Выбор Пандоры

Ника Аморская (2024)

Я обычная молодая женщина 2247 года. Работаю микробиологом, вечера провожу в виртуальной реальности со своим идеальным Адамом. Но всё изменилось с появлением Геннадия. Непредсказуемый, как взрыв сверхновой, он внёс в мою размеренную жизнь вихрь эмоций. В его глазах я вижу страсть… или что-то ещё? Что-то темное, загадочное, скрытое под маской неистового порыва? Теперь передо мной стоит выбор: уютный и привычный мир иллюзий с Адамом или опасная, но захватывающая реальность. Что скрывают древние руины Греции и мои собственные воспоминания? Что если от моего решения зависят не только мои судьба и счастье, но и будущее всего человечества?

Глава 5 Рассвет в Эпидавре

Телепорты Греции, словно капризные боги, работали по своим, лишь им ведомым законам: неторопливо, размеренно, и вдруг, резко обрывая связь с остальным миром. Мы оказались последними, кого в этот день выпустили на древнюю землю Эпидавра. Сумерки темным бархатом начали окутывать мир, укрывая яркую зелень сосен.

— Как же мы теперь вернемся? — спросила я Гену, чувствуя, нарастающее волнение.

— Рядом есть отель, — ответил он, — переночуем там, а завтра, с первыми лучами солнца, пойдем смотреть театр и храм. Днем вернемся.

Но портье в отеле смотрела на нас, не скрывая изумления:

— Что вы, ребята! Все номера уже давно забронированы! У нас остался только один — люкс, в пентхаусе. Будете брать?!

— Конечно, — коротко ответил Геннадий.

Дверь номера захлопнулась за спиной. От внезапного осознания собственной уязвимости, по моему позвоночнику пробежал неприятный холодок. Никто не знает, где я и с кем. Внешне сохраняя подобие невозмутимости, я чувствовала, как внутри зарождается зыбкая тревога. В этот момент Гена обернулся и положил руки мне на плечи, приближая свое лицо к моему. Я инстинктивно отшатнулась. Он, проницательно глянув на меня, отступил на несколько шагов.

Голос звучал ровно, когда он спросил: — Кто первый в душ? — но низкий тембр, пронизанный волненьем и смутным возбуждением, выдавал его с головой.

— Я! — испуганный писк вырвался из моих уст. — у тебя нет лишней футболки? Ничего с собой не взяла.

— Иди, я принесу, — отозвался он, и я поспешила скрыться в ванной. Но на пороге замерла, ошеломленная открывшейся передо мной картиной. Я словно перенеслась в древнегреческую купальню, какой ее рисовало мое воображение. Огромное помещение в царственной лазури, где пол и стены были выложены плиткой, чьи узоры повествовали о подвигах Геракла. На полочке у раковины примостились небольшие краснофигурные вазы, словно сошедшие со страниц учебника истории. Сама ванна, больше напоминавшая небольшой бассейн, мерцала лазурными волнами плитки, а из стены изящно выступал старинный медный смеситель, дополненный антикварным душем. Завороженная великолепием античной купальни, я медленно освобождалась от одежды. Внезапно дверь бесшумно открылась, и на пороге появился Гена, держа в руках футболку.

— Там было открыто, — виновато произнес он, и его взгляд, потемневший от желания, скользнул по моему обнаженному телу.

— На двери нет замка, — пропищала я, инстинктивно скрестив руки на груди.

Поймав этот его взгляд, я вдруг осознала мимолетность жизни. Живу я один раз. Этот мужчина мне очень нравится… Да что там! Он мне куда больше, чем нравится, и я медленно убрала руки с груди делая шаг к Гене.

— Поможешь мне мыться? — прошептала я, не отводя глаз.

— Непременно! Потру спинку… — прозвучал его ответ, уже совсем низким, хрипловатым голосом.

В один миг, мы разделись и залезли в этот “мини-бассейн”, который здесь, видимо, считали старинной ванной. Гена был в полной “боевой готовности”. Его тело, оказалось произведением искусства, с четко прорисованными пропорциями. Куда же делся тот упитанный мягкотел, которого я видела в одежде?! Передо мной предстал античный атлет: литые мышцы, больше не скрывала мешковатая одежда. Как-то не так я представляла себе современных ученых. Он ничуть не уступал Гераклу, изображенному на плитке. Теперь я понимала, как он мог пронести меня на руках два квартала.

