Оборотни Сирхаалана. Дамхан

Неда Гиал (2024)

Дамхан — оборотень, живущий неподалёку от глухих деревенек и защищающий их от нечисти, согласно древнему уговору. Найда — сиротка, подкинутая зимней ночью на чужой порог. Однажды, «благодаря» людской подлости, их судьбы переплетаются.

Глава 4: Жертвенная овца

Найда возилась с козлятнике, стараясь не прислушиваться к ссоре старосты со скорняком. С гибели Глашки и Дашки прошёл уже почти полный месяц и назавтра пора было опять платить дань Хозяину Расселины. Об этом и пришёл потолковать дядька Бухвост, а отчим яростно отбрехивался. Девушка случайно задела столбик и болезненно поморщилась. После гибели дочек, особенно старшенькой, мачеха совсем перестала себя сдерживать и побои стали куда более жестокими. Синяки проходить не успевали, лишь всё больше чернели, да и ночевала она по-прежнему в подполе, обустроив себе там постоянную постель. Хорошо ещё кошки исправно приходили спать с ней каждую ночь. Найда тяжко вздохнула. Раньше ещё мог вступиться сосед-бондарь. После того, как погибли сестры и его дочь, она даже втайне надеялась, что он заберёт её к себе, вроде как заместо дочери. В конце концов, он единственный сразу поверил ей про волкодлака, да и вообще… Но после гибели дочери бондарь замкнулся и охладел к её судьбе. Иногда Найде даже казалось, что теперь и он винил её в свалившемся на деревню несчастье. Вот бы сватавшийся к Глашке купец приехал… Заместо сестрицы её, разумеется, замуж не возьмут, но, может, удалось бы спрятаться в телеге под рогожкой и сбежать в город. Что именно она бы стала делать в городе и куда ей там податься девушка не знала, но ей казалось, что там непременно было бы лучше. Хотя бы потому, что от мачехи далеко.

Староста наконец ушёл, напоследок сказав что-то особенно неприятное, потому что скорняк остался стоять и ругаться уже в пустоту. Найда старалась не шуметь и не показываться из козлятника, пока он не ушёл в дом. Почти сразу оттуда донёсся громкий вопль мачехи. Девушка сжалась и замерла, но всё снова стихло, и она продолжила уборку. По какому-то наитию она принялась всё делать нарочито медленно, чтобы как можно дальше оттянуть возвращение в избу. Увы, дела вскорости были переделаны — козлятник убран, козы вычищены и подоены. Найда ещё на какое-то время задержалась, собираясь с духом, но потом всё-таки нога за ногу отправилась отнести свеженадоенное молоко в дом. Когда она зашла из сеней в комнату, мачеха сидела у стола и выглядела пугающе спокойной — даже не повернулась на скрип открывающейся двери, хотя обычно уже не преминула бы обругать за всё подряд. Не в последнюю очередь за то, что она так долго копалась. Девушка чуть помедлила, прошла вглубь комнаты и поставила ведёрко у печи. Мачеха так неестественно медленно повернула голову, что Найде припомнились её кошмары про мертвячных девок. Несколько бесконечно долгих мгновений женщина смотрела на падчерицу совершенно безумным взглядом, а затем с пронзительным воплем бросилась на неё. Найде запомнилась падающая лавка, когда мачеха вскочила, белая густая лужа, растекающаяся по полу, когда она сама задела ведёрко в безуспешных попытках закрыться от сыплющихся на неё ударов. А потом мачеха и вовсе повалила её, схватила за волосы и принялась бить головой об угол печки. Где-то бесконечно далёко раздался голос отчима: «Стой! Хватит! Убьёшь же!», а затем опустилась темнота.

