то, что могло привлечь внимание.

У нее не было ничего, кроме одежды, — черных расклешенных брюк, пошитых так, чтобы как можно сильнее напоминать юбку, которую подобало носить кьюколанским женщинам, и тканого полосатого уипила^[3], туго завязанного на талии платком с бахромой, свисающим на одно бедро. Ничего такого, с помощью чего можно было бы поднять шум.

Задумчиво постучав ногой по земле, она закатила глаза, поражаясь собственной недогадливости. Затем сняла с левой ноги сандалию с кожаной подошвой и провела ею по решетке — звук получился вполне удовлетворительный.

— Стража! — вновь позвала она, на этот раз подкрепляя крик ударами кожаной подошвы по решетке.

За ее спиной послышались недовольные голоса, но она лишь повысила голос.

В конце концов от стены, через две двери, отделилась тень, и к пленнице с важным видом подошла, явно не торопясь, женщина в форме стражника. Ксиала сильнее стукнула сандалией по решетке, пытаясь заставить стражницу идти быстрее. В тусклом свете показалось лицо охранницы: от раздражения ее глаза стали маленькими, а рот — и того меньше. Вот она, сердито зарычав, оказалась в пределах досягаемости — и ее рука, рванувшись вперед, как змея, вырвала сандалию из руки Ксиалы.

— Что, по-твоему, ты делаешь?

— Привлекаю твое внимание, — вздернула подбородок Ксиала. — Я готова выйти.

Стражница усмехнулась:

— Ты никуда не пойдешь.

Ксиала нахмурилась:

— Что ты имеешь в виду? Я протрезвела и потому не доставлю никому проблем. Ты можешь выпустить меня.

Уродливая ухмылка растянула рот охранницы.

— Ты здесь до тех пор, пока тупиле не решат твою судьбу.

— Мою судьбу? — в голосе Ксиалы проскользнуло беспокойство. Ее воспоминания о прошедшей ночи были в лучшем случае туманны. Она предполагала, что ее подобрали на улице и бросили сюда отсыпаться после пьянки. Конечно, гордиться тут было нечем, но это было не в первый раз и, вполне возможно, не в последний. Но эта стражница намекала, что произошло что-то еще, что-то кроме публичного распития напитков и неудачно нанесенного удара. Может, Пек донес на нее? Она заглушила растущее беспокойство.

— Ты должна меня выпустить! — заявила она, решив, что сейчас самое время для бравады. — Меня ждет корабль.

Стражница разразилась лающим смехом.

— Корабль? Ты что, моряк? Нет, нет, капитан! Подожди, сам торговый правитель! Один из Дома Семи. — Она громко расхохоталась.

Ксиала вспыхнула. Пусть это и звучало нелепо, но правда часто бывает нелепой.

— Капитан. — Она постаралась, чтоб голос звучал безразлично. — И, если я не появлюсь в порту для выхода в море, мой господин будет раздосадован. И ты раскаешься в этом!

— Я думаю, я просто извинюсь. А до этого… — зажав обувь Ксиалы под мышкой, она направилась прочь.

— Эй, — рявкнула та, — верни мне мою сандалию!

— Верну, когда тупиле придут, — обронила охранница через плечо. — И смотри, потише там, или тебе заткнут рот силой.

Ксиала наблюдала за ней, пока та не растаяла в сумерках. Утренний холод пробирал до костей, но заметила она это только сейчас. Девушка скорчилась, пытаясь хоть как-то согреться, но это не помогло. Наконец она сдалась и, шаркая ногами, побрела через лабиринт, созданный телами спящих женщин, и только босая нога напоминала сейчас о ее бедах.

Наконец она нашла свободный пятачок у самой стены и уселась на пол, обвив руками колени и опустив голову: ничего не оставалось, кроме как ждать.

* * *

Ждать пришлось недолго.

Примерно через час за пределами камеры послышался какой-то шум и движение, и Ксиала подняла голову. Несколько спавших до этого женщин проснулись и заинтересованно направились к зарешеченной двери, намереваясь выяснить, что происходит. Что бы они там ни увидели, но это заставило их резко вернуться назад и рухнуть на пол, изображая, что они по-прежнему спят, — наверняка для того, чтобы скрыться от приближающегося. Ксиала же, напротив, вытянула шею, совершенно этого не опасаясь. Единственное, чего она боялась, — это не вернуться на корабль.