Пока я любовалась этим живым воплощением античности, Гена успел настроить воду и повесить душ над нашими головами. Притянув меня к себе, он начал водить руками по моей спине, имитируя процесс мытья, но, скорее, просто возбуждая. Я обвила его шею руками и потянулась губами к его губам.

— Ты это что это делаешь? — с наигранным возмущением воскликнул он.

— А что такое? Нельзя? — ответила я, с вызовом в голосе.

— Нельзя! Мы сюда мыться пришли или что?! Я обещал тебя помыть и вымою. Всю! — с этими словами он потянулся к вазочке и зачерпнул оттуда что-то вязкое, зеленоватого цвета.

— Что это?! — попыталась я отпрянуть. Но Гена уже был рядом. Одна его рука обнимала меня, не позволяя сбежать, а другая, с зеленой мазью, вновь скользнула по моей спине, размазывая субстанцию нежными движениями. Ненавязчивый аромат, терпкий и сладковатый одновременно, коснулся моего обоняния. Промелькнули легкие, едва уловимые ноты корицы. Запах был совершенно незнаком, интригующе волнующий.

— Это лотос, — прошептал он мне на ухо, словно читая мысли, — лотосовое мыло. Тебя возбуждает его запах?

Однако аромат мгновенно потерялся на фоне ощущений, которые вызывали прикосновения мужских рук. Медленно, нежно, они поднимались всё выше по моей спине, достигая основания шеи, а затем, легкими круговыми движениями, опустились на плечи. Я закрыла глаза, не в силах вынести наслаждение. Ощущения были непередаваемыми. Я не могла пошевелиться. Ноги подкашивались, и я держалась за Гену, ощущая под пальцами твердость его мускулистой спины. Его руки плавно переместились на переднюю часть моего тела. Оказалось, что ласки спины были лишь разминкой, детской забавой. Теперь я словно оторвалась от своего тела, воспарив над землей. Нежные пальцы, медленно и неотвратимо продвигаясь вниз, легонько щекотали грудь, задерживаясь на набухших сосках, и, продолжали путь еще ниже.

Боже мой! Оргазм от одних лишь прикосновений мужских рук. Никогда я не испытывала ничего подобного. Ноги совсем перестали держать, и я просто висела, прижавшись к Гене всем телом.

Он улыбался, глядя на меня с лукавой нежностью.

— Теперь твоя очередь, — прошептал мне на ухо.

— Подожди, дай мне прийти в себя, — проговорила я, стараясь унять дрожь в голосе. — Чего моя очередь?

— Как чего?! Я тебя всю вымыл, ни один сантиметр не пропустил. А сам все еще грязный! Теперь ты вымой меня, — с шутливой строгостью заявил он.

Свет в купальне внезапно мигнул, и меня, пронзила боль. Как всегда, без предупреждения. От первого же приступа я рухнула на колени, не в силах сдержать крик. Гена, не понимая, что происходит, недоуменно наклонился ко мне.

— Яра, ты баловаться вздумала? Что ты там собралась делать там, внизу? — спросил он, с усмешкой в голосе.

Ответить я не могла, лишь тихий стон вырвался сквозь стиснутые зубы. Наклонившись ближе, он наконец понял, что дело не в шутках. Мгновенно подхватив меня на руки, он по дороге схватил огромное махровое полотенце и, быстро, вынес меня из ванной в комнату. Аккуратно уложив на кровать и укутав мягким полотенцем, с неподдельным испугом спросил:

— Ярочка, что с тобой? Что случилось?

Его руки ласково гладили мои щеки и подбородок, пытаясь успокоить и утешить.

— Ничего страшного, мигрень. Бывает такое, — с трудом выговорила я между приступами боли.

— Как-то не так она начинается, — задумчиво проговорил Гена. — У моей мамы бывали мигрени, и они выглядели совсем не так.

— У меня это с детства, сколько себя помню. Ничего, пройдёт, нужно перетерпеть, — ответила я, стараясь не показывать, как сильно меня сковывает боль.

Гена продолжал гладить меня, внимательно вглядываясь лицо.

— Но что можно сделать? Как-то можно обезболить?

— Нет, ничего не помогает. Дома, в детстве, всё перепробовали. Только время, — переждав очередной спазм произнесла я.

Новый приступ скрутил меня с такой силой, что я не смогла сдержать громкий стон. Гена лёг рядом и, прижав меня к себе, крепко обнял.

Я уткнулась лицом в широкую грудь, вдыхая его запах, и действительно, становилось немного легче. Во время приступов он сильнее прижимал меня к себе, ласково гладя по голове. Когда боль начала отступать, я незаметно провалилась в сон.

