Глава 5
Оперативник, который выезжал на место гибели Ольги Слободянской, оказался словоохотливым рубахой-парнем и за скромную мзду поделился с Лавровым своими соображениями.
— По-моему, эти девицы все чокнутые, — заявил он, поглощая закуску, заказанную к пиву бывшим сослуживцем. — У них от собственной красоты крыша едет. Думают, махнули ресницами, и весь мир у их ног! Не выдерживают вчерашние Золушки испытания медными трубами. Вот и Ольга пала очередной жертвой «глянца». Видел бы ты ее, мертвую, на окровавленном асфальте. Богиня! Репортеры нащелкали кучу кадров еще до нашего приезда. И как только пронюхали?
— Ты считаешь, она покончила с собой?
— Уверен, — кивнул оперативник.
В кафешке, где они беседовали, было шумно и душно. В обеденный перерыв сюда приходили утолить голод служащие из соседних офисов. Официантки сновали между столиков, разнося пиццу и салаты.
— На чем же основана твоя уверенность? — осведомился Лавров.
— Ольга слыла неуравновешенной и капризной особой. Она не раз грозилась вскрыть себе вены. Характер у нее был вздорный. Это подтвердили и ее товарки, и спонсор проекта, в котором она участвовала.
— Что за проект?
— Рекламный. Косметическая фирма избрала Ольгу «лицом» своей новой марки. Я говорил с их генеральным директором. Он жутко сожалеет, что Слободянская не сможет представлять их продукцию на рынке. Они-де возлагали на Ольгу большие надежды, а та подвела.
— Значит, с работой у нее было все хорошо?
— Получается, так, — кивнул оперативник.
— А в личной жизни?
— Имеешь в виду несчастную любовь?
— Что-то же заставило ее броситься вниз с восьмого этажа.
— Вряд ли это любовь, — покачал головой полицейский. — Скорее истерика. Кстати, перед смертью Ольга выпила. В ее крови обнаружили алкоголь.
— Много?
— Достаточно. В квартире при осмотре обнаружили початую бутылку французского коньяка и один бокал с отпечатками пальцев хозяйки.
Лавров подумал, что убийца, — если Ольгу все же вытолкнули в окно, — убрал за собой следы. Нынче все подкованные: детективы читают, сериалы смотрят, знают, как себя обезопасить.
— Наркотой покойная не баловалась? — спросил он.
Оперативник перестал жевать и потер стриженый затылок со словами:
— Сам ее образ жизни был наркотиком. Деньги, роскошь, всеобщее восхищение, богатые поклонники, продажный секс…
— Почему непременно продажный? — улыбнулся Лавров.
— Такие девицы используют Божий дар на всю катушку. Торгуют и лицом, и телом. Пока молоды, пока красота не увяла, надо успеть сколотить капитал или обстряпать выгодный брак. Это типа гонка с препятствиями. Не каждый выдерживает. Видимо, у Слободянской нервишки оказались слабые, сдали.
— Шаткий довод.
— Женщины — существа непостижимые, — пожал плечами полицейский. — Красивые женщины тем более. Взять хоть Мэрилин Монро. Чего ей не хватало, по-твоему? А поди ж ты, злоупотребляла алкоголем, транквилизаторами и вообще… слыла истеричкой, скандалисткой и умерла во цвете лет. Известность и красота — тоже испытание на прочность.
— Других вариантов, кроме самоубийства, вы не отрабатывали?
— Почему же? — обиделся парень. — Отрабатывали, как положено. Только следов насилия на теле погибшей не было. В квартире она находилась одна…
— То есть присутствие кого-то постороннего не установлено, — ввернул Лавров.
— Ну да, — кивнул оперативник. — Дверь была закрыта, следов взлома эксперты не нашли.
— Это еще не доказывает, что Ольге никто не помог отправиться на тот свет. Допустим, она знала убийцу и сама впустила его, а потом тот просто ушел и захлопнул за собой дверь.
