Черное Солнце

Ребекка Роанхорс, 2020

Alex Awards. Ignyte Awards. Shaded Choice Awards. Финалист премий Hugo, Nebula, Locus, Dragon, Lambda, Goodreads. В священном городе Това ждут праздника зимнего солнцестояния. В этот раз он должен сопровождаться затмением – редким явлением, нарушающим равновесие мира. Пользуясь этим, угнетенный клан Черных Ворон, пострадавший от жестокости жрецов, решает свершить месть. Черные Вороны ждут своего возрожденного Бога-Ворона, обещанного пророчеством, а в небесной башне жрецов зреет переворот. На корабле же, ведомом сквозь шторм женщиной-тиком, чья Песнь успокаивает море и пленяет разум, плывет в Тову единственный пассажир – слепой юноша, покрытый ритуальными шрамами. «Блестящий мир, который показывает все великолепие человеческого милосердия и порочности. Эпический глас нашего континента и нашего времени». – Кен Лю «Захватывающе!» – Ребекка Куанг «Абсолютно потрясающе». – Шеннон Чакраборти «Прекрасно продуманный сеттинг со сложной динамикой персонажей и многоуровневыми политическими интригами. Совершенство!» – Kirkus Review «Это был Мартин, это была Джемисин, а теперь – Роанхорс». – Стивен Грэм Джойс «История о приключениях, пророчестве, политике и магии… Захватывает с первой страницы». – Cosmopolitan «Мастрид для фэнов Джемисин и Мартина, которые хотят более экзотического мира». – Booklist «Автор, перевернувшая американскую научную фантастику, фэнтези и хоррор». – The New York Times

Глава 8

Горы Обреги

Год 317 Солнца

(за 8 лет до Конвергенции)

Говорят, вороны запоминают лица людей, которые причиняют им боль, и никогда не забывают их. Они до самой смерти будут хранить обиду на своего мучителя и передадут ненависть детям. Так они выживают.

Из наблюдения за воронами Саайи в тринадцать лет

Окруженный воронами мальчик, скрестив ноги, сидел на террассе из дикого камня. Вокруг него было не меньше дюжины огромных черных птиц, кричащих, что-то клюющих и поворачивающих голову то вправо, то влево. Одна уселась на костлявое колено, другая — на угловатое плечико. Трое боролись за место на его протянутой руке, поедая объедки со сложенной чашечкой ладони.

Он шептался с ними, рассказывая о своем одиночестве, произнося извинения за то, как мало еды он может им предложить, а заодно признаваясь в постоянно грызущем его голоде и мягко расспрашивая об огромном мире за пределами этой комнаты и о том, как он выглядит. Вороны отвечали ему, рассказывая, как снег становился все глубже на близлежащих горах, как холодные ветра шумят в их гнездах и как солнце слабеет, а ночи удлиняются.

Он протянул свободную руку, и большая широкогрудая ворона с зазубренным клювом и блестящими перьями уронила на ладонь мальчику что-то сверкнувшее в утренних лучах. Мальчик провел по предмету большим пальцем, изучая его размер и очертания, а затем взвесил несколько раз в руке и улыбнулся. Обрадованный подарком, он положил его к небольшой кучке сокровищ, собранных за утро.

— Он всегда так себя ведет? — спросил голос за спиной.

Мальчик застыл. Заговорил незнакомец. Гости редко бывали у него. Точнее, за исключением еженедельных визитов отца, его посещали только слуги и охранник, который стоял за дверью.

— Да, — ответил второй голос.

Мальчик напрягся, раздувая ноздри. Этот голос был ему знаком.

— Он предпочитает сидеть снаружи, с птицами, — продолжил второй голос, и в нем появилась какая-то горечь. — Я думал запретить это после…

— Нет, не надо, — быстро ответил незнакомец, — я сейчас поговорю с ним. Наедине.

— Я не могу оставить вас наедине… с мальчиком.

