Воин пяти Поднебесных. Пророчество

Уэсли Чу, 2022

Предреченный герой, воин пяти Поднебесных, спаситель народов Чжун… Цзянь с рождения купался в роскоши и великолепии, был окружен мастерами боевых искусств, однако в свои пятнадцать так и не участвовал ни в одном настоящем сражении. Все меняется, когда ко дворцу прибывает Тайши – строгая наставница, призванная проверить готовность юноши возглавить армию Просвещенных (он не сможет отбиться даже от компании старух-вязальщиц!). Внезапно оказывается, что пророчество истолковали неверно, и Цзянь должен найти способ стать тем, кем, по его мнению, он больше не может быть, – героем, в конце концов. Для кого эта книга Для поклонников эпического азиатского фэнтези. Для тех, кто ценит в книгах хорошо проработанные и разветвленные миры, многочисленные земли и цивилизации. Для читателей книг «Латунный город» Шеннон Чакраборти, «Опиумная война» Ребекки Куанг, «Железная Вдова» Сиран Джей Чжао. На русском языке публикуется впервые.

Original title:

War Arts Saga

by Wesley Chu

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

Copyright © 2022 by Hunter & River, Inc.

Cover illustration: Tran Nguyen

Cover design: Cassie Gonzales

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2023

* * *

Моим сыновьям

Действие 1

Глава 1. Сломанные игрушки

Шеренга искалеченных солдат растянулась по всей тренировочной площадке, не всем даже хватило места на арене. Кого там только не было: мужчины и женщины, высокие и низкорослые, полные и истощенные… да и количество рук и ног у них тоже разнилось. Некоторые щеголяли в полных доспехах, другие же явились лишь в набедренных повязках. Похоже, все они когда-то столкнулись со смертью и теперь жалели, что выжили.

Линь Тайши, опершись на перила балкона, смотрела на площадку. Большинство бойцов — живое мясо — шагали, уставившись в землю и ссутулившись. Они отчаянно старались не привлекать к себе внимания и скрывали свои изъяны, внешние и внутренние. Тайши с одного взгляда могла бы определить, что именно их мучило, однако ей не было до этого никакого дела. Жалеть она разучилась много лет назад. Теперь, когда Тайши разглядывала их ряды, ее беспокоила совсем иная мысль: неужели это отребье способно сражаться?

Дворцовый чиновник с ухоженной, смазанной маслом бородой приблизился к ней. Просторное алое одеяние, отделанное золотым кружевом, доходило до колен. Высокая черная шапка в форме гриба выдавала в нем важную особу.

— Пора, госпожа посланница. Позвольте проводить вас. Я прикажу подать угощение — персики из моих собственных поместий. Собраны в минувшем сезоне и доставлены сюда для вашего удовольствия.

Тайши с трудом припомнила, как его зовут.

— Благодарю вас, дворцовый управитель Фаару.

Дворцовый управитель повел ее через балкон к небольшому возвышению, неумолчно болтая о своих дурацких персиках.

— Их сок подобен небесному нектару. Мои сады славятся во всех Просвещенных государствах.

Чем больше Фаару расхваливал свои фрукты, тем сильнее у Тайши портилось настроение. Если этот человек обучал мальчишку так же хорошо, как впаривал персики, мир мог не беспокоиться. К счастью, идти было недалеко. Она уселась на усыпанное подушками ложе, которое предназначалось для высокопоставленных чиновников и гостей двора. У Тайши не было никакого ранга, и она не принадлежала ни к какому двору. Ее отправил сюда в качестве посла один из бывших учеников, который, так уж вышло, заодно владел землей, на которой она жила. Саан, князь Шуланьский, желал, чтобы она своими глазами увидела, как продвигается обучение Предреченного героя Тяньди. Тайши хотела было отказаться от этого поручения, но предложение князя было невероятно выгодным: он сказал, что пожизненно освободит ее от налогов и к тому же не посадит в тюрьму за отказ. Тайши не любила платить налоги, да и за решетку ей тоже не хотелось.

Как только она уселась, остальные заняли места на помостах внизу. Для рядовой тренировки было как-то чересчур людно. Тайши задумалась: сколько же из всех этих зрителей пришли сюда за деньги? Как и обещал Фаару, появился слуга с блюдом персиков, уложенных пирамидой, и поставил его на столик перед гостьей. Тайши очень хотелось схватить персик с самого низа, а еще лучше — велеть их убрать, но старость и раздражительность не оправдание для дурных манер. Она взяла персик с верху горки и рассеянно принялась его грызть, пока стражники очищали арену. Оторвавшись на мгновение, Тайши уставилась на собственные пальцы, залитые золотистым соком. «Клянусь гнилым чревом Королевы, он не солгал. Персики и правда отличные».

Дворцовый управитель возник рядом, словно из ниоткуда, и внимательно взглянул на Тайши. При своей тучности двигался он очень ловко. Тайши подавилась и едва поборола желание выплюнуть персик. Впрочем, что толку растрачивать отличные фрукты? Пришлось отдать Фаару должное и сдержанно кивнуть. Управитель просиял.

Тренировка должна была вот-вот начаться. Где-то наверху зарокотали барабаны; ленивые и вялые хлопки зрителей дали понять, что особого интереса к происходящему они не питают. Тайши, не скрывая досады, взглянула на водяные часы на столике. Почти полдень. Сколько времени потрачено даром.

Игрушечные солдатики вышли на арену и неуверенно затоптались на месте. Десять человек в разных доспехах, с разным оружием — судя по всему, среди них не нашлось бы и двоих, принадлежавших к одному роду войск. Тайши стало жалко эту убогую кучку добровольцев — верных княжеских солдат, которые не погибли в бою, но вернулись изувеченными. Теперь им приходилось зарабатывать на кусок хлеба единственным возможным способом — изображать мишени для мальчишки, играющего в войну. Среди воинов был копейщик, отрешенно смотревший в пустоту. Вооруженная мечом женщина, которую непрерывно била крупная дрожь. За спиной у нее жался юнец, у которого недоставало одной руки ниже локтя… Впрочем, не стоит недооценивать калеку. Тайши шевельнула собственной изувеченной рукой, безжизненно висевшей вдоль тела.

Похожий на смотрителя мужчина поднялся и хлопнул в ладоши.

— Вам оказана честь содействовать в обучении несравненного воина пяти Поднебесных, ужаса орд Катуа, спасителя народов Чжун. Сражайтесь храбро, но помните свое место. Если вы причините Предреченному герою вред, наказание — смерть. Если вы раните его до крови, наказание — смерть. Если вы откажетесь драться, наказание — смерть.

Он перечислил еще десять-пятнадцать правил в том же духе. Тайши подумала, что сражаться при таких условиях просто невозможно.

Приунывшие солдаты явно были озадачены не меньше, чем Тайши. Женщина в неполном доспехе конника подняла копье и спросила:

— А если он нас убьет?

— Тогда умрите достойно. Но если хотите получить плату, постарайтесь выжить.

— Погодите, — вмешался кто-то еще. — Он будет на нас нападать, а мы не имеем права дать сдачи?

Видимо, этот человек впервые вышел на арену.

Смотритель с досадой ответил:

— Конечно, вам позволено отбиваться. Просто делайте это как можно осторожнее.

Фаару наклонился:

— Вам нравится угощение, посланница?

Приглушенное чавканье Тайши было вполне красноречивым ответом. Она взяла второй персик, а третий сунула в карман. Фаару указал на пирамиду фруктов:

— Если захотите еще, только прикажите.

Дворцовый управитель так и навязывал свои дурацкие персики. И тут Тайши заметила некое украшение на блюде. Между лежавшими в основании пирамиды фруктами вилась длинная связка золотых лянов^[1]. Монеты с пропущенным сквозь квадратные отверстия шнуром напоминали желтую змею. Таких денег хватило бы для подкупа большинства послов. Слишком щедрое подношение… и у Тайши закрались подозрения. Она посмотрела на Фаару, а тот в ответ улыбнулся так, что уголки губ чуть не коснулись его длинных ушей.

Так вот почему Саан послал ее, а не одного из своих придворных фигляров. Тайши, не обращая внимания на монеты, вновь повернулась к арене.

— Начинайте. У меня есть и другие дела.

«Например, погреть ноги в ведре с горячей водой».

Фаару выпрямился и подал знак смотрителю.

— Как вам угодно, госпожа посланница.

Голос смотрителя вновь разнесся над тренировочной ямой:

— Узрите Вэнь Цзяня, Предреченного героя, спасителя народов Чжун, чье появление предсказано пророками Тяньди по тысяче звезд, которому суждено исполнить свое предназначение и возглавить могущественную армию Просвещенных государств против ужасных, злобных, диких орд Катуа, уничтожить Вечного Хана и принести мир и благоденствие детям Чжун. Узрите…

Тайши закатила глаза. Сколько напыщенности. Она беззвучно шевельнула губами, и ветер донес ее шепот до ушей смотрителя: «Давайте к делу».

Голос у того дрогнул. Смотритель огляделся и кашлянул.

— Да начнется бой.

Барабаны и фанфары еще некоторое время погрохотали, и наконец ворота под балконом открылись. На песок, отбрасывая длинные тени, ступили пять внушительных фигур в тяжелых доспехах. У них были затейливые шлемы в форме голов животных — Тайши подумала, что это даже красиво. Двигались воины небрежной поступью театральных злодеев. Казалось, будто они охраняют вход в какой-то диковинный зверинец.

Тайши была заинтригована.

Тем временем жертвы на противоположном краю арены выглядели так, словно вот-вот обмараются от страха.

Вслед за пятью величественными воителями появилась куда более щуплая фигура, но аплодисменты она вызвала нешуточные. Ну наконец-то. Тайши заинтересованно подалась вперед. Она повидала множество легендарных мастеров, но впервые перед ней стояла живая легенда.

Первое впечатление от Предреченного героя было так себе. Герой, перед которым все пресмыкались, оказался обычным тощим подростком в черных штанах чуть ниже колена. Грудь у него была пускай не слишком узкой, но плоской и худой, руки — жилистыми и тонкими, как веточки, кожа — молочно-белой. Волосы торчали из-под черной головной повязки, напоминая воронье гнездо, круглое полудетское лицо сияло свежестью и чистотой.

— Надень рубашку, пока зрители не ослепли, — буркнула Тайши.

Сначала она было удивилась, что герой почти не защищен по сравнению со своими телохранителями. Но быстро решила: разумеется, несколько слоев брони помешают наставнику следить за тем, как работает тело ученика.

Мальчик взмахнул над головой мечом и развел руки — оказалось, что у него было два совершенно одинаковых клинка. Он покрутил мечами вокруг себя и издал довольно убедительный боевой клич — правда, в конце чуть не дал петуха.

Тайши подняла бровь:

— Как интересно.

Парные прямые мечи. Рискованный выбор. Таким оружием очень трудно овладеть. Тайши полагала, что двойные прямые мечи — неподходящее оружие в любом бою, без исключений. Она подалась вперед и отметила, что мальчик совершенно спокоен: взгляд ровен, ноги не напряжены, поза устойчивая, защитная стойка правильная. Пока что все шло неплохо. Мальчик, как призовой конь, выглядел соответственно своему положению. Но, как говорил Тайши много лет назад ее родной отец и учитель, настоящего воина можно узнать по трем первым движениям. Остальное — просто похвальба.

Его жалкие противники двинулись вперед, мальчик стронулся с места, и все пошло примерно так, как и ожидалось. Цзянь и его разодетые телохранители разошлись веером. Игрушечные солдатики нерешительно сражались, а воины в зловещих шлемах в основном живописно позировали на заднем плане. Всю работу, если можно так выразиться, выполнял мальчик.

Тайши неохотно признала, что поначалу ей даже нравилось. Выглядел паренек неплохо. Двигался стремительно, отлично умел держать равновесие и внезапно менять направление. Глаза у нее разгорелись: мальчик без особых усилий переходил от одной техники к другой. А главное — судя по энергичным и изящным атакам, ци у него была сильная. Тайши и не помнила, когда в последний раз видела такого талантливого в военном искусстве юношу.

«Легенда, возможно, не лжет», — подумала она.

Но откровенно говоря, он мог бы уже погибнуть раз пять.

— Здесь его пырнули бы ножом. И здесь. Здесь он бы погиб… и опять. Здесь потерял бы левую руку…

Чем дольше длилась схватка, тем больше изъянов находила Тайши. Дело было не столько в способностях Цзяня или в его умениях, сколько в том, как все это выглядело вместе. Каждое движение по отдельности было отточено и безупречно выполнено. Однако в целом… всё не так. Не так — в самом ходе битвы, в ритмичных движениях мальчика, в неравных обменах ударами, неуклюжих поворотах.