— Ты прав. Только этого мало для возбуждения уголовного дела, сам знаешь. А пальчиков в доме Слободянской хоть отбавляй. К ней часто заходили подружки, о мужиках нечего и говорить. Каждого можно огульно заподозрить. Ты попробуй собрать конкретные доказательства!
— Поквартирный обход делали? Что соседи сказали?
— Никто ничего не видел и не слышал. Люди, которые находились дома, занимались своими делами. Кстати, Ольга выбросилась из окна белым днем, когда большинство сознательных граждан работают, а не прохлаждаются. Короче, ее смерть признана суицидом, и точка.
— Точку ставить рано, — пробормотал Лавров.
— Ты-то с какой стати копаешь?
— У меня частный интерес.
— Тебя наняли вести расследование? — прищурился полицейский. — Кто? Один из безутешных любовников Слободянской? Среди них наверняка есть влиятельный папик с тугим кошельком. Ну, бог в помощь, коллега.
— Вы отрабатывали окружение погибшей?
— Конечно.
— Формально или на совесть?
— Мы, если ты в курсе, завалены делами по горло, — раздраженно заявил оперативник. — Башка кругом идет! Будь смерть Ольги насильственной, это стопроцентный «висяк». Денег нам за дополнительную беготню никто не предлагал, так что сам понимаешь…
Лавров понимал. В шкуре рядового убойщика совсем не сладко. Сутками на ногах, голодный, холодный, издерганный. И со всех сторон прессуют.
— Ладно, я без претензий, — миролюбиво произнес он, протягивая парню руку для пожатия. — Спасибо за информацию.
— Обращайся, — смягчился тот. — Чем сможем, подсобим.
Из пиццерии Лавров поехал в Строгино искать картину «Рождение московской Венеры».
То, что он увидел, поразило его до глубины души.
Полотно занимало всю стену и сразу бросалось в глаза. Фигура обнаженной богини любви светилась подобно драгоценному опалу на фоне лазурного неба и прозрачной бирюзы моря. Ее золотистые волосы развевал ветер.
В галерее никого не было, кроме хозяйки и единственной посетительницы, которая застыла у той же картины, что и Лавров. Они взглянули друг на друга и улыбнулись.
— «Девушка божественной красоты колышется, стоя на раковине, гонимая к берегу сладострастными Зефирами…» — с завистливым восхищением произнесла посетительница.
— Похоже на стихи, — оценил он.
— Это и есть стихи.
— Чьи? Ваши?
Молодая женщина покачала головой.
— Анджело Полициано, — ответила она. — Итальянский поэт. Он жил в пятнадцатом веке.
Романа не смущало собственное невежество. В обществе Глории он нередко попадал впросак и привык держать марку, несмотря ни на что.
— Вам нравится? — спросила посетительница, указывая на полотно.
— Очень.
Она сама чем-то смахивала на Венеру: стройная, светлоглазая, длинноволосая…
* * *
В «Потешный» театр бывший опер приехал под впечатлением от Венеры. Он в прямом смысле слова обалдел.
«Художнику вполне удалось передать манеру Боттичелли и в чем-то даже превзойти его, — заметила хозяйка галереи. — Хотя бытует мнение, что старые мастера вне конкуренции. Взгляните-ка на Венеру Артынова! Она сияет, подобно утренней звезде. Опаловая кожа, золотые волосы, умопомрачительная фигура. Это далеко не классический идеал Возрождения. Это — сама весна, чувственная и трогательная в своей наготе. Она не знает ни стыда, ни страха».
— Вы ко мне?
Лавров вздрогнул и очнулся от чар, навеянных богиней любви. Перед ним стояла экстравагантная особа лет тридцати пяти, одетая в нелепый зеленый балахон, из-под которого виднелись тонкие ноги, обтянутые малиновыми лосинами. Прическа этой леди напоминала взрыв на макаронной фабрике. В ушах висели огромные, почти до плеч, пластиковые кольца-серьги.