С мальчиком. Не с моим сыном. Кулак Серапио сжался. В нем боролись гнев и стыд. Отец постоянно оставлял его одного. Так почему это должно волновать его сейчас?

— Господин Маркал, — терпеливо произнес незнакомец, — я пришел, чтобы помочь вашему сыну. — Вы не верите?

— Я не боюсь, что вы навредите ему, — ответил отец, понизив голос до шепота, стараясь, чтоб его не услышал Серапио. — Я боюсь, он навредит вам. Он… Ненормальный.

— Он ребенок.

— Ему четырнадцать. Он не так уж юн. И, наверное, вы не понимате. Проблема не только в том, что он потерял зрение.

— Я понимаю более чем достаточно. А теперь дайте мне поработать.

Его отец заколебался, а потом сказал:

— Я оставлю стражу за дверью. Позовите их, если вам что-то понадобится. После того как я исполню свои обязанности, я вернусь, чтобы проверить вас.

— В этом нет необходимости.

— Ну, если вы уверены…

— Вполне.

А потом послышались шаги, такие торопливые, словно отец только этого и ждал. А незнакомец остался с ним наедине.

— Здравствуй, Серапио.

Ворона клюнула его в руку. Он порылся в кармане и вытащил еще горсть объедков. Птица счастливо закричала, но к ней тут же присоединились ее сородичи, и еда тут же пропала.

— Кто вы? — спросил мальчик.

— Я здесь, чтобы помочь тебе.

— Не думаю, что вы можете мне помочь.

Мужчина недобро хмыкнул. Кажется, сейчас он стоял в ведущем на террассу дверном проеме, прислонившись к раме. Гость заставил Серапио нервничать, отчего птицы засуетились и захлопали крыльями.

— Ты еще один целитель? — спросил Серапио. — Один из тех, кто приходит тыкать и щупать мои глаза?

— О, я пришел не для того, чтобы снова помочь тебе видеть, — ответил мужчина. — Я подозреваю, что это было бы пустой тратой времени, так что тебе придется расстаться с этой надеждой, мальчик.

Серапио удивленно поднял голову. Раньше ему никто никогда этого не говорил. А сейчас ему так прямо сказали о его судьбе, хотя обычно звучали лишь банальности да фальшивые утешения, неизбежно заканчивающиеся недоверчивым шепотом о том, что мать «погубила» его, и о том, каким монстром она была.

— У меня нет ложных надежд, — тихо запротестовал он.

— Конечно есть, — терпеливо ответил мужчина. — Жизнь — череда ложных надежд. И, пока мы не обучимся хорошенько, у нас у всех будут неуместные надежды. И я научился.

— И что вы хотите?

— Я здесь, чтобы подготовить тебя к твоей судьбе.

— Я уже знаю свою судьбу. — Он вытащил из кармана еще корма, и ворон с зазубренным клювом сел ему на ладонь. То, что это был именно он, было ясно по весу и по особому, голодному карканью.

Незнакомец молчал, и Серапио понял, что он, должно быть, обдумывает, что сказать.

— И в чем же она?

— Мне суждено возродиться вороном.

— А затем?

Никто никогда не спрашивал «а затем?». Они просто считали его душевнобольным, думали, что его голова полна причудливых желаний о полетах или о побеге от увечий.

— Они говорят со мной, ты ведь знаешь, — сказал мальчик.

— Неудивительно. Они узнают одного из них. И что они говорят тебе?

— Всякую воронью чушь. О веселье на охотничьх угодьях и о радости полета. А еще о семье и потерянных вещах.

— О последнем ты определенно должен знать, — в голосе впервые проскользнули нотки симпатии.

Он кивнул.

— Что они еще тебе говорят?

— Что я один из них. Так же как их великий предок. Я проглотил тень солнца. Иногда они называют меня Праотцом Вороном, хотя я не так уж стар.

— Предок, а?