— Он слишком много думает. И никто не дерется с ним всерьез, — пробормотала Тайши.

Мальчишка не удосуживался как следует защищаться, потому что никто здесь не представлял для него ни малейшей угрозы.

По мере того как продолжалась стычка, улыбка, появившаяся было на лице Тайши, постепенно гасла. Наигранное бесстрастие, которое приходилось поддерживать усилием воли, неизбежно сменилось недовольной гримасой, как будто она почуяла скверный запах. Как только Тайши поняла, что происходит, она невольно стала находить изъяны в каждом движении, каждом ударе. Если мальчик совершал ошибку, противник ждал, когда он ее исправит. Это все было не всерьез. Ему позволяли вволю красоваться. Бой, конечно, не продумали заранее, но лучше бы он и в самом деле был чистым спектаклем — тогда, возможно, многочисленные недостатки Цзяня меньше бросались бы в глаза.

Цзянь схватился с последним противником. Мужчина сделал ложный выпад и неторопливо взмахнул над головой длинным мечом. Тайши успела бы вздремнуть за то время, которое понадобилось, чтобы клинок достиг цели. Мальчик ловко его отбил и атаковал. Блок, защита, прыжок в сторону. Сражающиеся двигались неспешно, словно под водой, пока Цзянь наконец не ткнул противника в бедро.

Все добровольцы, побежденные, корчились на песке. Бедный однорукий калека чуть не лишился второй руки — теперь на его предплечье красовалась глубокая длинная рана, которую необходимо было зашить. Остальные горе-вояки кое-как поднялись и потащились в тенек.

Зрители вскочили на ноги, когда пал последний боец, и захлопали в ладоши, как будто воин пяти Поднебесных в одиночку и без доспехов голыми руками сразил орды катуанцев. Тайши осталась сидеть. Персики впечатлили ее гораздо больше, чем недавнее зрелище.

Смотритель ударил в гонг.

— Перерыв пятнадцать минут, — провозгласил он, и снова послышались вялые аплодисменты. — Подайте закуски!

На арену рысцой выбежали прислужники, неся столики, стулья, еду и напитки.

Тайши нахмурилась:

— Пятнадцатиминутный перерыв? Закуски?

— Юному герою нужно восстановить силы между боями, госпожа посланница, — объяснил Фаару. — А у наставников так появляется возможность поделиться с ним своей мудростью.

Взгляд Тайши упал на компанию из восьми пышно одетых особ, которые поспешно спустились по лестнице на площадку, сгрудились вокруг мальчика и наперебой зашептали ему в уши, толкая друг друга. У всех через плечо были повязаны цветные ленты. «Какой-то маскарад с участием уродливых самовлюбленных стариков», — подумала Тайши. Она подтолкнула Фаару локтем и спросила:

— Что это за павлины?

— Это наставники юного героя! — воскликнул Фаару, выпятив грудь. — Как изволите видеть, мы пригласили к нему лучших мастеров из всех Просвещенных государств. Тот, кто сейчас говорит, — мастер Сун. Рядом с ним — мастер Хили, затем мастер Бай, мастер Нинчжу, мастер Луда…

Тайши перестала слушать. Ну конечно. Понятно, зачем нужны цветные ленты. Школы боевых искусств нашли себе новое развлечение. Эти украшения внушали ученикам, будто наставники чего-то достигли (и позволяли хвастать неким материальным знаком отличия). Высокие титулы, звания, дурацкие пояса, причудливые имена были не более чем уловками для тех, кто находился за пределами лунного двора — тайного сообщества истинных мастеров войны, обитавших за гранью закона и порядка.

Тайши напомнила себе, что наставники, которым поручили обучать Предреченного героя, были избраны по политическим соображениям — их служба не имела никакого отношения к подлинным умениям. Она поморщилась: «Даже великое пророчество омрачено всеобщей подкупностью».

И все-таки — восемь наставников, один подопечный. Как проходит процесс обучения? Ученик, у которого несколько мастеров, становится нерешительным. Чей голос в его голове прозвучит в пылу битвы громче всего? Тайши протянула руку и мановением кисти привлекла речи наставников к себе.

«В следующий раз против щита используйте удар сверху».

«Прыгайте и бейте, когда противник ослабит бдительность».

«Сначала ложный выпад. Вот зачем вам два меча».

«Двойной колющий удар. Непрерывно атакуйте».

Тайши получила ответ на свой вопрос. На мальчика потоком лились советы, зачастую противоположные. Бедняга. Он, наверное, совсем запутался.

Один из разряженных павлинов поймал взгляд Тайши и отделился от группы. Он подошел к возвышению и приветствовал посланницу низким поклоном и широкой улыбкой, обнажив два ряда желтых зубов.

— Какая честь вновь увидеть вас, мастер Линь. Воистину, вы один из величайших воинов нашей эпохи. Некогда я лицезрел ваши подвиги на турнире Шуланьской луны. На это стоило посмотреть! В тот день вам не нашлось равных. Полагаю, так было бы и сейчас… — он искоса взглянул на руку Тайши, неподвижно висевшую вдоль тела, — …если бы не злополучное увечье.

«Я и одной рукой могу избить тебя до беспамятства, напыщенная ты грибковая бородавка».

Тайши устремила на собеседника испепеляющий взгляд:

— Прошу прощения, но кто вы такой? Я не только не владею рукой, но, кажется, и перестаю помнить лица.

— Я Синсин, мастер Лэ Синсин. Как вы, вероятно, можете судить по движениям нашего героя, он опирается на нашу фамильную технику. Если я…

— Достаточно. — Тайши вскинула руку прежде, чем Синсин успел сказать еще хоть слово.

Она повернулась к Фаару:

— Объявляйте следующую схватку.

— Но перерыв…

— Немедленно!

Дворцовый управитель побледнел и поклонился. Он подал знак смотрителю, который тоже уселся за столик, чтобы перекусить. Тот быстро напялил грушевидную шапку и отдал приказ очистить арену. Зрители с ворчанием вернулись на места.

— Дядя Фаару, что случилось? Почему нам не дали отдохнуть? Кто эта женщина? — раздался снизу тонкий голос.

Цзянь пристально смотрел на Тайши. Он едва успел присесть. Ему обтирали лицо мокрой тканью.

— Дядя? — повторила Тайши, презрительно поджав губы.

Фаару примирительно замахал обеими руками, так что гигантские рукава заколыхались.

— Вам ни о чем не стоит беспокоиться, спаситель народов Чжун.

— Но мы еще не готовы к следующей схватке. Мы не допили свои прохладительные напитки. Моим воинам нужно отдохнуть.

Хорошо, что мальчик думал о своих соратниках. Плохо, что он полагал, будто пятеро шутов, сражавшиеся рядом с ним, и впрямь нуждались в отдыхе после трех минут позирования. Его люди явно колебались. Трое встали и потянулись за шлемами, двое продолжали сидеть и прихлебывать из кубков.

Новые добровольцы, которых только что ввели на арену, тоже растерялись. Эти несчастные недобитки выглядели еще более жалко, чем предыдущие. У одного старика и двух женщин были одинаковые короткие мечи и щиты — вероятно, они принадлежали к одному роду войск. За ними стоял болезненно худой мужчина с огромным топором и в доспехах из деревянных пластин, а рядом второй — в одной лишь чудом державшейся набедренной повязке и с крюком через плечо. Последние четверо больше напоминали крестьян, вооруженных сельскохозяйственными орудиями.

Противники выстроились друг напротив друга. Тайши ухватилась за перила и стиснула пальцы так, что костяшки побелели. Эта пустая трата времени страшно ее бесила. Ей хотелось встать и уйти. Она уже начала подниматься, когда вдруг ощутила желание пошалить. Тайши любила ставить дураков на место.

Когда смотритель начал многословное представление, Тайши шепнула седобородому предводителю добровольцев:

— Не упускайте возможности. Нападайте, пока они еще не готовы. Бейте первыми.

Он поколебался.

— Но мы должны…

— Давай, солдат. Цель прямо перед вами. Пользуйтесь случаем. Вклиньтесь справа.

Слова Тайши взяли его за живое. Солдаты, как бы они ни были побиты, не теряют вкуса к победе. Тайши оставалось лишь пробудить это желание. Глаза старика блеснули; упрямо стиснув зубы, он поднял щит. Хоть кто-то на тренировочной площадке наконец решил драться всерьез.

Седобородый, привыкший повиноваться приказам, сделал, как ему велели, и, к сильнейшему замешательству своего отряда, атаковал первым. Он проскочил между двумя тяжеловооруженными телохранителями Цзяня, которых застало врасплох внезапное энергичное нападение старого солдата. Они просто стояли и переглядывались с видом: «А я думал, что ты его остановишь». Впрочем, смятение длилось недолго: женщина, вооруженная щитом и мечом, тоже подталкиваемая шепотом Тайши, тараном врезалась в противника. Зрители привстали. Впервые на площадке кипела настоящая битва.

Когда старый солдат бросился к мальчику, подняв щит и выставив перед собой меч, Цзянь стал похож на испуганного кролика. Предреченный герой неуклюже уклонился от атаки и нанес размашистый удар мечом; клинок отскочил от края вовремя подставленного щита. Седобородый не давал Цзяню передышки: он давил, выискивая многочисленные бреши в обороне. Не будь он слишком стар, а Цзянь молод и подвижен, бой мог закончиться сию же минуту.

Фаару зашипел смотрителю:

— Что все это значит? Остановите схватку. Остановите схватку!

— Нет! — рявкнула Тайши. — Только попробуй ударить в гонг — и я прошибу его твоей головой!

Смотритель замер, занеся колотушку, и попятился.

Меж тем Тайши с радостной улыбкой раздавала поощрения и приказы.

— Вы скот на бойне или солдаты Просвещенных государств? Давите числом! Смотрите, они оставили центр. Баранья Голова выдохся. Вы, крестьяне — Мотыга и Лопата, — заходите с двух сторон. Крюк, заходи сзади и нападай на Быка со спины. Меч и Топор, окружайте Льва. Вы, двое с копьями, назад. Не туда, дурачье!

Бык и Лев были скоро повержены; остальные телохранители спешили на помощь мальчику. К тому времени, как им удалось сразить седобородого, Баран получил копьем в спину, Петуха двинули по голове. На площадке оставались только юный герой и Медведь, и противники превосходили их числом.

Фаару затопал к смотрителю, оттолкнул его и выхватил колотушку. Он уже собирался возвестить конец схватки, когда Тайши вскинула руку и порывом ветра сорвала гонг, так что он с громом покатился по лестнице.

— Пусть закончат. Я хочу видеть победителя.

— Но…

Тайши пристально взглянула на Фаару. Он замолчал, но сначала что-то шепнул смотрителю. Тайши услышала:

— Выпускай подмогу. Скорее.

На арену выбежали еще четверо телохранителей — они на бегу надевали доспехи. Пятый впрыгнул следом, зашнуровывая сандалию. Добровольцы и не заметили бы подкрепления, если бы Тайши их не предупредила. Они живо выстроились лицом к нападавшим, но их зажали с двух сторон, и преимущество оказалось на стороне зверообразных шлемов — семеро против шести.

Цзянь явно оробел и растерялся. Очевидно, ему впервые довелось столкнуться на арене с таким чувством, как сомнение. Он не сразу пришел в себя — а потом напал на одного из крестьян и вогнал меч ему в живот. Затем Цзянь махнул рукой, поощряя остальных. Тайши это понравилось. Зрители на трибунах принялись хором подбадривать юного героя; они захлопали в ладоши, когда он пырнул одного из копейщиков, который из-за больной ноги не успел быстро отступить.

Тайши стиснула зубы, когда звериные шлемы приблизились к ее бойцам. Те оказались в меньшинстве и явно уступали в силе. Она быстро окинула взглядом арену. Противник превосходил числом, пространства для маневра не осталось. Наверное, нужно было уступить. Несомненно, ее разношерстный отряд проиграет, зато она доказала свою правоту. Незачем доводить схватку до конца. Победить или проиграть на тренировке — это лишь вопрос гордости.

Тайши опустилась на подушки и взяла еще один персик. Она уже собиралась вонзить в него зубы, но поколебалась. Гордость не позволила бы мастеру Линь проиграть даже на тренировке. Она швырнула персик на арену, и он отскочил от шлема Змея. А потом Тайши спорхнула с балкона и поймала легкий воздушный поток, который перенес ее через всю арену. Течения здесь были неспешными — ей три раза пришлось прыгнуть, прежде чем пальцами ног она коснулась шлема Слона, оттолкнулась от плеча Лисицы и приземлилась на песок между своими солдатами и этим убогим зверинцем.

Змей стоял разинув рот. Топор у него в руках дрожал.

