Джоконда и паяц

Наталья Солнцева, 2013

Время, как разочаровавшийся в себе творец, неумолимо уничтожает женскую красоту… А женщины любыми способами пытаются ее спасти. Так было и будет всегда. И если возникает хоть малейшая возможность удержать время и увековечить свою красоту, женщины согласны на все. Их не страшит даже смерть. Какая выдумка, что все модели известных художников умирали рано! Что отдав своей копии на холсте всю жизненную энергию они тихо угасали. Красавица Алина уверена, что она сможет стать второй Джокондой, затмить своей красотой портрет близкой подруги, вернуть обожание мужа. Ведь художник дьявольски талантлив, она необычайно хороша собой, а влюбленный мужчина ревнует и пророчит смерть, если она вдруг решится позировать. Чушь и предрассудки… Если бы не странная смерть предыдущей натурщицы известного художника.

Глава 6

Черный Лог

Утро выдалось пасмурное, безветренное. Над лесом сырые тучи цеплялись за верхушки елей, сад облетел и стоял притихший и голый.

Глория вышла прогуляться, подышать свежим воздухом. Санта возился во дворе, складывал в сарайчик дрова для камина. Было слышно, как он бросает поленья, привезенные накануне из лесничества.

Глорию что-то тревожило. Она побродила по саду, прислушиваясь к себе. Казалось, в ее привычное окружение вторгся чужой. Она гуляла, глядя под ноги, и наконец наткнулась на смазанный след, оставленный мужским ботинком на рифленой подошве. Незваный гость желал остаться незамеченным, потому ступал по траве, но в одном месте образовалась проплешина. На этой проплешине и отпечатался след.

Глория остановилась в раздумьях. Местные жители обходили ее дом стороной. Никто ни разу не отважился перелезть через забор. Что могло понадобиться обладателю этих ботинок в ее дворе?

— Санта! — крикнула она. — Санта! Иди-ка сюда.

Великан тут же прибежал на зов и с недоумением уставился на след.

— Ничего себе, — пробормотал он, почесывая затылок. — Кто же это решился?

— Молодой мужчина, не старше тридцати лет, — определила Глория. — Довольно приятной наружности.

— Неужто пришлый объявился в деревне? Вряд ли. Маруся бы сказала. Может, заблудился кто? Увидал жилье, перемахнул через забор…

— Зачем? Дорогу спросить посреди ночи?

Санта не спросил, откуда хозяйке известно время. Ей видней.

— Ботинки новые, добротные, — определил он, опустившись на корточки. — Сорок четвертый размер, почти как у меня. Здоровый балбес!

— Почему балбес?

— Умный разве полез бы? — рассудил слуга. — Сколько мы с Агафоном здесь жили, никто на такое не осмелился. Боялись.

— А меня, значит, не боятся, — заключила Глория, не зная, радоваться этому или огорчаться.

Санта промолчал. Ему пришел на ум недавний визит Евдохи Майдановой. Неужто баба-дура проболталась про «лунные камушки»? Вот ее сынок и взъерепенился, пришел отношения выяснять. Но почему ночью? Тайком?

— Он в разведку приходил, — догадался Санта.

— Сын нашей просительницы, Федотовны?

Оказывается, у них с хозяйкой мысли сходятся.

— Это Пашка Майданов, как пить дать!

— Пить-то я ему как раз помешала, — вздохнула Глория. — Без спросу трезвенника из него сделала. Он, видать, сильно недоволен.

— Вы его спасли от зеленого змия! — убежденно возразил великан. — Сам бы он нипочем не бросил. Поверьте, Глория Артуровна. Я от водки чуть не умер. Если бы не Агафон, лежать бы мне в сырой земле. А получилось наоборот… хозяин в земле лежит, а я, неуч бестолковый, живу.

На глаза слуги навернулись слезы, и Глория поспешила его утешить.

— Ты ни в чем не виноват. У каждого — свой путь и свой срок. Лучше скажи, что нам с ночным гостем делать?

— Полагаете, он еще придет?

— Непременно. Сам же говоришь, это была разведка.

— Поймаем, скрутим, свяжем и запрем в сарае! — воинственно заявил Санта. — Я нынче спать не лягу, буду караулить.

— С ружьем? — улыбнулась хозяйка.

— С палкой. С ружьем можно нажить неприятностей. Еще пальнешь со злости-то, потом оправдывайся. Знаете что, Глория Артуровна, вы этого… телохранителя вызовите. Пусть приедет, поможет мне супостата ловить.

— У нас же связи нет.

— А вы без связи. Вам эти трубочки-кнопочки ни к чему. Вы только подумайте, он тут же прикатит.

Санта недолюбливал Лаврова, но ради хозяйки был готов терпеть нагловатого и самоуверенного начальника охраны, которого в пику называл телохранителем.