Нечай наконец сумел оттащить жену от бессознательного тела падчерицы, потряс Найду за плечи, отвесил пару оплеух, чтобы привести в чувство, но та никак не отреагировала. Голова безвольно моталась туда-сюда, будто девчонка представилась, а в волосах темнела кровь. Скорняк забористо выругался, хотел было высказать всё жене, но та сидела на полу в сторонке и выла, раскачиваясь из стороны в сторону. Дочери пытались её успокоить, но она их попросту не слышала. Нечай покривился: с тех пор как погибли старшая и младшая, жена несколько тронулась умом. То вроде бы нормальная — по дому суетится, готовит чего, а то сядет и смотрит в пустоту, лишь тоненько подвывая время от времени. На приёмыша стала срываться ещё чаще, чем раньше, а сейчас вон вообще пришибла. Дурная баба. Что ему теперь с мёртвой девкой делать? Чуть поразмыслив, он стащил с постели на печи простынь, обернул ей тело, а затем осторожно спустил в подпол. До ночи, чай, ничего не случится, а там надо бы покумекать, как её незаметно вытащить да прикопать где в лесочке. Да так, чтобы девка чем не оборотилась и не вернулась, хватит и того, что убийство в доме почти наверняка привлечёт какую-нибудь нечисть, а волхва на такое не позовёшь. Скорняк невольно поёжился, подумав, что — случись Найде обратиться нечистью — она их точно не пожалеет. Вернувшись в дом, он задумчиво посмотрел на дочь, поспешно вытиравшую кровь и козье молоко, и тут его осенило. Нечай крякнул, чрезвычайно довольный собой — что ж ему раньше-то это в голову не пришло? — выбежал из дома и поспешил к старосте.

* * *

Когда Найда пришла в себя, было уже за полдень. Голова гудела как улей диких пчёл, соображалось с трудом. Она отупело уставилась на свои руки, перетянутые верёвкой и привязанные к какому-то столбику. Постепенно кровавый туман в голове чуть рассеялся, и девушка припомнила, что произошло. После того, как мачеха заколотила её до бессознательного состояния, она очнулась в темноте подпола, завёрнутая в простыню. Потом вроде бы высвободилась, но опять потеряла сознание. Следующие несколько часов она провела в полузабытье, пока ранним утром в подпол, с внешней двери, не залезли отчим со старостой. Нечай сильно струхнул и разозлился, обнаружив её живой, и в ярости двинул ей так, что она снова упала замертво. Найда тихонько застонала от боли. Запястья и щиколотки онемели от врезавшихся в них верёвок, всё тело болело от вчерашних побоев, во рту пересохло на солнцепёке. Рядом жалобно блеяла овца. Девушка с трудом села, вздрогнула и замерла от восхищения и ужаса. Её бросили у самой кромки расселины, привязав к каменному столбику. Судя по полуистлевшим обрывкам верёвок, именно сюда год за годом привязывали овец, положенных Хозяину Расселины по уговору с деревней. От одного края обрыва к противоположному тянулись переливчатые нити — толщиной от почти в руку, до практически невидимых — сплетаясь в мостики, арки, переходы, сложных, но несомненно паутинных узоров. Всё это великолепие сверкало на солнце, одновременно завораживая и пугая: если это паутина, то каких же размеров её творец? Или творцы? Найда помертвела, поняв, зачем её принесли сюда вместе с овцой: размеров творца явно хватит, чтобы ею пообедать. Девушка вдруг разозлилась: все эти годы унижений, мыканья по углам и постоянных обвинений непонятно в чём, а теперь они ещё и хотят, чтобы она дала себя сожрать во имя благополучия деревни?! Ну уж нет! Дудки! Найда задёргалась, пытаясь ослабить верёвки, но быстро поняла, что чем больше она трепыхалась, тем туже они затягивались. Девушка в отчаянии огляделась: до куда хватало глаз, простирался каменистый край расселины, заросший колючими кустами и усыпанный поросшими мхом валунами. Ближайший из них раскололся, причём, судя по всему, недавно — россыпь каменных осколков рядом с ним ещё не успела заветриться и покрыться растительностью. Найда с тоской посмотрела на белеющие в траве сколы, так маняще близко, но всё же вне досягаемости. С их помощью она могла бы перерезать или хотя бы разлохматить свои путы… а впрочем…. Она распласталась по земле, насколько позволяла длина верёвки, и следующие несколько минут провела, пытаясь дотянуться до каменных осколков ногой и переместить их поближе. Товарка по несчастью перестала блеять, видимо утомившись, и теперь лишь недоуменно таращилась на пыхтящую девушку выпуклым глазом.