Тайши криво усмехнулась:

— Попробуй меня ударить. Разрешаю.

Змей принял вызов и сделал неплохой выпад — кончик лезвия чуть не рассек ей одежду, когда он проскочил мимо. Тремя быстрыми ударами пальцев Тайши заставила противника отлететь в сторону. Следующим был Лисица, за ним вплотную следовал Волк (а может быть, неудавшаяся Обезьяна). Лисицу удалось ослепить порывом воздуха, а потом Тайши опрокинула его на песок так, что тот лишился сознания. Волк-Обезьяна изо всех сил взмахнул тяжелой палицей — это был смертоносный удар. Но Тайши отклонила палицу в полете кончиками пальцев. Волк ответил чередой резких ударов, а она пританцовывала вокруг, словно лист, гонимый ветром, и наконец слегка ударила его ногой в шею. Этот удар мог бы сломать ему гортань, если бы она захотела.

Фаару сбежал по лестнице на арену, размахивая руками. Его роскошное одеяние так и развевалось.

— Вы слишком далеко зашли! Немедленно прекратите!

Тайши послала шепот своему отряду:

— Вперед! Бейтесь за победу!

Это были настоящие солдаты, которые сражались на настоящей войне, всем пожертвовали и выжили — ради того, чтобы в конце концов стать тренировочными мишенями. Они повиновались. Им было нечего терять, а загнанный в угол враг всегда опасен. Они бросились в бой, окружая и колотя оставшихся телохранителей.

Тайши стояла в центре схватки, вмешиваясь лишь для того, чтобы шепотом подать совет. Спустя несколько мгновений все было кончено. Предреченный герой сдался крестьянину и голому бойцу. Набедренная повязка не пережила драки.

На площадке воцарилось молчание, не считая тяжелого дыхания бойцов, поднимавшихся с земли. Потрясенный Цзянь стоял посреди арены. Его многочисленные наставники тоже были ошеломлены.

Самолюбие — хрупкая вещь. Тайши хорошо это знала.

Тайши помогла подняться мужчине с топором, хлопнула его по заду в знак поощрения и вытерла запачканные руки о его плечи, прежде чем вернуться на балкон. Два изящных шага — и Тайши уже сидела на прежнем месте, протягивая руку за персиком.

Она повернулась к Фаару:

— В мою комнату, сейчас же.

Дворцовый управитель был, казалось, в равной степени растерян и напуган.

— Но у вас нет комнаты…

Он замолчал, а потом опустился на колени и низко склонил голову.

Теперь была.

Глава 2. Предреченный герой

У Вэнь Цзяня, Предреченного героя, воина пяти Поднебесных, спасителя народов Чжун, ужаса орд Катуа день выдался тяжелым. Юноша впервые в жизни проиграл бой, в приступе гнева сломал любимый тренировочный меч о стену, загнал в руку две занозы и вдобавок пропустил ужин, потому что его вызвал к себе дядя Фаару.

Цзянь вышел из башни, которую называл своим домом, похлопал, как и всегда, по каменной табличке с надписью «Башня неувядающего мужества» и пересек безлюдный Небесный двор. Не обращая внимания на мелькание длинных теней и тихие шаги за спиной, он устремился в центр, к Сердцу престола Тяньди.

Король, сверкая золотом, уже клонился к закату, а Королева, следуя за супругом по небу, приближалась к зениту. Их дети-близнецы, Принц и Принцесса, только начали восхождение, показавшись на южном краю неба. Вечер в это время года был особенно светлым — все три луны сияли ярко, окрашивая землю синим, зеленым и фиолетовым.

Мысли у Цзяня бешено неслись, в основном по кругу, пока он спешил к дяде Фаару. Юноша вспоминал унизительные утренние события, и ему было о чем тревожиться. Что случилось? Почему он проиграл? Он же все делал верно. Может, наставники отменили вечернее занятие, чтобы обсудить его поражение? Юноша надеялся, что так и есть. Кто-то должен понести кару за это возмутительное вмешательство. Он — Предреченный герой. Никто не вправе с ним так поступать.

Юноша пришел к единственному логичному выводу: эта простолюдинка — женщина, которую Цзянь сначала принял за служанку, забывшую одеться как положено, — несомненно, сплутовала. И с какой стати мастера так заволновались, будто она в самом деле важная персона? Женщина застала его врасплох, когда спрыгнула с балкона и ни с того ни с сего влезла в бой. Он просто не был готов. Это нечестно. Почему ее не остановили?

Цзянь, борясь с досадой, сунул руки поглубже в карманы. Герои не грызут ногти. Герои не плачут. В такие минуты Цзянь радовался, что может остаться наедине со своими мыслями. Ему было бы очень стыдно, если бы наставники или дядя Фаару увидели его в таком состоянии.

Он был величайшим юношей во всех Просвещенных государствах. Ему постоянно все об этом говорили. Цзяню предстояло стать великим воином, привести Чжун к победе над злобными и гнусными ордами Хана и даровать миру покой. Вот для чего он родился на свет и жил здесь, в Небесном дворце. Вот почему лучшие мастера собрались тут и обучали его. Поэтому за целую жизнь он не потерпел ни одного поражения на тренировочной площадке. Потому что все это было истиной. А значит, старуха смошенничала, чтобы выставить его в дурном свете. Другого объяснения не могло быть. Но зачем?

Цзянь почувствовал одновременно облегчение и ярость. От него зависело слишком много судеб. Он не мог проиграть. Сжульничать для того, чтобы опозорить Предреченного героя… Это недопустимо. У Цзяня вырвалось сдавленное рычание. Он нахмурился, сжал кулаки, едва не проделав дыры в карманах, и гневно зашагал по плитке к Сердцу престола Тяньди.

Юноша на мгновение остановился у подножия Тысячи ступеней мудрости — на самом деле их было восемьсот четырнадцать — и бросился бегом по лестнице. Пока он перескакивал через три ступеньки за раз, за спиной у него слышались топот и тяжелое дыхание.

Он достиг верхней площадки, немного запыхавшись, и дважды глубоко вдохнул. Наверх вовсе не обязательно было бежать, но, когда Цзянь волновался, ему всегда хотелось дать волю скорости. Однако стоило привести себя в порядок, прежде чем явиться к дяде.

Юноша вытянул руку.

— Платок!

Никто не появился. Цзянь, не скрывая досады, нетерпеливо тряхнул рукой. Спустя несколько мгновений послышалось сопение. Полотенценосец, седой старик, униженно пробормотал извинения и низко поклонился, прежде чем вытереть лоб Цзяня шелковым платком. Толку от этого в такую жару было немного.

Цзянь протянул другую руку.

— Пить!

Появился виночерпий, неся на подносе охлажденный персиковый сок. Он тоже запыхался и от спешки пролил немного сока на рукав. Цзянь решил не обращать на это внимания. Он повидал столько мальчишек-виночерпиев, что не мог удержать их лица в памяти. Юноша взглянул на слугу еще раз и мысленно поправился: «Девчонка».

— Мне опять нужно принять ванну, — пробормотал он.

— Конечно, спаситель народов Чжун, — отозвался кто-то из-за спины. — Она будет готова к моменту, как вы вернетесь из тронного зала.

Кто-то зашагал вниз по лестнице.

Цзянь направился к парадной двери, ведущей в Сердце престола Тяньди. Двое из его свиты побежали вперед, к массивным створкам, собираясь распахнуть их перед ним. Он узнал в воинах Хораши и Ригу, поприветствовал их коротким кивком, затем остановился и как мог оправил мятое платье. В отличие от остальных членов свиты личные телохранители Цзяня не были легко заменимы.

Почетные стражи: седой ветеран, время службы которого скоро подходило к концу, и молодой человек в расцвете сил, — оба были в парадных доспехах, и на поясе у них висели посеребрённые сабли. Хораши и Рига — прославленные военные искусники — поклялись служить Предреченному герою и защищать его от всех опасностей.

Вместо того чтобы подать знак открыть двери, Цзянь несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь собраться с мыслями и обрести прежнюю уверенность. Пальцы, которыми он цеплялся за лакированные черные резные украшения на дверном косяке, побелели.

— Вы готовы, спаситель? — спросил Хораши — старший, с редкими растрепанными короткими волосами и многочисленными шрамами, свидетельствующими о долгой и славной службе. — Что-то вас тяготит?

С губ Цзяня сорвался вздох.

— Просто я рассержен.

Рига — младший, с гладким лицом и густой гривой черных волос, стянутых в хвост, — держался за другую ручку двери.

— Вы сердитесь, потому что проиграли схватку?

Рига был еще новичком, его приняли на место одного из телохранителей, который погиб во время покушения, предпринятого неким катуанцем около года назад. Хоть воин и был учтив, но Цзянь с досадой подумал, что этот тип редко выказывал должное почтение.

— Я не проиграл. Бой был нечестным.

Телохранитель пожал плечами:

— Битвы не всегда бывают честными. Однажды я захотел пройти без очереди к лучшей девице в борделе. Так на меня набросились сразу семеро.

— Семеро на одного — это нечестно, — согласился Цзянь.

Рига опять пожал плечами и похлопал себя по поясу.

— Конечно, нечестно. У меня же был меч.

Хораши нахмурился.

— Пятеро тяжеловооруженных стражей против битой солдатни, которую набрали на улицах, — это нечестно? — На лбу у него залегли глубокие морщины. — Нечестно по отношению к кому?

Только старшему телохранителю позволялось говорить с Цзянем так прямо. Хораши был рядом, сколько Цзянь себя помнил. С течением лет слуги и телохранители сменялись — неизменным оставался лишь Хораши. На службу во дворец он поступил еще молодым. Его точно не упрекнуть в отсутствии опыта.

— Да кому нужны честные схватки? — заметил Рига. — Кто дерется честно, тот глуп или мертв.

— На войне — возможно, — возразил Хораши. — Но на арене нужно помнить о чести и правилах.

— Хватит, — рассеянно перебил Цзянь. Эти двое никогда не соглашались друг с другом и вечно устраивали громкие перепалки. У юноши голова болела от их споров.

Хораши и Рига немедленно повиновались. Цзянь скрестил руки на груди и заявил:

— Старуха сжульничала. Это не проигрыш. Я по-прежнему считаюсь непобедимым. Я изложу свои доводы наставникам и заставлю их пересмотреть сегодняшний результат.

— Это всего лишь тренировка… — начал Хораши, замолчал и вздохнул. — Как скажете, спаситель.

— Я готов. Открывайте дверь, — велел Цзянь, поддергивая рукава. — Пора напомнить всем, зачем они здесь собрались.

Прежде чем дверь открылась, Хораши наклонился и поправил Цзяню воротник, а потом послюнил палец и вытер юноше щеку и лоб. Когда тот отшатнулся, Хораши усмехнулся и взъерошил своему подопечному волосы.

— Теперь вы выглядите, как подобает герою. Помните — уверенность через смирение.

Дверь распахнулась, и грянул гонг. Двое телохранителей вошли первыми, затем Цзянь, затем слуги. Цзянь хотел уже приказать глашатаю тронного зала возвестить о его прибытии, но осекся. Глашатая в зале не было. Более того, не было никакой официальной аудиенции. Только маленькая кучка людей теснилась у подножия трона — и все они стояли, повернувшись к юноше спиной.

Голоса звучали гневно и неразборчиво, как на базаре. Слова гулким эхом разносились по залу. Ничуть не смущенный тем, что его не заметили, Цзянь ворвался в Зал просвещенных мыслей вместе с Хораши и Ригой. Только когда он подошел к спорящим почти вплотную, на него наконец обратили внимание.

Простолюдинка, которая вмешалась в учебный бой, стояла в кругу и отругивалась. Увидев Цзяня, она ткнула пальцем ему через плечо и поинтересовалась:

— Во имя юбок Королевы, это еще что такое?

Цзянь вспыхнул от негодования. Он не привык к таким приветствиям.

— Да как ты смеешь… ты обращаешься к…

Под взглядом этой женщины слова застряли у него в горле.

— Я не о тебе, а о них, — и она снова указала ему за плечо.

Цзянь непокорно вздернул подбородок:

— Это мои прислужники. Они исполняют мои приказы и заботятся о моих удо…

— Вон. Вы распущены.

Цзянь не собирался сдаваться так легко.

— Но они мне необходимы!

— Сейчас же вон!

Бедные слуги затоптались, не зная, кому повиноваться, и пытаясь спрятаться друг за друга. Наконец, к огромной досаде Цзяня, они приняли сторону этой громкоголосой простолюдинки. Девочка-виночерпий, заливаясь слезами, приблизилась к Цзяню, с поклоном протянула ему кубок и поспешно вышла. Остальные последовали за ней. Хораши и Рига, верные стражи, с вызовом сложили руки на груди и остались стоять.

