У мести горький привкус

Наталья Ведерникова

Нужно обладать мужеством, чтобы пойти против родного клана и сломать устоявшуюся систему. Быть не таким, как все – это не заслуга, а титанический труд. Главная героиня романа отвергает древние устои, идет своим путем. Она – зло, борющееся с другим злом. В конце концов, это заставит ее мстить, и месть будет очень горькой.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Алексис оказался прав на сто процентов — отец очень рассердился, узнав, что сын совершил побег из дома, несмотря на повеление оставаться в своих покоях, и приказал его наказать. Следующей ночью, после той, что Шинед с братом провели в клубе «Рай и ад», за ним пришли молодчики с суровыми лицами — личная охрана верховного повелителя вампиров — и увели его на нижние этажи древнего особняка семейства Аростидов, где располагалось узилище для тех, кто не исполнял волю Принца Темного Собора. Из тех застенок Алексис мог никогда не выйти.

Шинед умоляла отца не быть таким суровым к непослушному сыну, но Валентин и слышать ничего не хотел и заодно упрекнул любимую дочь в пособничестве своему брату в его разгульном образе жизни. Ведь она тоже посещала ночной клуб. Вина ложилась и на нее.

Родовое гнездо древнего семейства Аростидов, достигшего наивысшего могущества при правлении Валентина, имело громадных размеров площадь, способную вместить сотни гостиных, опочивален, залов, приемных. Кстати, большинство покоев размещалось глубоко под землей, и несведущая персона даже не догадывалась, какой грандиозный лабиринт тоннелей и комнат скрывался от посторонних глаз под толщей земли. В по-настоящему безопасных условиях единовременно удалось бы разместить несколько тысяч приверженцев ночного образа жизни, «детей ночи». Причем устроено все было, как в древнем замке времен раннего средневековья, с минимумом мебели и украшательств интерьера, зато с обширным свободным пространством.

Несмотря на то, что она родилась и выросла в этом доме, Шинед удалось побывать не во всех помещениях родового особняка, и она даже не знала расположения всех комнат и потайных проходов, которыми кишело величественное здание, построенное в эпоху всех начал. Разумеется, это не являлось самым главным. Зато Шинед знала, где располагалась темница, куда ее отец упрятал своего непутевого младшего сына.

Отдавая строгий приказ, он назвал его «чертовым отродьем, опозорившим семью, и не достойным зваться Аростидом». Он рвал и метал, когда Алексис предстал перед ним после бурно проведенной ночи в клубе в изрядно помятом виде, да еще и мучаясь от последствий ночных излияний. Отец решительно заявил, что никак не понимает, откуда в его славном роде, древнем, как сама жизнь, появился столь ужасный отпрыск, крушивший все стереотипы, все мерила, все правила, формировавшиеся в их семье долгими годами. Своим непристойным поведением он позорил не только самого себя, что вполне понятно — бунтарскому духу внутри Алексиса приходилось тесно, и он искал различные способы самовыражения, — но главное, он наводил тень на все семейство. Этого отец ему простить не мог. Безо всякого сожаления он заточил младшего сына в подземелье. Разумеется, не навсегда. Так сказать, посадил под домашний арест. Вот только на какой срок? Однако Алексису необходимо будет очень постараться, чтобы выйти из тюрьмы, нужно не только изменить себя, но и изменить самому себе.

Шинед хотелось повидаться с братом перед тем, как он начнет отсчитывать дни, проведенные в заточении. Она намеревалась уговорить его стать послушным сыном хотя бы для вида, чтобы отец непременно простил его. Чтобы пересуды за спиной их семьи, наконец-то, прекратились. Чтобы не осквернять память матери, которая безмерно любила младшего ребенка, считая его самым беззащитным и обожаемым из пятерых детей (еще были двое младенцев, но те погибли в раннем возрасте от рук людей). Шинед нисколько не ревновала Алексиса из-за того, что он ходил в любимчиках матери. Оливия считалась разумной женщиной и открыто не проявляла своих привязанностей к кому-либо из детей. Казалось, она вовсе не отдает предпочтение кому-то конкретному. Однако Шинед, как и все остальные члены семьи, прекрасно сознавала, кого мать любила больше всех и ради кого не побоялась бы отдать свою жизнь или даже пожертвовать другим ребенком ради спасения того, единственного.