В поле зрения показался мужчина: средних лет, плотный и крепкий, черная окладистая борода обрамляла лицо с тяжелым подбородком и суровыми глазами, а пояс на незнакомце выдавал в нем тупиле, тюремного офицера. Желудок Ксиалы сжался — пришедший мало походил на милосердного человека.

Потом в поле зрения появился еще один человек. Статный мужчина, высокий, хорошо сложенный — не такой худой, как беззубая пленница, и не такой толстый, как тупиле. В черных длинных волосах, уложенных в высокий пучок, какой носит знать, виднелись седые пряди, а из одежды на нем была длинная, до колен, набедренная повязка и наброшенная на одно плечо и демонстрировавшая мускулистое и ухоженное тело накидка. На грубой ткани не было ни вышивки, ни украшений — в противовес нынешней моде. Это могло бы говорить о скромности и благочестии, но воротник из нефрита, драгоценности, сверкавшие в ушах и на запястьях, выдавали его тщеславие. Даже в этой отвратительной тюрьме он словно светился изнутри, излучая обаяние и уверенность. И, разумеется, богатство.

Наверняка торговый правитель, скорее всего, дитя знатного класса и, вполне возможно, один из Дома Семи.

Ксиала принципиально ненавидела таких.

Словно почувствовав ее внимание и ненависть, господин оборвал на полуслове тихий разговор с тупиле, встретился взглядом с пленницей и улыбнулся — усмешкой змеи, сладкой для того, кто не знает, что за нею прячутся острые клыки и яд.

— Это она, — торговый правитель кивнул в ее сторону.

В глубине души Ксиале хотелось спрятаться, стать незаметной, но еще сильней ей хотелось вырваться на свободу. И сделать это можно было с помощью этого господина.

Девушка выпрямилась, старательно отряхивая тюремную грязь с одежды и изо всех сил делая вид, что ей не место в темнице.

Тупиле нахмурился, одарив Ксиалу резким вглядом, и вновь повернулся к мужчине:

— Обвинения слишком серьезны, господин Балам. — В низком голосе звучало беспокойство. — Я не могу закрыть глаза на то, что она сделала. В конце концов, наши законы одинаковы для всех: и знатных, и простых людей.

— Разумеется, — ответил господин Балам. — И ты просто делаешь свою работу, но, возможно, я могу как-то сгладить ситуацию, — и он положил что-то в руку тупиле. Что-то, что Ксиала не разглядела, но сам мужчина поспешно зажал в кулаке.

Балам обратил весь блеск своего сияющего взора на тупиле:

— Я понимаю ваше замешательство, — молвил он, крепко сжимая ладони мужчины. — И она понесет наказание. Но она уже находится в услужении у меня, а потому не может быть обращена в рабство по приговору.

— За то, что она сделала, не отдают в рабство, господин, — выплюнул тупиле. — Это тяжкое преступление.

Ксиала подавилась. Мать Вода! Она ведь совсем не хотела убить Пека, сталкивая его в воду! Не ее вина, что он не умеет плавать.

— Пьянство, — продолжил тупиле. — Публичное распутство. Проникновение в чужой дом без разрешения. Обвинение в прелюбодеянии с жен…

О нет. Дело не в Пеке. Совсем не в Пеке.

Память начала возвращаться к ней. Воспоминания о прибытии в шумную кантину были вполне четкими. Она даже вспомнила свой первый стакан с выпивкой. И второй, с анисовым привкусом на языке.

А еще там была женщина.

Черные волосы с цветком.

Уипил, обнажавший плечи.

Они вместе смеялись, и танцевали, и… Все семь преисподен! Теперь она вспомнила. Они пришли в дом этой женщины, и все шло очень хорошо, пока не заявился ее муж. Ксиала смутно помнила, как врезала ему по лицу, — что, кстати, объясняло, откуда взялись ссадины на руке, — но сделала она это лишь потому, что он орал и не пускал ее к двери. Все остальное было в тумане. Должно быть, он приказал ее арестовать, и вот теперь она в темнице. И ей грозит смертная казнь.

