Зови меня Яга

Ольга Шильцова

Сколько боли может выдержать человеческое сердце? Яга теряет близких снова и снова. Её душа выгорела дотла, но странный колдун по имени Птицелов задаётся целью вернуть ей вкус к жизни — чтобы и самому избавиться от скуки.Он не подозревает, что сила сельской отшельницы — не в магии, а в знаниях из нашего мира. Из взаимного любопытства вырастает любовь, способная победить смерть, и жизнь Яги превращается в захватывающую историю о силе духа и поисках смысла.

Глава 3

Этой зимой снега выпало много. Я сгребала его к стенам дома, и в избе становилось только теплее от снежных стен, защищающих от ветра. Но совсем по другой причине зима была не похожа на предыдущую. Темнота и мороз, казалось, отступали перед звонким голосом Василисы. Спустя месяц житья у меня она стала пусть не болтушкой, но проворной и жизнерадостной девицей.

Она готовила еду немного иначе, даже гороховую кашу, и такое разнообразие было приятно. «Хорошее избавление от скуки», — думала я про себя, стараясь не слишком привязываться к своей гостье. Меня радовал, однако, блеск в её глазах и округлившиеся щёчки — так любого человека радует вид молодого, здорового зверя или пышного, крепкого растения.

Но больше всего мне нравилось её жадное любопытство. Василиса слушала меня завороженно и сосредоточенно. Время от времени я проверяла, что она запомнила, и поражалась — ничто не ускользало от её внимания. Хотелось передать хоть сколько-то своих знаний, да и нечем было больше заняться долгими вечерами.

— Обильное питье половину болезней вылечит, — наставляла я девочку. — И трав здесь много хороших. Ромашка, мята, ноготки. Шиповника отвар, хвоя. Брусники листья, медвежьи ушки, крапива. Помнишь, что к чему? Хорошо. Никого не пользуй, только мужа и детей, если бог даст — будет семья.

— Почему, матушка Яга?

— Мала ещё, от пинка благодарности не увернёшься. И помни: лечение не должно быть хуже самой болезни.

Василиса видела уже двенадцать зим, пришли к ней и лунные дни, как она их назвала. Лунные, так лунные, не спорила я, и долго объясняла девочке, как вести календарь, высчитывая благоприятные и неблагоприятные для зачатия дни. Кажется, она мне так и не поверила, утверждая, что не во власти человека повлиять на великое таинство появления детей.

— У коз вон никакого таинства нет, — ругалась я в ответ. — В охоту вошла, козла подпустила — и готово, считай дни до сотни с половиной.

Про мужчин говорили много. Она сначала краснела и смущалась, но скоро перестала, и сама засыпала меня вопросами. Я научила её всему, чему могла. И ублажать мужиков, и себя беречь, и сотне разных женских хитростей.

По странному капризу мне не хотелось думать, что эту девочку ждёт обычная судьба — всю сознательную жизнь провести беременной, рано состариться от тяжелой работы, мучаться от выпадения матки и терять детей одного за другим от разных лихоманок.

— Ничего ребёнку не давай, пока не исполнится год, или хоть полгода. Корми сама, а если молока не будет — козьим выкормишь.

И опять я видела изумление на лице своей воспитанницы, привыкшей к тому, что младенцам давали и квас, и хлеб, и кашу в грязной тряпице.

— Я бы хотела дочку, — призналась мне как-то Василиса. Сама при этом она играла со своей куколкой, оставшейся от матери, и впечатление производила странное — не то взрослый человек, не то дитя. — Только я боюсь, вдруг муж меня бить будет.

Я с досадой рубанула морковь, которую крошила в постный суп, повернулась к ней, и заговорила, наставив на девочку маленький острый ножик:

— Если попробует, скажи так: матушка завещала всякому, кто руку на меня поднимет, кровь во сне пустить. Поняла? Что пятишься? Поняла, я спрашиваю?!

— У-у-у вас глаза светятся, матушка Яга, — жалобно пропищала Василиса, и я стряхнула с себя наваждение. Опустила руку с ножом и спокойно добавила:

— Не шучу я. Убеди, что убить готова и сгореть за это, коли потребуется. Но не думаю, что до этого дойдёт. Мужики — существа довольно простые, если не доводить — не тронет. А пока замуж не выскочила — подмечай, как жених себя со скотиной бессловесной ведёт. Не пинает ли собаку, не рвёт ли губы лошади от досады.

