Лисий хвост. Крепость гремящего ущелья. Книга третья

Петер Клуг, 2020

Прошло уже почти 15 лет с той страшной ночи, когда жизнь Хару и его семьи была разрушена князем острова Оленя. Кицунэ, получившая смертельные раны в схватке с вероломными родственниками, все эти годы является к нему бестелесным видением. Подросший сын всё больше отдаляется от людей, погружаясь в тайны мира духов и оборотней, ведомый матерью. Вопрос «а что дальше?» звучит всё чаще и чаще и не только из уст друзей, но и у Хару в голове. И тут по пути на запад Империи ему встречается настоящая, живая девушка. Пусть она вся затянута в доспехи, побрита наголо и рубит головы направо и налево. Но она живая и она рядом….

I

Город Нандун поразил Мунку, поразил и ужаснул его, произведя впечатление сущего ада на земле. Юноша-степняк бывал до этого лишь в одном более или менее крупном селении — Сатыше, который, на самом-то деле, лишь с большой натяжкой можно было считать подобием города. И даже там ему казалось, что улицы чрезмерно полны людей, от вечного шума и гама к вечеру раскалывалась голова. Если бы не Анга, которой хотелось походить по лавкам торговцев да поглазеть на яркие огни вечером, он бы лишний раз носа не казал из юрты.

Однако в Нандуне дела обстояли ещё хуже. Это был настоящий город, который строился когда-то в подражание Красному городу. Хотя он находился на самом восточном краю западных провинций, он всё же считался столицей всего Запада Империи Дракона. Так же как и главный город всего государства, Нандун стоял на левом берегу Красной реки, и губернаторы старались во всём походить на великолепный образец.

Так, дворец правителя стоял на возвышении над рекой, и от него к воде вела пышная лестница с мраморными ступенями и статуями легендарных животных-основателей, которые были соратниками Дракона-творца. Местные ремесленники выказывали немалое старание и талант, стараясь доказать, что они ни в чём не уступают столичным, и в основном у них это получалось. Сам дворец был выстроен совершенно иначе, чем императорский. Здесь не было обширного сада. Вместо этого всё пространство вокруг дворца занимали различные служебные постройки, в которых размещались ведомства, призванные управлять западными землями, собирать налоги и устанавливать порядок. Единственное, что роднило этот дворец с императорским, — это высокие стены, напоминающие крепостные.

Впрочем, в древние времена так оно и было. Нандун начинался как аванпост империи на западе, и нынешний губернаторский дворец изначально строился именно как укрепление с мощными кирпичными стенами и башнями. Со временем значение этих укреплений сошло на нет, границы были отодвинуты столь далеко от города, что всякая опасность нападения внешних врагов совершенно исключалась. Однако всё чиновничество Запада по-прежнему стекалось в пределы старых стен. Таким образом, в Нандуне образовался как бы город в городе, со своим укладом и образом жизни, чётко отделённый от ремесленной и торговой частей и тем более от кварталов обычных жителей. Сам же разросшийся вокруг древней крепости город своих укреплений более не имел. Когда-то и его окружал земляной вал, однако он был уже давным-давно срыт, и от него не осталось и следа.

По Красной реке ходили баржи, перевозя товары из западных областей на восток и обратно. Это была одна из главных связующих нитей между двумя частями империи, а Нандун был её главным центром на западном конце, так же как Красный город — на восточном. В трёх днях пути к столице река входила в ущелье между высокими скалами, здесь она становилась бурной и билась о крутые стены. Из западной столицы туда направлялись отряды солдат и спасателей на случай кораблекрушений, которые иногда случались. Эти отряды размещались в крепости, господствовавшей над ущельем. Она состояла из двух частей, находившихся на обоих берегах и соединявшихся между собой подвесным мостом. Её оборонное значение также ушло в прошлое, она стала не более чем приютом для дежурных смотрителей.

В городе всегда кипела жизнь и торговля, всегда наезжало множество купцов и разного люда. Теперь же все, казалось, просто посходили с ума. И в прежние дни Мунку был бы этим ошеломлён, а сейчас он вообще приходил чуть ли не в ужас от толп народа и бесконечного шума, ржания лошадей, блеяния верблюдов, мычания скота, звона сотен наковален. Иногда казалось, что весь Нандун превратился в одну большую кузницу.

