Шишига

Ольга Теньковская (2024)

На огромном пространстве, растянувшемся вдоль Камы на две тысячи километров в длину и на триста — в ширину, вечно юная Шишига жила с незапамятных времен. Тысячу лет, две тысячи лет… Кто эти годы считал? Лесным духом приставлена она к Каменному, Земному поясу стеречь его: беречь хрустальную чистоту рек, нетронутую зелень лесов, каждого зверя, каждую птицу… И Шишига берегла и хранила, пока не полюбила смертного мужчину, а, полюбив и потеряв его, ушла в мир людей в поисках того, кто покорил ее… Но кто сказал, что всемогущая лесная ведьма может быть счастлива простой жизнью смертных?

Глава 9 Ворота в рай

Нашу школьную жизнь значительно осложнила подготовка к выпускным мероприятиям. Пережив исключительно свой последний звонок и выпускной, сама я не представляла, какой это труд, сколько нюансов и мелочей нужно учесть. Алевтина, я и Таня буквально сбивались с ног — Таня руководила выпускным классом вечерней школы — и мы не знали бы, что делать, если бы не Любочка: она буквально взвалила на себя наш с Таней быт. Кое-как притащив домой хвосты, мы попадали в уютный чистый рай нашей квартиры. Пока мы писали и переписывали сценарии, спорили о каждой мелочи, ссорились и мирились, Люба убирала нашу огромную, под сто метров, квартиру, готовила ужины и завтраки и… украшала свою комнату.

В феврале она заменила скрипучую казенную кровать с панцирной сеткой на хорошенький раскладной диван, в марте вывезла в интернат кособокий шкаф и сильно потертые полки, обклеила комнату новыми обоями в тонкую голубую полоску, а место старой мебели занял чудесный чешский гарнитур: напольные шкафчики высотой чуть более метра и квадратные, очень глубокие книжные полки, а в довершение ко всему — какой-то невиданный прикроватный столик. Поразившись на изысканную мебель, я стала обладательницей ценной информации: оказывается, имея деревенскую прописку и хорошие отношения с заведующей сельпо, можно было через сельский магазин купить импортную мебель и одежду, приличную посуду и прекрасные книги. Деревенской прописки у меня не было, но хорошие книги нужны были позарез.

В то время в школе жила чудесная традиция: учителю можно было подарить только цветы и книги, в крайнем случае, — коробку конфет. Традицию эту благополучно убили, в школу теперь тащат бытовую технику, тряпки и золото, а тогда неписанный учительский кодекс защищал неприкосновенность и чистоту столпов знаний.

Я честно пыталась добыть книги через многочисленных папиных друзей, но мне нужно было двадцать абсолютно одинаковых экземпляров какого-нибудь дефицитного издания, чтобы у всех учителей параллели и первых учительниц выпуска были одинаковые подарки. Убедившись в невозможности совершить этот подвиг, я обратилась к нашей секретарше (она же пионервожатая, она же медсестра, она же кузина бессменной владелицы сельпо).

Шикарно разодетая, заведующая смерила меня оценивающим взглядом и деловито спросила:

— Может быть, «Книгу о вкусной и здоровой пище»?

Я захлебнулась от чужой щедрости. Эта книга была мечтой всех домохозяек огромной страны. Изданная в 1936 году, она переиздавалась на тот момент в 1945. 1952, 1965, 1971 и в 1976. Мне предлагали издание 76 года.

А заведующая продолжила:

— Только давайте так: вы принесете мне письмо с печатью, что это для выпускного, и закажите двадцать одну штуку, Одну отдадите мне. И никому об этом не скажете.

Это была взятка, я пошла на сговор.

Вообще-то денег у меня было предостаточно: родительский фонд огромный, несмотря на мои постоянные вопли о многодетных семьях, не могущих себе позволить такие траты на выпускной, а чеки с отчетностью родители воспринимали как личное оскорбление, — но за двадцать первую книгу я вложила собственные средства, и муки совести меня не мучили.

