Джоконда и паяц

Наталья Солнцева, 2013

Время, как разочаровавшийся в себе творец, неумолимо уничтожает женскую красоту… А женщины любыми способами пытаются ее спасти. Так было и будет всегда. И если возникает хоть малейшая возможность удержать время и увековечить свою красоту, женщины согласны на все. Их не страшит даже смерть. Какая выдумка, что все модели известных художников умирали рано! Что отдав своей копии на холсте всю жизненную энергию они тихо угасали. Красавица Алина уверена, что она сможет стать второй Джокондой, затмить своей красотой портрет близкой подруги, вернуть обожание мужа. Ведь художник дьявольски талантлив, она необычайно хороша собой, а влюбленный мужчина ревнует и пророчит смерть, если она вдруг решится позировать. Чушь и предрассудки… Если бы не странная смерть предыдущей натурщицы известного художника.

Глава 9

Черный Лог

После отъезда Колбина у Лаврова с Глорией состоялся серьезный разговор.

— Мне надо определиться, — заявил он, подстегиваемый ревностью. — На кого я работаю? На тебя или на Колбина? На двух стульях не усидишь.

— Ты работаешь в компании «Голицына и партнеры». Но если хочешь, переходи ко мне помощником, — улыбнулась она. — Я уже предлагала. Зарплата будет та же, беготни гораздо меньше.

— Зато головной боли больше!

— Сам же сказал, надо определиться.

— И где я буду жить? В каморке Санты?

— Во флигеле. Там места хватит.

— А в доме, выходит, места недостаточно? — вырвалось у него.

— Нас неправильно поймут, Рома.

«Закручу роман с Ложниковой, — подумал он, глядя в ее безмятежное лицо. — Назло тебе! Может, и в самом деле в мужчине главное — кошелек».

Колбин собирается жениться на вдове погибшего компаньона, в этом нет сомнений. И попытка убрать соперника тому подтверждение. Если человек раз решился на такое, жди продолжения.

С этими мыслями Лавров отправился бродить по окутанному темнотой саду. Не то чтобы он боялся за свою жизнь. Надоело двусмысленное положение, в котором он оказался. Колбин уверен, что они с Глорией — любовники. В какой-то степени он прав…

— Вот именно, в какой-то степени, — процедил сквозь зубы начальник охраны, глядя себе под ноги.

Фонарей на этой окраинной улочке сроду не было, а единственная лампочка во дворе, включаемая Сантой на ночь, освещала только фасад дома и площадку для парковки машин. За коттеджем и в саду царил густой мрак. В воздухе пахло дождем и последними зимними яблоками, падающими с голых ветвей в траву.

Крак! Лавров наступил на яблоко и на мгновение замер.

Почудилось? Или кто-то крадется вдоль забора, примериваясь, где бы перемахнуть?

Поздним вечером, когда Санта убрал посуду и постелил Роману в гостевой спальне, он вывел «телохранителя» во двор, включил фонарик и показал след от рифленой подошвы, оставленный неизвестным.

«Кто это может быть? — нахмурился Лавров. — Местный забулдыга?»

«Почти угадали. Мы с Глорией Артуровной думаем, это Пашка Майданов. Он недавно с заработков приехал, развлекается. Гуляет парень!»

«Что ему здесь понадобилось?»

Санта развел руками. Он умолчал про мать Пашки и «лунный камешек», который та получила от Глории.

«Теперь ясно, почему меня попросили остаться, — прозрел начальник охраны. — Из-за этих следов. А я-то, баран, рассиропился. Решил, что Глория по мне соскучилась. Осел!»

Обида затопила сердце, ум помутился. Вспомнился летящий во тьме автомобиль, который едва не сбил его по дороге в деревню.

«Ты чуть жизни не лишился, спеша на встречу своему счастью, — бубнил внутренний голос. — А Глория тебя просто использует. Кто ты и кто она? Поломается, покапризничает и выйдет за Колбина. Деньги к деньгам льнут. Ты, Рома, пешка в чужой игре».

— Плоха та пешка, которая не мечтает стать королем, — прошептал он, двигаясь к дому.

Приглушенный шорох и глухой звук в той стороне, где был обнаружен след пришельца, заставил Лаврова насторожиться и прислушаться. Глория была уверена, что незваный гость снова явится этой ночью, и не ошиблась. С некоторых пор она вообще редко ошибается.

Начальник охраны затаился, вглядываясь в черноту сада. Там кто-то был. Пришелец тоже выжидал, прислушивался. Неужели это грабитель, который позарился на легкую добычу?

Роман знал, что Санта тоже не спит и в любую минуту готов прийти ему на помощь. Ждет только сигнала.

«Свистнешь мне, если что. Я буду начеку», — пообещал великан.

В саду что-то захрустело, зашуршало, приближаясь. Грабителя интересует в первую очередь дом. Не дрова же ему воровать из сарая? С фасада коттедж освещен, значит, злоумышленник, скорее всего, воспользуется боковым или задним окном.

— Тут я тебя и прищучу, — прошептал Лавров.