По городу сновали тысячи самых разных людей. В основном это были местные жители и жители западных краёв, которых восстание сдвинуло с насиженных мест, они искали лучшей судьбы в рядах народной армии. К ним примкнуло большинство солдат и офицеров местных гарнизонов, хотя некоторые, не желая нарушать присяги, бежали на восток. Несколько особенно строптивых служак были повешены повстанцами, и тела бедолаг так и висели на древней стене, окружающей дворец правителя.

Само собой, к восстанию примыкали и какие-то тёмные личности, занимавшиеся грабежом и воровством в общей неразберихе. С такими людьми никто не церемонился, и почти каждое утро на берегу реки проходили казни преступников. Им привязывали на шею тяжёлые камни, отвозили на лодке на середину потока и сбрасывали в воду. Крики жертв никто не слышал из-за улюлюканья и гоготания толпы, собравшейся поглазеть на представление.

Если городские кварталы и улицы походили одновременно на военный стан и на ремесленную мастерскую, то старинный дворец и примыкающие дома чиновников напоминали место, по которому прошлась какая-то стихия. Собственно говоря, так оно и было, только в роли стихии выступил народ.

Многие дома были разграблены, окна и двери в них были разбиты, и никто не собирался их восстанавливать. Только в самом дворце губернатора навели какой-никакой порядок и вернули ему малую часть лоска и былого величия. Но все улицы и переходы между строениями были усеяны бумагами. Люди врывались в разные провинциальные ведомства и приказы, стремясь уничтожить всякий след имперской власти. В буйном веселье выбрасывали они кипы документов на улицу под ноги своих товарищей. Не были пощажены ни архивы с древними рукописями, ни обычные библиотеки и собрания свитков. Все бумаги без исключения летели вниз, втаптывались в грязь, рвались на куски. Любая бумага стала символом ненавистной власти, и никто не желал разбираться в том, что на самом деле было написано.

Первоначально восставшие задумывали все эти бумаги сжечь в одном огромном костре. Однако документов и свитков оказалось столь много, а лишних усилий, чтобы собрать разбросанные бумаги, тратить никто не собирался, так что всё и осталось лежать там, куда упало. Осенний ветер понемногу разносил обрывки, они листопадом летали по всем близлежащим кварталам, лежали на крышах, скапливались в подворотнях. Потихоньку люди приспособились собирать бумагу на растопку печей и очагов.

Мунку ходил по узким улицам старого города, примыкающим к дворцу. Здесь было намного тише, чем в других частях Нандуна. Юноше нравилось смотреть на то, как желтые листья деревьев печально облетают и смешиваются с шелестящей бумагой, покрытой непонятными иероглифами. Он не умел толком читать, так что все надписи представлялись ему полными скрытого, зловещего смысла. Иногда он находил в куче бумаг и листьев свитки с рисунками.

Такие находки всегда пробуждали в нём любопытство и своего рода азарт. Никогда не знаешь, на какой свиток наткнёшься и какие картинки в нём будут. Те, что ему приходились по душе, Мунку откладывал и уносил с собой в тот дом, где он и Нага жили. Те, что ему не нравились, молодой степняк бросал обратно.

Ему встречались изображения животных и растений, духов и хранителей местности. Это вызывало в нём любопытство, и он мог часами рассматривать их, особенно когда дело касалось сказочных тварей, дэвов и какой-нибудь другой нечисти. Мунку надеялся найти среди них Ган Цэцэг или Билигму, хотя вторая и была человеком из плоти и крови, но обладала мастерством чародейки, а значит, не сильно отличалась от хозяйки пустоши.

Ган Цэцэг он не обнаружил, но вот изображения громадных муравьёв и смертоносных червей нашёл и долго смотрел на них. После чего отложил в кучку, которую забрал к себе.

Как-то он наткнулся на странные рисунки, на которых люди представали словно бы разрезанные, и их внутренности были отлично видны. Молодого кочевника, который и сам уже успел разделать не одну овцу, вид вскрытого тела человека покоробил. Он покрутил этот свиток, увидел ещё несколько подобных изображений, где были вскрыты головы и сердца рассечены пополам. Мунку с отвращением отбросил манускрипт в общую кучу, вовсе не ведая о том, что только что держал в руках бесценную рукопись древнего врача.