— Без Лаврова никак?

— Думаете, сами справимся? — повеселел великан. — И то правда. Зачем лишний шум поднимать? Глядишь, супостат насторожится и притихнет на время. Только зря человека потревожим.

Его напускное беспокойство, — как бы не потревожить Лаврова, — рассмешило Глорию. На самом деле слуга обрадовался оказанному ему хозяйкой доверию и распетушился.

— Ах, Пашка, сучий сын! Я ему покажу, окаянному, где раки зимуют! Что он тут вынюхивал, высматривал? Неужто на чужое добро позарился? Ах, негодник! Пьянь подзаборная!

— Ну, теперь он моими стараниями не пьянь, — заметила Глория. — Боюсь, при одном взгляде на спиртное этого малого начинает немилосердно мутить.

— И вот благодарность! — горячо возмущался Санта. — Вот признательность за чудесное спасение!

— Благие намерения, как известно, ведут не в рай.

Слуга продолжал негодовать и размахивать огромными ручищами, но Глория его не слушала. Она вспомнила свой недавний сон: тень, которая на поверку оказалась Смертью…

«Иди сюда! — прокаркал безглазый череп. — Я покажу тебе кое-что!»

У нее мурашки пошли по коже. Должно быть, эти следы появились тут неспроста…

Москва

Эмилия Ложникова согласилась встретиться с Лавровым в пустынном сквере.

— Я замужем, — объяснила она свою прихоть. — Не хочу давать супругу повод для ревности. Я работала моделью, много снималась для журналов, и меня до сих пор узнают в лицо.

— Ваш муж — ревнивец?

— Ужасный! Он меня обожает и боится потерять.

Лавров успел выяснить, что ее благоверный, Валерий Метелкин, весьма успешно зарабатывает оптовой торговлей. Бывшая модель осталась на девичьей фамилии. Метелкиной красавица быть не пожелала, и ее можно понять.

На эскизах и портретах, которые висели в мастерской Артынова, Эмилия была моложе, однако годы положительно сказались на ее внешности. Сейчас она выглядела по-другому, но совершенно потрясающе — у Лаврова аж дух захватило. Он ожидал увидеть худощавую длинноногую брюнетку с пышными кудрями, осиной талией и плоским бюстом. Собственно, такой ее изображал художник. А у входа в сквер стояла знающая себе цену дама в элегантном плаще песочного цвета, чуть располневшая, с высокой грудью и тяжеловатыми бедрами. Налившиеся формы ничуть ее не портили, а, напротив, придавали шарма и чувственности. Образ грациозной девушки померк перед величавой статью этой зрелой женщины.

Лавров чуть не спросил, куда подевалась ее пышная шевелюра. Ясно куда. Эмилия ее остригла. Теперь она носила короткую, как у мальчика, прическу. Столь разительная перемена могла говорить о полном разрыве с прошлым.

Ложникова была удовлетворена произведенным впечатлением и раздвинула губы в улыбке. Это была улыбка надвигающейся осени, а не легкомысленной весны, как на картинах Артынова.

Лавров представился журналистом, когда договаривался с Эмилией о встрече, и она, похоже, поверила.

— Хотите написать статью об Артынове?

— Собираю материал. Пока не решил, о чем будет статья — о живописи вообще или о конкретном художнике. Вам не приходило в голову, что творчество само по себе — терра инкогнита? Область непознанного. Как оно влияет на человека, например? Что несет в себе, кроме эстетического наслаждения?

— Интересная тема, — задумчиво произнесла бывшая натурщица. — Но я-то чем могу быть полезна?

— Выражаясь фигурально, вы варились в этом котле, позировали… служили Музам, так сказать. Тесно общались с Артыновым, который сейчас на слуху. Между моделью и мастером возникает некая сакральная связь, не правда ли?

Ложникова пожала округлыми плечами.

— Наверное.

— Артынов был влюблен в вас, когда писал?

— Мы оба были влюблены, вероятно. Каждый по-своему. Мы были молоды, полны нерастраченной страсти. Нам все было внове, во вкус, в охотку. С возрастом человек утрачивает эту жажду ощущений и переживаний. Многое испробовано, многое приелось, набило оскомину.

— Ваши отношения с Артыновым… стали интимными сразу или…

— Почти сразу, — призналась она. — Я была юной, неиспорченной девочкой, а Артынову уже исполнилось двадцать четыре. Я боготворила его. Сначала он писал мое лицо, а потом… попросил раздеться. Я не привыкла к чужим взглядам на собственную наготу. Представляете, каково мне было часами сидеть перед молодым мужчиной без одежды? Первый сеанс пришлось закончить спустя четверть часа. Я сгорала от стыда, краснела и бледнела, дрожала от холода. Хотя в мастерской было прохладно, Сема отказывался включать обогреватель. Сейчас я понимаю, что ему нравились мое смущение и моя дрожь. Он пытался уловить этот трепет нетронутой плоти перед неизбежным актом соития… это первое смятение в крови…

— Ну и как? Ему удалось перенести на холст столь тонкую субстанцию?

