Выбор Пандоры

Ника Аморская (2024)

Я обычная молодая женщина 2247 года. Работаю микробиологом, вечера провожу в виртуальной реальности со своим идеальным Адамом. Но всё изменилось с появлением Геннадия. Непредсказуемый, как взрыв сверхновой, он внёс в мою размеренную жизнь вихрь эмоций. В его глазах я вижу страсть… или что-то ещё? Что-то темное, загадочное, скрытое под маской неистового порыва? Теперь передо мной стоит выбор: уютный и привычный мир иллюзий с Адамом или опасная, но захватывающая реальность. Что скрывают древние руины Греции и мои собственные воспоминания? Что если от моего решения зависят не только мои судьба и счастье, но и будущее всего человечества?

Глава 7 Крымские открытия

Вечером раздался звонок мамы. Она видела сюжет о конференции, где выступали мы с Геной, и сразу начала расспрашивать обо всем подробно. Мы долго говорили, и я рассказала ей почти всё, опуская лишь интимные детали. Маме Гена понравился заочно — она сразу стала выспрашивать о нём и в конце концов

пригласила нас в Крым в любое ближайшее время. «Никаких отказов я не принимаю», — высказалась она.

Гена, слушая мой рассказ, неожиданно выразил горячее одобрение.

— Это было бы прекрасно, — сказал он, с улыбкой. — Я с удовольствием познакомлюсь с твоей мамой.

Я удивилась. Его энтузиазм показался мне слишком странным.

— Зачем тебе это? — спросила я, настороженно взглянув на него.

— Яра, мы же решили пожениться. Конечно, нам надо познакомиться с родителями.

Мамин дом стоял на солнечном склоне, с завораживающим видом на море. Небольшой, но очень уютный, с белыми стенами и террасой, окруженной цветущими кустами. Воздух пах морем и крымскими травами.

Мы телепортировались утром, когда солнце ещё не успело высоко подняться над горизонтом и прозрачная дымка окутывала море, смягчая резкие линии скалистого берега. Идти было недалеко. Ближе к дому, пышные кипарисы, зелеными свечами вытягивались к небу, их тёмная зелень контрастировала с бледно-розовым светом на востоке. Дальше, за небольшим садом с дикими фиолетовыми цветами, раскинулась синеватая гладь моря, пока ещё спокойная, словно огромная зеркальная поверхность, отражающая небо.

Мама встретила нас на пороге, обняла меня и с интересом посмотрела на Гену.

— Знакомьтесь, — сказала я. — Это Геннадий. А это моя мама Кира Станиславовна.

— Очень приятно, — сразу откликнулся Гена.

— И мне, — не осталась в долгу мама. — Проходите скорее, чайник закипел, напою вас горячим чаем.

Это очень кстати, потому что воздух был по-утреннему свеж, и я слегка продрогла.

Мама совершенно не изменилась с моего прошлого визита. Вообще мне казалось, что она не меняется уже лет двадцать. Все та же неброская красота, которую можно увидеть только приглядевшись, темно-каштановые, чуть темнее моих, волнистые волосы и не сходящий никогда загар. Загар этот словно говорил, что она очень много времени проводит на открытом воздухе. Любит гулять по изломанным скалами тропам над морем и возиться в саду.

За чаем мама, как настоящий следователь, атаковала Гену вопросами, но он на все отвечал спокойно. Оказалось, что его родители уже умерли, и ни братьев, ни сестер у него нет. На вопрос о выборе жизненного пути он неожиданно ответил:

— Генетика всегда манила меня, это ведь очень интересная наука, — в его голосе звучала искренняя увлеченность.

Я заинтересовалась:

— Разве у тебя, не как у всех, тестирования и приборы выявили наибольшую склонность?

— Нет, это был мой личный выбор, — ответил он.

Мне было удивительно слышать это. Никто из моих знакомых не шел по такому пути. Обычно склонность выявляли в районе четырёх, пяти лет, и дальше ребенок шел уже по определенной программе. Конечно, раз в несколько лет все перепроверяли, но чаще всего первоначальный выбор оказывался верным.

Геннадий восхищался маминым домом и садом. И действительно, увитые вьющимися растениями с их пёстрой листвой, они представляли собой изумительное зрелище. Казалось, сам воздух был наполнен красками и ароматами цветов, создавая ощущение уюта и спокойствия. Но мама лишь грустно вздыхала в ответ на его похвалы, словно эта красота была для нее не источником радости, а горьким напоминанием о прошлом.

— Этот дом — Ярин, — произнесла она, и в её голосе звучала тихая, но твёрдая решимость.

— Ярин? — Геннадий нахмурился, не понимая. — Вы же здесь живете уже давно.

— Это долгая история, — мама тяжело вздохнула. — Вы почти член семьи, поэтому расскажу. И дочке пора узнать всё до конца. Когда Яруся ходила в детский сад, мы жили небогато. Конечно, на пищевые таблетки хватало, но ни о каких излишествах и мечтать не приходилось. Плата за садик поглощала почти половину моей зарплаты.