Спустившись по парадной лестнице вниз на первый этаж дома-замка, девушка подошла к кабинке с лифтом и нажала кнопку вызова. Ожидание казалось долгим, ведь лифт поднимался с самого дна подземных катакомб, располагавшихся глубоко под домом. Когда серебристые двери лифта распахнулись, и Шинед вошла вовнутрь, она начала придумывать, что скажет охране — ведь в той части подземелья, где располагалась темница с томившимся внутри высокородным узником, стражников было пруд пруди. Что, если ее не пустят даже на порог? Что, если запросят письмо с разрешением и печатью Принца на свидание с заключенным? Спускаясь на лифте глубоко под землю, Шинед опасалась, что вскоре придется вот так же подниматься вверх, не солоно хлебавши.

Незамеченной мимо охраны пройти ей точно не удастся, поскольку подземный лабиринт был оборудован камерами слежения. Наблюдательный пункт располагался как раз напротив входа в комнату, куда заперли непутевого Алексиса. Оставалось лишь попытаться уговорить охранников впустить ее к арестанту, используя свое природное обаяние.

Вот лифт достиг, наконец, дна, и шумно раскрывшиеся двери выпустили своего пассажира на свободу. В нос сразу ударил тяжелый спертый запах. Он напоминал запах кладбищенского склепа. К тому же Шинед остро чувствовала своими внутренностями всю толщу земли, под которой она сейчас очутилась, и эти титанические массы давили на нее непомерным грузом. Она отлично теперь понимала, каково приходилось тут заключенным и тем, кто их охранял, исправно неся службу. Ей казалось, что она не выдержала бы здесь и суток.

Идя по мрачным проходам и коридорам, Шинед старалась не думать о горестном положении дел у ее младшего брата, ей всего лишь нужно поговорить с ним, вдохновить, поднять, если необходимо, настроение, не усугубляя при этом его участи. В случае успеха Алексис сумеет выйти на свободу в ближайшее время. Будет ли ему разрешена прежняя вольность, верилось с трудом, потому что глава дома Аростидов вряд ли снова позволит никудышному сыну бросить тень на свою могущественную династию. Он скорее избавится от подобной угрозы… Хотя нет, отец не может опуститься до такого преступления против собственного сына. Шинед отогнала эти ужасные мысли прочь.

Длинный плащ развевался и шуршал, как бумага, когда она пролетела по тоннелю и, преодолев очередной поворот и выйдя в просторное помещение, оказалась рядом с наблюдательным пунктом охраны. Задрав голову вверх, она заметила маленький красный огонек — это камера слежения уставила на нее свой зоркий глаз. Не зная почему, девушка вдруг заулыбалась в камеру, отдавая себе отчет, что каждый ее шаг, каждый жест, каждое действие рассматривались и записывались. Странно, что она вообще смогла добраться сюда без приключений — ни один охранник не объявился ранее и не преградил ей путь. Неужели ее здесь поджидали?

Из полукруглой комнаты, забранной решеткой и матовым стеклом, вышел все-таки охранник. А то Шинед уже начала думать, что темница оставлена без присмотра.

Этот охранник, начинавший седеть мужчина с толстым животом и неповоротливым телом, вышел к девушке столь вальяжно и гордо, что в пору было предположить, что он воображал себя куда более важным чином, чем какая-то дочь Принца Темного Собора. Суровый взгляд его льдисто-голубых глаз лишь подтверждал догадку.