— Вот ведь глупое животное! — в сердцах сказала Найда, когда нечаянно отпнула очередной осколок скалы куда подальше. — Толку от тебя…

Овца отреагировала коротким беком, будто поняв её: мол, я-то тут причём? Девушка неожиданно для себя прыснула: беканье вышло явственно обиженным. Наконец ей удалось подтащить один из камешков поближе, ещё через какое-то время у неё получилось ухватить его между коленками, но для того чтобы донести до рук пришлось его ещё и перехватить зубами. Неугомонное воображение тут же обрисовало, как именно по этому осколку пробежались тысячи мохнатых лапок, и Найда его снова чуть было не выронила. Борясь с тошнотой она всё-таки сумела поднести драгоценный скол достаточно близко, чтобы взять рукой, и тут же принялась яростно отплевываться. В следующее мгновение девушка надрывно рассмеялась: ею скоро трапезничать будут, а она тут пауками потоптанным камешком брезгует. Всё ещё нервно похихикивая, она вогнала каменный осколок поглубже в пазуху, через которую пропускали верёвки, чтобы тот точно не выпал обратно, пристроила свои путы поверх него и принялась их перетирать.

Дело не спорилось, руки то и дело соскальзывали, несколько раз она даже порезалась. К тому времени, как ей удалось полностью перетереть путы на руках, уже начало вечереть. Верёвки на лодыжках поддались лишь с большим трудом — узлы были туго затянуты, а пальцы слушались плохо. Найда осторожно поднялась, опираясь на столбик, чтобы не упасть: надо как можно быстрее уйти подальше от этого страшного места и его хозяина, пока он не пришёл за подношением. Однако ноги затекли и с трудом держали её, голова кружилась, и её слегка подташнивало — побои от мачехи и целый день, проведённый под припекающим солнцем, не прошли даром. Удостоверившись, что она наконец более менее стоит на ногах, девушка поплелась к мостику, ведущему на ту сторону Расселины. Пересекать её было страшно, но оставаться на этой стороне — ещё страшнее. Найда сделала пару неуверенных шагов по настилу, вцепившись в верёвочные перила, ещё пару, случайно глянула вниз и у неё дух перехватило — докуда хватало глаз Расселина была оплетена паутиной, лишь кое-где проступали каменные столбы, тоже тронутые серебрящимся кружевом. Девушка вздрогнула, когда ей послышались слабые шорохи, в следующее мгновение она поняла — не послышались: вот промелькнула одна тень, другая, а вот уже целая стайка шуршит себе куда-то под ней по паутине, а та отзывается мелодичным треньканьем. Найда похолодела: ущелье постепенно полнилось служками Хозяина Расселины, а значит и он сам ждать себя не заставит. Девушка заторопилась, спотыкаясь и чуть не падая — мостик раскачивался и удержать равновесие было нелегко. Когда она уже миновала середину, из глубины ущелья подул холодный ветерок и отчего-то до беспамятства её напугал. Найда бросилась бежать и в спешке слишком поздно заметила зияющую впереди дыру. Беглянка попыталась её перепрыгнуть, со всего маху приземлилась на подгнившую доску за прогалиной, та затрещала и брызнула во все стороны трухой так стремительно, словно только и ждала излишне торопливого путника. Девушка ухнула вниз, провалившись по грудь. Пару недолгих мгновений она ещё трепыхалась, но сил в израненных и перетянутых верёвками руках не хватало даже на то, чтобы удержаться, не говоря о том, чтобы вытянуть себя обратно наверх, и ещё через мгновение Найда рухнула с моста вниз…