Особое впечатление на него произвёл свиток с рисунками мужчин и женщин, предающихся любовным радостям. Юноша внимательно просмотрел его и не просто забрал с собой, но припрятал среди своих немногочисленных личных вещей. Он твёрдо решил для себя воплотить все предлагаемые способы утех с Ангой.

Нага никогда не оставлял Мунку в одиночестве, всегда находясь неподалёку от него. Мужчину Нандун очень разочаровал. После многих лет скитаний по степи, он полагал, что будет счастлив вновь оказаться в многолюдье городских улиц, будет просто наслаждаться возможностью ходить по лавкам и приличным питейным заведениям. Однако Нага успел от всего этого отвыкнуть и незаметно для самого себя начал ценить просторы и безлюдье степи. Суматоха, какофония звуков, грязь под ногами, вонь из подворотен раздражали. Так что скиталец-островитянин не без удовольствия следовал за Мунку в кварталы вокруг дворца и тоже понемногу рылся в разбросанных бумагах. Он откапывал какой-нибудь свиток и читал его.

Пребывание Наги и Мунку в Нандуне могло бы показаться довольно странным и вызвать недоумение. После того, как они повстречались с Сен Гаром, тот под охраной отправил их в столицу новоявленного Западного ханства. Был ли это арест, или их взяли в плен, наши странники так и не уяснили. У них не забрали оружие, видимо, считая не представляющими опасности, но ограничили свободу передвижения. Всё время пути до города они находились под неусыпным надзором охраны.

По прибытии в Нандун Нагу и Мунку передали местным стражникам, которые не проявляли особого усердия. Двое-трое из них лениво следовали за пленниками, изредка покрикивая на них. Если бы юноша и его похититель вздумали бежать, им бы это наверняка удалось. Однако удобного случая пока не представлялось, да и город был полон вооружённого люда, из которого восставшие пытались сколотить армию.

Несколько раз они видели на улицах хана Дондо в окружении военачальников и стражи. Разглядеть его как следует им не удавалось.

Так изо дня в день Нага и Мунку бесцельно бродили по улицам, подбирали листы бумаги, глазели на сумятицу, устроенную недовольным народом. Их поселили в комнате одного из некогда богатых домов внутри древней крепости. Глава повстанцев, выказывая близость к простым людям, часто лично занимался решением споров и выслушивал тяжбы. Так что и судьбу двух странных путников, пришедших пешком из степи, определять должен был Дондо. Оставалось только ждать возможности улизнуть либо того времени, когда их наконец примет правитель. Оба варианта были рискованны. Далеко ли им удастся уйти, не имея лошадей, в чужой стране? С другой стороны, они ведь не совершили ничего предосудительного, значит, им нет оснований опасаться встречи с главой восставших.

Примерно через неделю вынужденного безделья один из охранников, зайдя вечером в их комнату, сказал:

— Завтра утром Дондо примет вас.

— Это будет суд? — спросил Нага.

— Если вы виновны, то — суд. Если нет, вас отпустят.

— Ничего плохого мы не сделали, — вставил своё слово Мунку.

— Ну тогда сможете убраться на все четыре стороны, — пожал плечами воин. Его явно тяготили обязанности по охране двух никчёмных чужеземцев.

На следующий день ранним утром Мунку и Нагу провели во дворец. Хотя Дондо изо всех сил старался не отдаляться от обычных горожан, из среды которых вышел когда-то, он не мог остаться равнодушным к просторным залам, торжественной обстановке и позолоте, покрывавшей искусную резьбу на стенах и столбах. Разбушевавшийся народ изрядно потрепал внутреннее убранство дворца, тем не менее почти вся отделка сохранилась в относительной целости. Тяжёлая, громоздкая деревянная обстановка в западном стиле также осталась в пределах дворца. Она была слишком добротна и крепка, и почти без потерь пережила людское нашествие.

В главной зале дворца, где некогда проходили торжественные приёмы первых лиц провинции, где ступали божественные ноги императоров и их наместников, теперь отправлял правосудие таким образом, как он его понимал, народный хан Дондо. Во всём зале остался лишь один предмет обстановки — грузное кресло, воздвигнутое на возвышении, где раньше устанавливали трон императора, когда он соизволял посетить Нандун. В обычные дни при прежней власти это возвышение оставалось пустующим, но напоминало губернатору, что хотя он и обладает всей полнотой власти, всё же над ним незримо господствует высший властитель.