Он пожал узловатым плечом, словно сомневаясь.

— Как они еще называют тебя, Серапио?

— Несущим Ночь, когда мне холодно. Или Пожирателем Солнца, когда я зол. Они говорят, что мое тело холодно, а моя злоба горяча.

— Всему этому тебя научили вороны? — Он казался удивленным, словно не ожидал этого.

— Они мои друзья. Я заслужил их доверие.

— А как твоя мать называла тебя?

Серапио резко повернулся к незнакомцу:

— Тебя послала моя мать?

— Твоя мать мертва. — Голос незнакомца был ровен и деловит, он просто констатировал факт. — Но да, в некотором роде она послала меня. Договорилась, чтобы я и еще двое пришли, если ее работа увенчается успехом.

— Ты имеешь в виду меня, — сказал Серапио. — Я работа моей матери.

— Что она говорила тебе?

— Что я буду богом.

Незнакомец молчал так долго, что Серапио подумал, что он незаметно ушел.

— Ты странный, — наконец сказал он. — Пойдем, я покажу тебе кое-что.

Серапио услышал, как мужчина вышел из комнаты. Он думал не обращать внимания на его приказ, но любопытство взяло верх. Шепотом попрощавшись с друзьями, он, отряхнув руки и штаны, встал и направился к скамье, которая, как он знал, находилась прямо за дверью, и сел на нее.

— На, возьми это. — К колену что-то прижалось, и Серапио подчинился, придавив ладонью толстый необработанный кусок коры, длиной и шириной с его руку.

— Ветка дерева?

— А теперь это.

Колена вновь что-то коснулось. Новый предмет состоял из рукояти и широкого лезвия — тупого по всей длине и заостряющегося на конце.

— Нож?

— Резец. Я буду учить тебя вырезать.

— Зачем?

— Это просто инструмент. Средство достижения цели. Когда ты в последний раз использовал руки?

— Недавно. Чтобы поднять эту ветку и резец.

По щеке хлестнул резкий удар. Мальчик вскрикнул, упал на пол. Вороны снаружи закаркали. Он поднес дрожащую руку к лицу. И понял, что оно перемазано кровью, там, где прикосновение неизвестного оружия вырвало тонкий кусок кожи. Воздух обжигал рану. В нем вскипела горячая ярость. Он открыл рот, чтоб позвать своих ворон…

— Науськай их на меня, и им тоже достанется. Я не хочу причинять боль им или тебе, Серапио, но ты будешь уважать меня, ясно?

Серапио захлопнул рот. Одно дело, когда бьют его, но рисковать своими друзьями он не хотел.

— Начнем снова, — приказал мужчина. — Дерево и резец.

С трудом сдерживая слезы и стараясь не обращать внимания на кровоточащую щеку, Серапио взвесил грубый кусок дерева в одной руке и резец в другой. На миг закралась мысль бросить их в мужчину. А что потом? Куда бы он мог побежать, чтобы избегнуть еще одного удара? И птицы. Мужчина мог причинить боль птицам.

— Прекращай себя жалеть, — скомандовал незнакомец. — Ты воняешь жалостью к себе. Делай, что я говорю, и мы прекрасно поладим. Бить я тебя буду, только когда это понадобится. В конце концов, я вполне рассудителен.

Серапио не ответил.

Быстрые шаги, и Серапио понял, что сейчас будет еще один удар. Он отшатнулся, но чужая рука вцепилась ему в волосы и поставила на колени.

— Ты говоришь о своей судьбе. Но ты не желаешь страдать, чтоб достичь ее. Ты не доберешься до Товы, если будешь бояться, Серапио. Я сделаю твой разум сильным, если ты мне позволишь, научу тебя терпеть боль. Или ты желаешь остаться на этой террассе и гнить вместе со своими хранителями? — Он с силой встряхнул его, отчего голова Серапио колыхнулась взад и вперед, как тростинка на ветру.