Женщина вновь взглянула на Фаару.

— Что и подтверждает мою правоту!

Фаару встал между Цзянем и незнакомкой.

— Великий спаситель народов Чжун, позвольте представить вам мастера Линь Тайши из школы Шепчущих Ветров семьи Чжан. Фамильный стиль…

— Довольно, Фаару, — перебила та, не сводя глаз с Цзяня.

— Это просто возмутительно, дядя, — в присутствии Фаару Цзяню стало спокойнее. — Мои занятия крайне важны, в них не вправе вмешиваться какие-то простолюдины…

Голос Цзяня оборвался. Юноша впервые заметил тяжелое молчание остальных. На лицах присутствующих было мало радости. Ван как будто собирался в бой. Синсин казался смертельно обиженным, Сун громко шмыгал носом, словно сдерживал слезы. Единственным человеком, не выказывавшим ни горя, ни гнева, была эта самая Линь Тайши. Кто она такая? Кто вообще слышал о мастере, не желающем перечислять своих предков? Наставники в первую очередь заставили Цзяня вызубрить их родословную, когда взялись за его обучение. Разве она не гордится своим происхождением?

Цзянь заставил себя посмотреть ей в лицо — и отвел глаза, как только их взгляды столкнулись. Он поймал себя на том, что внимательно изучает собственные ноги.

— Мастер Линь… — промямлил он.

Он вновь попытался взглянуть женщине в лицо, но эти глаза… И во второй раз Цзянь уперся взглядом в пол, а затем посмотрел на своих сторонников.

— Наставники, в чем дело?

Нинчжу сложил руки на груди.

— Мастер Линь полагает, что мы скверно вас обучаем.

— Она считает, что мы — люди, посвятившие вам жизнь, — не нужны здесь, — добавил Сун.

— Она утверждает, будто мы плохие и никчемные наставники, — сказал Хили.

— Она посмела обвинить меня в мошенничестве! — подхватил Чан.

— Ну, ну, — вмешался Фаару. — Я уверен, госпожа посланница не это имела в виду…

Тайши усмехнулась:

— О нет. Именно это. Вы, самозванцы и подхалимы, позорите свое звание и положение.

Услышав это, мастера взорвались. Молчали только Тайши и Фаару, которому явно было неловко и боязно. А вот Тайши, казалось, скучала. Она достала из кармана персик и надкусила его.

— Ну, ну, — повторил Фаару, размахивая руками в тщетной попытке всех успокоить. — Давайте соблюдать правила приличия!

— Она сказала мне в глаза, что я купил свое звание! — воскликнул Синсин.

— Когда вы разорили школу мастера Чэня, а потом заняли его место… — начал было Ван.

— Как вы смеете! Школа законно перешла в мои руки!

Наставники набросились друг на друга так, что их чуть не пришлось разнимать. Все мастера потрясали кулаками и уверяли, что именно их умения необходимы в войне против орд Катуа.

— А если Цзяню придется сражаться с конниками? Стиль моей семьи — владение копьем! У Хана больше конных воинов, чем звезд на небе!

— А если он столкнется с лучниками? Я обучаю своих подопечных ловить стрелы на лету!

Цзянь кивал всем по очереди. Каждый из наставников играл особую роль в его обучении. Без них он не достиг бы таких высот.

— Сами видите, госпожа посланница, — произнес Фаару. — Вот почему я собрал столь разных наставников со всех концов земли. Наш Предреченный герой будет готов к любым неожиданностям.

Тайши бросила косточку от персика через плечо, вытерла пальцы о свое крестьянское платье и вскинула руку, приказывая мастерам молчать. Никто не послушался — и тогда она рявкнула так, что по залу словно гром раскатился:

— Тихо!

Зычное эхо повисло в воздухе, и от одного присутствия этой женщины у Цзяня волосы встали дыбом. Она устремила на него стальной взгляд и произнесла резко и властно:

— Покажи мне кулак, мальчик.

Да как она смеет? Никому не позволено обращаться к нему «мальчик». Она что, не знает, кто он такой? Но Цзянь не стал спорить. Он послушно поднял руку и сложил пальцы. Несомненно, это была просьба с подвохом. Цзянь уверенно заговорил:

— Есть разные типы кулаков в зависимости от семейного стиля.

Он сжал кулак и изогнул запястье.

— Это круглый кулак в стиле Ван.

Краем глаза он заметил, как Ван одобрительно кивнул: мастеру понравилось, что его имя назвали первым.

Цзянь сжал кулак слегка наискось.

— Режущий удар в стиле Чан.

Он выдвинул костяшку указательного пальца.

— Обезьяний кулак. Хили.

Он повернул кулак костяшками вверх.

— Кулак-нож. Стиль Бай.

Разжал ладонь.

— Неудержимый рубящий удар. Стиль Синсин.

Ван фыркнул:

— Это вообще не кулак.

И два наставника опять сцепились.

Цзянь покраснел. Такие ссоры происходили часто, но, как правило, за закрытыми дверьми. Ван и Синсин были для него все равно что дядюшки. Он продолжал, согнув пальцы, как когти:

— Орлиный кулак. Стиль Луда…

Тайши подняла руку.

— Довольно. Покажи мне защиту.

Цзянь повиновался. На сей раз он начал со стиля мастера Нинчжу, поскольку не успел продемонстрировать прямой удар кулаком в стиле Нин. Он скрестил запястья.

— Это священный крест семьи Нин. Это боковая защита Чан. Это защита с переходом в наступление в стиле Сун…

И тут Тайши протянула руку и ударила его по лицу.

Удар был не особо быстрым и не очень-то сильным. Цзянь видел, как движется ее рука, но растерялся. Ему хватило бы времени, чтобы отбить удар, уклониться, атаковать в ответ. По крайней мере, хотя бы приготовиться. Но Цзянь просто стоял и ждал, пока ладонь Тайши не шлепнула его по щеке. Голова у юноши мотнулась вбок, он пошатнулся и упал. К счастью, ковер был толстый.

Все ахнули.

— Ну и для чего нужны все ваши техники? — поинтересовалась Тайши, качая головой. — Потребовалось единство всех верующих в пророчество Тяньди, чтобы разыскать этого мальчика. На протяжении пятнадцати поколений каждого ребенка приносили к монахам Тяньди и подвергали испытаниям. Сотни верных подданных отправлялись за много миль. Император Сюаньшин, да продлится вечно память о его величии, поставил целью своей жизни найти Предреченного героя. Когда он скончался, пять государств империи Чжун из уважения к нему заключили мир между собой и предоставили императорский дворец, чтобы растить и обучать спасителя. Каждое государство прислало десятую часть своих воинов и запасов в качестве дани, чтобы защитить пророчество.

После этих слов Тайши указала на Цзяня.

— И что вы с ним сделали?

— Эй!

Этот возмущенный возглас невольно сорвался с губ Цзяня. Он решил, что с него хватит. Внутри он кипел.

Тайши, казалось, не слышала его.

— Вместо того чтобы готовить мальчика, вести его по пути воина и учить боевым искусствам, каждый из вас пытался оставить на нем свой отпечаток, завладеть им, назвать своим. Вместо того чтобы служить людям, вы искали славы — не только за счет мальчика, но и за счет всех государств Чжун.

На лицах мастеров отражались смешанные чувства. Одни были злы, другие пристыжены — и все пришли в замешательство. Цзяню не стоялось на месте. Никто и никогда раньше не отзывался о нем так. Никто не смел! Чужое пренебрежение злило Цзяня больше, чем необходимость выслушивать, как она поносит Синсина, Луду и прочих. У каждого есть недостатки… но они, во всяком случае, были его наставниками!

Не только мастерам пришлось столкнуться с гневом Тайши. Она повернулась к Фаару:

— А вы, господин Персик, скажите-ка, где другие наставники мальчика?

— Ч-что?.. — слабо выговорил Фаару.

— Вы приставили к нему восемь так называемых мастеров военного искусства. Но где же другие учителя? Кто обучает мальчишку стратегии, тактике и дипломатии? Кто учит его каллиграфии? Он вообще умеет читать? Этот неженка хотя бы в состоянии сосчитать до десяти?

Лицо дворцового управителя Фаару покрылось крупными каплями пота. Он неуверенно переминался с ноги на ногу.

— Наставники обучают его всему необходимому. Уверяю вас, он будет готов, когда настанет время…

— Я умею читать… — начал Цзянь — и замолчал, когда Тайши повернулась к нему. Ее пристальный взгляд был невыносим. — Ну, немножко… — чуть слышно закончил он.

— Он умеет читать… ну, немножко, — передразнила она. — Я тащилась через Зазубренные горы, поскольку меня уверили, что я увижу легендарное величие. Что Предреченный герой, спаситель пяти Поднебесных — зрелище, которое выдается раз в жизни. И что я увидела? Кучку калек и восьмерых глупцов, обучающих высокомерного избалованного мальчишку махать мечом, как палкой.

Цзянь наконец отлепил язык от нёба:

— Вы не имеете права так со мной разговаривать!

Тайши не обращала на него никакого внимания.

— Дворцовый управитель Фаару, я приняла решение. Я сама займусь обучением мальчика. С этой минуты он под моей ответственностью. Надеюсь, еще не слишком поздно.

Синсин поднял руку, как школьник:

— А как же мы?

Тайши резко ответила:

— В ваших услугах больше не нуждаются. Я хочу, чтобы вы все до единого покинули дворец до следующего восхода Короля.

Огонь в душе Цзяня наконец превратился в бушующий пожар. Если его наставники слишком вежливы и почтительны, чтобы защищаться, он, их ученик, заступится за них. Гнев придал ему храбрости.

— Это ты немедленно покинешь нас, женщина. Ты всего лишь посланница князя Шуланьского. Думаешь, можешь указывать всем только потому, что сжульничала на арене? За пределами площадки я никаких фокусов не потерплю!

Тайши смотрела на него с таким видом, будто укусила кислую сливу. Цзянь ожидал другой реакции. Он продолжал:

— Я — Предреченный герой народов Чжун. Мои наставники никуда не уйдут. Таков мой приказ. Они сделали меня воином. Я готов сражаться с ордами Хана хоть сейчас, если потребуется. Ручаюсь, я запросто его побью.

Он выпятил грудь. Тайши внимательно смотрела на него, но на сей раз Цзянь не съежился под ее пристальным взором. Что она могла с ним сделать? Убить? Снова ударить по лицу? Пусть попробует. Для жителей Чжун он был почти богом.

— Правда, мальчик? — К его огромной досаде, Тайши улыбнулась. — А что тебе известно о Хане?

Цзянь вздернул подбородок:

— Он чудовище: наполовину человек, наполовину лошадь. Он силен, как гора, и туп, как булыжник. Он правит дикими ордами, сея ужас и смятение. Я сражу его, как бешеную собаку.

Тайши рассмеялась. Отчего-то чем радостнее делалось ее лицо, тем грознее она казалась.

— Это рассказали тебе глупцы, ни разу не ступавшие на поле брани? Ну а я вышла на бой против Хана, и наши клинки сошлись. Он дик, но не в том смысле, как ты думаешь, — ее голос зазвучал мечтательно и певуче. — Он выше любого обыкновенного человека. Волосы, которые разливаются, словно Травяное море. Голос сотрясает землю. На поле боя он сила природы. Ноги танцора, руки художника, уста поэта… — Тайши помолчала. — Ну, вроде того. Хотя, на мой вкус, его творениям недостает утонченности.

— Что? — Цзянь, казалось, растерялся. — Ты вообще на чьей стороне?

Тайши пожала плечами:

— Сам увидишь, если тебе не посчастливится и ваши пути пересекутся. Надейся, что это произойдет через много лет, мальчик, потому что Вечный Хан — художник смерти, бог войны, правая рука жестокости. Он убивает с выдумкой, истребляет противников десятками и сотнями для развлечения…

Она подошла ближе. От нее пахло персиками и немного опиумом и гнилью.

— В бою Хан — вихрь, состоящий из боевой ярости и мастерства, отточенного до совершенства. Он обладает силой великана и быстротой гадюки. Он ездит в бой на слоне и одной атакой стирает с лица земли целые отряды. В битве у Северного Пэньина он с пятьюдесятью всадниками перехитрил и уничтожил шестьсот воинов, в том числе двух вражеских генералов. Затем катуанцы сровняли город с землей и перерезали три тысячи мирных жителей. Включая детей.