Как нарочно, небо покрывали облака, а фонарик зажигать — выдать себя и спугнуть пришельца. Но ведь и тот движется на ощупь, и тому тоже не видно ни зги.

Положившись на свою интуицию, начальник охраны ждал развития событий. Вдруг в темноте метнулся свет. Ночной гость не выдержал и воспользовался фонарем. Теперь не трудно было наблюдать за ним. Он выбрал заднее окно и принялся резать стекло…

Лавров дал пришельцу минуту, чтобы тот успел увлечься процессом, бесшумно скользнул вдоль стены и обрушил на его шею короткий сильный удар…

Москва

Артынов собирался ложиться, когда в дверь настойчиво позвонили — раз, другой.

— Кого это принесло? — проворчал художник.

Он плотнее запахнул теплый домашний халат, сунул ноги в тапочки и поплелся к глазку. Ангина еще давала о себе знать общей слабостью и болью в горле.

На лестничной площадке стоял Рафик.

— Что случилось? — недовольно буркнул хозяин, пропуская его в прихожую. — Пожар в мастерской?

— Пожар, пожар! Только не в мастерской, а вот здесь! — взволнованно вымолвил визитер, тыкая себя пальцем в грудь.

— Мог бы позвонить.

— Звонил. Ты трубку не берешь, Сема. Я забеспокоился, все ли с тобой в порядке.

Артынов вспомнил, что сам же отключил телефоны. С больным горлом говорить не хотелось. Ни с кем. Он всегда так делал, когда лежал с ангиной.

— Ладно, входи, сердобольный ты мой, — вполголоса произнес он. — Чаю налить?

— Если не трудно.

Артынов отправился в кухню, мысленно негодуя по сему поводу. Мало того, что Рафик завалился без предупреждения, так еще и хлопотать приходится, возиться с чаем. Клоун бестолковый! Шел к больному человеку, хоть бы пару апельсинов взял для приличия.

Грачев последовал за ним и уселся за стол, потянулся к вазочке с печеньем. Он с утра ничего не ел.

— Пришел тебя поздравить, — выпалил он, жуя печенье. — «Венера» твоя продалась за кругленькую сумму.

Артынов включил чайник и с недоумением повернулся к гостю. Хозяйка галереи не успела сообщить ему приятную новость по причине отключенных телефонов.

— Ты-то откуда знаешь?

— Был в галерее. Сподобился созерцать твой шедевр.

— Я же тебе показывал, еще в мастерской.

— В галерее она смотрится куда лучше. Простор, подсветка и все такое.

— Не в том дело. Просто Венера хорошеет с каждым днем.

— Ты дьявол, Сема!

— Ко мне наконец-то снизошла Муза… — скромно потупился тот. — Надеюсь, моя Джоконда превзойдет Венеру. Я задумал написать Мону Лизу, Рафик. У меня уже все готово. Я даже нашел натурщицу.

— Алину Кольцову?

— Ты с ней знаком?

— Представь, да, — кивнул Рафик.

— Красивая женщина… и замужняя, как Лиза Герардини{Существует версия, что «Джоконда» Леонардо да Винчи — это портрет Лизы Герардини, жены флорентийского торговца Франческо дель Джокондо.}. Это меня вдохновляет.

Засвистел чайник, и Артынов на минуту отвлекся. Пока он заваривал чай, Рафик почти опустошил вазочку. На дне остались два печеньица, которые он постеснялся съесть.

— Покажешь заготовку?

Он вспомнил загрунтованный холст на мольберте в мастерской Артынова и несколько эскизов женских лиц, на которые мельком обратил внимание.

— Я пробовал, получится ли у меня знаменитое леонардовское сфумато, — заявил хозяин. — Этот его прием, когда все очертания как бы окутаны легкой дымкой, смягчающей контуры и тени. Пришлось попотеть. С «Рождением Венеры» я поступил так же. Сначала написал нимфу и зефиров, тщательно подражая Боттичелли, а потом взялся за центральную фигуру композиции. И уж тут мне никто не указ!

— Креативный подход.

Артынов самодовольно усмехнулся.

— Тебе известно, кто купил твою «Венеру»? — спросил Рафик.

— Помилуй, брат, откуда? Признаться, я назначил двойную цену и не рассчитывал на то, что картина уйдет в ближайшие месяцы. Но после смерти Ольги грех было продать полотно за копейки.

— Ты убил ее!

Артынов, не моргнув глазом, поставил на стол две чашки с блюдцами. Чай в них был темным и слегка дымился.

— Ты о чем, Рафик?

— Твоя живопись убивает. Ольга погибла из-за чертовой картины.

— Чушь! — притворно возмутился художник.

Рафику показалось, что на самом деле тот польщен высказанным обвинением. Чудовище! Он наслаждается содеянным и намерен продолжать свою смертельную забаву.

— Ты подвергаешь натурщиц опасности.

— Каким образом? — отхлебнув чаю, осведомился Артынов.

— Что ты с ними делаешь, Сема? Признайся!

— Пишу…

— Раньше ты так не писал. Раньше…

— Все когда-нибудь происходит в первый раз, — перебил хозяин. — Что с тобой, приятель? Никак ты мне завидуешь!