— Да, точно, — подтвердила я, вспоминая те времена. — Жили тяжело, но после садика всё резко изменилось к лучшему. Меня взяли в престижную школу, после чего я легко поступила в ВУЗ.

— И вот, — мама, словно погрузившись в глубину своих воспоминаний, продолжила, не заметив моего вмешательства, — на родительском собрании нам предложили нечто необычное. Сказали, что ученые будут работать с детьми, изучая взаимодействие ребенка и компьютера. А научный институт, в ответ, будет спонсировать наш садик, не нужно будет оплачивать его. Выступал сам руководитель проекта — обстоятельный, спокойный, с умными глазами. Он уверял, что никакой опасности нет, все проверки проведены, здоровью детей ничего не угрожает. Он был очень убедителен. Многие родители согласились, и я тоже. Яра тогда ходила в выпускную группу. Всё казалось безобидным, пока один ребенок не попал в больницу.

Начались проверки и разбирательства. Ко мне приходили из районной администрации, рассказывали об эксперименте, который пошел не так, как планировалось. Оказалось, мальчик не смог выйти из виртуальной реальности… застрял там. Эксперимент быстро сворачивали. Мне сказали, что с остальными детьми всё в порядке, но ученые решили перестраховаться. Кроме того, научный институт предложил огромную компенсацию, если я подпишу бумаги об отказе от претензий. Тогда я была рада. С Ярой всё было в порядке. И деньги. Плюс ещё виртуального помощника подарили.

Но потом, потом у Яры начались головные боли. Сначала редко, потом всё чаще. Слабые сначала, а потом сильные, пронзительные. Она стала раздражительной, замкнутой. Я обратилась в администрацию, в отдел здравоохранения, но там меня уверяли, что головные боли не могут быть результатом эксперимента. Да и сам научный институт, который проводил исследование, был частным и уже не существует.

И я до сих пор не могу понять, связаны ли эти головные боли с экспериментом, или это просто совпадение… Но чувство вины, ощущение, что я поступила неправильно, преследует меня до сих пор. На те деньги я купила этот дом, сначала мы проводили здесь лето. Яре здесь становилось лучше. А потом, когда она выросла, я переехала сюда навсегда.

Все сидели молча, под впечатлением от этой тягостной истории. За окном тем временем совсем рассвело.

В небо ласково светило солнце. Море сверкало, меняя цвет от бирюзового до лазурного. Белые паруса редких лодок становились крошечными белыми пятнышками на его широкой, голубой поверхности. Скалы, омываемые волнами, казались тёмно-коричневыми великанами, стоящими на страже береговой линии.

Сидеть дома наблюдая такую красоту было невозможно и я предложила:

— Давайте сходим на море.

Все поддержали мою идею, и мы отправились. Как же хорошо в Крыму! Слева на горизонте, словно величественный страж, высилась мамина любимица — гора Кошка. Её силуэт, причудливо изогнутый, как спина притаившегося зверя, четко выделялся на фоне неба. Сейчас, когда солнце заливало всё вокруг ярким светом, гора казалась тёмно-коричневой, почти чёрной, в контрасте с лазурной гладью моря. А утром или вечером, в лёгкой дымке, она приобретала мягкие, сиреневые оттенки, словно призрак, плывущий в воздушной синеве. Даже издалека, с этого расстояния, мне было видно, как солнце играет на её скалистых склонах, подчёркивая необычный изгиб и придавая ей особую таинственность.

Мы медленно спускались по крутой тропе, вдыхая солёный воздух, насыщенный ароматом водорослей и морской воды. Уже были видны блестевшие в солнечных бликах камешки на пляже. Гена рассказывал про прошлое Кацивели:

… в тридцатых годах двадцатого века, здесь обосновался ученый, Василий Шулейкин. Он искал место для своей станции, а изучал он морские волны. Нашел тут огромный валун, прямо у моря — идеальное место для штормового бассейна!

Гена сделал паузу, словно вспоминая что-то.

— Потом, в шестидесятых, построили морские платформы. Представляешь? Прямо в море, для измерений течений. Была даже вторая, но ее смыло… или разобрали, сейчас уже не знают. Одна осталась и сейчас. А рядом с нами был — радиотелескоп, огромная тарелка, белоснежная. И шарообразные оптические телескопы — ночью они открывались, чтобы наблюдать звёзды. Все это построил Физический институт Академии Наук СССР.

— Надо же. Я столько лет жила здесь и не знала этого, — удивленно ответила я.

— Да, здесь был не курорт, а научный поселок, продолжил мой ученый крокодил, — но самое главное, Яр, здесь был парк с огромными, с вековыми соснами. Тишина, цикады стрекочут, птицы поют. Скамейки повсюду, белки с рук едят! Теннисные столы, бильярд. Люди умели и отдыхать. На скамейках даже спали под звездами. Рай, настоящий рай!