Сложнее было с Шишигой. Бросив школу на Падловну, она подписывала все бумаги, письма и характеристики исключительно сама. Никаких писулек, принесенных мной или Таней, она бы не подмахнула, несмотря на их явно гуманистический характер. Я отправила к ней Алевтину, посвятив еще одного человека в секреты, фишки и мульки, которые мы придумывали втроем на поздних ужинах.

Шишига приняла Алевтину холодно (она вообще напустила на себя в последнее время такую важность и холодность, что даже казалась выше и прямее), в кабинет, конечно, не пустила, выскреблась в предбанник, долго пялилась на письмо, наконец, подписала. И вдруг прошамкала:

— Когда книги получите, принесите ко мне: я их пересчитаю…

Алевтина почти вырвала из-под Шишигиной ладони листок и сказала:

— Это родительские деньги, Нина Ефимовна, я сдам книги в родительский комитет вместе с чеком…

И Алевтина выплыла из предбанника…

… Иногда наш поздний ужин заканчивался кофе в Любиной комнате. Мы чинно рассаживались вокруг миниатюрного столика, прихлебывали волшебный напиток из тонюсеньких чашечек и разговаривали на исключительно интеллектуальные темы.

Однажды, уже после того, как Грюнвальд угнездился на нашей кухне, но до апрельской генеральной ссоры, Таня, разбитая бесконечными консультациями и репетициями, отказалась от кофе и ушла к себе, и мы с Любой вдвоем сидели в уютной комнате, делясь прямо противоположными мнениями на фильм «Федора»: Люба посчитала Федору преступной дрянью, сгубившей дочь, а я резонно возражала, что вообще-то дочь воспользовалась именем матери, а могла бы и отказаться. И тут произошло нечто, внесшее раскол в гармоничные до сих пор наши троих отношения.

В семье у меня никогда не обсуждали чужую жизнь, не делились сплетнями и не давали бесплатных советов, и вот сейчас я позволила себе выходку, удивившую меня не меньше, чем Любу.

— Люба, тебе нужно уезжать отсюда. И разорвать отношения с Вадимом. Пока не поздно, — неожиданно перешла я от выдуманных прегрешений Федоры к реальному злу сегодняшнего дня.

И пока Люба открывала рот, чтобы возразить, я продолжила:

— Это не мое дело, Люба, я зря лезу сюда, но твоя жизнь не здесь, не с Вадимом твоя жизнь, он вообще тебе не подходит… И не потому, что он плохой, я никогда не говорила, что он плохой. Но он порченный, и ты это знаешь, иначе не отправляла бы его каждый раз к Аптеке. Ты всегда будешь оглядываться, Люба. Неужели ты не понимаешь? Неужели ты не хочешь уехать отсюда? Сколько тебе здесь еще отрабатывать?

Люба привычно уткнулась в подушку, ее плечи задрожали. Я поднялась, неуклюже извинилась и уже двинула к двери, как Люба окликнула меня.

И тут я услышала, что Люба уже отработала трехлетний срок, и ей уже двадцать шесть. И, да!, она может хоть сегодня уехать в Ленинград: там живет и работает ее лучшая подруга Светлана, она, конечно, пока снимает жилье, но готова приютить у себя Любу, пока та устроится. И ее раздражает Вадим. Конечно, если бы он не связался с Аптекой, этого не было бы, но это произошло, и ей больно. Но он хороший, помогает ей, все переделал в квартире, в теплице и в классе…

Я не спорила: новые выключатели в квартире говорили сами за себя, — но выключатели — не повод для интимных отношений, и я постаралась до Любы это донести.

— Я только жить начала, — сказала Люба и обвела глазами уютную свою комнату. — У меня жилье свое. А так-то я все по общагам и по общагам. Как после десятого в медучилище поступила, так и жила в общежитиях. Семь лет. Тебе этого не понять, Катя. К тебе вон отец постоянно ездит, а ко мне мой ни разу не приехал, сыночка своего воспитывает, а меня будто нет. Я два года деньги копила, чтобы мебель приличную купить, чтобы вот так жить, в тишине и уюте.