— Что вам угодно здесь, миледи? — суховатым жестким голосом поинтересовался охранник и пытливо уставил на девушку свои маленькие глаза, выглядывавшие из-под толстой кожи век.

— Вы знаете, кто я? — миролюбиво спросила Шинед, сохраняя полное спокойствие.

— Не имею чести, — грубо отрезал толстяк, продолжая пялиться на неожиданную посетительницу крошечными глазками, в которых сверкали искры то ли злобы, то ли тупой заинтересованности, то ли чего-то еще.

— Да ты что! — воскликнул вдруг внезапно появившийся второй охранник и отодвинул толстяка в сторону, будто тот являлся преградой. — Это же дочь нашего хозяина, повелителя тьмы.

Губы Шинед растянулись в улыбку при упоминании подобного титула ее отца. Давно ей не приходилось его слышать.

Второй охранник выглядел моложе и выше первого, казался менее импульсивен и, похоже, лучше был осведомлен о родовом древе семейства Аростидов. Он отвесил девушке столь глубокий и почтительный поклон, будто она являлась, по меньшей мере, принцессой (хотя официально так и значилось). Тем самым он слегка даже шокировал девушку, не ожидавшую застать в таком мрачном месте стражника со столь изысканными манерами. В ответ Шинед также поклонилась, но не так низко, разумеется, и попыталась в не слишком освещенной комнате получше разглядеть того, кто повел себя с нею самым обходительным образом.

Изысканной красотой он не блистал, но, тем не менее, его внешность можно назвать и приятной. У мужчины были резкие черты лица, смягченные темными курчавыми волосами, торчащими из-под форменной фуражки с внушительной кокардой. В глубоких серых глазах лучилась доброта. Наверняка он обладал мягким и податливым характером. Может, удастся уговорить его впустить Шинед безо всяких доверительных писем от ее обличенного властью отца.

Терять шанс было нельзя. С толстяком у Шинед точно не получилось бы. А тут — совсем другая личность, полная противоположность неприятному борову в форменной одежде, которая грозилась вот-вот разойтись по швам. Казалось, нитки натужно трещат при каждом его движении и долго не продержатся под напором столь необъятного тела.

Схватив моложавого охранника под руку и отведя его в сторону так, чтобы толстяк не слышал разговора, Шинед доверительно сообщила:

— У меня есть к вам дело. Я пришла навестить своего младшего брата, запертого здесь по приказу верховного повелителя. Ничего предосудительного я делать не стану, мне необходимо лишь побеседовать с ним с глазу на глаз.

Однако охранник отрицательно покачал головой, и это очень расстроило Шинед. Девушка на какое-то время даже потеряла дар речи — так она была ошеломлена отказом, которого не ожидала. Но Шинед отличалась тем, что умела быстро собираться с силами и духом.

— Почему вы отказываете мне? — как можно мягче полюбопытствовала Шинед, глядя охраннику прямо в глаза.

Тот не сумел выдержать ее взгляда — ранящего, как стрела, жесткого и твердого, как камень, и отвел глаза в сторону.

— Послушайте, моя принцесса, — взмолился он, даже не смотря на нее, державшую его под руку, — я не могу впустить вас к вашему брату. Без сомнения, у вас благородные помыслы, я это понимаю… Но у меня приказ верховного повелителя…

— Исключения не делаются даже для близких родственников?

— Нет, для родственников — тем более.

«Отец, видимо, ужасно разозлился на Алексиса, — думала Шинед, молча взирая на толстую дверь из прочного металла, за которой находился ее любимый брат, — раз лишил общения даже с семьей, не говоря уже обо мне, той единственной, кого заботит судьба младшего отпрыска рода».

— Как же мне быть? — простодушно спросила Шинед охранника, продолжая играть роль наивной дурочки, попавшей в отчаянную ситуацию.

Охранник ответить не успел, потому как возле них внезапно очутился толстяк и, скривив лицо, поспешил разлучить их. Он смотрел на обоих, как коршун, выслеживающий добычу, испепеляя взглядом крошечных голубых глаз, холодных, как льдинки.