Ей, пожалуй, стоило бы бояться тупиле и законов и неправедного суда, но страха не было. Она знала, как это делается в Кьюколе. Какой-то господин проявил к ней интерес, так что ее вытащат из темницы. Но зачем? Богатеи обычно не проявляют интереса к таким, как она, если им, конечно, что-нибудь не нужно.

Мужчины наконец договорились, тупиле приказал открыть дверь, и Ксиалу вывели наружу.

Она попыталась заговорить, но ее непрошеный спаситель, господин Балам, обратил взор на нее. Пристальный взгляд, глаза его расширились, и Ксиала дерзко вскинула подбородок. Его же взгляд упал на ее ноги.

— Где ее вторая сандалия? — спросил он.

Стражница, шаркая ногами и что-то невнятно пытаясь объяснить, поднесла ее обувь, и Ксиала с трудом сдержалась, чтоб не позлорадствовать.

Довольно скоро ее вывели со двора с тюремными камерами, и девушка вздохнула с облегчением. Она была свободна.

В голову закралась идея немедленно сбежать, но для этого надо было знать, где ты находишься, а район был совершенно незнакомым, хотя и абсолютно типичным для сельской местности. Аромат жарящихся яиц и маисовых лепешек витал в воздухе, и Ксиале показалось, что она все еще чувствует запах цитрусовых, выставленных на продажу, хотя ни одного из продавцов не было видно. В животе заурчало, тем более что она не могла припомнить, когда ела в последний раз, а потому была дико голодна. Впрочем, пока о голоде стоило забыть. Для того чтобы поесть, нужно сказать господину Баламу, чтобы он дал денег, а делать этого совсем не следовало. По крайней мере до того, как она узнает, что же он хочет.

— Кто?.. — начала было она.

— Ты заставила меня приехать в Кухаран, — прервал ее Балам. У него был приятный мелодичный голос, да и говорил он так легко, словно поддразнивал друга. — А я не люблю Кухаран.

— Кто вы? И что, будь оно проклято, такое Кухаран?

Он обвел рукою окрестности:

— Это Кухаран. Сейчас мы находимся недалеко от города, в маленькой фермерской общине. Ты не помнишь, как попала сюда? — Взгляд, которым ее одарили, точно зная, что ответ будет «нет», заставил ее покраснеть. — Тебе еще повезло, — продолжил он. — Не знаю, смог бы я подкупить городского чиновника так же легко, как деревенского. — Его губы изогнулись в улыбке. — Должно быть, она была очень красива.

Ксиала покраснела еще сильнее.

— Очень! — с вызовом выпалила она.

— Все, что мы делаем, мы делаем ради красивых женщин, — понимающе вздохнул он.

Ксиала прикусила язык. Она ни на секунду не поверила, что стоявший напротив нее мужчина мог совершить глупость ради красивой женщины. Или мужчины, если уж на то пошло. Для того чтобы поддаться такой мелочи, как зов плоти, господин Балам выглядел слишком сдержанным.

— Возможно, ты не знала, что здесь запрещен этот вид любви? — мягко поинтересовался он.

Ксиала сплюнула:

— В городе такого размера не должно быть столько чопорных придурков.

— Ах, но мы не в городе, — тяжело вздохнул он. — Но даже в городе надлежит… — Он не договорил, но Ксиала и так прекрасно знала, о чем он сейчас спросит. — Там, откуда ты родом, все по-другому? — невинно поинтересовался он. — Там, среди тиков?

— Где ваши люди? — Она попыталась сменить тему разговора. Это не его дело, откуда она пришла и кого любила.

Он склонил голову набок:

— Люди?

— Слуги. Паланкин. Я думала, что у таких господ, как вы, нет ног.

Он рассмеялся:

— Я предпочитаю ходить пешком, и Кухаран прекрасно подходит для утренней прогулки.

Это была ложь. Он пришел один, потому что не хотел, чтобы кто-нибудь знал, что он был здесь. Но почему? До сих пор было не ясно, почему он пришел за ней и вообще, как ее нашел?