В то самое мгновение, когда Цзянь набрался смелости, чтобы возразить, голос Тайши проник в его разум и сломил волю. Ее слова, наполненные энергией ци, вызвали перед мысленным взором Цзяня ужасающие образы. Огромная фигура вышла из гущи высоких качающихся стеблей травяного леса и двинулась к нему. Гром и молния возвещали ее приближение. У этого зловещего великана были длинные клыки, острые когти и, весьма вероятно, четыре руки, одна из которых сжимала копье высотой с дом. Наконечник призрачного копья коснулся груди Цзяня и проткнул кожу, как рисовую бумагу. Цзянь попытался крикнуть, но у него вырвался лишь болезненный всхлип. Копье вонзилось глубже, прошло через кость и сухожилия и вышло через спину. Ужас сковал грудь юноши. Его желудок сжался. Цзянь попытался вырваться, но кто-то держал его железной хваткой. Комната закачалась, и юноша вплотную увидел морщинистое лицо Тайши. Грубая, покрытая рубцами рука клешней обхватила его запястья.

— Сначала он освежует тебя и убьет, потом оторвет твои руки от тела, чтобы ковырять ими в зубах. Твою отрубленную голову он превратит в кубок, из снятой кожи велит сшить плащ. Таков Вечный Хан, с которым тебе предназначено сразиться. Ты уверен, что готов встретиться с ним на поле боя?

Цзянь открыл рот, но не сумел произнести ни слова. От воображаемой боли и от ужаса у него перехватило дыхание. И тогда Вэнь Цзяня, Предреченного героя, воина пяти Поднебесных, спасителя народов Чжун, которому суждено было вести Просвещенные государства против диких орд Катуа, вырвало персиковым соком прямо на ноги Линь Тайши. А потом юноша упал без чувств.

Глава 3. Поэзия в действии

Джалуа смотрел на высокий стебель, качающийся на ветру. Он оттолкнул его в сторону, но тот спружинил и дал сдачи. У Джалуа вырвалось шипение. Он принялся рубить гигантский сорняк топором, пока стебель не согнулся в десяти местах. Но проклятое растение вновь выпрямилось, и лишь немногочисленные зазубрины от топора свидетельствовали о ярости, с которой Джалуа на него обрушился. Джалуа сдался и нырнул под стебель, нависший над узкой извилистой тропкой. Дурацкая трава снова победила, как это бывало уже сотню раз, пока отряд пересекал поле.

Джалуа ненавидел здешние края — бесконечную равнину, которая поросла неистребимой травой высотой с дерево. Ее невозможно было уничтожить — трудно срубить, тяжело примять, и даже огонь с ней не справлялся. Не то чтобы никто никогда не пытался: в самом начале войны Просвещенные государства выкорчевали и сожгли траву и посыпали землю солью. Но гигантские зеленые стебли, подлинные владыки этих диких и непокорных мест, неизменно оживали.

К сожалению, Травяное море служило пристанищем ордам Катуа. Эти дикари, как стая саранчи, выходили из Травяного моря и грабили богатые земли империи Чжун, а затем скрывались среди высоких зарослей, прежде чем войска Просвещенных государств успевали пуститься в погоню. Обязанностью патруля Джалуа — и сотен других таких же — было заранее предупредить пограничных жителей о вторжении.

Джалуа вытянул шею и взглянул на немногочисленные клочки синевы, видневшиеся среди зеленых верхушек. Наконец слева он заметил краешек Короля. Они шли в нужную сторону. В этих дебрях ничего не стоило заблудиться. А главное, они преодолели почти полравнины — иными словами, патрулю пора было возвращаться обратно на дружественную территорию.

В Травяном море Джалуа чувствовал себя крошечной букашкой, и это выводило его из себя. С того самого дня, когда он покинул материнское чрево, Джалуа был крупным, большеротым, много ел и громко говорил. Прочие ребятишки всегда уступали ему в росте, ширине и злобе. Еще карапузом он очищал собачью миску, после того как справлялся с собственной порцией. Однажды собака набросилась на него, и он в ответ ее укусил. Когда Джалуа подрос, то стал отнимать обеды у других детей. Если они жаловались, он кусал и их. Взрослый Джалуа отучился кусаться, но начал воровать еду из местных лавок. Однажды он попытался избить всю городскую стражу, но для этого оказался недостаточно силен.

Чтобы не лишиться рук в качестве наказания за воровство, Джалуа завербовался в армию, и это стало лучшим решением в его жизни. В армии ценили рослых, сильных и горластых. Командир осмотрел новобранца с ног до головы, как кусок мяса, и немедленно сделал Джалуа капралом. Он сказал, что высокий рост сродни недюжинному таланту. Научить этому нельзя, можно только подкрепить, поэтому в армии Джалуа сытно кормили. С тех пор он быстро делал карьеру. Командовать оказалось несложно. Нужно было лишь громко кричать и раздавать тумаки — он всю жизнь отлично с этим справлялся. После трех месяцев рыка и угроз Джалуа поручили отряд. И по-прежнему давали есть вволю.

Только в Травяном море он чувствовал себя маленьким — вроде насекомых, которые ползали среди сорняков на родительском огороде, пока он не давил их своей ножищей. Если насекомым становился он сам, значит, в недалеком будущем мог появиться и смертоносный сапог. Как только воображение у него успело разыграться, трава неподалеку зашуршала. Джалуа поднял над головой кулак. Отряд остановился на извилистой тропке и укрылся среди стеблей. Кто-то вскрикнул, провалившись в безобидную на вид лужу, которая оказалась глубиной по шею. В Травяном море скрывались и такие ловушки.

— В чем дело, капитан? — спросил новичок Маньжи, которому едва исполнилось шестнадцать.

Джалуа предпочитал держать свежее мясо поближе к себе и посылать их с самыми опасными поручениями. Это позволяло ему не терять опытных, испытанных воинов и избавляло от необходимости постоянно запоминать новые имена.

Джалуа достал топор из подвеса и указал в сторону источника шума.

— Что-то прячется вон там. Разведай.

— Почему я?

Джалуа угрожающе потряс топором.

— Потому что я страшнее того, что там таится.

Маньжи, у которого лицо и так было покрыто лиловыми синяками оттого, что он недавно подвернулся Джалуа под горячую руку, неохотно вылез из укрытия. Он шагнул вперед, и тут же Джалуа влепил ему затрещину.

— Копье, дурень. И только попробуй его потерять, я тебе древко в зад засуну.

Маньжи поспешно вернулся за копьем, а затем начал пробираться среди зарослей. Он протиснулся между высокими стеблями, опасливо обернулся напоследок, и его поглотила сплошная листва.

Джалуа жестом велел остальным оставаться в укрытии. Поднялся ветер. Стебли, стукаясь друг о друга, шуршали. В потемках к общему шуму присоединились цикады и птицы. Захохотали койоты, возможно, предвкушая добычу. Несколько солдат страдали от головокружения — здесь это случалось частенько. Буквально все вокруг шевелилось и качалось. Единственным способом не утратить рассудка было постоянно двигаться самому.

Джалуа поморщился, когда паук размером с кулак приземлился на огромный лист и пополз прямо к нему. Глядя на Джалуа, тварь негромко застрекотала.

— Эй, эй, уродец, — ласково произнес тот, протягивая свободную руку.

Паук некоторое время смотрел на него, словно раздумывая над предложением, а затем, задвигав восемью мохнатыми ножками, перебрался на подставленную руку и замер.

Джалуа поднес паука к глазам.

— Думал прыгнуть на меня, а? Хотел цапнуть вкусного Джалуа?

Он раздавил паука обухом топора и улыбнулся, глядя на ошметки внутренностей и зеленую слизь.

— Вот мерзкая тварь. Ненавижу эти дебри, — буркнул он. — Десять преисподних! Маньжи, ленивый плут, куда ты провалился? Если мне придется кого-то за тобой посылать, клянусь, я тебя пополам разрублю!

В ответ из темноты донесся пронзительный вопль. Маньжи вылетел из зарослей — его тощие ноги так и мелькали, насколько позволяла вязкая почва. Он был напуган и бледен, вытаращенные глаза белели, точно две луны. Юноша отчаянно размахивал руками над головой, словно искал, кому бы сдаться.

Он уже собирался пролететь мимо, когда Джалуа вытянул мощную руку. Маньжи повис на ней, как белье на веревке, охнул и повалился наземь. Джалуа хмуро взглянул на юношу, который корчился у его ног.

— Где копье, солдат? Ты разве не понял, что я сделаю с тобой, если ты опять его потеряешь?

Маньжи открыл и закрыл рот — у него вырвался только писк. Закатив глаза, он ткнул рукой туда, откуда пришел. Джалуа, прищурившись, взглянул на узкую тропку, ведущую в темноту.

Поначалу все было спокойно, не считая ветра. Затем он услышал треск сучьев и хруст стеблей, а потом тяжелое дыхание и… пение?

Трава резко расступилась, когда на прогалину ступил рослый, полностью обнаженный мужчина.

Джалуа разинул рот от страха и от зависти. В основном от зависти. Он в жизни не видел такого великана.

— Чтоб мне лопнуть! Вот это верзила!

Человек — если его можно было так назвать — набросился на патруль. Джалуа спасся, метнувшись в сторону. Он угодил в неглубокий пруд, погрузился целиком и увидел в мутной воде зеленые щупальца людоедки-кельпи и целую стаю уродливых серых угрей с острыми зубами. Тут Джалуа вспомнил, что не умеет плавать. Он хлебнул тухлой воды и неистово задергал руками и ногами. Ему на мгновение удалось высунуть голову на поверхность — и тут же он опять ушел вниз.

Коснувшись ногами дна, Джалуа оттолкнулся, и его голова во второй раз показалась из-под воды. Тогда он выпрямился и понял, что утонуть ему не грозит. Джалуа стошнило тиной; он вытер лицо и мрачно взглянул на десятки черных пиявок, присосавшихся к рукам. Топоры пропали. Джалуа подумал, что не переживет этого. Он смотрел на битву, которая кипела вокруг, и думал, что, возможно, он не переживет этот день по другой причине. Голый гигант крошил его отряд.

И вновь Джалуа потряс вид этого чудища. «Вот уж и правда верзила». Судя по густым бровям, длинным прядям на висках и большому пучку волос на затылке, это был катуанский дикарь. Он как будто явился из страшных сказок, которые чжунские матери рассказывали детям, заставляя их есть рисовую кашу.

Великан самозабвенно прорывался сквозь ряды солдат, вооруженных копьями и щитами, и сила духа явно была на его стороне. Он подхватил одного из бойцов, швырнул его оземь и остановился. Несколько мгновений он стоял посредине поляны, склонившись набок и пошатываясь, а затем снова бросился вперед и опрокинул сразу двоих.

Все это время он что-то вопил на незнакомом языке. Нет, не вопил — пел или выкрикивал низким голосом некий боевой клич. Пока Джалуа стоял и смотрел как зачарованный, великан схватил Маньжи за шиворот, одной рукой приподнял мальчишку и швырнул через голову Джалуа в пруд.

Командир тут же пришел в себя. Противник, конечно, внушал ужас, но был всего лишь человеком. Гиены способны победить льва, если требовалось, и у Джалуа под началом состояло тридцать гиен. Он выбрался на сушу и начал отдавать приказы.

— Стройся! Копья на изготовку! Жми его, как бабу! Вы, хромые блохастые шавки! Кто еще повернется ко мне задом, получит мечом промеж булок! А ну, кто-нибудь, чтоб вас собаки имели, всадите стрелу в этот кусок сала!

Потребовалось выкрикнуть еще несколько ругательств, прежде чем Джалуа удалось призвать людей к порядку. Они быстро построились — скорее от страха, чем из послушания — и вскоре окружили нагого безумца, угрожая ему копьями со всех сторон. Лучший лучник отряда, Ванко, высунулся из-за стены щитов и выстрелил. Великан поймал стрелу на лету. Лучник удивленно ахнул и выстрелил снова, но великан отмахнулся от стрелы как от назойливой мухи. Гневно взглянув на Ванко, он устремился прямо к нему.

У Джалуа все перевернулось в животе. Они не просто столкнулись с верзилой-дикарем — очевидно, этот дикарь знал толк в военном искусстве. Рост и умение — убийственное сочетание. Непредсказуемые движения, неровные шаги, раскачивающееся тело… быть может, это знаменитый полулегендарный стиль Пьяный воин?

Копейщики, которым следовало защищать Ванко, рассыпались. Бедный лучник обнаружил, что стоит один-одинешенек, а на него несется огромный дикарь. Надо сказать, Ванко не дрогнул — он кое-как выхватил из колчана третью стрелу, натянул лук и в последний момент успел выстрелить.

Великан шатнулся, сделал несколько вихляющихся шагов и рухнул ничком, проехав по мягкой земле, прежде чем замереть у ног Ванко.

Настала тишина, а потом Джалуа издал торжествующий крик и протолкался вперед.

— Ты его уложил! Ай, молодец, Ванко! А я что говорил? Не зря я столько времени на тебя орал!