Вдруг дорогу преградила поднимающая компания парней в спасательных жилетах. Впереди шел Мишка, мой одноклассник, с которым в школе у нас был короткий роман.

Высокий и худой, с загорелой кожей и вечно растрепанными светлыми выгоревшими волосами, Мишка обычно работал летним спасателем на пляже.

— Привет, Яра, здравствуйте Кира Станиславна, — протянул Мишка, а взгляд его задержался на Гене.

— Здравствуй, Миша, — ответила мама.

— Привет, — коротко поздоровалась я.

У Мишки была репутация задиры, и я с испугом ждала, что он выкинет на этот раз. Он просто обожал драки, и результат этих схваток, как правило, был предсказуем: победа оставалась за ним.

— Приехала значит? Мать проведать или насовсем остаться? — обратился парень ко мне. — И хахаля привезла? — Мишка ухмыльнулся. — Идите ребят, я задержусь, побазарить надо, — обратился он к своим спутникам. Те обошли нас и пошли дальше наверх, продолжая свой разговор.

Посмотрев на Гену, я увидела, что губы его сжаты в тонкую линию. Я осторожно взяла своего крокодильчика за руку, надеясь успокоить. Однако, на Мишу мое действие произвело обратный эффект.

— Что, Ярка, боишься за своего мужичка? — развязно спросил он. — Да не боись, я всегда знал, что ты ко мне обратно приползешь, сейчас быстро его отважу. — Его взгляд скосился на Гену с нескрываемой насмешкой. Гена кивнул в ответ, его лицо оставалось спокойным, но губы по-прежнему были крепко сжаты.

— Попробуй, — почти ласково ответил он.

Мишка не стал больше ждать он замахнулся, и… получил короткий удар в живот. Гена не примерялся, не замахивался, он даже не выпустил мою руку. Его правая рука снизу приложилась к Мишке, попав под низ жилета. Мишка, согнувшись пополам, с хрипом выдохнул воздух.

Мама вскрикнула, схватив меня за вторую руку. Но на этом всё закончилось. Гена потянул нас вниз, на пляж. Оглянувшись, я увидела, что Миша медленно плетется вверх.

— Ему не нужна помощь? — обеспокоенная мама тоже посмотрела назад.

— Нет, не волнуйтесь, — казалось, что Гена уже забыл об этом досадном недоразумении, — ничего важного я не задел. Видно же, что мальчишка просто пыжится.

— Вот как, — мама нахмурилась и обеспокоено взглянула на меня.

В это время солнце, и так низко висевшее над горизонтом, зашло за тучу, и галечный пляж Кацивели сразу окрасился в холодные сиреневые и серые тона. Откуда-то подул пронизывающий ветер, море заволновалась, стало зябко и неуютно. Гена пригласил нас зайти в кофейню, выпить по чашке кофе.

Пока он делал заказ, мама, внимательно глядя на меня, сказала:

— Ярчик, ты заметила, что твой Гена не только очень умный, но ещё и очень умело дерется?

— Да, — рассеянно ответила я, не понимая маминой тревоги, — но разве же это плохо?!

Мама всегда была помешана на теориях заговора. Помню, в моем детстве она всех подозревала в слежке за нами. Поэтому, я и сейчас, признаться, не удивилась.

— Слушай, — продолжила она, — он так много всего знает, но при этом очень уж правильный что-ли. И родных у него нет. И его внезапный интерес к тебе… Явно что-то тут нечисто — Я вздохнула, зная, что сейчас начнется. — Ты не думала, — продолжила она, прищурившись, — Что он может быть запрограммирован программой, сбежавшей из твоего виртуального мира? Что он может за тобой следить?

Я попыталась возразить, сказать, что Гена просто не вписывается в мой мир и ведет себя так, потому что он другой. Однако он человек! Но мама не слушала. Она увлеклась своим предположением:

— Он явно что-то скрывает. Он может быть частью какой-то системы контроля, которая хочет тебя завербовать или использовать в своих целях. Подумай.

Не знаю о чем тут думать. По-моему, рыжий зеленый прекрасен. Поймав себя на этой мысли, я неожиданно поняла, как сильно влюбилась. Влюбилась, первый раз в жизни.

Вечером, когда мы шли обратно к телепорту, солнце, медленно опускаясь к горизонту, окрашивало небо в яркие, переливающиеся цвета: от огненно-красного до нежно-розового. Море успокоилось, став тёмно-синим, покрытым тонкой серебристой рябью. Кипарисы отбрасывали длинные, темные тени, делая вид загадочным и таинственным.

Темнело очень быстро, и дошли мы уже в полной темноте. Было тихо, и только шум прибоя нарушал покой, а над морем сияли миллионы звёзд, словно рассыпанные по темному бархату. Я остановилась и залюбовалась всей этой красотой, не понимая, как раньше проходила мимо, ничего не замечая. Гена, поняв мое состояние, нежно обнял меня и бережно

Конец ознакомительного фрагмента.