Зови меня Яга

Ольга Шильцова

Сколько боли может выдержать человеческое сердце? Яга теряет близких снова и снова. Её душа выгорела дотла, но странный колдун по имени Птицелов задаётся целью вернуть ей вкус к жизни — чтобы и самому избавиться от скуки.Он не подозревает, что сила сельской отшельницы — не в магии, а в знаниях из нашего мира. Из взаимного любопытства вырастает любовь, способная победить смерть, и жизнь Яги превращается в захватывающую историю о силе духа и поисках смысла.

Глава 8

— Ты как будто стала жить богато. В добрый час сказать, в худой помолчать, — заметил Иван-царевич. Мы сидели на крыльце, пригревшись на солнышке. Я отхлебнула из кружки теплое козье молоко и посмотрела на него в упор:

— Действительно! Не знаешь, случайно, откуда просители-дарители дорогу к моему дому знают? Прокляну ведь! Кто тебя просил?

Иван рассмеялся. Виноватым он не выглядел:

— Нечего сидеть тут одной. Не по-человечески это.

— Ты мне не брат и не сват! — отрезала я. Кажется, кудрявому просто нравилось меня злить. — Я сама решаю, как жить.

— Ну, переехать ты сможешь навряд ли. У тебя даже лошади нет, — хохотнул Иван и добавил, пока я на него не набросилась: — Пора проведать хворого.

Раненый так упорно цеплялся за жизнь, что я сама поверила — этот встанет. Каждый день я обрабатывала рану, со страхом ожидая признаков воспаления. Заставляла много пить — не только травяные сборы, но и бульон с протертыми овощами. Сгибала и разгибала руки, ноги, массировала мышцы. Иван таскал его во двор, пробовал ставить на ноги. Сегодня был пятый день с тех пор, как они нагрянули в мой дом, и я велела:

— Попробуй поговорить с ним. Пора.

Я видела, что сознание у мужчины ясное. Он понимал все обращенные к нему слова. Очевидно, не страдал амнезией, иначе выглядел бы испуганным. Осталось понять, есть ли нарушения речи. Заодно узнаем, кого это Иван притащил.

Я слегка подсластила отвар шиповника мёдом и привычно напоила раненого, держа кружку у его губ. Тот благодарно моргнул в ответ. Я оглянулась на царевича и показала ему глазами — давай, мол, вспоминай, о чём только что говорили. Иван сел рядом и спросил без обиняков:

— Как тебя зовут?

Мужик облизнул губы и прохрипел:

— Соловей.

— Разбойник? — насмешливо уточнила я, не имея в виду ничего такого, но лицо мужчины перекосилось от гнева:

— Чё сразу! Что ты знаешь! Ты ничего обо мне не знаешь! — столько слов за раз дались ему с трудом. Лоб покрылся испариной, загорелое лицо побледнело, и раненый откинулся на подушки, тяжело дыша.

— Не трать силы, — посоветовал Иван. — Эта, может, и знает. Яга ведьма. Она не хотела обидеть.

— Если бы хотела, ты бы уже издох, — спокойно заметила я, потому что это была правда, но царевич сердито зыркнул на меня и покачал головой. Ничего, что они оба здесь не дома, а в гостях? Я поспешно вышла во двор, пока не ляпнула ещё чего-нибудь, за что Иван решит сжечь меня на костре. Или как тут поступают с ведьмами. Проверяют — тонет ли?

— Зачем так сказала? — беззлобно спросил Иван, догнав меня на улице. — За клевету откупиться не просто.

— Случайно вырвалось. Забудем, — неожиданно навалились усталость и безразличие. Как же надоело следить за каждым словом, оправдывать чьи-то ожидания и ловить на себе косые взгляды. Я осталась одна в лесу, чтобы дожить остаток дней в свое удовольствие! Не удержавшись, напомнила вслух: — Я вас сюда не звала, Иван. И я не ведьма.

— Лучше бы тебе ей быть, — покачал головой царевич. — Иначе беды не оберешься. Откуда в тебе столько яда, Яга? Пусть жизнь не всегда долгая, разве она не прекрасна?

— Она бессмысленна, — ответила я, и почувствовала себя старой ворчливой бабкой рядом с румяным веселым богатырем. Недалеко от истины по местным меркам.

— Говорил с людьми в деревнях. Ты многим помогла. Вот и смысл!

— Не собиралась я никому помогать! Просто скучно было, — я хлопнула Ивана по плечу и улыбнулась: — Однажды шутки ради велела бабе молчать две седмицы. Её муж поколачивал, жизнь невеселая, вот и пришла ко мне. Что ты думаешь! Помогло! Заплатила мне чем могла, ушла довольная. А потом прибегает её муж и просит — прокляни её ещё раз, чем хочешь отдарюсь, мол.