— Зачем вы шушукаетесь по углам, будто заговорщики? — допытывался он, переводя взгляд с напарника на девушку и наоборот. — Сайрес! Миледи! В чем дело?

Видимо, он считался старшим в этой смене караула. Да, подобный заносчивый тип, исполнявший все приказы хозяина, как верный пес, не станет пособничать Шинед. Она устало вздохнула.

— Я говорила вашему напарнику, что желаю увидеться со своим братом, вашим заключенным, — произнесла девушка прямо, без утайки, понимая, что сокрытием фактов ничего не добьется. — Полагаюсь на вашу благосклонность и ваше доброе сердце.

Шинед смиренно опустила голову, как бы всецело отдавая бразды принятия решения в руки этого противного толстяка. Ее поведение попало в точку — по крайней мере, охранник был весьма ошарашен и впал в ступор от неожиданной покорности дочери великого Принца. Невдомек ему, правда, было, что Шинед продолжает играть придуманную ею роль.

Старший охранник караула колебался, наверное, с полминуты. Затем он лично проводил девушку к камере, за стенами которой томился Алексис. Шинед не переставала смиренно улыбаться спутнику, будто они находились на приятной прогулке по набережной или по весеннему лесу. Тот охранник, что выглядел моложе и стройнее, с удивлением пялился на эту странную парочку, не осознавая причины столь внезапной перемены в поведении своего напарника. Обычно он был чрезмерно строг и абсолютно неподкупен. Хотя, признавал моложавый охранник, дочь Валентина выглядела очень обворожительно, и сам он устоять перед ее чарами точно не смог бы.

Отперев металлическую дверь, оказавшуюся еще прочнее и толще, чем казалось с первого взгляда, толстый охранник жестом пригласил девушку войти. Шинед впорхнула в камеру не спеша и немного с опаской, совершенно не представляя, в каком виде застанет своего младшего брата.

Разумеется, прошло мало времени со дня ареста, однако Алексис выглядел очень усталым, даже изможденным. Некогда белоснежная рубаха была не первой свежести и утратила привычную белизну. Какая-то помятость в облике и отрешенность во взгляде делали его не похожим на самого себя. Увидев неожиданно вошедшую в место заключения сестру, он поднялся навстречу ей с натянутой улыбкой, которую, как мог, старался выдавить из себя, но у него плохо получалось. Шинед попросила охранника подождать снаружи. Это было против правил, но толстяк, к удивлению, подчинился и тихо закрыл за собою дверь, оставив родственников наедине.

Бросившись к брату на шею, Шинед обнимала и целовала его так, будто они не виделись целую вечность. Он больше позволял это все делать, чем сам проявлял искренние чувства. Шинед почуяла неладное. Что-то изменилось в облике любимого брата, но вот что! Его взгляд потух, лицо приобрело бледный или, скорее, серый безжизненный оттенок, смешанный с горем утраты свободы и всего того, что являлось частью его разгульной, веселой жизни. Будто из Алексиса вытянули душу, хотя души у него не было и в помине, и разорвали в клочья.

Комната, ставшая брату тюрьмой, была обставлена очень просто: деревянный стол, на котором стояла нехитрая посуда — тарелка и жестяной бокал, кресло с мягкой спинкой в углу (в него как раз села гостья), длинная узкая кровать, накрытая черным бархатным покрывалом, как обивка гроба. На полу лежал местами потертый и выжженный ковер. И не наблюдалось ни одного источника света. Узник что, постоянно находился в полной темноте? Условия содержания заключенного решительно не казались идеальными.

Да, это не самое лучшее жилище для сына верховного властелина! В этой скучной и мрачной обстановке брат Шинед должен провести, думается, немалый срок. Зная строгий характер отца, его непримиримость и принципиальность в подобных делах, он не мог и надеяться, что отец сумеет его в скором времени простить. Принц Темного Собора был отходчив, но не в тех случаях, когда дело касалось чести семьи.