— Светлана Артынова? — уточнил он.
— Да. А вы кто будете?
— Частный детектив.
— Вот оно, что, — не удивилась она. — Вы по поводу Семы?
— Почему вы так решили?
— Не знаю, — повела она узкими плечиками. — Показалось. Мне сон дурной приснился. Будто Сема провалился в трясину и не может выбраться. Вопит, руки тянет… а я стою, не в силах пальцем пошевелить. Он утонул на моих глазах.
Ее лицо было покрыто слоем тонального крема, белого, как сметана. На этом фоне густо подмалеванные черные брови и алый рот выглядели кричаще.
Накануне своего визита в театр Лавров навел справки о бывшей жене художника. Ему сообщили, что Светлана невероятно самобытна и талантлива. Эпатажная внешность — часть ее имиджа, как и прочие странности, присущие творческой натуре. В «Потешном» ее ценят. Кроме того, она получает заказы со стороны и неплохо зарабатывает.
Роман прочистил горло, собираясь с духом. Он не имел понятия, как разговаривать с такими барышнями. Светлана сама пришла ему на помощь.
— Я знала, что Артынов добром не кончит, — заявила она. — Что с ним? Он жив?
— К счастью, да. Правда, приболел. Ангина.
— У него вечно болит горло! — взмахнула широкими рукавами Светлана. — Меня достали его постоянные полоскания, шарфы, компрессы!
Внутреннюю сторону ее предплечий покрывали замысловатые татуировки. Лавров мысленно ахнул, но сохранил благовоспитанную мину.
— Зачем вы пришли? — сверкнула она темными зрачками. — У меня мало времени. Работа не ждет.
— Мы могли бы поговорить об Артынове?
— О нем нынче только ленивый не говорит. Вы журналист? Я интервью не даю! — отрезала Светлана.
— Я сыщик, — напомнил Лавров.
— Вы прикидываетесь сыщиком, — усмехнулась она. — А сами охотитесь за дешевыми сенсациями и роетесь в чужом грязном белье. Мы с Семой расстались и ни о чем не жалеем. У него после развода начался творческий подъем, я тоже не жалуюсь.
— В самом деле?
— Я не собираюсь выворачивать перед вами душу! — вспыхнула Светлана.
Из-под тонального крема пробился румянец возмущения. Артынов все еще был не безразличен ей.
— Кстати, насчет души, — ввернул Роман. — Говорят, ваш бывший муж якшается с дьяволом. У этих слухов существует реальная подоплека?
Художница вздрогнула и отвела глаза. Вопрос заставил ее выйти из роли и прибегнуть к импровизации.
— Что вы несете? Какой дьявол? Ужастиков насмотрелись? Я вам больше ни слова не скажу. Убирайтесь!
— И не подумаю, — невозмутимо парировал он, мысленно перебирая способы задеть Светлану за живое. — Я не гордый, и вам не удастся меня оскорбить.
— Тогда уйду я.
Она выразила готовность покинуть холл, где они беседовали. Лавров воспользовался минутой промедления и брякнул:
— Натурщица, с которой Артынов писал Венеру, погибла. Выбросилась из окна своей квартиры. Кое-кто не верит в ее самоубийство. Вам не жаль несчастную девушку? Она только начинала жить, мечтала о любви, о славе…
— Ой, я сейчас заплачу! — скривилась декораторша.
— Вы жестоки.
— Меня бы кто пожалел, — рассердилась она.
— Ну вы-то пока живы…
— Что значит пока?
— Кое-кто подозревает вашего бывшего мужа в убийстве, — понизил голос Лавров.
— Сему? Абсурд! — воскликнула Светлана, и пластиковые кольца в ее ушах закачались. — Он и мухи не обидит. Сема лентяй, зазнайка и бездарь. Но он не злодей!
— Таким он был раньше. Теперь кое-что изменилось.