— Без приданого не выбирают, — вздохнула Василиса, а я только усмехнулась:

— Не в приданом счастье, златокудрая ты овечка! Надо — соберём. Только чует моё ведьмино сердце — тебя и так умчат, не засидишься.

Девчонка вдруг счастливо рассмеялась и порывисто обняла меня, словно я бог весть что ей пообещала. А потом выбежала на улицу, накинув полушубок. Послышался звонкий лай Уголька и недовольное гоготание гусей. Я с удивлением поняла, что эти звуки мне милее тишины, и холодок сразу наполнил душу. Василисе пора было уходить.

Сначала я пыталась уговорить её по-хорошему.

— Тебе нужно успеть уйти до весны, — обратилась я к девочке вечером. — Сейчас ни болото, ни реки тебе не помеха, на снегоступах дойдёшь откуда пришла.

— Разве я плохо тебе служила? — с нескрываемой обидой отвечала девчонка. — Почём гонишь меня? Хочу остаться здесь!

— А я плевала на твои хотелки, — в сердцах бросила я. Много чести объяснять ей. Человек должен жить с людьми или не жить вовсе. Себя я уже похоронила, но эта-то пигалица, жизни толком не видевшая, что в лесу забыла? Затоскует. Не сейчас, так когда подрастёт.

Василиса тихонько роняла слёзы, склонившись над моим любимым котом. Она бережно гладила его по спине, и зверь разыгрался, размурчался, стал выпускать и втягивать немаленькие когти, топчась на лавке.

— Скажи, матушка Яга, зачем ты уходишь в лес почти каждый день? — хитрая девчонка попыталась сменить тему, но я была не расположена болтать.

— Много будешь знать — скоро состаришься.

Я обходила свой дом, брошенную деревню и ещё несколько тропинок, чтобы отпугнуть зверей. Оставляла там тряпицы с человеческим запахом, раскладывала железные предметы. Близился голодный для волков месяц, могут и прийти за скотиной. Пусть знают, что это чужая территория. Я топтала тропинки днём, когда хищникам полагается отдыхать, и всегда возвращалась до сумерек. Хорошо уходить, когда знаешь, что изба не остынет за время твоего отсутствия!

Весь следующий день я рылась в сундуках. Выбрала для Василисы расшитое платье, кое-какие украшения, ленты для волос. Малявка сначала воротила нос, пряталась в хлеву и хлопотала у печки, но в конце концов не выдержала, села рядом рассматривать. Осторожно гладила и перебирала вещи, а потом спросила:

— Зачем всё это?

— Тебе, бестолковая. Ты пришла за огнём — я дам его. И на твоём месте разбила бы горшок с углями прямо об пол в избе мачехи. Если красный петух согреет — значит, так тому и быть.

Василиса испуганно прикрыла рот ладошками, замотала головой. Я только плечами пожала. Когда она уйдёт, то перестанет быть моей заботой. Осталось убедить беднягу отправиться в опасный путь к «горячо любимой» родне. Мои губы скривились в некрасивом оскале, и девочка притихла, не понимая, почему я злюсь. На улице отчаянно завопил Уголёк, тоненьким, испуганным визгом. «Волки!» — мелькнуло в голове, и я выскочила на улицу с ухватом в руках — не бог весть какое оружие, схватила, не подумавши.

Никаких волков, однако, не было, а была рослая фигура, казавшаяся ещё больше из-за тёплой одежды. «Медвежья шуба», — подумала я, значит не простой охотник случайно вышел к моей избушке.

— Встречай гостя! — раздался весёлый крик, и я вздрогнула, узнав голос. Перехватила ухват, опёршись на древко, уперла в бок другую руку и прокричала в ответ:

— Незваным явился, не запылился, Иван-царевич! Что надо?

— Гостинец тебе принёс, — не обидевшись, подмигнул мужчина, скинул тяжелый заплечный мешок и стал отвязывать лыжи.

— Заходи, коли так, — сменила я гнев на милость, и крикнула в избу:

— Василиса! Топи баньку! Гость у нас, воняет хуже козла.

— Доброго денёчка! — крикнула девчонка, промчавшись мимо в коротком полушубке, и глаза у царевича полезли на лоб от удивления.

— А это кто? Откуда?

— Гуси принесли, — съязвила я, но, кажется, напрасно. Похищение детей здесь не одобряли, и лицо Ивана сразу стало суровым. — Ученица моя. Хватит на меня волком смотреть, проходи в дом. Горячего налью и расскажу про неё. Захочешь помочь — дело твоё.