— Вы до сих пор не сказали мне, кто вы.

— Меня зовут Балам. Господин Балам из Дома Семи. Торговый правитель Кьюколы, Покровитель моря Полумесяца, Белый Ягуар по Праву Рождения.

У всей знати были такие имена, и это значило для нее так же мало, как и все, что она слышала ранее.

— Это должно меня волновать?

— Ну, я надеялся, что это произведет на тебя впечатление, — сухо откликнулся он. — Это сэкономило бы нам немного времени. — Он вновь улыбнулся, а может, никогда и не прекращал. — В конце концов, я знаю, кто ты. — Он замолчал, чтобы встретиться с ней взглядом, дабы она поняла весь смысл его слов. — Точнее, что ты.

Разумеется, он знал. Раз уж проделал весь этот путь в ненавистное ему место — и все для того, чтобы вытащить ее из темницы. Определенно он должен был знать, кто она такая.

— И что вы хотите, повелитель… Кошек, так, кажется? — поинтересовалась она. — Богатеи не разговаривают со мной до тех пор, пока им что-нибудь не нужно от меня. И, уж разумеется, они не подкупают тупиле.

— Для начала, мне хватило бы уважения, — мягко сообщил он. — Но, похоже, это маловероятно.

— Разумеется. — Она решила сразу внести ясность. — Чтоб вы знали, я не торгую своими костями.

— Костями? — поразился Балам.

Она попыталась понять, не притворяется ли он удивленным. Балам сказал, что он знает, кто она, а значит, он знал, что она из тиков. Некоторые коллекционировали кости тиков как амулеты на удачу. Говорят, косточка из пальца подарит хорошую погоду или благоприятный ветер. А еще говорят: поймаете тика и вырежьте ему гортань — и это гарантирует вам хороший улов на глубоководье. Она коснулась отсутствующего сустава на мизинце левой руки — сама виновата в том, что потеряла его. Она слишком много выпила тогда и доверилась не тому мужчине — хорошенькому, с глазами цвета земли после весеннего дождя и руками, которые скользнули ей между ног и… ладно, уже не важно. После этого у нее на поясе появился кинжал, и этого было достаточно, чтоб отпугнуть всех искателей приключений. Кинжал, который она потеряла прошлой ночью: либо случайно оставила его где-то, либо его конфисковали в темнице. Что ж, возможно, это к лучшему. Она не любила кинжалы. Он был скорее для видимости, потому что если бы ей опять угрожала опасность потерять какую-то часть тела, то для того, чтоб выпутаться из проблем, она бы Спела. Если, конечно, была бы достаточно трезва для того, чтоб справиться с голосом. Люди могут быть обескуражены видом кинжала, но от мысли, что ты пытаешься зачаровать их Песнью, они становятся просто кровожадными.

— А, речь о глазах? — с вызовом спросила она. — Я видела, вы их разглядывали.

У некоторых тиков глаза были голубыми, как ярчайшие воды, у некоторых — серыми, как самые страшные шторма, но у некоторых, очень редко, глаза были как у нее: похожими на калейдоскоп драгоценных цветов, меняющихся, как солнечные брызги на мелководье. Человек в одном из портов, который она уже и не помнила, как-то сказал ей, что знать Товы коллекционирует глаза тиков — такие же, как у нее, — чтоб носить на пальцах, как украшения. Она без сожаления спела тому ублюдку Песнь, дабы погрузить его в сон.

В том, что вы не проснетесь вовремя, чтоб успеть утром на пристань, нет ничего страшного. Конечно, вы потеряете работу и утратите жалованье. Но это совсем небольшой ущерб. Хотя и заслуженный.

— Мне не нужны ни кости, ни глаза, — провогласил Балам с театральной дрожью в голосе. — У меня есть работа для вас, капитан. И, я слышал, вы в ней нуждаетесь.

— Господин Пек. То есть вот как вы нашли меня?

Он кивнул.

Разумеется, все правители общаются между собой. А это означало, что ее перспективы подзаработать уменьшались с каждым мгновением. Ведь она была не просто опасным тиком. Она была еще и тиком со сложным характером.

— Что за груз?

— Люди.

