Зови меня Яга

Ольга Шильцова

Сколько боли может выдержать человеческое сердце? Яга теряет близких снова и снова. Её душа выгорела дотла, но странный колдун по имени Птицелов задаётся целью вернуть ей вкус к жизни — чтобы и самому избавиться от скуки.Он не подозревает, что сила сельской отшельницы — не в магии, а в знаниях из нашего мира. Из взаимного любопытства вырастает любовь, способная победить смерть, и жизнь Яги превращается в захватывающую историю о силе духа и поисках смысла.

Глава 12

Он уже задавал мне этот вопрос в прошлую встречу, но я и подумать не могла, что это правда важно:

— Для чего ты кормила лесных птиц зимой? — Птицелов смотрел внимательно, а поскольку я не торопилась с ответом, продолжил: — Крестьяне стараются привлечь синиц в надежде, что они и летом поселятся рядом, помогут сохранить урожай. Но тебе от них никакой пользы.

— Может, мне просто жаль птиц, погибающих в мороз от голода? — пожала плечами я и поставила яблоки, начиненные медом и ягодами, в печь.

— Ты только навредишь, помогая выжить слабым. Они оставят потомство, хотя не должны были.

— Лес велик, и моя кормушка никому не вредит, Птицелов, — рассердилась я. — Я кормлю птиц не из жалости, а чтобы наблюдать за ними. Снегири, свиристели и синицы — мое спасение от зимнего уныния. Я не даю котам сожрать их, и не оставляю кормушку пустой. Знаю, что если прилетят сюда в надежде, может не хватить сил искать пищу в другом месте.

Мужчина удовлетворенно кивнул:

— Твоя очередь.

— Почему гуси летают по ночам?

Увидеть искреннее изумление Птицелова — это того стоило! Сидеть тут с каменным лицом — моя привилегия.

— Ты могла спросить что угодно, а задаешь вопрос, на который знают ответ даже дети?

— Как-то не случилось детей поблизости, чтобы спросить. Так почему?

— Безопаснее, — сказал Птицелов и замолчал, уверенный, что этого достаточно. Я ждала, и он неохотно добавил: — Днем от земли поднимаются теплые потоки. Их используют хищники, чтобы парить кругами в вышине. Гуси могут лететь и днем, и ночью, но, если можно избежать встречи с орлом или соколом — почему бы и нет. Вот дрозды и другие певчие птицы — только ночью, иначе им несдобровать.

— Ага! — мне показалось, что в этих объяснениях есть брешь: — А как же маленькие стрижи и ласточки? Почему они летят днем, хочешь сказать, им не страшны ястребы?

— Эти не могут кормиться ночью. А днем ветер поднимает насекомых высоко, можно хватать на лету.

— Как я могла забыть про еду, если печёными яблоками пропахла вся изба, — посетовала я, и могу поклясться, что Птицелов улыбнулся, пусть и одними глазами.

— Тебе пора идти? — спросила я, когда он в очередной раз бросил взгляд на дверь.

— Сколько надежды в голосе, — отозвался мужчина. — Нет, просто тесно в избе. Забыл — каково это.

— У тебя нет дома? — вырвалось у меня, и Птицелов уточнил:

— Это твой вопрос, Яга? Заданный вне очереди.

— Нет! — торопливо ответила я. Плевать мне, даже если он живет под корягой. — Если хочешь — выйдем на крыльцо. Поесть можно и там.

Птицелов не притронулся к нехитрому угощению на столе и меня это беспокоило. Незнакомцев неспроста встречали хлебом и солью. Совместная трапеза была священным действием, переступить через неё не могли ни разбойники, ни князья.

— Нет ли у тебя мяса? — спросил Птицелов внезапно. Я покачала головой, и он вдруг пробежался взглядом по моему телу. — Ты не голодаешь. Не есть мясное — твое служение?

Я не совсем поняла, о чём он говорит, и честно призналась:

— Просто не могу убивать их. Особенно козлят. Рыба — другое дело, с ней проще. Когда здесь бывают мужчины — прошу зарезать петушка или старую несушку.

— Молодых гусей ты не дала зарубить. Почему?

Мне стало нехорошо. Откуда он знает? В моем мире слежка считалась бы преступлением. А непрошеный широкий жест, как с подарком Птицелова — тревожным звоночком. У меня в гостях маньяк, который не съел ни кусочка под крышей этого дома. Ладони вспотели, но вытереть их незаметно не было возможности.

— Это твой вопрос? — выдавила я, и когда Птицелов кивнул, ответила: — Гуси слишком умны, чтобы их есть. И они охраняют дом вместо собаки, которой, как ты заметил, у меня нет.

— Что тебя испугало?

— Ты следишь за мной? Зачем? Давно?

Лицо Птицелова превратилось в маску, выражающую скуку и презрение.

— Сельская ведьма. Не умеешь ворожить, так будь хоть осторожнее со словами.

— К чёрту твои игры! Отвечай или убирайся! — я схватила ухват, стоящий у печки, но Птицелов не двинулся с места.