— Нет, — покачала стриженой головой Эмилия. — Артынов решил, что одной моей наготы мало для вдохновения… и перешел от живописи к сексу. Он был слишком груб, брутален, как нынче говорят. Я думаю, он вымещал на мне свою досаду. Неудачи ранили его, и он хотел наказать кого-нибудь. Мне было больно, страшно, но я терпела. Когда все закончилось, я расплакалась, а он… заявил, что сделал меня женщиной и что эти слезы — роса Амура. Он умел поэтически выражаться при том, что вел себя порой как скотина.

Она замолчала и медленно зашагала по аллее из старых облетающих кленов. Лавров шел рядом, искоса поглядывая на ее точеный профиль. Будучи замужем, Эмилия окончила искусствоведческий факультет университета, но ни дня не работала по профессии. Диплом понадобился ей для престижа, а не для карьеры.

— Вы довольно откровенны, — заметил он, нарушая затянувшуюся паузу.

— Надо же хоть раз в жизни выговориться, — вздохнула она. — Перед незнакомым человеком это всегда проще. Мы с вами скоро разойдемся и забудем друг о друге. А мне станет легче. Мне уже полегчало.

— Простите, Эмилия…

— Называйте меня Эми.

— Хорошо, Эми, — кивнул «журналист». — Вас не оттолкнула грубость Артынова? Вы продолжали позировать ему…

–…и ложиться с ним в постель, — добавила Ложникова. — Многие женщины проходят через это. Моя неопытность позволила ему убедить меня, что так и должно быть. Он завладел не только моим телом, но и моей душой. Я воображала его мэтром, волшебником, чья кисть подарит мне вечную славу. Пройдут века, а мое изображение будет вызывать восторг и восхищение у потомков, как Мона Лиза и мадонны Рафаэля. Артынов оплел меня сетью обещаний, а я, наивная дурочка, приняла их на веру.

— Но вы все равно расстались?

— Всему когда-нибудь приходит конец, — усмехнулась она.

— Кто был инициатором разрыва?

— Артынов.

— Вы поссорились?

— Можно и так сказать. Я выполняла самые дикие его требования, но однажды мне не хватило выдержки, и я сорвалась, наговорила Семе гадостей. Теперь жалею об этом. Нужно было уйти красиво, чтобы он локти себе кусал, вспоминая обо мне. Не получилось. Мы не враги, но и не друзья. При случайной встрече здороваемся, перебрасываемся двумя-тремя дежурными фразами, не больше.

— А в чем состояла суть конфликта? — спросил Лавров. — Извините за любопытство, но вы меня заинтриговали.

— Артынов предложил мне ужасную вещь…

Она опустила глаза и приостановилась. С кленов медленно опадали листья, в аллее пахло сыростью и крепкими духами Эми. Лавров догадывался, сколько стоит флакончик этакого аромата. Бывшая натурщица ничего не потеряла, выйдя замуж за коммерсанта. Или все-таки потеряла?

— Он… собирался провести какой-то ритуал…

— В смысле? — встрепенулся «журналист».

— Только это не для прессы!

— Разумеется, — поспешил заверить ее Лавров. — Я все понимаю. Ваша история останется между нами.

— Какой же вам с того прок?

— Я проникаюсь духом творческого процесса, постигаю его глубину и сокровенность.

Глория бы обхохоталась, услышь она эту напыщенную реплику. Лавров сам внутренне развеселился.

— Сокровенность? — передразнила его Эми. — Вы меня умиляете. Ладно… я вам расскажу, что придумал Артынов. Он притащил в мастерскую черного петуха и… и… отрубил ему голову у меня на глазах! Тело петуха еще трепыхалось, брызгала кровь. Я закричала, а Сема приказал мне вымазать щеки и ладони горячей кровью. Извращенец. Меня стошнило.

— Бог мой! — изумился «журналист». — Приемчик из черной магии. Зачем ему это понадобилось?

— Он что-то бормотал про Музу, про гений… якобы, необходимо провести обряд «вызова смерти» и тем самым заручиться поддержкой каких-то неведомых сил… в общем, совсем свихнулся. Ему не давала покоя гордыня. Он во что бы то ни стало желал стать знаменитым…

–…и стал, — подытожил Лавров.

— Слава должна пройти проверку временем.

— Вы правы, — согласился он. — Значит, вам идея с обрядом не понравилась, и вы ушли от Артынова?