Ванко смутился:

— Я не попал… он упал сам. Стрела пролетела у него над головой.

Он указал на стрелу, торчавшую из земли.

Джалуа замер. Это все-таки был знаменитый Пьяный кулак! Он уставился на тело, которое лежало лицом вниз в воде, доходившей до щиколоток. Какое потрясающее умение. Джалуа схватил ближайшего солдата за плечо и толкнул вперед.

— Синьи, ну-ка проверь. Он еще жив?

Синьи, похоже, хотел отказаться, но передумал. Он медленно подошел к лежащему великану. Копье в руке солдата дрожало.

— Умер? — спросил кто-то.

Это было бы слишком просто. Синьи уже почти дотронулся до великана, когда тот шевельнулся и перекатился на бок, подтянув колени к груди. Синьи отпрянул, а затем осторожно потыкал великана кончиком копья в бедро и повернулся к Джалуа:

— Спит. Кажется, он пьян.

— Ты имеешь в виду стиль Пьяный воин?

— Нет, скорее, стиль моей бабки после ночного загула.

Как только он повернулся спиной к великану, тот вскочил на ноги. Прежде чем кто-то успел хотя бы вскрикнуть, могучая рука так хватила Синьи по голове, что солдат без памяти рухнул наземь. Он безжизненно повалился в еще одно мелкое озерцо и наверняка утонул бы, если бы товарищи его не вытащили.

Затем великан скривился, опустил голову, и его вырвало.

Джалуа растерялся. Перед ними был легендарный воин или просто дурень-катуанец, который перепил, разделся и отправился нагишом бродить по Травяному морю? Джалуа решил, что это неважно: дикарь напал на его людей, и все остальное не имело никакого значения. Он подал знак оставшимся солдатам:

— Убейте его! Потом разберемся.

Солдаты, и без того ошеломленные, вполголоса издали боевой клич и приблизились к великану. Когда они уже собирались пронзить его копьями, у того как будто открылось второе дыхание. Первый, чрезмерно резвый сопляк, подошедший к великану слишком близко, жестоко поплатился: дикарь вырвал у него щит и с чудовищной силой швырнул прочь. К сожалению, щит был пристегнут к руке, и она улетела вместе с ним.

Еще три солдата набросились на дикаря с разных сторон, но отчего-то все трое промахнулись. Ни одно оружие даже в упор не могло попасть в цель. Лезвия как будто сами отклонялись от тела великана. Копья скользили мимо. Великан отомстил, повергнув всех троих одновременно: он взмыл в воздух и пятками ударил двоих по лицу, а на третьего приземлился, вдавив его череп в землю. Это была поразительная демонстрация силы и мастерства.

Джалуа схватил пику и бросился в бой. Он прицелился великану в зад, но отчего-то проскочил мимо. Он остановился и развернулся как раз вовремя, чтобы получить пинка в живот. Джалуа охнул, беспомощно следя за тем, как огромный катуанец размахивается. От удара тыльной стороной ладони по лицу Джалуа почти ослеп. Он набрал полный рот травы и грязи, а лицо болело так, будто ему вышибли глаз.

Солдаты продолжали вопить у него за спиной.

Джалуа сначала хотел было притвориться мертвым, но потом подумал, что такого позора не переживет. Он заставил себя подняться, схватившись за чье-то плечо. Великан меж тем уложил еще троих копейщиков, продолжая громко и фальшиво распевать. Уже почти половина отряда валялась замертво.

Джалуа взглянул на солдата, на которого опирался.

— Кайрон, ты ведь знаешь по-ихнему. Что кричит этот умалишенный?

Кайрон прислушался.

— Ничего не понимаю. Он говорит, что он владыка травы и болот. На востоке тьма. Небо зеленое. Сломанные перья летят по ветру… — Солдат наморщил лоб. — Кажется, это стихи.

— Стихи?

Джалуа взглянул на великана, который удавил одного из стрелков его собственным луком. В этом громиле ему почудилось нечто знакомое. Описания, слухи, рассказы, передаваемые шепотом в кабаках… истории о человеке, который обладал схожим ростом, схожей жестокостью, схожим мастерством…

И тут у Джалуа волосы встали дыбом.

— Ну конечно. Как я сразу не догадался? Это проклятый Хан, чтоб его медведь имел! Но почему он голый? И пьяный?

Джалуа не испугался. В нем лишь с новой силой вспыхнула жадность.

— Ну и повезло нам! Представь, что будет, если именно мы его убьем.

— Но это же Вечный Хан, — промямлил Кайрон. — Он бессмертный! Потому и называется Вечным!

— Может, до сих пор просто никто толком и не пытался его уложить, — оборвал Джалуа. — Эй, парни! — заорал он. — Этот яйцетряс — сам катуанский Хан! Убейте этого голого безволосого дикаря — и ваши имена будут красоваться на каменных плитах до скончания времен! Нынешний день войдет в историю!

Солдаты, ободрившись, с криком бросились на Хана — и полетели во все стороны. Но никого это уже не пугало. Желание разбогатеть оказалось сильнее угроз и брани.

— Стройся! Вы солдаты или бедные сиротки? — проревел Джалуа, хватая другое копье.

Пока воины отвлекали Хана, он обошел его со спины. Солдаты перестали отчаянно лезть вперед и медленно подступали к противнику.

— Не отходить! Удерживай его! Навались!

Копейщики с трех сторон окружили Хана. Большинство копий ударили мимо цели, но Джалуа это не смутило. Хан опрокинул еще несколько человек, однако оставшиеся не унывали. Джалуа продолжал выжидать. Его людям нужно было лишь удерживать Хана на месте. Наконец возник просвет, и Джалуа не стал медлить. Он перехватил копье поудобнее и ударил что было сил, вогнав острие в спину гиганта.

Хан содрогнулся и взревел, когда копье пронзило его тело. С изумлением на лице он опустил голову и взглянул на окровавленный наконечник, торчавший из груди. Время, казалось, застыло. Затем на пьяном лице появилось нечто вроде осознания. Хан качнулся вправо, влево и упал на колени.

Агония гиганта оказалась на удивление тихой — никаких предсмертных криков, всего лишь короткий булькающий вздох. Последнее, что сделал Вечный Хан, предводитель диких орд Катуа, прежде чем свет жизни померк в его глазах, так это опорожнился, оставив внушительную кучу дерьма, на которую и рухнул. Густая, почти черная кровь хлынула из раны, оставленной копьем. Хан перестал дышать.

Настала тишина. Никто не двигался. Даже Травяное море, казалось, успокоилось, словно отдавая последнюю дань уважения Вечному Хану, полубогу, которого невозможно было убить, легендарному воину, от которого клинки отклонялись из уважения, а стрелы — от страха. Человеку, которого только что убил Джалуа.

Джалуа не верил своим глазам. Он уставился на собственные руки, еще сжимавшие древко копья, и тщетно попытался подобрать слова. Наконец он сделал то, что ему удавалось лучше всего. Джалуа заорал, и его громкий голос разнесся над Травяным морем, вспугнув стаю скворцов.

— Я это сделал! Я! Я стану знаменит! Я разбогатею так, что даже собственную задницу покрою золотом! Я женюсь на принцессе!

Он торжествующе заплясал. Его радость оказалась заразна: выжившие солдаты присоединились к Джалуа. Сама природа, казалось, праздновала победу. Все вокруг внезапно ожило. Трещали насекомые, по земле сновали мыши, сотни птиц слетели с гнезд и затмили небо. Даже стадо антилоп пронеслось мимо ликующего отряда.

Когда люди наконец услышали грохот, было уже слишком поздно. Первым опомнился Маньжи. Пока остальные торжествовали, Маньжи протолкался к Джалуа и похлопал командира по плечу. Голос юноши тонул в радостных криках. Джалуа развернулся и полушутя дал парню затрещину, сбив его с ног.

Маньжи быстро поднялся. Он был бледен от страха.

— Капитан, послушайте!

Джалуа не сразу понял, что мальчишка напуган. Понадобилась еще минута, чтобы успокоить остальных. Тогда все услышали знакомый пронзительный вопль, а потом ритмичное низкое пыхтение.

— Биси!^[2] — заорал Джалуа.

Когда они спохватились, было уже поздно.

Высокая трава, окружавшая их, смялась, и на прогалину вырвалось приземистое металлическое чудовище, напоминавшее черепаху. Четверо лучников, склонившись с бронированного сиденья на верхушке знаменитой катуанской военной машины, осыпали солдат дождем стрел. Толстые короткие пики, прикрепленные к колесам машины, кромсали все на своем пути, пока черепаха катилась по мокрой неровной земле. Биси врезалась в кучку солдат, переехав двоих и проткнув четырех, прежде чем остальные успели броситься врассыпную, и издала оглушительный боевой клич. В воздух взвилось облако пара.

Кончик шипа задел Джалуа, распоров доспех, как тряпку. Он перекатился, вскочил и принялся искать оружие. Хоть что-то. Сегодня он постоянно его терял! Он уже собирался выстроить своих людей и приготовиться к обороне, когда появились еще десять биси.

У Джалуа захватило дух. Это было масштабное наступление. Он хотел подать сигнал к отходу, однако обнаружил, что остался один на прогалине. Солдаты уже удрали. Проклятые трусливые шавки. Джалуа знал, что бежать бессмысленно: его раздавят биси или пристрелят лучники. Или настигнет какое-нибудь чудовище, обитающее в дебрях Травяного моря, если он кинется опрометью куда глаза глядят. Выбирать можно было только смерть.

Вот гадство. Ему наконец улыбнулась удача, а он даже не сможет отпраздновать победу. Разумеется, эти проклятущие катуанцы разыскивали своего голого Хана, который оказался не таким уж и вечным. Джалуа убил его своими руками. И он предпочел бы не умирать, а разбогатеть и прославиться.

Джалуа выругался и приготовился к последнему бою.

Быть может, остатки гордости заставили его вспомнить о долге. Он сунул руку в мешок и вытащил сигнальную ракету. Некогда было втыкать ее в землю, поэтому Джалуа поджег фитиль, держа трубку в руке. Он направил ракету в небо и в последний раз издал яростный боевой клич. Ракета вспыхнула и выстрелила вспышкой света, которая расцвела высоко над головой ярко-желтым шаром.

— Ну, теперь вы свое получите, твари! Когда придут солдаты, передайте им, что Цзинь Джа… — проревел Джалуа, потрясая кулаком.

И биси раздавила его своими огромными шипастыми колесами, как сапог давит жука.

Глава 4. Уроки

Неприятное ощущение посетило Цзяня, как только он открыл глаза. Водяные часы, стоявшие в маленькой нише на противоположной стене, опустели, и Король уже давно начал свое утреннее восхождение по небу. Быстро обведя глазами комнату, Цзянь понял, что тренировочного снаряжения ему никто не приготовил. И слуги не ждали пробуждения господина, чтобы его одеть. Не было хранителя свитков, чтобы пройти с ним утренние уроки.

А главное — где завтрак?

Цзянь вытянул руку и дернул за длинный зеленый шелковый шнур, свисавший сверху. Послышался негромкий гул гонга, перекатывавшийся под потолком по трубам. Цзянь ждал, пока звон не превратился в тихое гудение. Из дверцы для слуг никто не появился. Нахмурившись, Цзянь сел и дернул еще три шнура — оранжевый, желтый и красный. Три ноты слились в гармоничный аккорд, но результат оказался тем же. В детстве одним из его любимых занятий было дергать все двенадцать шнуров и слушать красивые звуки (хотя слугам это развлечение вряд ли приходилось по нраву). За считаные секунды комната наполнялась людьми, готовыми выполнить приказ героя. Цзянь отсылал их и проделывал то же самое снова.

Но сегодня на зов гонгов не явился никто. Даже когда Цзянь дернул красный шнур, который не следовало трогать, если его жизни ничего не угрожало. Тогда юноша достал нож, лежавший за потайной створкой в изголовье, и выбрался из постели. Если Рига и Хораши не пришли, значит, что-то случилось. Неужели на дворец напали? Катуанцы послали убийц, чтобы перерезать ночью всех слуг?

Он ждал и прислушивался. Вибрирующий гул гонгов затих, и в Башне неувядающего мужества настала небывалая тишина.

Пригнувшись, Цзянь шмыгнул к окну, из которого открывался вид на весь Небесный дворец. Очевидно, утром к юноше никто не приходил, иначе занавеси были бы открыты, ванна наполнена, а в комнате витал бы аромат завтрака. Цзянь распахнул занавеси и выглянул. Сердце у него заколотилось. Дворец опустел. Ни стражей, ни снующих туда-сюда слуг, ни лошадей, ни даже собак. Как будто все живое внезапно сгинуло.