— Рабы? — Она покачала головой. Пусть она и была в отчаянии, но не настолько. — Я не перевожу людей.

— Не рабы. — Он скорчил гримасу, словно сама мысль об этом была ему противна, но она в это не поверила. Правители Кьюколы не чурались работорговли.

— Тогда кто?

Он погрозил ей пальцем:

— Спрашивать надо о том, куда.

Он, конечно, уклонился от ответа, но на этот раз она пропустила это мимо ушей:

— И куда же?

— В Тову.

Она никогда там не была, хотя и знала о ней. Да любой знал! Ее называли Жемчужиной Континента, Святым Городом и Городом тех, кто Создан Небесами. Это был город на утесе, расположенный высоко в горах, легендарное место рождения кланов, Созданных Небесами, дом Жреца Солнца и Наблюдателей, чьей обязанностью было хранить календарь и бороться против хаоса. Това была религиозным сердцем континента Меридиан, как Кьюкола была его торговой столицей, а Хукайя — военным центром.

Она представила карту Меридиана — земель, чье население сосредоточилось вдоль серповидного изгиба береговой линии, с Кьюколой в нижней точке изгиба полумесяца, с устьем реки Товаше, воротами в Тову, в верхней левой части этого серпа, и Хукайей — в самой верхней части полумесяца на параллели с севера на юг от Кьюколы. На континенте, конечно, были и другие города и поселения, но ни одно из них не было столь велико и могущественно, как три великих города, что окаймляли Полумесяц.

— Это долгий путь, — протянула она. — В конце года этот маршрут опасен. Море Полумесяца славится осенними штормами, которые называются Уничтожителями кораблей. Волны в три раза выше человеческого роста. Ветры, что воют в небесах. И дожди. Проливные дожди.

В Тову можно попасть по суше, но кратчайший путь был по Морю Полумесяца, а затем — вверх по реке на барже или пешком. Большинство кораблей уже стояли в доках на межсезонье или совершали короткие путешествия у самого побережья. Да даже ее злосчастная поездка с господином Пеком должна была стать последней в этом году.

— Ты должна прибыть туда через двадцать дней.

— Двадцать дней?! Нет, в это время года это невозможно. С учетом плохой погоды и плохих примет, можно доплыть за тридцать, но и то, если вы сможете найти капитана достаточно глупого для того, чтоб взять вас на борт.

— Но по сути — это возможно?

— Я же сказала — нет.

— Но если море будет спокойным, а погода будет вам благоволить, а мой глупый капитан будет достаточно храбр для того, чтобы выйти в открытое море, а не жаться к берегам?

Кости и красивые глаза — это, конечно, одно. Но ее сила заключалась совсем в другом, и теперь она понимала, почему правитель обратился именно к ней.

— Моя Песнь так не работает. Я не могу ничего сделать с погодой.

— Но ты можешь успокоить море, и, говорят, такие, как ты, не боятся открытой воды.

— Такие, как я?! — надменно поинтересовалась она, но господин Балам не обратил внимания на ее тон.

— Тики, разумеется.

Она подняла глаза к звездам. Какой смысл вновь и вновь повторять тому, кто не желает слушать?

— Ты должна прибыть туда за двадцать дней, — настойчиво повторил он. — Иначе наша сделка не состоится.

Они миновали городскую стену и теперь шли по Кьюколе. Эта часть города была Ксиале знакома. Они шли по широкой длинной улице, которая, как уже выяснила Ксиала, вела между жилищами Дома Семи, упираясь затем в доки и заканчиваясь рядом с морем.

— И что за сделку вы предлагаете?

— Корабль с забитым товаром трюмом и полным экипажем, — промолвил он, — при условии, что ты продолжаешь работать на меня. Я отдам тебе десять процентов от прибыли, которую получишь от морской торговли, и это сверх постоянного оклада и комнаты в одном из моих домов, где ты будешь жить, прибывая в Кьюколу. Однако, если ты покинешь меня до истечения срока нашего договора, корабль останется у меня. Плюс я заберу все, что ты заработала.

— И что за срок предполагается?

— Двенадцать лет.

Двенадцать лет.