Люба сбивалась, путалась, приводила аргументы, которые не могли убедить ни меня, ни ее саму.

— Не пропадет твоя мебель, — я постаралась перехватить инициативу, — отвезешь отцу, устроишься, он тебе перешлет.

— Где я устроюсь? — Люба выдохлась, — опять в чужой квартире?

— Здесь тоже общага, — не сдавалась я. — Мы с Татьяной толчемся на кухне постоянно…

Люба не сдавалась.

— Я могу закрыться в своей комнате. И Нина Ефимовна обещала, что если я останусь в школе, то она переведет меня на должность завуча и выделит в доме отдельную квартиру.

Вот! Наконец-то я услышала правду, и она ужаснула меня.

Куда это Шишига, чтобы освободить Любе место, денет Падловну, если повязана с ней не известно какими делами? Впрочем, известно. В деревне все знали, сколько зарабатывает каждая из нас, а уж тем более знали, сколько зарабатывает Шишига с бесконечными премиями за полеводческие бригады, за столичные и областные комиссии. И куда они денут Таню, чтобы освободить Любе квартиру?

До этого мы разговаривали вполголоса, боясь обеспокоить Таню, а сейчас я повысила голос:

— Она врет тебе, Люба, она нагло тебе врет.

И тут я словно увидела, как за тонкой стеной Шишига, сидевшая с банками на ушах, чтобы лучше слышать, отпрянула от нее. Видимо, она не удержала банку в руках, та упала на голый кухонный пол и разбилась. Я явственно услышала звон стекла.

На следующий день разговор продолжила Таня. В последнее время она, я и Алевтина после репетиций и консультаций оставались в школе одни и писали пространные характеристики на наших выпускников. Печатную машинку Шишига зажала, писать приходилось от руки.

Сегодня Алевтина ушла раньше, ее муж уже не на шутку злился, что она все вечера проводит в школе, и мы остались с Таней вдвоем. Я сидела за своим учительским столом, а Таня — напротив, за первой партой. Вдруг она подняла глаза и сказала мне:

–Катя, не отговаривай Любу. Пусть она встречается с Вадимом… Это у тебя возможности, а мы берем то, что есть, немного, знаешь ли, выбора. Тебе нас не понять…

Слова прозвучали жестко и прямолинейно, и я взбесилась:

— Здравствуйте, приехали… Таня, вы себя-то слышите? Какие у меня возможности? Мы втроем воспитываем ребенка, он даже в детский сад ходить не может, без меня родители буквально с ног сбиваются. Я мечтать не могу об отдельной квартире, вынуждена жить с родителями и не знаю, сколько еще лет проживу так. А вы можете поехать в любой город. Не хотите жить в чужих квартирах — живите с родителями. Таня, вы спокойно можете вернуться к маме, жить с ней, копить на свое жильё… что вас вообще сюда понесло? А Люба прекрасно сможет жить в доме отца, там хотя бы райцентр, школа для нее найдется. И мужчина тоже. Это здесь у нее выбора нет, слава Богу, что Вадим хотя бы на человека похож, могло быть и хуже. Впрочем, почему нет? За шишигиного сынка еще выйти можно, надеюсь, что роскошное предложение осталось в силе…

Все это я лепила, глядя Тане в глаза, где-то в середине монолога поняла, что она смотрит куда-то вбок, но меня несло, и только в самом конце я проследила Танин взгляд и замолчала: в дверях стояла Шишига. Мне бы и дальше промолчать, но нелепая ее фигура и раззявленный рот вконец взбесили меня, и я, ткнув в Шишигу пальцем, выдала:

— От одной этой бежать надо не оглядываясь. Она же проходу никому не дает, все кругом своим дыханием отравила. Удивляюсь, как детей и учителей пачками отсюда в психушку не возят.

Таня смотрела на меня огромными — от страха — глазами, а я, швырнув в ящик стола стопку характеристик, поднялась, натянула шубу и двинула домой. Вечером в квартире ужина не было: ни раннего, ни позднего.