— Кое-что, кое-кто! — вспылила она. — Ненавижу намеки! Говорите прямо, что вам от меня нужно?
Лавров помолчал, глядя на ее неестественно белое лицо с ярко-красными губами. Ни дать ни взять — вампирша, восставшая из гроба. Ей можно прямо из театра смело отправляться на Хэллоуин.
— Вы ошибаетесь, называя Артынова бездарью, — вкрадчиво произнес он. — Я видел его Венеру. Она прекрасна. Более того, она божественна!
— Ха! — возмутилась художница. — Сема не брезгует плагиатом. Он копирует знаменитые полотна, вставляя в чужой сюжет своих любовниц. Это не живопись. Это — пошлость!
Светлана, похоже, до сих пор ревнует Артынова к его натурщицам. А может… она и есть — убийца?
— Уж не вы ли помогли Ольге Слободянской выпасть из окна?
— Вы в своем уме? — растерялась декораторша. — Явились обвинять меня?
— Подобная мысль может прийти не только в мою голову. У погибшей девушки был состоятельный возлюбленный, который жаждет мести.
— Мы с Артыновым разведены, и мне плевать, кого он пишет и с кем спит.
— Не верю, — усмехнулся Роман.
— Плевать!
— Меня-то вам нечего опасаться, — многозначительно обронил он.
Светлана, как она ни была возбуждена, насторожилась.
— Опасаться? — выдохнула она. — Вы мне угрожаете?
— Я предупреждаю. Кое-кто собирается отомстить за смерть молодой прелестной девушки.
— Ищет козла отпущения?
— Вот именно. Обидно, если этим козлом… окажетесь вы.
— Я?!! — взвилась художница. — Почему я?!
— У вас есть мотив.
— Кто вас прислал?
— Моя работа предполагает конфиденциальность, — заявил Лавров. — Я не имею права разглашать имя клиента. Но будьте уверены, он беспощаден и не стеснен в средствах. Человек потерял самое дорогое — любовь. Вы сильно рискуете, Светлана.
Его самого тошнило от слов, которые приходилось произносить. Художнице они тоже не понравились.
— Вы сначала докажите, что я приложила руку к смерти этой… девицы.
— Доказательства требуются в суде, — рассмеялся бывший опер. — А вас никто судить не собирается. Вы просто попадете под машину… или свалитесь с лестницы, например.
Ему было неприятно пугать женщину, но как иначе заставить ее отвечать на вопросы.
— Как вы смеете…
Светлана вдруг заплакала. Слезы потекли по ее щекам, размывая крем и проделывая темные дорожки.
— Когда же это кончится? — стенала она, всхлипывая. — Он мне жизнь сломал! Я даже ребенка не смогла родить… Сема был против. Дети, мол, помеха для творчества! Я вкалывала за двоих, а он искал себя… целыми днями валялся на диване, ждал вдохновения. А оно все не являлось и не являлось. Мы ругались, скандалили, и каждый раз я оказывалась виноватой в том, что он не состоялся как художник. Я не стала его Музой! Понимаете? Он на это рассчитывал. Я должна была спать с ним, заботиться о нем, зарабатывать на хлеб насущный, да еще и служить Музой!
— Он не писал вас?
— Я отказывалась позировать ему, — призналась Светлана.
— Почему?
— Не знаю. Наверное, из упрямства. Мне претила его слащавая манера, его старомодные идеалы красоты. Его кумиры — Боттичелли и Леонардо, а я не воспринимаю такую живопись. Мне по душе Пикассо и Сальвадор Дали.
— У вас разные вкусы?
— Разные вкусы… — с горечью повторила Светлана. — Скорее, разное мироощущение. Сема твердил, что я сею хаос.
Лавров представил Светлану в образе Джоконды и внутренне улыбнулся. Ничего более неподходящего нельзя было вообразить.
— Артынов предпочитал порядок?