Что-то определенно случилось. Цзянь, прыгая и перебегая от укрытия к укрытию, добрался до противоположной стены. Он остановился у массивного письменного стола и скользнул за тренировочное чучело. По-прежнему ничего не было слышно, кроме его собственного рваного дыхания. Цзяню стало стыдно. «Шумно дышать — значит проявлять слабость», — говаривал мастер Хили во время многочисленных тренировок.

Цзянь выбрался из-за чучела и заспешил в оружейную. Ему было всего шесть лет, когда катуанцы подослали первого убийцу. Старуха, которую наняли для уборки, намеревалась пропитать ядом его нижнее белье. С тех пор враги предпринимали множество попыток, начиная с жуткого невидимки, который сливался со стенами, и заканчивая яростными безумцами, которые врезались в ряды стражей и успевали уложить половину гарнизона. Хораши лично прикончил троих убийц. А Рига получил свою должность, потому что его предшественник грудью закрыл Цзяня от катуанской стрелы.

Ну что ж, он не станет легкой добычей для этих убийц.

Оружейная представляла собой длинную узкую комнату. Это было любимое место Цзяня. Тут хранились все мыслимые виды оружия — они висели на крюках и лежали на полках, тянувшихся от пола до потолка. Оружие для большой битвы — от двуручных мечей до широких секир, украшенных затейливой гравировкой на лезвии и рукоятке. Полные корзины стрел, шипов, метательных ножей. У стены напротив — доспехи на любой вкус, от полной дуэльной брони до деревянных поножей конника.

Если Цзяню предстояло сражение с армией катуанских убийц, нужно было выглядеть достойно. Он улыбнулся, когда в дальнем углу блеснуло нечто золотисто-зеленое.

Из угла он вышел похожим на сверкающую штурмовую башню. Прежде чем покинуть оружейную, Цзянь полюбовался на себя в зеркало. Легендарный герой выглядел замечательно. На зеленом нагруднике красовалось изображение свирепого существа, напоминающего льва с длинными острыми клыками и радужными крыльями. Перчатки и поножи имели вид мохнатых лап, и Цзяню они очень нравились.

К себе он пристегнул целую груду драгоценного оружия и походил теперь на блестящего дикобраза. На левом бедре висели золотой меч и два сияющих кинжала, на спине, в легкой перевязи — вырезанный из кости боевой посох, украшенное бриллиантами копье и лук, инкрустированный пластинками оникса, вместе с таким же колчаном. С правого бедра свисал цепной хлыст с отделанной стеклом рукояткой. Цзянь хотел взять с собой и большой двуручный меч, но эта штуковина оказалась такой тяжелой, что он чуть не упал, попытавшись снять ее со стены. Цзянь решил не увлекаться и оставил меч валяться на полу. Его нынешнего вооружения было вполне достаточно, чтобы справиться с врагом.

Цзянь вышел из оружейной, чувствуя себя неуязвимым и готовым к бою, вот только шлем давил на уши, и под его тяжестью запрокидывалась голова. Украшенный ониксом лук было не очень удобно держать, а у золотого меча лезвие заметно перевешивало рукоять. Но юноша был уверен, что его боевые умения, которые он так долго оттачивал на тренировочной площадке, несомненно, превзойдут все недостатки снаряжения.

Он обладал всем необходимым, чтобы справиться с целой ордой дикарей-убийц, в то же время доведя до их сведения, что перед ними — воин пяти Поднебесных. Синсин гордился бы им. «Достойный вид так же важен, как и поступки», — твердил наставник.

Цзянь, готовый свернуть горы, одной рукой взял саблю, в другой стиснул кинжал и двинулся к двери, стараясь не громыхать на каждом шаге. Он остановился на пороге и приоткрыл дверь. Коридор был пуст. Как ни странно, на полу не валялись тела стражей. Ни крови, ни сломанной мебели. Никаких признаков борьбы.

Цзянь ухватил нож поудобнее и, прижимаясь к стене, направился вниз по винтовой лестнице. В прихожей тоже было безлюдно, но он уже даже не удивился. Не желая без нужды рисковать, юноша перекатился под креслом и нырнул за стол. Меч и висящий на спине лук запутались, колчан то и дело переворачивался вверх дном, оставляя на полу дорожку из стрел.

Цзяню понадобилось двадцать минут, чтобы добраться до выхода из башни. Едва шагнув во двор, он перепрыгнул через перила и спрятался в маленькой нише, где находилась дверца для слуг. Там юноша огляделся, а потом отправился дальше, перебегая из тени в тень.

Даже несмотря на лязг доспехов, во дворце было слишком тихо. Только оставшись без свиты, Цзянь понял, насколько привык к постоянному шуму, который та производила. Теперь он оказался один, совсем один, и тишина казалась непривычной и зловещей. По телу поползли мурашки. Юноша ощутил удушливый ужас.

Как бы поступили его наставники?

В голове у него прозвучали слова мастера Бай: «Если на героя нападают, его задача — найти и уничтожить врага».

Тогда Цзянь решил, что это отличный совет.

Стиснув зубы и собравшись с духом, он медленно достиг края Небесного двора. Сердце престола Тяньди было символом пророчества. Там находился древний трон бывшей империи Чжун. Если во дворец явился враг, несомненно, он направился именно туда.

Цзянь оглядел обширную площадь Небесного двора. По-прежнему вокруг ничего не шевелилось, не считая танцующих на ветру листьев. Цзяню предстояло пересечь двор и подняться на Тысячу ступеней, чтобы добраться до тронного зала, — без всякого прикрытия. Сделав глубокий вдох, Цзянь выскочил из тени здания на открытое пространство и пустился бежать со всех ног. Отчасти он ожидал, что вокруг засвищут стрелы. Катуанцы — если дворец действительно захватили они — были прекрасными лучниками и наверняка выставили дозор. К счастью, наставники всегда хвалили его за быстроту.

Достигнув подножия лестницы, Цзянь ощутил тяжесть своего облачения. Хоть раньше он и сражался в полном доспехе, но никогда в нем не бегал. Да и увесистое оружие только мешало. Он начал постепенно избавляться от лишнего груза. Проделав четверть пути, Цзянь скинул посох, затем копье. Примерно на шестисотой ступеньке снял шлем, потом бросил цепной хлыст. Добравшись до верха, он так измучился, что рухнул на пол и перекатился на спину, широко раскинув руки и ноги. Если катуанцы намеревались его застрелить — что ж, пожалуйста.

Немного придя в себя, Цзянь сел и снял лук с плеча. Колчан снова перевернулся, и все стрелы высыпались. Тяжело дыша, юноша протянул руку.

— Пить.

И тут он все вспомнил.

Цзянь поднялся и обвел дворец взглядом. К этому времени он уже должен был увидеть хоть кого-то — но не видел ни лучников, ни притаившихся в тени убийц. Возможно, дворец действительно обезлюдел. Вместо того чтобы пройти дверью для слуг, как он изначально собирался, Цзянь вошел через парадную дверь. Он слишком устал прятаться. Он распахнул створки, сделал два шага — и наконец увидел живого человека.

Он предпочел бы встретить убийцу.

Тайши, эта отвратительная старуха, сидела на троне, небрежно опираясь на руку и попивая чай. Цзянь схватился за саблю и подошел к ней.

— Садиться на трон — тяжкое преступление. Даже мне этого не разрешают. Пустой трон — символ того, что у государств нет единого императора. Тебя повесят за такую наглость.

Тайши с презрением взглянула на него.

— Ты слишком долго сюда добирался, — произнесла она. — Мне сообщили, что ты поднимаешься с восходом Короля.

— Слуги меня не разбудили. Они все куда-то делись, — пожаловался Цзянь. — Что ты здесь делаешь? Я же велел тебе убираться из дворца.

— Пью чай и жду тебя. — Тайши неторопливо отхлебнула из чашки. — Я распустила твоих слуг. Точнее сказать, я воспретила кому-либо входить во дворец вплоть до дальнейших распоряжений.

Цзянь побледнел.

— А мои наставники? Сегодня утром очередь мастера Вана…

— Особенно этим никчемным глупцам, — перебила старуха с улыбкой.

Она явно наслаждалась происходящим.

— Ван и остальные — те, кто еще не утратил уважения к себе, — покинули город нынче утром.

— Верни мастера Вана! Он мне нужен. Мне нужны все мои наставники!

— Ошибаешься. Глупцы могут учить только глупостям, — произнесла Тайши и снова отхлебнула чаю. — Им было велено вырастить предводителя армии Чжун. А они воспитали цирковую обезьяну.

Эти слова были сродни пощечине. Но раз она пыталась поднять его наставников на смех, Цзянь желал оставить последнее слово за собой.

— Ты не имеешь права так говорить со мной! — закричал он. — Я Предреченный герой…

— Забудь об этом, — перебила Тайши, загибая палец. — Никто больше не будет называть тебя героем и спасителем. Просвещенные государства вырастили избалованного неженку. Ты никто, пока чего-то не достигнешь. До тех пор ты лишь испорченный мальчишка, играющий в героя и подражающий недостойным глупцам.

— Верни немедленно моих слуг и учителей! — завопил Цзянь. — Я приказываю!

Тайши загнула еще один палец.

— Ты еще не заслужил права приказывать. Власть не получают просто так. Сильный вождь выковывается, а не рождается. Больше никаких кланяющихся слуг и пресмыкающихся подхалимов. Довольно развращенных наставников и придворных, заискивающих перед тобой ради политических выгод. Ты воин и ученик. С этой минуты ты мой ученик. Я займусь твоим воспитанием. Теперь ты под моей опекой и ответственностью. Тебе давно уже пора ступить на путь истинного военного искусства и раскрыть свои способности. Подойди ближе.

Она вытянула руку вверх ладонью, на которой покоилась полупустая чашка.

— Твой первый урок — смирение. Налей мне еще чаю, мальчик. Добавь немножко меда.

Цзянь сверлил Тайши убийственным взглядом.

— Сама наливай, мерзкая однорукая карга.

Он попытался сбросить фарфоровую чашку на пол.

Тайши слегка шевельнула ладонью, и чашка, пропуская руку Цзяня, взлетела в воздух. Взмыв на уровень глаз, она вернулась на место, и ровнехонько в нее влетела струйка чая. Не пролилось ни капли. Цзянь предпринял еще одну попытку, но ему удалось лишь схватить Тайши за рукав. Он дернул изо всех сил, и чашка соскочила с ладони. Но Тайши поймала ее на лету мыском ноги и вновь вернула на ладонь, не пролив ни капли.

Она протянула чашку Цзяню.

— Принеси. Мне. Чаю.

Цзянь повернулся спиной.

— Я не стану это терпеть.

Он знал, что такое борьба за власть. Его наставники постоянно соперничали друг с другом. Поскольку Цзянь был самой важной персоной в землях Чжун, его не касалась эта грызня. Просвещенные государства больше нуждались в нем, чем он в них. Цзянь зашагал прочь, громко стуча тяжелыми сапогами.

— Я прикажу управителю Фаару пристрелить тебя в следующий раз, когда ты явишься в Небесный дворец.

Он успел сделать пять шагов, а потом его слегка хлопнули по макушке, и Тайши приземлилась прямо перед ним — по-прежнему с чашкой в руке.

— Ворота заперты, а через стену ты не перелезешь, она слишком высока. Впрочем, я даю тебе шанс избавиться от меня. Если сумеешь разбить эту чашку, я велю отпереть ворота, и мы расстанемся навсегда. Если нет — подай мне чаю, и начнем занятия.

— Я тебя ненавижу!

Тайши пожала плечами.

На сей раз Цзянь не сдержался и с удвоенной яростью набросился на нее. Его каблук разминулся с носом Тайши на пядь. Затем последовал знаменитый удар ногой в стиле Нинчжу. Двойной прямой в стиле Сун. Могучий выпад в стиле Чан. Тайши нарочито зевнула, уклоняясь от ударов; двигалась она легко, как перышко, несомое ветром. Цзянь с тем же успехом мог колотить по воздуху. Он быстро устал — удары, не достигающие цели, оказались утомительными. И тут, к неимоверному потрясению юноши, Тайши дала ему пощечину. Опять. На сей раз по-настоящему.

Ее раскрытая ладонь хлестнула его по левой щеке, и у Цзяня в голове как будто загудел огромный колокол. Колени у него подогнулись, и он, повернувшись вокруг собственной оси, рухнул на пол.

— Перестань меня колотить!

В обычное время ему пришлось бы сперва отдышаться, но ярость заставила Цзяня вскочить немедленно. Ладонь Тайши, появившись словно из ниоткуда, ударила его по правой щеке. Цзянь споткнулся и получил оплеуху, от которой потерял равновесие; тут же Тайши врезала ему в солнечное сплетение, вышибив весь воздух из легких. Он снова оказался на полу, на сей раз ничком.