Проснулась я от яркого солнечного луча, припекающего щеку сквозь узкую щель в занавесках. Геннадия рядом не было. “Конечно, — подумала я с грустью, — так напугать. Записку хоть оставил?” Я приподнялась на локтях, чувствуя себя на удивление хорошо. Голова не болела. Записки нигде не было. Мда… “Они провели голые всю ночь в обнимку, — трагично пробормотала я, — а спозаранку он ее покинул”. Мне вдруг стало смешно. Хохоча в голос, я неожиданно увидела перед собой улыбающегося Гену, держащего в руках два стаканчика с кофе.

— Вижу, что тебе гораздо лучше, — хмыкнул он, — Бледная только немножко.

— Да, у меня всегда так мигрень проходит, — ответила я. — Сегодня расхожусь, и всё будет в порядке.

— А я вот принес тебе утренний кофе. Пей, пока горячий. Что тебя так рассмешило?

Как объяснить ему, что меня рассмешило?

— Понимаешь, солнце в окне, голова не болит, шикарный номер, — начала перечислять я, а потом вдруг бухнула, — я думала, что ты сбежал.

Украдкой взглянув на него, я заметила, куда направлен его взгляд. Простыня, которой я была укрыта, немного сползла, открывая обнаженную грудь.

— Нет уж, Ярочка, — он и не думал отводить глаза, — теперь ты от меня никуда не денешься.

Присев на кровать рядом, он протянул мне кофе.

— Но если ты сейчас не прикроешься, то боюсь, что из номера мы сегодня не выйдем.

Я поспешно натянула простыню, чувствуя, как щеки наливаются румянцем. Гена рассмеялся.

— Если я ярочка, то ты большой зеленый крокодил, Геночка! — промурлыкала я, стараясь скрыть смущение.

— Это же из моей любимой старинной книжки, — Гена заулыбался Его глаза сверкнули веселым огоньком, — Мама читала мне в детстве. Поражен, что ты тоже ее знаешь!

— Я в детстве любила читать. Много времени проводила в библиотеках, скачивая книги.

— У тебя точно ничего не болит? Голова не тяжелая?

— Да не волнуйся, мой крокодильчик — я игриво махнула рукой. — Я в полном порядке. Можем идти!

Хотя, больше всего, мне хотелось остаться в кровати, вдвоем с Геной. Желательно вернувшись к стилю одежды этой ночи. Но сказать об этом было неудобно. Неужели, он сам не догадается?!

Но он лишь сказал:

— Тогда пьем кофе и выходим. Посмотрим, наконец, Эпидавр, пока не очень жарко.

Эпидавр в прошлую поездку мы обошли стороной, поэтому мне было очень интересно. Наибольшее впечатление произвел, конечно, огромный, хорошо сохранившийся театр. Я разглядывала круглую сцену, огромные каменные места для зрителей, а Гена, словно оживляя историю, начал рассказывать:

— Это место не просто древнее, оно особенное. Представь себе: IV век до нашей эры. Асклепий, бог врачевания, сын Аполлона. Его мать умерла при родах, а воспитывал его Хирон, чудесный целитель. Они вместе создавали инструменты, исцеляющие и… воскрешающие. Легенды говорят, что Аид пожаловался Зевсу на Асклепия, и тот уничтожил врачевателя молнией. Но народ обожествил Асклепия за его дары.

В Эпидавр люди приезжали, чтобы исцелиться. Сначала их усыпляли, погружая в глубокий сон. Во сне приходил Асклепий, а жрецы, наблюдая за снами, расшифровывали его советы и назначали лечение. Позже, на месте святилища, возник грандиозный санаторий. Два сына Асклепия, Махаон и Подалирий, стали его наследниками. Потомок одного из них — великий Гиппократ. А дочери Асклепия — Гигиея и Панацея, — символы чистоты и исцеления.

Посмотри, там, в руинах, ты увидишь колонны Коринфского ордера — символ гармонии и целостности. Театр здесь — часть санатория! Представь: люди получали места по бронзовым жетонам. Утром — три трагедии, затем комедия. Стоимость билета — была как дневной оклад грека. Актеры использовали только маски и патрубки у рта, чтобы усилить голос. Ты можешь себе представить накал страстей? Знаешь, были случаи, когда после постановки «гибели Милета» 16 тысяч зрителей впали в истерику!

Я, зачарованная рассказом Гены, словно погружаюсь в далекое прошлое. Взгляд скользит по величественным руинам, пытаясь представить, как все это выглядело в те далекие времена.