На десяток ступеней ниже этого возвышения имелась широкая площадка, на которой раньше располагалось место правителя западных провинций, а теперь на неё восходили те, чьё дело в настоящий момент слушалось.

Перед Нагой и Мунку уже стояла целая вереница просителей и тяжущихся. Дондо выслушивал их одного за другим, недолго взвешивал в уме и оглашал своё решение. Зал был полон разными людьми, воинами и простыми зеваками, пришедшими поглазеть на правосудие справедливого хана. Нужно сказать, что из тех обрывков речей, которые звучали перед Дондо, и его ответов, Нага составил себе представление о новоявленном правителе как о разумном, хотя и не слишком образованном человеке.

По мере того как вереница перед импровизированным троном сокращалась, Нага и Мунку приближались к возвышению и могли, наконец, лучше рассмотреть Дондо.

Это был крепкий круглолицый мужчина за сорок лет, лысеющий, с намечающимся брюшком. В чертах его лица не было ничего примечательного, ничего благородного и даже особенно запоминающегося. Однако такая непримечательная внешность зажиточного горожанина не вводила в заблуждение. В Дондо ощущалась внутренняя сила, его взгляд пылал, а мощные руки говорили и о большой силе физической. Его чистый голос звучал громко и чётко, доносясь почти до самых дальних частей зала. Народ внимал ему, и даже те, кто не получал желаемого после спора, без ропота принимал решение своего хана.

— Ага, вот и наши не то лазутчики, не то потерявшиеся путники, — сказал Дондо, когда на помост перед ним взошли Нага и Мунку. — Рассказывайте, кто вы такие и куда следуете?

Оба пленника уже успели обсудить между собой то, как им следует отвечать, какую историю рассказывать. Было очевидно, что в Красный город попасть возможности нет. Ответ держал Нага:

— Мы обычные путники, которые держали путь в Сатыш. Я был охранником при караване, а это — сын одного из купцов. Наш караван попал в песчаную бурю, и мы потерялись. Много дней мы скитались по пустыне, наши лошади пали, а мы только каким-то чудом добрались до стены Дракона. Там мы надеялись встретить людей и получить помощь. Теперь же мы хотим лишь одного — скорее отправиться в путь и догнать караван хотя бы в Сатыше. Нам нужны лошади и еда, но мы можем за всё заплатить.

Дондо покивал головой, постучал пальцами по подлокотнику кресла.

— Что ж, звучит всё складно. Может, это и правда, а может, и нет.

— Это правда! — выпалил Мунку, — ничего мы так не желаем, как только поскорее покинуть этот город.

— Чем же он вам так не нравится? — удивился Дондо.

— Здесь слишком много людей, грязно и тесно. В степи намного лучше! — горячо отвечал юноша.

— Так ты степняк, мальчик? — спросил Дондо.

Нага метнул на Мунку предупреждающий взгляд, но молодой человек проигнорировал его.

— Да, я степняк, а что в этом такого?

— Ничего. За исключением того, что я никогда не слыхал о том, чтобы среди степняков водились бы купцы, и они ходили бы караванами в империю и обратно. Кочевники всегда собираются на торговлю в Сатыше, и именно туда стекаются торговцы изо всех других стран. Так что не сходится что-то в вашем рассказе.

Дондо говорил спокойно, как бы рассуждая сам с собой. Нага зло глядел на молодого недотёпу, который своей глупой горячностью легко разрушил всю их подготовку.

Правитель продолжал рассуждать:

— Если же ты, мальчик, не сын купца, то, может быть, и ты не охранник? Хотя ты похож на человека, который умеет драться и не боится обнажить меч. Кто же вы такие? Вероятно, лазутчики? Нет, тоже не похожи. Настоящие лазутчики продумали бы свои ответы, а не раскрылись бы вот так запросто и глупо, как это сделали вы. Если вы и лазутчики империи, то просто недоумки без капли соображения. Я знаю, что империя при смерти, но не думаю, что дела идут настолько плохо, чтобы посылать соглядатаями таких олухов, как вы.