Она подняла на собеседника заплаканные глаза под намалеванными смоляными бровями.
— Вы говорите так… словно Сема умер.
— Он стал другим человеком после развода. И другим художником. Как вы это объясните?
Светлана пожала плечами, и ее балахон всколыхнулся.
— Вероятно, ему не нужно было жениться. Любые узы сковывают.
— Вам есть что скрывать? — прищурился Лавров.
Она помолчала, прежде чем ответить.
— Каждый человек ведет внутри себя тайную жизнь, какую он не решился бы вести открыто. Разве у вас ни разу не появлялось желания, чтобы кто-нибудь умер?
Роман вспомнил, как в сердцах желал смерти Колбину, своему шефу, а потом стыдился этих мимолетных мыслей. Светлана права. Каждому стоит заглянуть в себя, прежде чем судить других.
— Люди — не ангелы, — буркнул он.
— Вот и я не ангел. Но Ольгу я не убивала. Мы были едва знакомы.
— А ваш бывший муж мог ее убить?
— Раньше я могла бы поклясться, что нет. А сейчас… — Светлана поежилась, словно ее тело охватил озноб. — Проклятый Артынов! Он так резво пошел в гору, что я в недоумении. Я наивно полагала, что знаю его как облупленного. Он удивил не только меня. Его краски внезапно ожили, заиграли, затрепетали! В этом на самом деле есть нечто дьявольское…
— Что вы скажете о его первой натурщице, Ложниковой?
— Артынов рассказывал о ней взахлеб, не стесняясь. Он был увлечен ею. Потом остыл. Первая страсть оставляет в сердце неизгладимый след.
Лаврову показалось, что Светлана говорит о себе. Ее чувство к Артынову не угасло, — просто притупилось под гнетом бытовых неурядиц и взаимных претензий.
— Они расстались врагами?
— Не знаю, — покачала головой декораторша. — Большая любовь нередко перерастает в большую ненависть.
— Ложникова ревнива?
Брови Светланы удивленно приподнялись.
— Вероятно, да… как любая женщина.
— Могла ли она убить?
— Трудно сказать. Во всяком случае, на меня она не покушалась, — усмехнулась художница. — А ведь я, на свою беду, отняла у нее Артынова. Зачем ей через столько лет убивать какую-то натурщицу?
Роман с ней согласился.
— Эми, кажется, замужем и счастлива, — добавила Светлана. — Она устроила свою судьбу гораздо лучше, чем это могло бы быть с Артыновым. Сема в принципе не способен любить кого-нибудь, кроме себя. Это не легко понять. Я потратила годы, чтобы убедиться в его равнодушии. Не хотелось верить, что все его слова и поступки фальшивы, как и его живопись.
— Но сейчас он на гребне успеха.
— Это временный взлет. Вот увидите, все закончится очень, очень плохо, — вырвалось у нее. — Знаете, Сема не раз приходил в отчаяние от своих неудач и… он действительно взывал то к Богу, то… к сатане.
Последнее слово Светлана произнесла тихо и с оглядкой. Но в холле было пусто. Актеры репетировали, а гардеробщица приходила только по вечерам, на спектакли.
— В самом деле? — допытывался Лавров. — Сатана услышал мольбу художника?
— Вы смеетесь. А ничего веселого в этом нет! Я думаю… в жизни всякое бывает. Муза капризна и склонна к мистификациям. Никто не видел ее лица. Оно вовсе не обязательно ангельское.
Бывший опер промолчал. Лицо самой Светланы выглядело более чем оригинально. С такой дамочкой в сумерках столкнешься, инфаркт получишь.
— Однажды Сема впал в жуткую ярость, — продолжала она. — Готовил работу на конкурс, что-то не заладилось… он схватил нож, порезал холст в клочья. Это было страшно. В тот вечер он и произнес роковые слова. Мол, раз боги его не слышат, он готов продать душу дьяволу… лишь бы сравняться с Боттичелли и Леонардо…