Наутро, отведя положенные уроки, я поехала в районный центр: увольняться.

Конечно, Татьяна никому и ничего, кроме — ясное дело — Любы, о произошедшем не сказала, но деревня знала все и была на моей стороне.

До отдела образования от станции даже ехать не нужно, вот он стоит — через две улицы. Меня там уже ждали, видимо, Шишига упредила. Со входа на меня набросилась методист.

— А вас я попрошу ко мне вообще не обращаться, — пинком отбросила я эту мелочь и поплыла к приемной.

Секретарь приняла мое заявление, зарегистрировала его и сказала:

— Две недели отработки…

— Я знаю, — буркнула я в ответ и пошла к выходу: до обратной электрички оставалось двадцать минут.

Но за мной уже неслась секретарь, перегородила мне путь и зашептала:

— Вас Павел Афанасьевич сейчас примут. Просили, чтобы вы зашли…

Жаль было отпускать электричку, следующая — только вечером, ждать долго, но пар нужно было выпустить.

Павел Афанасьевич, рыжеватый, кудрявый, вкрадчивый, долго убеждал меня в необходимости покаяния. Когда понял, что раскаяния не будет, зашел с другой стороны и начал угрожать. В этом месте разговор я прервала и повалила к выходу. Рыжая лиса кинулась мне наперерез и попробовала задобрить. Меня это не интересовало. И река потекла по руслу, необходимому мне. Сделав несколько кругов, описанных выше, мы, наконец, пришли к соглашению. Я не трогаю Шишигу, она не трогает меня, я выпускаю свои классы, а Павел Афанасьевич подписывает мое заявление по первому требованию и дает приличную характеристику для предъявления в облано. В принципе, расклад меня устраивал, но из принципа же я пообещала дать ответ через день. Заявление я не забрала, ворота в рай все еще были открыты…

… Через 25 лет, ровно в такой же апрельский день, умер мой отец. В то время я давно жила в другом городе, звонка из дома ждала постоянно, потому что отец тяжело болел, но все еще держался на ногах, в четверг из дома позвонили и сказали, что он слег, видимо, окончательно. В страстную пятницу я ехала к папе попрощаться, но в живых не застала.

Наутро я обсуждала условия с похоронным агентом. Мама сидела тут же, на диване, покачиваясь из стороны в сторону, не реагируя на мои слова. Агент особенно сильно настаивал на том, чтобы похороны были назначены на понедельник, в воскресенье, сами понимаете, пасха, и вообще такая суматоха… Он почти уболтал меня, когда мама подняла на нас ясные глаза и чистым, твердым голосом произнесла:

— Мы будем хоронить Алексея в воскресенье. Если вас что-то не устраивает, мы обратимся в другое агентство.

И, помолчав, добавила:

— В пасху Петр держит ворота рая открытыми для всех, пусть Алексей пройдет через них. Он ведь был великий грешник…

У меня абсолютно не религиозная семья, мы с отцом оголтелые атеисты, а мама никогда раньше о своем Боге не говорила. А еще я не знала за моим отцом никаких грехов, но мама знала их все и сейчас выторговывала рай для него.

Отца похоронили в воскресенье, и я надеялась, что ворота для него были открыты…

…Как были открыты для меня, когда вечером я влетела в электричку, а за моей спиной тут же закрылись ее двери. Я ехала и думала, что через две недели для меня весь этот кошмар закончится: я не увижу больше Шишигу, не услышу безнадежность в словах Любы, к которой я искренне привязалась, и перестану быть раздражающим элементом для Татьяны.

В квартиру я вошла в приподнятом настроении, закрылась в своей комнате и уснула. Сквозь сон слышала, как кто-то стучит в мою дверь, но решила не просыпаться.

Наутро в школе меня ждал сюрприз: делегация родителей. По знаку Зодиака я Дева, мы не любим сюрпризов, ни плохих, ни хороших. И хотя слова, сказанные мне, грели душу, но решение, вызванное ими, закрывало путь к свободе.

На другой день я отозвала заявление…