Дондо говорил громко, все окружающие смеялись его словам. Нага и Мунку стояли понурив головы. Доказывать что-либо бесполезно, бессмысленная убеждённость юноши в превосходстве степи над городом перечеркнула все их приготовления в одно мгновение. Как жаль, что они не решились попытаться бежать до этого судилища, быть может, им удалось бы уйти и они были бы уже далеко.

Самозванный хан Запада умолк и изучающие всматривался в двух пленников. На первый взгляд они не представляли опасности, но ведь это может оказаться уловкой, точно так же, как и их нарочитый провал. Дондо был проницательным человеком, много повидавшим на своём веку. Парень не вызывал у него ни малейших опасений. Слишком открытое и честное лицо, порывистость, стремительность в высказываниях. Нет, он не тот, за кого пытался себя выдать, но и не враг. А вот мужчина намного интереснее. Он вполне мог бы быть охранником или воином, а значит, и наёмником, и убийцей.

Неожиданно Мунку задрожал, его лоб покрылся крупным потом, глаза закатились, и он рухнул на мраморные плиты пола, сотрясаемый судорогами. Нага бросился к нему, пытаясь подхватить его голову, чтобы он не разбил её о камень. Несколько человек из окружающей толпы поспешили ему помочь.

Люди схватили Мунку за руки и ноги, подложили под голову какие-то одежды. Тело бедолаги сотрясалось с большой силой и удержать его удавалось лишь с очень большим трудом. Кто-то из толпы сунул юноше под нос разрезанную луковицу. Острый запах подействовал на него благим образом, он начал отворачиваться от луковицы, дрожь в членах начала спадать. Через минуту Мунку обессиленный лежал на полу с закрытыми глазами, не в силах ни встать, ни пошевелиться.

Нага сидел над ним, сам полный недоумения и растерянности. За всё то долгое время, что они провели вместе, он никогда не замечал в молодом человеке ни малейшей склонности к нервным расстройствам, никогда он не бился в припадках падучей. Что это такое? Говорят, что в знатных семействах такие болезни не редкость, наверное, недуг настиг принца. Зная его двоюродного деда Ёшиду и родного деда Ито, это вполне может оказаться правдой. Нынешний князь острова Оленя за своё продолжительное правление показал себя уравновешенным и мудрым господином, однако несколько раз в году он устраивал охоты для себя и своих придворных, охоты, во время которых истреблялось без счёта всякого зверья, и годного в пищу и несъедобного. Когда-то его племянник Хару пропал во время такой облавы в лесу.

Князь Ито же никогда не старался держать свою буйную натуру под контролем. В те времена, когда он тоже участвовал в охотах, он как бы ненароком отправлял на тот свет и встречных крестьян, и кого-то из челяди.

Ведь может такое быть, что склонность к насилию ради насилия выродилась в Шиме в падучую болезнь? Наверное, может. Нага убивал когда-то за деньги, но никогда не получал от этого удовольствия. Это был его талант, то, что он умел делать хорошо и быстро. Он и делал это, стараясь закончить процесс насколько можно скорее. Его жертвы почти никогда не мучились, может, даже не успевали испытать боль и испугаться.

Из размышлений Нагу вывел голос Дондо. Правитель встал со своего кресла, спустился к ним и возвышался сейчас над телом юноши, большой и сильный мужчина. Он сказал:

— Бедный мальчик! Теперь всё встало на свои места. Он ведь болен, у него ум за разум, наверное, заходит, вот и говорит что попало. Сен Гар перестарался, когда отправил вас сюда. Вы можете идти куда хотите, кроме как в сторону Красного города. Хотите, оставайтесь здесь, хотите — на запад, хотите — в Сатыш. Вы свободны! Эй, помогите им, отнесите мальца к врачу!

Несколько сердобольных людей взяли Мунку за плечи и за ноги, подняли и понесли. Толпа расступалась, пропуская их к выходу из зала. Многие сочувственно качали головами и желали здоровья. Молодой человек уже успел открыть глаза, и теперь непонимающе смотрел снизу вверх, не делая ни малейших попыток вырваться, и по-прежнему молчал.

Нага низко поклонился, выдавил какие-то слова благодарности мудрости Дондо и поспешил вслед за Мунку. «Бедный принц! Бедный принц!», — неустанно повторял про себя наёмник.