Иван засмеялся и ржал так заразительно, что я против воли рассмеялась тоже. Когда царевич, наконец, утёр слёзы и посмотрел на меня, улыбаясь, внутри разлилось приятное тёплое чувство. Этого парня я была бы рада называть своим другом.

— Мне нужно уехать, — внезапно сказал Иван.

— Тогда этого с собой забирай! — я старалась не показывать виду, но мысль остаться наедине с раненым татарином меня не прельщала.

— Соловей слаб как котенок, дай ему отлежаться, — нахмурил брови царевич. — Я вернусь через несколько дней и не с пустыми руками! Ну, Яга?

— Как будто мое согласие так важно, — огрызнулась я. — Одна нога здесь, другая там, понял? Еды соберу в дорогу. Завтра поедешь? Идём тогда, поможешь мне обмыть его, да рану обработать надо.

В избе было слишком темно, и я подносила свечу ко швам, чтобы оценить их состояние. Мужики, кажется, думали, что дело не в освещении, а в очистительной силе огня. Им волю дай — ещё и не то нафантазируют. Я отмачивала корочки и бережно протирала кожу вокруг раны, когда раненый вдруг заговорил.

— Ох, и красивая же ты баба, Яга, — хрипло сказал он, не глядя на меня. Ему, должно быть, больно — догадалась я, а вслух сочувственно поинтересовалась:

— Видно, сильно головой-то ударился?

— Я серьезно говорю, — возразил Соловей.

— Как же голубые глаза, пышная грудь и коса до пят? — хмыкнула я, ни на секунду не принимая его слова всерьёз. По местным меркам я точно красавицей не была.

— Коса — это хорошо… Намотаешь на кулак, голову ей запрокинешь — и вперёд. А такая, как Яга, сама на тебе поскачет, ей коса ни к чему, мешать только будет, — продолжал бредить раненый. Краем глаза я заметила, что Иван от его слов залился румянцем. Какой он ещё молодой всё-таки!

— У-у-у, не дай Бог так оголодать, — с издевкой протянула я, не отвлекаясь от работы. — Блоха на тебе поскачет, бабник!

— Сердишься, а глаза так и сверкают, чисто угли! Руки мягкие, ласковые, знают, что творят. Эта баба — всем бабам баба, Иван, — не унимался Соловей, а я начала понимать, откуда у него такое прозвище. — С молодухами не интересно, пугливые как оленухи, да и глаза у них коровьи. А у тебя хищные, Яга, слышишь?

— Слышу. Спи, — рана была закрыта мягким чистым полотном, я укрыла Соловья одеялом и отошла проверить тесто. Будут Ваньке пирожки в дорогу.

Мир был таков, что Иван мог вообще не вернуться обратно, но я предпочитала надеяться на лучшее. День ото дня Соловей становился всё разговорчивее, и мне пришлось признать — язык у него правда хорошо подвешен. В отличие от деревенских с ним было интересно.

В который раз я подумала, что люди здесь крепкие — а что удивляться, другие попросту умирают в детстве. Наш раненый уверенно шёл на поправку. Вставал с моей помощью и с аппетитом ел, напоминая в эти минуты тощую злую собаку, у которой нет хозяина. Осторожно расспрашивал меня про Ивана — как познакомились, что за человек. Спрашивал и про меня — как-то понял, что я не из этих краев. Я отмалчивалась или уходила от ответа, и Соловей не настаивал.

— Ты со всех берёшь плату, — сказал он как-то, сидя на крыльце, закутавшись в одеяло. — Что с меня попросишь? Взять-то особо нечего, сама видишь. Штаны и те чужие.

Я задумалась. За него обещал отдариться Иван, но какого лешего?

— Шелковые нити. Не слишком толстые, крепкие, непременно из шёлка. И ещё… Если будешь в иных землях — поищи мне живой воды. Спирт, горячее вино — называться может по-разному. Резко пахнет, горит, если поджечь.

Перегонный куб точно уже придумали, просто далеко отсюда. Соловей громко цокнул языком.

— Мудрёное задание. А не лучше ли мне уехать и никогда не возвращаться? Тогда и платить не придётся.

— Можно и так. Только смотри, как бы у тебя нити не разошлись, растворив рану. С наговором зашивала, — равнодушно ответила я и с удовольствием увидела, как тень беспокойства промелькнула на смуглом лице Соловья. Он не мог точно знать, брешу ли, и оставил дальнейшие мысли при себе. Потом вспомнила, что Ивану не нравилось, когда я вела себя злобно, и минуту спустя сказала: — На нет и суда нет, Бог с тобой. Захочешь — вали на все четыре стороны.

Раненый татарин усмехнулся и кивнул в знак того, что услышал. А затем смежил глаза, не то правда задремав сидя, не то желая закончить разговор.