— Это невероятно, — тихо говорю ему. — Как будто переносишься во времени. Столько лет прошло, а мы стоим на том же месте, где когда-то люди жили, надеялись, верили. Легенды, истории делают это место живым.

Затем я снова поворачиваюсь к театру.

— Какая мощь и энергетика здесь царила! — в моих словах слышно все восхищение и удивление, которые я испытываю, — ты сказал про гибель Милета… представляю, что чувствовали те шестнадцать тысяч зрителей. Это же не просто представление, это целая жизнь, пережитая в один миг. Потрясающе!

Я замолкаю, задумчиво глядя на Гену, и с улыбкой добавляю:

— Знаешь, а ведь ты похож на Асклепия, который вернулся в наш мир. Знания, которыми ты делишься, и то, как ты меня вылечил, — я вспоминаю вчерашний приступ мигрени и передергиваюсь, — это словно исцеляющие дары, которыми ты щедро делишься с другими.

Гена задумчиво и печально смотрит на меня, в его зеленых глазах пляшут непонятные тени.

— Знаешь, Ярочка, — голос его немного осип, — ты очень проницательная. И я рад, что ты так думаешь. Хотел бы я быть таким, как Асклепий. Целителем, несущим исцеление. Но, боюсь, у меня немного другая “специализация”.Он делает паузу, словно подбирая слова.

— В этом мире, — продолжает он, смотря куда-то вдаль, мимо меня, — не всегда можно выбрать свой путь. Иногда жизнь за тебя всё решает.

Он слегка кривится в какой-то горькой усмешке.

— Да, я действительно умею лечить, но не так, как ты подумала, — его голос становится тише, словно он не хочет, чтобы эти слова услышали стены древнего театра, — скорее, я умею избавлять… от проблем. Раз и навсегда.

Гена снова переводит взгляд на меня, в его глазах проскальзывает какая-то обреченность.

— Порой кажется, что я тоже несу своего рода “исцеление”, избавляя мир от тех, кто его отравляет. Но, боюсь, что это не совсем то, что ты имела в виду. И боюсь, что ты не захочешь узнать обо мне больше.

Я настораживаюсь, внутри нарастает тревожное предчувствие. “Избавлять от проблем раз и навсегда” и “не захочешь узнать обо мне больше” звучат как-то угрожающе, и пугающе, и никак не вяжутся с образом милого и забавного пухлячка, хоть и оказавшегося древнегреческим атлетом. Но при этом не могу поверить, что он может быть плохим. Я стараюсь сохранять спокойствие, хотя сердце начинает биться чаще.

— Гена, — в моем голосе явно слышится напряжение, — ты говоришь какими-то загадками. Избавлять от проблем… Раз и навсегда? Это… это как?

Я сама пытаюсь проанализировать сказанное.

— И почему ты думаешь, что я не захочу узнать о тебе больше? — в моих словах сквозит вызов, смешанный с тревогой. — Разве мы уже недостаточно близки, чтобы говорить открыто?

Я смотрю прямо в глаза Геннадию, пытаясь его разгадать. Напряжение растёт, но взгляд я не отвожу. Мне нужно понять, что за человек передо мной. Я не боюсь правды, какой бы она ни была. Но очень страшно узнать, что влюбилась в монстра.

— Яруся, — Гена мягко взял меня за руки, его взгляд был полон нежности и какой-то вины, — я понимаю, что мои слова тебя напугали. Я не хотел этого. Просто есть вещи, о которых мне сложно говорить. И в которых я запутался. Но, поверь мне, я не тот, за кого ты, возможно, меня приняла.

Он сделал паузу, словно собираясь с духом.

— Я же ученый. Генетик. Изучаю редкие наследственные заболевания и разрабатываю методы их лечения. Это моя страсть, моя жизнь. Иногда, чтобы спасти жизнь, приходится идти на радикальные меры. Но я всегда действую ради блага. И всегда стою на стороне добра, хоть и кажется, что это не так.

Гена ласково провел большим пальцем по тыльной стороне моей руки.

— Я не рассказывал об этом раньше, потому что боялся, что ты не примешь меня таким, какой я есть. Я знаю, что не идеален. Но я бы никогда, ни за что в жизни, не причинил тебе вреда.

Он посмотрел на меня с такой теплотой и любовью, что я почувствовала, как сомнения понемногу рассеиваются.

— Яруся, — его голос стал совсем тихим, почти шепотом, — ты для меня целый мир. Я хочу быть с тобой, строить с тобой будущее, и очень хочу, чтобы ты доверяла мне. Я хочу, чтобы ты поверила, что я хороший. Поверь мне.