Поднялся Цзянь уже не так быстро. У него вырвался жалобный всхлип. Голова гудела, и мир вокруг качался, когда он кое-как встал на четвереньки. Он снова набросился на Тайши: возвратный удар в стиле Синсин, опоясывающий удар в стиле Ван, а потом… нет, он передумал и применил кулак-молот в стиле Хили. Тоже впустую.

— Когда тебе не позволяют действовать по заданному плану, ты движешься с изяществом двухголового осла, — заметила Тайши, спокойно уходя от атаки.

Каждый раз он промахивался на волосок. Цзянь подался туловищем вперед, надеясь, что следующий удар непременно попадет куда нужно. Он тянулся и тянулся, пока не обнаружил, что вот-вот потеряет равновесие.

— Если тебя поддразнить, ты начинаешь ошибаться.

Тайши подставила ногу и как будто вышибла из-под противника пол. Мир перевернулся вверх тормашками. Цзянь стукнулся головой о золотисто-фиолетовые плитки — раз, другой, третий. У него вырвался пронзительный вскрик.

Он стиснул зубы и снова поднялся. Шагнул вперед и получил удар в нос. Потом два быстрых удара в лоб и в шею. Наконец ему удалось приблизиться к этой обманчиво хрупкой женщине. Он сам не знал, как Тайши это проделала, но она шевельнула худыми бедрами, и он отлетел. Никто из наставников раньше не бил его с такой силой. Цзянь растянулся на мраморном полу. И заставил себя подняться на колени.

— Хороший воин знает, когда нужно сдаться, — нараспев проговорила Тайши.

— Хороший воин знает, когда нужно держать язык за зубами!

Цзянь схватил полупустой чайник, стоявший на полу, и плеснул в нее содержимым.

— Хоть в чем-то мы согласны, — заметила она, взмахом руки рассекая жидкость.

Следующая схватка прошла так же, как предыдущая. Тем не менее Цзянь упорствовал. Пять раз он поднимался с пола и бросался на Тайши. Пять раз она швыряла его наземь. И все труднее было подняться.

После шести бесплодных попыток Цзянь валялся на полу, чувствуя боль и онемение во всем теле. Но в первую очередь пострадало его самолюбие. Вчерашний проигрыш мог быть чистой случайностью. Однако два поражения подряд сломили Цзяня. Он был непобедимым воином, спасителем Чжун, величайшим героем за все время существования Просвещенных государств. И вот его с легкостью одолела и осыпала оскорблениями какая-то жалкая старуха, которая сказала ему, что он сплошное разочарование, да к тому же еще и самозванец.

Самообладание наконец покинуло Цзяня. Он заплакал, сотрясаясь всем телом от рыданий. Юноше казалось, что жизнь утратила смысл. Мысль о том, что он потерпел поражение, не давала ему покоя. Он не оправдал надежд.

Цзянь свернулся клубочком, старательно не глядя на Тайши. Его лицо горело от стыда. «Герои не выказывают своих чувств», — твердил ему в детстве Ван. «У настоящего воина стальная выдержка», — добавлял Нинчжу. «Герои не плачут. Плачут только маленькие дети. Ты герой или плакса?» — орал ему в лицо Синсин. Остальные наставники молча смотрели на него с досадой и презрением каждый раз, когда он давал волю чувствам. Цзянь научился быстро справляться со слезами. Но теперь их накопилось столько, что сдержаться было нельзя. Он не знал, сколько времени пролежал на полу, рыдая как дитя.

Чья-то рука коснулась его плеча.

— Ты хорошо дрался, мальчик. Лучше, чем я думала.

Тайши опустилась на колени рядом с ним. Цзянь попытался ее оттолкнуть и прикрыть лицо. Она мягко удержала его.

— Нет позора ни в слезах, ни в поражении. То и другое может быть источником силы.

Он шмыгнул носом, сел и взглянул на Тайши.

— Разве это не значит, что я слаб?

Она впервые улыбнулась.

— Сознавать и выражать свои чувства — не слабость, а великая сила, если научиться ей владеть. Я хочу, чтобы тебе было не все равно. Порой даже обидно до слез.

Цзянь сел и вытер с лица слезы и сопли. Тело у него все еще ныло, но он знал, что это скоро пройдет. Мягкость Тайши его удивила. Возможно, Цзяню просто померещилось, но эта старуха вдруг показалась ему не такой уж мерзкой. В ней чувствовалось материнское тепло, которого он раньше не замечал.

Цзянь шмыгнул носом.

— А ты вернешь мне слуг?

Тайши издала нечто среднее между смешком и фырканьем и встала.

— Не говори глупостей. Вставай. Умойся и позаботься о завтраке.

— Но я не умею готовить.

— Значит, будешь голодать.

Глава 5. Испытание огнем

Отношения Тайши с новым учеником складывались далеко не безоблачно. Она сказала себе, что первый день самый трудный и что со временем станет легче. Но ошиблась. Тайши решила, что достучалась до Цзяня, когда он расплакался, однако мальчишка по-прежнему отказывался налить ей чаю. На второй день он попытался открыть ворота. На третий исследовал подвалы. На четвертый стал искать прорехи в стене Небесного дворца. Тайши приветствовала в учениках некоторую толику упрямства, однако Цзянь был просто глуп.

«Истинная суть человека раскрывается, когда он наедине с собой». Таковы были последние слова почтенного монаха Горама, прежде чем он скрылся в горах Диюй^[3]. Больше никто его не видел. То ли он наслаждался там своей истинной сутью, то ли умер от голода среди голых камней. В любом случае Тайши приняла мудрость Горама близко к сердцу.

Она внимательно наблюдала за мальчиком издалека, не попадаясь ему на глаза, пока он дулся. Для предмета религиозного поклонения, для героя пророчества, от которого зависело спасение целого народа, Цзянь оказался на удивление скучным и лишенным фантазии. На третий день он снова попытался разбить чашку и получил взбучку. Полдня он провозился с завтраком, и это само по себе было бы увлекательным зрелищем, если бы он не устроил на кухне пожар.

Тайши уже хотела вмешаться, но затем решила посмотреть, как Цзянь с этим справится. Кое-что она выяснила. Мальчик немедленно запаниковал, но быстро взял себя в руки, как только совладал со страхом. Действовал он рассудительно и последовательно. Это были хорошие качества. Тайши подумала, что они ему пригодятся. К сожалению, Цзянь потратил слишком много времени, пытаясь разобраться, что к чему. Когда он принялся за дело, половина кровли уже сгорела и обрушилась. К счастью, во дворце было еще три кухни — жги не хочу.

Глядя на последствия маленькой катастрофы, Тайши улыбнулась. Цзянь во многом напоминал другого ее ученика — Сансо. Тот так же упрямился и крушил все вокруг, зато никогда не унывал и был полон энергии. Да уж, упорства у него хватало!

По утрам Цзянь обычно искал способы сбежать из дворца, а по вечерам скорбно смотрел поверх дворцовых стен на Хеньгу — небольшой город, построенный исключительно для нужд Небесного дворца. Иногда он запирался в комнате и читал глупые свитки, написанные его бывшими наставниками. Иногда вновь пытался разбить чашку. Каждый раз, когда Цзянь бросал Тайши вызов, он отталкивался от того, что ему удалось выяснить во время предыдущей стычки. Пытаясь победить ее, он всегда придумывал что-то новенькое. Тайши оценила его способности стратега и в знак уважения стала бить не открытой ладонью, а кулаком.

На шестое утро Цзянь наконец набрался ума и явился к ней с оружием. К сожалению, он взял те самые парные мечи. Глупый мальчишка. На седьмой день он пришел с копьем. На восьмой с арканом. Вышло очень неловко. Тайши связала его и оставила так лежать. Обнаружив Цзяня на девятое утро по-прежнему связанным, она даже слегка встревожилась.

Целый день проведя в наблюдениях за тем, как Цзянь слоняется по дворцу, вечером Тайши взяла бутыль сливового вина и отправилась в свои покои на верхушке башни под названием Глаза Земли в восточной оконечности дворца. Вид на гору Куньлай, открывавшийся из башни, напоминал ей о доме; она решила, что туда и направится первым делом, как только выполнит свое поручение. Впрочем, ее жизнь могла окончиться раньше, чем поручение. Тайши уже давно никого не учила — и тут же вспомнила, как ей ненавистно это занятие. Все недостатки учеников напомнили о себе сразу: страх, нытье, тупой взгляд, упрямая наглость.

Порой у Цзяня бывали озарения, от которых у наставницы захватывало дух. Именно эти проблески подлинной силы в промежутках между длинными тягостными периодами неприязни напоминали Тайши о тех временах, когда она с наслаждением обучала мальчика, который мог стать необыкновенным. Он и был необыкновенным. Сансо. Ее родной сын. Туман, окутывавший прошлое, ненадолго развеялся, воскресив в памяти давно забытую гордость и удовлетворение, которые неотделимы от воспитания великого человека.

Но воспоминания принесли с собой боль, страдание, сожаление. Тайши предпочла бы поскорее похоронить эти чувства, по-прежнему мучительные, пока они не увлекли ее в темную яму. Она не без причины оставила преподавание и упорно отказывалась брать учеников.

Но вот в порыве справедливой ярости, негодования и, вероятно, высокомерия она силой добилась должности наставника — и теперь не знала, что с этим делать. Более того, Тайши получила ученика, который был еще непослушнее, необузданнее и упрямее, чем ее родной сын. Где-то там Сансо наверняка от души забавлялся над матушкой.

— Это все ради блага Просвещенных государств, — пробормотала Тайши, поднося почти пустую бутыль из тыквы к губам.

Если бы только она могла себя убедить.

Она оказалась в добровольном заточении с этим избалованным мальчишкой. И теперь несла ответственность за то, чтобы Предреченный герой народов Чжун был готов исполнить пророчество, будь то через пять недель или пятьдесят лет. А требуется по крайней мере лет десять, чтобы он получил шанс пережить схватку с Ханом…

Да кого она обманывает? Даже десяти лет не хватит. Хан превратит мальчишку в кашу. Тайши шевельнула изувеченной рукой. Уж она-то знала, с кем предстоит схватиться этому герою. Хан был поразительным существом — и телесно, и духовно. Особенно телесно. При этом воспоминании Тайши улыбнулась: грозные темные глаза и голос, колеблющий землю. Вот бы еще он перестал умничать. Тайши и Хан много лет поддерживали приятные профессиональные отношения, порожденные взаимным уважением к высокому рангу друг друга при лунном дворе. Каждый раз, когда их пути пересекались, они садились выпить чаю, обменяться интересными новостями, обсудить стили и приемы. Иногда это тянулось часами. Только когда их тела набирались сил, а умы пресыщались, они возвращались к малоприятному занятию — вновь пытались друг друга убить. Тайши вынужденно признавала, что Хан продвинулся в этом на один шаг дальше, чем она. Прозвище Вечный дается не просто так.

Неровными шагами Тайши подошла к деревянной кровати под балдахином и упала на подушки. Ее ум был затуманен вином и усталостью. Она зевнула, и комната вокруг стала расплываться. Тыквенная бутыль выскользнула у нее из пальцев и упала донышком на пол. Она несколько раз обернулась вокруг себя, прежде чем наконец замереть, лежа на боку. Остатки вина вытекли на дорогой ковер.

Тайши наблюдала за падением алых капель и тосковала по дому. Последняя зима годового цикла всегда грозила Облачным Столпам потопом. Развести костер становилось той еще задачей, а переход по веревочным мостикам — ежедневной прогулкой на грани жизни и смерти. Но в то же время природа оживала. Цветы, цеплявшиеся к отвесным скалам, распускались, листва каскадами ниспадала по гладким каменным утесам, тысячи маленьких стремительных водопадов самозабвенно срывались с отвесных краев. Облачные Столпы в это время превращались в самое прекрасное место на свете, и Тайши забывала, как тяжело там обычно живется. Вот почему она предпочла жить именно там, и вот почему у нее было мало соседей. Лично ей это казалось преимуществом.

Она страшно скучала по дому и каждый день спрашивала себя, зачем ушла.

Тайши отвлеклась от упавшей бутыли и отодвинулась глубже в недра кровати с балдахином. Ночью слуги придут и вытрут пол. Ей очень хотелось внушить Цзяню, что они остались одни в стенах Небесного дворца, однако это было невозможно. Огромный дворец нуждался в уборке и уходе, пусть даже в нем жили всего два человека. Она

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Лян — мера веса, а также денежная единица в Юго-Восточной Азии. Здесь и далее прим. ред.

2

Биси — существо из китайской мифологии, помесь дракона с черепахой.

3

Диюй — царство мертвых в китайской мифологии.