* * *

Дамхан с наслаждением втянул в себя влажный вечерний воздух: он не ел уже больше недели, поэтому пахло особенно соблазнительно, а блеянье жертвы ласкало слух. Оборотень деловито взобрался по паутине на край расселины и с возмущением замер: чёртовы Топки! Вопреки условиям возобновления договора, жители деревни в этот раз привязали только одну овцу! В следующее мгновение он разглядел обрывки верёвки на втором столбике и почуял чьи-то следы, ведущие прочь, и понял, что подношений всё-таки было два, но вторая жертва как-то умудрилась высвободиться. Паук потёр жвала друг о друга: ничего, далеко не убежит, по следам он её быстро нагонит. Следы беглянки, правда, пахли как-то странно, но оборотень не придал этому значения: мало ли что с голодухи показаться может. Он быстро умертвил блеявшую от страха овцу и принялся деловито заворачивать её в паутину. Запах близкой добычи опьянял — этот год для него выдался не слишком удачным. По непонятным причинам сильно расплодились крысы и мелкая нечисть, да обнаглели настолько, что забирались в кладки и грызли коконы с яйцами. Обычно мéньшие без проблем справлялись с мелкими вредителями, но в этом году ему приходилось сторожить и самому: крысы и нечисть приходили небольшими стаями и сторожам приходилось несладко. Хорошо ещё остальные две деревни приносили свои подношения без споров и вовремя, на охоту и у него, и у сторожей времени оставалось очень мало. Вот если бы их было двое… Дамхан мечтательно встопорщил ворсинки… Но тут же спохватился, заметив, что любовно поглаживает добычу. О спутнице пока что и мечтать не приходилось — слишком уж пугливыми стали девицы… А заставлять он не хотел, да и не мог. Чтобы всё получилось как надо, она не должна была бояться. Ни его… ни себя.

Запах следов второй жертвы снова защекотал чувствительные волоски на ногах и Дамхан наконец выпустил кокон с добычей, мéньшие потащили его прочь. Оборотень заторопился по следам беглянки — свалится ещё в какой-нибудь провал, коими изобиловала паучья расселина, доставай её потом.

* * *

Чудище медленно подбиралось всё ближе, явно никуда не спеша — добыче всё равно некуда деваться. Найда с ужасом смотрела на приближающуюся тварь: огромное тело, серебрящееся в лунном свете; мохнатые лапы, усыпанные шипами; мерзкие жвала, постоянно двигающиеся, не иначе как в предвкушении ужина; россыпь переливчатых глаз, пристально глядящих на неё. Вот бы врезать по этим глазам и удрать, пока чудище ослеплено! Девушка отчаянно забилась, пытаясь освободиться от липких нитей, но лишь всё прочнее увязала, совсем как бабочка, попавшаяся в паутину. Тварь подобралась вплотную и Найда зажмурилась, чтобы хотя бы не видеть, как её начнут жрать.

— А скажи мне, красна девица, — раздался вдруг насмешливый шелестящий голос, — тут овца не пробегала?

— Э? — Найда от изумления тут же распахнула глаза и в недоумении уставилась на чудище.

Отвратительная голова с жвалами исчезла, и мохнатое паучье брюхо плавно перетекало в мужской, вроде человеческий, торс, с человеческой же головой и руками. Если отвлечься от постоянно перебирающих мохнатых ног и мерно покачивающегося в такт им серебристого туловища, с чёрно-алым рисунком на спине, то в человеческой части чудовища ничего примечательного не было. Разве что только глаз было восемь. Взгляд при этом оставался совершенно бесстрастным и только излишне тонкие губы насмешливо кривились. Отчего же его лицо выглядит смутно знакомым?

— Овца, говорю, не пробегала? — повторил голос, теперь уже без сомнения принадлежащий этому… этому оборотню?

— Н-н-нет, — наконец смогла выдавить из себя Найда.

Ей показалось, что выражение лица чудища стало слегка озабоченным.

— Ты что же, от страха заикаться стала? — голос, впрочем, звучал по-прежнему чуть насмешливо.

Девушка зарделась и помотала головой.

— Всегда такая была? — не отставал паук.

Найда с досадой прикусила губу: где это видано, чтобы страховидла девицам зубы заговаривали прежде чем сожрать? В страшных сказках, рассказываемых бабушками долгими зимними вечерами, чуда-юды без обиняков ели невинных девиц дюжинами, разве что в последний момент не появлялся храбрый богатырь. Вот только на это ей надеяться не приходилось — что ему делать-то, богатырю, в богами забытых Топках? Оборотень тем временем продолжал рассматривать её ничего не выражающим немигающим взглядом. Страх чуть притупился и досада постепенно перерастала в злость: да что он пялится-то? Съел бы уже и дело с концом! Найда чуть было не выпалила это вслух, но в последний момент благоразумно прикусила язык: про девиц, уговаривающих чудищ их съесть, в сказках тоже ничего не говорилось.