— Давай проверим легендарную акустику этого места, — предложил Гена, и его голос, звенел в тишине древнего театра.

— А давай! — ответила я, не задумываясь, пытаясь не выдавать своё внутреннее смятение. — Я поднимусь наверх, а ты скажи что-нибудь.

— Договорились, — отозвался он, и легкая улыбка тронула его губы.

Туристов было немного, и мы не мешали друг другу. Я медленно поднималась по выщербленным ступеням, ощущая себя частью древней истории. Но мысли о сказанном Геной не оставляли меня. Достигнув второго яруса, я села на шершавую каменную скамью. Отсюда Гена казался совсем крохотным, стоящим внизу на сцене, словно актер, освещенный ярким греческим солнцем.

Убедившись, что я на месте, он прижал руку к груди и, тихо, словно боясь нарушить сакральную тишину, прошептал:

— Яруся… я люблю тебя. Выходи за меня замуж.

Слова долетели кристально чисто, словно их произнесли прямо у меня над ухом. Акустика и вправду была невероятной.

Я встала, потом снова села, не в силах сразу осознать услышанное. Затем медленно спустилась к сцене, чувствуя, как каждый шаг отзывается эхом в этом древнем театре, словно вторя моему волнению.

— Ты… серьёзно? — мой голос прозвучал едва слышно, но Гена услышал его.

— Абсолютно, — его глаза горели, когда он подошел ближе. — Ты выйдешь за меня?

— Да! — выдохнула я, и сердце заколотилось с бешеной скоростью.

Я бросилась ему на шею, обнимая и зарываясь лицом в его плечо. Гена подхватил меня, словно перышко, и закружил, оторвав от земли. Древний театр, подернутый дымкой прошлого, вращался вокруг нас в калейдоскопе камня и света. В этот момент не существовало ничего, кроме нас, этого места и безумного, всепоглощающего счастья, поднявшего меня над землей.

Вернули меня обратно на землю хлопки немногочисленных зрителей, собравшихся вокруг. Люди смотрели и улыбались, приобщившись к волшебной легкости бытия, которую дарит любовь. Казалось, даже стены древнего театра радовались нашему счастью.

Всю обратную дорогу до Афин мы держались за руки. Болтали о всякой чепухе, шутили и были не в силах оторваться друг от друга. Улыбка, словно приклеенная к моему лицу, отражала безграничное счастье в сердце. В тот же день мы возвращались домой, в наш шумный мегаполис. Завтра — работа, обычная жизнь. Ожидая транспорт, я в шутку пробормотала:

— Знаешь, я ещё не решила, стоит ли выходить за тебя…

— Что?! — возмутился мой… мой, пожалуй, уже жених. В его голосе проскользнуло легкое, почти детское испуганное удивление — это было так мило.

— Ну, у тебя же какие-то проблемы… ты меня совсем не хочешь… — я продолжала шутить, хотя чувствовала, что зашла куда-то не туда. Это была защитная реакция, не более.

— Пойдём отсюда, — сказал Гена, решительно сжимая мою руку и увлекая вглубь здания.

Его тон был тверд и не допускал возражений. Мне совсем не хотелось уходить. Я упиралась, пятясь назад и пытаясь высвободить руку из его хватки. Но мягкое, казалось бы, прикосновение мгновенно превратилось в стальной капкан. Он был сильнее. Гена просто потащил меня за собой в укромный уголок холла, отгороженный поворотом стены. Здесь нас никто не видел и не слышал. Он развернул меня спиной к окну, так что холодный мрамор подоконника врезался в спину, наклонился, навис, заслоняя собой свет. Его голос, низкий и вкрадчивый, прозвучал прямо у моего уха:

— Так что там у меня за проблемы, Ярра? — он вкрадчиво растянул последнее слово, словно угрожая.

Я уже не понимала, шутка это или нет. Мне стало не по себе. Упершись руками в его грудь, я прошептала:

— Ну, ты же утром не захотел заниматься любовью. Да и вечером…

— Когда вечером? Когда ты стонала от дикой боли? — его голос стал резче, в нем прорезалось раздражение.

— Но мы же лежали в обнимку, обнаженные, а ты… ты не хотел меня.

— Значит, ты считаешь, что у меня проблемы?! — он резко поднял меня на подоконник, вклиниваясь между ног. Взгляд мужчины стал опасным, улыбка исчезла, оставив только холодную решимость.