Двенадцать лет — это очень большой срок для любого, кто живет на крючке у хозяина. С другой стороны, если обещанный корабль и груз действительно хороши, за это время можно скопить неплохие деньги и сойти на берег в тридцать девять лет, будучи весьма состоятельной. Плюс ей не придется вырывать клыками работу, пресмыкаться перед другими людьми или доказывать команде, что сама она стоит больше, чем глазные яблоки и мизинцы по отдельности.

— Откуда мне знать, что вы не такой же ублюдок, как Пек?

Он ухмыльнулся:

— О, я ублюдок. Но честный. Ты не пожалеешь, что согласилась на мое предложение.

— То есть я работаю на вас и по истечении двенадцати лет получаю целое состояние.

— То, что ты заработаешь, — согласился он.

— А если я уйду раньше?

— Просто ничего не получишь.

Она закусила пострескавшуюся нижнюю губу.

— А меня могут выгнать?

— Только за нарушение норм морали.

Она разразилась лающим смехом. Слабая, но при этом неподдельная улыбка тронула уголок его рта.

— Двадцать процентов, — вызывающе бросила она.

Он остановился, заставив ее замереть рядом. Улица была достаточно оживленной, так что пешеходам приходилось огибать их, как вода огибает остров, но никто не осмелился потребовать объяснения от господина из Дома Семи. Если ему вздумалось остановиться на улице и вести разговоры с обряженной в штаны женщиной, от которой слабо пахло спиртным и мочой, — это его право.

— Я думаю, капитан, — деловым тоном сообщил он, — сейчас вы были бы счастливы любой работе, что позволила бы вам уехать из Кьюколы. Чем дольше вы будете за ее пределами, тем скорее некоторые тупиле забудут о ваших тяжких преступлениях. Не думаю, что после того, что вы сделали с Пеком, вам будет легко наняться на другой корабль. Тем более что он был просто в ярости. Уже одно это способно привести вас в тюрьму — а ведь есть еще и куча других грешков.

— Пятнадцать.

— Двенадцать. Но если вы продолжите со мной спорить, будет восемь.

Он подождал ее ответа и, не услышав его, продолжил:

— Тогда мы договорились.

— Еще одно.

Его губы сжались в тонкую нить, и она поспешно выпалила:

— Ванна. Я воняю.

Он расслабился:

— Рядом с доками есть баня. Если поспешите, сможете туда попасть.

Неплохая идея, но можно было получить еще кое-что.

— И чистая одежда.

— Капитан, я похож на прачку?

Она окинула взглядом торговые палатки вокруг. Большинство одежды шьется на заказ, и обычно требуется неделя, чтоб ее доставили.

— Тогда я постираю свою одежду в бане, — сдалась она. Пусть высохнуть она и не успеет, но жизнь на корабле приучила ее к постоянно промокшей одежде.

— Ну а теперь расскажите, кого я должна отвезти в Тову?

— Мужчину из Обреги, — безмятежно сообщил он. — Слепого. Со шрамами. Какие-то религиозные раны, как я понимаю. Безвредного. — Последнее было произнесено настолько быстро, словно он пытался что-то скрыть от нее.

— Обычно, — осторожно начала Ксиала, — когда о ком-то говорят, что он безвредный, выясняется, что он злодей.

Балам резко повернулся к ней, и от внезапно появившегося напряжения, горевшего в его темных глазах, у девушки перехватило дыхание — да так, что она инстинктивно потянулась за своей Песнью, подобно тому как любая другая женщина потянулась бы за оружием. У нее больше не было кинжала на поясе, но даже если бы он был — Песнь бы сорвалась с ее уст первой.

Балам прищурился, меря ее изучающим взглядом. Как будто знал, что она вооружена. Как будто он одобрял это. Но уже через мгновение он отвернулся от нее и продолжил спускаться к докам.

— Будем надеяться, что ты ошибаешься, капитан, — бросил он через плечо. — Это будет лучше для нас обоих.

Примечания

1

Чачалаки — птицы, обитающие в лесах Америки. (Здесь и далее прим. перев.)

2

Цереус — разновидность кактуса.

3

Уипил — традиционная женская одежда Южной и Центральной Америки.