— Он меня прогнал.

— Только поэтому?

— Была еще причина.

— Какая, если не секрет?

Эмилия поддела носком кожаного ботинка палый лист и покачала головой. Настырность собеседника начинала ее раздражать.

— Не знаю, почему я делюсь с вами сердечными тайнами…

— Потому, что у вас нет подруг. А мужа лучше не посвящать в подробности своего прошлого.

Бывшая модель грустно рассмеялась.

— Вы психолог.

— Не надо быть психологом, чтобы понимать: красивую женщину окружают завистницы и соперницы.

— К сожалению, женской дружбы не бывает. Я по горло сыта лицемерием, с меня хватит.

— Мужчины тоже не гнушаются притворства и лжи, — самокритично заметил «журналист».

— Увы, — вздохнула Эми. — Артынов не исключение. Он твердил, что любит меня, а сам тайком встречался со Светланой. Как-то раз я застукала их в мастерской, на том самом диване, где мы с ним занимались сексом. Они целовались и не слышали, как я вошла.

— Вы закатили скандал?

— Скандалить в подобных обстоятельствах бессмысленно. Я тихо развернулась, закрыла за собой дверь и… дальше провал. Не помню, как я добиралась домой… кажется, поймала такси. На следующий день у нас был назначен сеанс, но я не пришла. Артынов звонил, требовал объяснений. В конце концов я заставила его признаться в измене. Так он меня же во всем и обвинил! Дескать, я не разделяла его убеждений, не сумела подобрать ключик к его душе. Между нами, видите ли, была физическая близость, а он мечтал о духовном родстве. Я все испортила! Спровоцировала у него творческий кризис! Словом, я получила суровую отповедь. Страдала безмерно, пролила море слез, дуреха. Корила себя, казнила, а потом услышала, что Артынов женится. Вот и вся сказка про красавицу и художника.

— Вас он замуж не звал?

— И спасибо, что не звал. А то я, пожалуй, согласилась бы.

— Вы ревновали его к Светлане? — допытывался Лавров, не понимая смысла ни этого разговора, ни предыдущей беседы с бывшей женой Артынова. Зачем он задает пустые вопросы, выслушивает ненужные ответы?

Однако он обещал Рафику разобраться в ситуации и добросовестно делал свое дело.

— Не знаю, ревность ли это. Просто выть хотелось от обиды. Так и жила, сцепив зубы, пока не встретила Валеру. Он дал мне все, чего не мог дать Артынов — достаток, заботу, уверенность в завтрашнем дне. Я уволилась из модельного агентства, поступила в университет. Иногда меня приглашали на фотосессию, не слишком откровенную, и хорошо платили. Валера не возражал. Я ни о чем не жалею, и на Светлану мне злиться не за что. Она в итоге получила от Артынова то же, что и я — разбитое сердце, сожаление, разлуку. Мы с ней товарищи по несчастью. Правда, она мучилась гораздо дольше.

— У вас есть дети?

— Нет. У мужа есть сын от первого брака. Этого достаточно.

— Он знает о ваших отношениях с Артыновым?

— Это было давно, десять лет назад. Зачем ему знать про мою ошибку? Валера сам был женат, и я не в претензии. Главное, что сейчас между мной и мужем все хорошо.

— А со Светланой Артыновой вы знакомы? Не считая того щекотливого момента.

— Шапошно, — кивнула Ложникова. — Мне не за что ее любить, как вы понимаете. Мы раскланиваемся при встрече, и только.

— Вы слышали о смерти натурщицы Артынова?

— Которая из окна выбросилась? Конечно, слышала. Как же ее фамилия…

— Слободянская, — подсказал «журналист».

— Да-да…

— Что вы об этом думаете?

Эмилия пожала плечами. Что она может думать?

— Видимо, у девушки была черная полоса. Жизнь модели не такая уж сладкая, как представляется. Вот нервишки и сдали.

— Артынов написал ее в образе Венеры, — сообщил Лавров.

— Нашумевшая картина. Я была на презентации в Строгино, — не стала отрицать Эми. — Спорная работа, но классная. Артынов использовал темперу, как в свое время Боттичелли. Эту минеральную краску применяли до изобретения масла. Туда добавляют тертые яичные желтки, мед, клей и еще много всего. Артынов показывал мне, как смешивать темперу. Знаете, в его живописи правда появились блеск и гений! — удивленно заявила она. — Кто бы мог ожидать!

— Стало быть, не обошлось без нечистого?

— Что? — округлила глаза Ложникова. — Вы намекаете…

–…на помощь «темных сил», — подтвердил Лавров. — Вероятно, погибшая девушка оказалась сговорчивее вас и согласилась на обряд «вызова смерти».

— Вот смерть и не замедлила явиться, — вымолвила Эми…