— Тебя что же из деревни прислали? Или сама пришла?

— И-из д-д-деревни, — пробормотала девушка.

Араней как-то странно хмыкнул, придирчиво оглядев её со всех сторон.

— Да я вроде о невесте не просил…

Невесте?? Найда от неожиданности снова дёрнулась в своих путах и уставилась на полупаука с нескрываемым ужасом и отвращением. Невестой этого..?? Лучше пусть он её сожрёт! Оборотень понял её трепыхания по-своему.

— Погодь-ка…

Под ногами девушки закопошились пауки помельче, величиной с крупную кошку, а к ней потянулась огромная мохнатая лапа, усеянная длинными и острыми шипами. Найда снова задрожала, вытянулась, в бесплодной попытке отодвинуться как можно дальше, и на всякий случай закрыла глаза, не зная чего ожидать от этого непонятного чудища. Рядом с ней что-то прошуршало, путы на руках исчезли, и она шлёпнулась на шёлковый коврик, заботливо вытканный прыснувшими во все стороны паучками. Не удержавшись, девушка осторожно провела по нему ладонями — на ощупь он был мягче шёлка тканного деревенскими мастерицами и в отличии от паутины к рукам совсем не лип. В нос Дамхану ударил острый запах крови и его глаза слегка расширились: он наконец понял, почему следы второго подношения так странно пахли — это была не овца. Только теперь, срезав паутину с рук девушки, он увидел, что её запястья изранены и распухли, а следом вдруг осознал, что тёмные разводы на её лице — это не грязь, да и волосы не просто так спутались.

— Тебя что, вместо овцы привели?

Найда вскинула голову и посмотрела на оборотня: шелест голоса почти не изменился и глаза оставались бесстрастными, но ей почему-то снова стало жутко. Она судорожно сглотнула и обречённо кивнула — всё равно не убежать. Дамхан зло прищурился: какого чёрта его предок связался с этими проклятыми Топками?! Как были неблагодарной сволочью столетия назад, так ею и остались… Оборотень непроизвольно облизнулся: от манящего запаха крови слегка мутился рассудок и желудок требовательно сокращался. В половинчатой ипостаси ему приходилось напрягаться, чтобы себя контролировать, хоть и не так сильно, как в паучьей.

— Жди здесь, — отрывисто бросил он, повернулся и поспешил прочь, на ходу перекидываясь пауком.

Найда проводила его настороженным взглядом, вздохнула, посмотрела на свои распухшие запястья и, слегка морщась, пересела поудобнее на выплетенном для неё коврике — деваться посреди паучьего царства ей было всё равно некуда. Мéньшие копошились вокруг, то почти прикасаясь к ней от переполнявшего их любопытства, то прыская прочь, когда она вздрагивала или поворачивалась к ним.

Дамхан тем временем спешил обратно к жертвенным столбикам. На месте паук жадно принюхался, растопырив волоски. Последние сомнения и упрямое нежелание верить в возможность такого чудовищного поступка, пусть даже со стороны топовчан, исчезли: девушка несомненно побывала здесь, привязанная вместо второй овцы. Араней злобно ощерился и пробежал несколько шагов в сторону деревни, ещё несколько, покрутился на месте, медленно вернулся обратно к Расселине, впитывая запахи. Он был здесь… второй запах был тоже странно знаком, словно он лично встречал побывавшего здесь человека, но главное — здесь был староста. Он знал. Вот ведь… тварь неблагодарная.