— Выбор из двух не является выбором на самом деле. Возможностей и решений всегда больше, Яга. Я не следил. Гуси сами поговорили со мной.

— Сумасшедший, — прошептала я, и Птицелов, наконец, встал из-за стола. Он небрежно отщипнул кусочек козьего сыра, бросил в рот, немного пожевал, поморщившись, и проглотил.

— Люди боятся меня, даже если не причинять им зла. Я ошибся, решив заговорить с тобой. Ни тебе, ни твоему дому нет от меня угрозы. Живи спокойно.

Худощавый мужчина слегка поклонился и вышел, аккуратно притворив дверь, а я всё стояла, сжимая ухват, словно утопающий — верёвку.

— Подожди! — я крикнула раньше, чем поняла, что за слово вырвалось наружу. Отчего-то чужое одиночество ранило больше, чем собственное. Я метнулась во двор и снова крикнула: — Подожди!

Ворона на крыше насмешливо закаркала. Птицелов, едва успевший выйти за калитку, обернулся.

— Попробуй яблоки, не откажи. Зря что ли пекла.

Миг раздумий — и он кивнул, но стоило Птицелову приблизиться к крыльцу, на ступени спрыгнул мой серый кот и сердито зашипел.

— Шмель, пошел вон! — рявкнула я, махнула для верности полотенцем и испуганно глянула на непростого гостя: — Ты, наверное, не любишь кошек? Они едят птиц, но…

— Я нормально отношусь к кошкам, равно как и к другим живым существам, — раздраженно ответил Птицелов. — Кроме того, птиц едят все — другие птицы, люди, а в море даже рыбы, я сам видел, как акула проглотила чайку, севшую на воду.

— Море, — завороженно прошептала я. Границы моего крошечного мирка снова раздвинулись — удивительное и пугающее чувство.

Мы ели печеные яблоки и молчали. Я не знала, что сказать, и боялась спугнуть Птицелова. Наконец, он сам нарушил молчание.

— Вкусно, — сказал он, и мне послышалось удивление в его голосе. Пристальный взгляд смущал, но мне ли упрекать Птицелова в привычке пялиться на людей. — Ты видела море. Знаешь, что такое корица. И не покидала богом забытую деревеньку последний десяток лет. Что-то здесь не так.

— Плевать на корицу! — вырвалось у меня вдруг. — Кофе и чай — вот о чём я не могу поговорить с местными. Растения, прогоняющие сон и усталость, вселяющие бодрость в уставшее тело! Аромат кофе невозможно забыть, сколько бы лет ни прошло.

На лице Птицелова я увидела мальчишеский восторг, он мгновенно показался моложе того сурового молчаливого мужчины, что вошёл в мой дом.

— Умеешь удивить, Яга! Кофе, значит? Какие ещё заморские диковины не дают тебе покоя?

Мы говорили обо всём на свете. Без умолку, поправляя и перебивая друг друга, прыгая с темы на тему, точно оголодавшие люди перед накрытым столом с яствами. Делали глоток горячего питья, если пересыхало в горле, и говорили снова. О чернокожих людях и странных азиатских обычаях. О вечнозеленых лесах Индии. О китах, которые вовсе не едят людей и вообще не едят ничего крупнее крошечной креветки. Я узнала, где зимуют разные птицы — и изумилась расстояниям, которые они преодолевают дважды в год. А потом солнце стало клониться к горизонту.

Птицелов встал и на этот раз поклонился как следует — а не просто обозначил движение по привычке.

— Это было хорошо, — сказал он. — Что тебе принести в дар, Яга?

Я пожала плечами, чувствуя странную усталость, будто не языком чесала, а мешки ворочала.

— У меня уже есть корица. Ценное растение. Ничего не нужно.

— Но я хочу прийти снова. У меня ещё остались вопросы. Ты отвлекла меня пустой болтовней, — Птицелов сказал это беззлобно, его глаза всё еще сверкали, с живым интересом оглядывая меня с головы до ног.

— Кто бы говорил про болтовню! — я уперла руки в бока и склонила голову набок. — Да у меня завтра голоса не будет как пить-дать. Как я буду с кошками разговаривать?! — сказала и сама хихикнула.

Птицелов кивнул, снова став серьёзным:

— Я давно не беседовал с кем-то так долго.

— Если бы ты побольше молчал обо всём, что знаешь, люди бы не боялись тебя, — с упреком произнесла я, до сих пор не простив ему мнимую слежку за мной и моим домом. Сухие тонкие губы мужчины сжались, а потом он произнес надрывно:

— Зрячий среди слепых! Он тоже должен молчать, чтоб не убили из зависти и страха?

— А нет? — грубо ответила я. — Вовремя рот закрыть — не мужское умение, понимаю! Хотя, знаешь, нет, не понимаю.

Птицелов усмехнулся.

— Я приду через семь дней, Яга. Вопрос за вопрос, помнишь наш уговор?

— Поесть принеси, — вариант не пускать такого гостя не рассматривался. — Вкусного чего-нибудь. Тогда и поговорим.

Конец ознакомительного фрагмента.