Гость смешался и покраснел. В словах Артынова была доля истины. Но только доля.

— Клянусь, я Ольгу и пальцем не трогал. Веришь?

— За тебя это сделал кто-то другой, — выдавил Грачев.

— Кто?

— Сам Сатана.

Артынов хрипло рассмеялся.

— Ты о душе подумал? — наступал Рафик. — Сегодня ты герой, а завтра…

— Завтра будет завтра, — резко оборвал смех Артынов. — Чего ты добиваешься? Осуждаешь меня, а сам втайне мечтаешь раскрыть мой секрет! Ты бы много отдал, чтобы писать так же, как я. Ну же! Будь честным. Я угадал?

Рафик вскочил, задел скатерть и чуть не расплескал чай.

— Я не хочу ничего знать! — завопил он. — Никакого секрета! Искушение слишком велико… я могу не выдержать.

— Ты слаб, — снисходительно улыбнулся Артынов. — И я слаб. Не суди, приятель, и тебя не осудят.

— Я не сужу, я… прошу. Умоляю. Оставь в покое Алину! Ты погубишь ее, как погубил Ольгу. Ты не имеешь права.

— Она сама хочет обрести бессмертие…

— Но не ценой же собственной жизни?

— А какова цена бессмертия, Рафик? Тебе известно?

Грачеву стало страшно. Он понял, что договориться с Артыновым по-хорошему не удастся. Что же остается? Убить его?

«Тогда чем я лучше? — терзал себя Рафик. — Я практически готов лишить жизни другого человека. Я преступник! По крайней мере, в мыслях…»

Наступило долгое тягостное молчание. Хозяин размешивал сахар в чашке, позванивая ложечкой. Эти звуки казались гостю поминальным звоном.

— Алина не похожа на Мону Лизу, у нее другой тип лица, — не выдержал Рафик.

Артынов покачал головой.

— Ты не понимаешь… дело не в лице. Суть Джоконды — в сплаве реальности и грез, которые перевешивают. В ее глазах — неугасимая искра сознания…

«…которое покинет натурщицу и перекочует в ее портрет», — подумал Рафик.

— Вот что мне хочется передать, — заключил Артынов. — Теперь я уверен, что смогу.

— Теперь?

— Я избран Музой, приятель. Она отдала мне предпочтение, потому что я страстно мечтал стать гением!

— Иди ты…

— Она сама явилась ко мне! — загорелся Артынов. — Я не ожидал увидеть ее такой…

— Какой?

У Рафика дрожал голос. Артынов был страшен в своей одержимости превзойти всех и вся.

— Феерической! — с болезненным жаром воскликнул он. — Сначала я решил, что это шутка. Чей-то нелепый розыгрыш! Передо мной стоял… размалеванный паяц в балаганном наряде. Он кривлялся и корчил дурацкие рожи.

— Это был… мужчина? — изумился Рафик.

— У Музы много лиц, — хрипло забормотал Артынов. — Она может быть кем угодно.

— И что же она… он… сказал тебе?

— Паяц угадал мои тайные мысли. Он прочитал их и… протянул мне маленький круглый флакончик.

— С ядом? — вырвалось у Рафика.

— С кровью святых девственниц! — хохотнул Артынов. — Откуда мне знать, что там за жидкость? Она густая, как сироп, и темная, как смола. Без запаха… а на вкус я пробовать не рискнул.

— И что с ней делать?

— Паяц велел добавлять в краски. Одну каплю… всего одну. Кап! И твоя кисть обретает сверхъестественную точность, а краски — божественное дыхание жизни. Когда я писал Венеру… я чувствовал тепло ее кожи, биение ее пульса.

Артынов замолчал и с кривой улыбкой уставился на бледного, застывшего Рафика. И вдруг дрогнул всем телом, всколыхнулся и захохотал, забыв о больном горле.

— Ты что, поверил? — заливался он. — Ха-ха-ха! Поверил, дурачина? Ты всегда был наивным простаком, приятель. Тебя ничего не стоит развести… ха-ха-ха-ха!

Он смеялся до слез, в то время как гость пытался унять обуявший его ужас. Артынов свихнулся на своей гениальности, сбрендил. От него можно ждать чего угодно. Он сам, пожалуй, способен убить, лишь бы переплюнуть прославленных мэтров живописи.

— Не обращай внимания, — смахивая влагу с ресниц, добродушно вымолвил хозяин. — Я пошутил. Пей чай, Рафик, а то остынет.

Тот послушно отхлебнул глоток, все еще цепенея под взглядом Артынова. Последний, видимо, сообразил, что перегнул палку, и вернулся к разговору о Венере.

— Кто же приобрел мой шедевр?

Ему пришлось дважды повторить вопрос, прежде чем гость смог ответить.

— Ко… Кольцов.

— Не может быть! — просипел Артынов, у которого внезапно пропал голос.

— Я тоже был удивлен, — промямлил Рафик. — Таких совпадений не бывает. Покупатель «Венеры» — муж Алины.

— Ты ничего не напутал?

— Позвони хозяйке галереи и уточни…