* * *

Бухвя крался по болотистой местности, настороженно озираясь. Мальчик дёргался от каждого шороха, от каждого реального или мнимого движения ветки — в эту сторону селяне не ходили, слишком близко была старая деревня, Гиблые Топки. Даже с Хозяином Расселины, оберегавшим местных от нечисти, дразнить целую деревню утопленников дураков не было, тем более в последние годы, когда араней куда-то запропастился. Однако мальчишкам это ничуть не мешало подначивать друг друга. И вот теперь, костеря на все корки и дружков, и себя за то, что повёлся, Бухвя крался к упыриному пруду, чтобы сорвать в доказательство своей смелости кувшинку. Возвращаться ни с чем было стыдно — засмеют, но по мере приближения к затопленной деревне его всё больше охватывал суеверный ужас. Денёк выдался погожим, солнечные лучи весёлыми бликами прыгали по болотным лужицам, да и сам лес вроде бы жил своей жизнью, не обращая ни малейшего внимания на нечастого здесь гостя — человека. Но всё же, чем ближе к середине болота, тем больше, хоть поначалу и неуловимо, менялось «настроение» леса. Птичьих трелей становилось всё меньше, живность под ногами поредела и постраннела: вроде бы сидит себе на кочке обычная жабка, а приглядишься — и тельце какое-то перекошенное, и взгляд душу вымораживает. Бухвя упрямо тряхнул головой: бабки сказывали про болотные мороки, вроде как призванные отпугнуть излишне любопытных, а значит, он был уже совсем близко к старой деревне. Вдруг его аж подбросило на месте — за деревьями прошелестела какая-то тень. Мальчик замер на месте, сердце бешено колотилось, аж до шума в ушах, воображение тут же нарисовало чудищ, подкрадывавшихся к нему, одно кровожаднее другого, и печальные последствия встречи с оными. Бухвя поёжился, боясь пошевелиться, будто если он замрёт столбом, то упыри да волкодлаки его не заметят. На его счастье, ни тех, ни других рядом не оказалось. Подождав ещё немного, мальчишка успокоился, убедил себя, что ему померещилось и, тоскливо оглядевшись, пошёл дальше.

Центральная часть болота, почти полностью состоявшая из чёрного провала омута, застала его врасплох. Только что ещё росли причудливые деревца да выглядывали из болотной жижи кочки, и вот уже ничего нет, кроме тёмной водной глади — как серпом отсекло. Сам омут был почти круглым, с рваными краями, а на другом берегу то ли виднелась, то ли чудилась ветхая избушка. Мальчишка в очередной раз поёжился: единственная оставшаяся над водой изба, по рассказам бабок, принадлежала ведуну, с которого вся напасть и началась. От неё веяло такой жутью, даже через разделявший их омут, будто злобный старик до сих пор обитал там и в любой момент мог проклясть непрошеного гостя. Наконец собравшись с духом, Бухвя подошёл к самой кромке воды и настороженно пригляделся. Искомый пруд не производил на него столь уж гнетущего впечатления. Под тёмной водной гладью время от времени что-то посверкивало, в глубине двигались какие-то светлые пятна, над водой роилась странная тёмная дымка, от одного взгляда на которую становилось не по себе. Однако прямо под дымкой по безупречно спокойной водной глади звёздами рассыпались посверкивающие на солнце кувшинки, завораживая своей красотой. Картинка была настолько идиллической, что мальчика не насторожила ни абсолютная тишина, царившая над омутом, ни его излишне спокойная поверхность. Отсутствовали даже насекомые, обыкновенно кишмя кишащие на болотах, заполняя воздух звенящим жужжанием и расчерчивая водную гладь. Внимание Бухви привлекла ближайшая к берегу кувшинка — далековато, но если подойти вплотную к воде и опереться рукой вон на ту кочку… Обманчивая близость заветной цели и горячее желание убежать наконец из этого проклятого места, сыграли над мальчишкой злую шутку: осторожность была забыта, ноги будто сами понесли его к краю омута, внимательных глаз, наблюдавших за ним, как с берега, так и из-под воды, он не заметил.