— Я буду страдать! — громко и испуганно закричал мальчик.

Мужчина отпустил его, Серапио рухнул вперед и понял, что стоит на четвереньках, тяжело дыша и все еще сжимая брусок и резец в руках.

Он слышал, как мужчина пересек комнату и сел на дальнюю скамью. Голос доносился издали:

— Опиши мне это дерево. Скажи, что ты чувствуешь.

Серапио сделал глубокий вздох, чтобы успокоиться. Заставил себя сесть и принялся крутить деревяшку между пальцами и ладонью.

— Я чувствую необработанный материал, — рискнул он, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

— Что еще, — мужчина словно уговаривал его. — Сконцентрируйся. Используй пальцы и разум.

— Необработанный, — повторил Серапио, а потом: — Изъеденный. Зазубренный здесь, по левой стороне, и узловатый чуть ниже моего большого пальца. — Он провел кончиком большого пальца по узлу.

— Уже лучше, — согласился мужчина. — А теперь почувствуй создание, что живет внутри дерева. Оно здесь, прячется, ждет, когда ты выпустишь его наружу. — Шорох одежды, когда мужчина наклонился к нему. — Ты можешь это сделать, Серапио? Можешь найти создание внутри дерева?

— Да, — представив ворона, он провел резцом по бороздке, которую до этого наметил ногтем. Маленькая голова, большой клюв, изгибающаяся грудь и оперенные крылья. Он вонзил резец в дерево, но тот соскользнул, вонзившись вместо этого под ноготь. Закричав от боли, он отдернул руку и сунул палец в рот.

— Заставь боль стать твоим другом, Серапио, — настаивал мужчина. — Научись ее ценить так, как мог бы ценить любовницу. Пусть она станет тем, что жаждешь больше всего.

Серапио понятия не имел, чем занимаются любовники, но он достаточно часто слышал, как слуги трахаются в соседней комнате. Он точно не хотел иметь ничего общего со страданиями и болью. Неужели этот мужчина пришел, чтобы научить его именно этому? Он этого не хотел, но если это означало, что он станет тем, кем желала видеть его мать, он вытерпит это.

— А теперь, — сказал наставник, — расскажи мне опять об этой деревяшке. Только используй для этого другие слова.

Серапио подчинился.

Время шло. С заходом солнца становилось все холоднее, и пришли слуги, чтобы зажечь настенные светильники и предложить еду. Сам мужчина поел, Серапио же было приказано продолжить работу, поскольку он еще не заслужил ужина.

И лишь когда ночные слуги пришли приготовить Серапио постель, мужчина сказал:

— Пришло время мне уходить.

— Ты вернешься? — спросил Серапио, понятия не имея, хочет ли он, чтобы мужчина остался или чтобы ушел навсегда.

— Да, обещаю. — Он положил руку на плечо Серапио и сжал ладонь так сильно, что, казалось, тонкие кости сдвинулись под рубашкой. — В следующий раз, когда я приду, ты сможешь называть меня Пааде. Мы будем друзьями.

Серапио инстинктивно понял, что это ложь. Пааде не любил его. Он не был уверен почему, но знал это столь же хорошо, как и свое имя. Пускай Пааде и был здесь для того, чтобы выполнить обещание, данное его матери много лет назад, пускай он был здесь, чтобы научить его боли, дабы он мог исполнить свое предназначение, но они никогда не будут друзьями.

После того как наставник ушел, Серапио долго держал руку у щеки, размышляя. Кровь засохла тонкой, легко отслаивающейся, стоило только потянуть ее, дорожкой.

Боль напугала его, но он уже начал прощать ее, делать своим другом, как и говорил Пааде.

Над своей первой статуэткой он работал до глубокой ночи, да так и заснул, сгорбившись на скамейке. В руке была зажата заготовка вороны. Не до конца сформированная, только набросок того, чем она должна была стать, но начало все же было положено.