Чтобы дотянуться до кувшинки, ему пришлось практически распластаться над тёмной водой. Кочка, на которую он опирался, под тяжестью его веса притопла и скользила, Бухвя пыхтел от усердия, пытаясь дотянуться до цветка и не свалиться с неё в омут, и не заметил стремительного движения под водой. Только он схватился за жёсткий стебель, как вдруг из воды выметнулась рука и на его запястье сомкнулись прогнившие до костей пальцы. В ноздри ударил одуряющий запах тлена и в следующее мгновение его потащило вниз. Бухвя зажмурился, но вместо того, чтобы нырнуть вслед за упырём неожиданно налетел на преграду, отбросившую его обратно вверх. Мальчишка, уже распрощавшийся с жизнью, ошарашенно открыл глаза и посмотрел вниз, из-под воды на него не менее ошарашено посмотрел утопленник и с силой потянул ещё раз. Между рывками туда-сюда Бухве удалось разглядеть до сих пор невидимую сеть из полупрозрачных искрящихся волокон похожих на нити, из которых в деревне ткали шёлк, только в палец толщиной. Паутина Хозяина Расселины, по-видимому, была раскинута прямо под поверхностью воды и сейчас то подныривала, натягиваясь под отчаянными усилиями упыря затащить его в омут, то чуть выпрыгивала над поверхностью, когда тот ослаблял хватку. Сеть была крепкой и мелкоячеистой: мальчишка застрял плечом и дальше не пролезал. Однако упырь продолжал тащить его вниз с упорством хищника, не желающего выпускать добычу, и Бухвя понял, что ещё чуть-чуть и он окажется на дне омута по частям, разодранный об сеть мощными, хоть и бестолковыми, рывками мертвяка. Взвыв от ужаса, мальчишка задёргался уже сам, отчаянно пытаясь высвободить руку, но тщетно. Кочка полностью ушла под воду, паутина выскальзывала из рук и больно хлестала по лицу, к тому же он наглотался студёной воды с отчётливым привкусом падали. Силы быстро покидали его, рука, в которую вцепился утопленник, уже давно онемела, воображение начало рисовать ему картины, как упырь его притопит, а затем перетаскает по кускам разлагающееся тело. Он снова закричал, но вместо вопля ужаса из горла вырвался лишь невнятный сип.

Вдруг, откуда ни возьмись, налетел непонятный вихрь. Бухвя почувствовал, как его дёрнуло за ноги, потом ещё раз, потом «вихрь» каким-то невероятным образом протиснулся между ним и сетью и его попросту откинуло с поверхности омута назад. По водной глади кто-то замельтешил туда-сюда, отчего вся сеть заколыхалась. Мальчишка суетливо барахтался, пытаясь приподняться, запоздало в полной мере осознав, что ему тут не место. Когда после нескольких бесплодных попыток ему наконец удалось встать на ноги, он снова в ужасе замер — мельтешение над поверхностью омута прекратилось и спасительный «вихрь» стоял перед ним во всей красе: огромный серебристый паук, ростом ему по грудь, вперился в него всеми восемью глазами и задумчиво перебирал жвалами. Бухвя похолодел: неужели его спасли только для того, чтобы теперь сожрать? В следующий миг, он вдруг осознал, кто стоит перед ним и невольно изумился: Хозяин Расселины описывался сельчанами по меньшей мере в сажень ростом, выше взрослого мужика, а тут… недомерок какой-то. Паук плавно перетёк в человеческую ипостась, представ худеньким мальчишкой едва ли старше Бухви и набросился на него с упрёками:

— Тебе что, жить надоело?? — голос паренька был странным, не полнозвучным, как у человека, а скорее походящим на шелест. — Какого лешего ты туда полез?

Мальчишка стушевался, после произошедшего причина его вылазки к упыриному озеру выглядела совсем уж дурацкой. В то же время худощавый мелкий паренёк в отличии от паука выглядел как-то несерьёзно. Бухвя упрямо набычился — вроде и неправ, ему бы повиниться да поблагодарить за спасение, но вместо этого он с вызовом спросил:

— А ты вообще кто таков?

Паренек сначала изумлённо вытаращился на него, а затем снисходительно осклабился и с издёвкой протянул:

— А то ты не знаешь…

— Так ведь это… — буркнул вконец неизвестно чем раздосадованный Бухвя, — сказывают, что Хозяин Расселины пропал… давно уже…

Паренёк чуть помрачнел.

— Отец погиб… теперь я — Хозяин Расселины, — с нажимом ответил он, помолчал и снова снисходительно усмехнулся, — ты бы хоть спасибо сказал, что ли…

— Так ведь это… — ещё больше насупился мальчишка, — если ты и в правду новый Хозяин Расселины, то это вроде как обязанность твоя…

Юный араней неуловимо посуровел и недобро прищурился. Некоторые вещи ему рассказывал волхв Весёлок, а некоторые он «знал» сам. И рассказанное Везничем, и «память предков» сходились на том, что Топок вместе с их обитателями следовало по возможности избегать. Сам он до сих пор не имел с ними дела напрямую, о возобновлении уплаты дани к ним толковать ходил волхв, справедливо рассудив, что худосочного подростка могут и не послушать. Но первая же встреча с топовчанином показала, что это действительно так. Он оглянулся на омут, утопленники при его появлении ушли в глубину, но задерживаться и дразнить их «свежей человечинкой» не стоило. Всё-таки он пока что был действительно слишком юн, а упырей под паутиной было много.

— Пойдём, — отрывисто бросил он человеческому мальчишке и подтолкнул к тропинке, по которой тот пришёл к омуту.

— Куда? — не сразу понял Бухвя.

— Провожу тебя до кромки леса, — чуть поморщился Дамхан, — «чтоб обратно возвращаться не вздумал» — подумал он про себя. — Что? — нетерпеливо прошелестел он, видя, что мальчишка медлит и озирается.

— Мне бы это… — замялся тот и снова оглянулся на зеркальную гладь омута с так и нетронутыми кувшинками, араней невольно проследил за его взглядом, — один цветочек… самый близкий, — заискивающе зачастил он, когда Дамхан повернулся обратно и изумлённо уставился на него, не веря своим ушам — это уже была просто таки неслыханная наглость! — мне приятелям показать надо, чтобы они….

Мысль свою он так и не закончил, оборотень смерил его таким взглядом, что Бухвя счёл за благоразумие оставить попытки его уговорить. Бросив последний тоскливый взгляд на манящие, обманчиво близкие, но недостижимые кувшинки, он повернулся и затопал по тропинке. И что этому парнишке стоило ему помочь? Можно подумать от него убудет! Его-то упыри не тронут!

Мальчишки тогда всё-таки поверили. Бухвя вернулся вымокшим до нитки, да и провожавшего его аранея, вновь перекинувшегося пауком прежде чем вернуться в лес, они успели заметить. Целое лето он был героем, а его хвастливый рассказ про пережитое становился всё более и более красочным. Того и гляди, в следующий раз расскажет, как он упырей налево-направо пораскидал, да самого Хозяина Расселины спас. С тех пор Бухвя изредка наведывался и к Расселине, и в лес — туда, где он ожидал увидеть аранея и действительно несколько раз с ним пересекался. Тот морщился, но не гнал любопытного мальчишку прочь, и даже, хоть и не особо охотно, отвечал на расспросы про себя и про аранеев в целом. Дружбой это было не назвать, но для топовчанина это были самые близкие отношения с оборотнем из возможных. Позже, когда он уже повзрослел и заматерел, он не погнушался использовать эту «дружбу», настаивая на том, что именно его надобно выбрать старостой, мол, кто как не он сможет с аранеем договориться?

Дамхан с ненавистью глянул в сторону Топок: с ними он ещё потолкует… но потом.

Как араней вернулся в ущелье, Найда не заметила. Огромный паук попросту обрушился откуда-то сверху и приземлился впритирку к ней, отчего она подпрыгнула и снова застряла в липких канатах. На этот раз она даже не успела толком испугаться, как Дамхан перекинулся в половинчатую форму и подхватил её на руки, с легкостью оторвав от паутины. Не дав ей опомниться, он прыгнул на практически отвесную стену, пару раз качнулся туда-сюда, балансируя и прикидывая как ловчее выбраться из расщелины с ношей в руках, и стремительно покарабкался вверх. Девушка невольно закусила губу и вцепилась ему в плечо — из-за резких движений голова отзывалась дикой болью.