— Как ты себя чувствуешь, Алексис? — участливо спросила Шинед, сидя на краешке кресла и держа руку брата в своей руке.

Тот сидел на заправленной кровати с отрешенным видом, будто в комнате, кроме него, никто не присутствовал. Его застывшие, точно стекло, глаза выглядели страшными. Взгляд направлен в одну точку. Он словно и не видел, и не слышал Шинед. У нее возникли реальные причины сомневаться, в своем ли брат уме. Вдруг он действительно помешался в четырех стенах мрачного подземелья, оставшись совсем один?

— Ты меня слышишь, Алексис? — позвала девушка, и свой собственный голос ей показался чужим. Для верности она даже слегка потрясла брата за рукав, возвращая того к реальности.

Внезапно взгляд младшего брата потеплел, в глазах начало угадываться понимание.

— Я слышу тебя, Шин, — ответил он, выдержав паузу, — просто я задумался…

— Не слишком-то загружайся, братишка, а то я решила, что ты обезумел от горя.

— С чего бы это, а? — с вызовом бросил Алексис, вырывая свою ладонь из руки сестры. На его лицо набежала тучка. — У меня ведь все отлично, не так ли, милая сестренка? Подумаешь, отец приказал меня держать здесь до самого пришествия. Какая ерунда!

Шинед также слегка отстранилась от него, откинувшись на спинку кресла.

— Ну, вот, сейчас выяснится, что в твоих несчастиях виноват кто угодно, только не ты, — съязвила она.

Алексис резко вскочил на ноги.

— Я что, совершил тяжкое преступление, чтобы запирать меня в темнице и держать под арестом, как самого последнего негодяя?! Наш отец слишком зациклился на понятии родовой чести и на традициях, которые нужно соблюдать, чтобы соответствовать древней истории семейства Аростидов и ни в коем случае не наводить тень на эту историю… А эти ужасные охранники! Они обращаются со мною не как с высокородным господином, а как с плебеем! Дают мне пищу только, когда я чуть ли не на коленях выпрошу ее. Я…, — замешкался он, начав даже заикаться, — я пресмыкаюсь перед ними, черт возьми, и тихо ненавижу их! Знала бы ты, каков мой ежедневный рацион! Это крысы! Мне дают кровь крыс, которые здесь обитают!.. Я презираю отца, презираю всю его жизнь, презираю тех, кто его окружает!

Выплеснув накопившиеся эмоции, молодой вампир опустился назад, на постель, и зарыдал, закрыв лицо руками.

Шинед стало очень жаль своего младшего брата. Приблизившись к нему, она крепко обняла его, а когда почувствовала, что он не отторгает ее, обняла еще крепче. Девушка успокаивала его, как ребенка, чтобы он перестал лить слезы. По сути, Алексис и был еще ребенком, рано оставшимся без родительской любви.

Успокоился он довольно-таки быстро. Может, всему виной было отеческое отношение Шинед к нему, ведь она искренне желала ему только добра. Ни его злобные крики и манифесты, ни строгость отца, ни страх наказания за то, что она пришла сюда, не могли отвадить девушку от желания навещать брата, поскольку она любила его безмерно.

— Послушай, милый братец, — ласково проговорила Шинед, гладя волосы молодого вампира, — ты должен верить в то, что наш отец способен простить тебя… Тебе надо только… раскаяться в содеянных поступках. Постарайся измениться хотя бы для вида, чтобы стало понятно, что ты на верном пути и пытаешься вести себя как истинный потомок рода Аростидов. Для отца это очень важно.

Он посмотрел на нее с недоверием.

— Ты сама-то себя слышишь, Шин? Разыгрывать спектакль перед отцом, будто я покаялся? Это полнейший бред!

— Надо всего лишь подыграть отцу…

— Я не стану этого делать! — отрезал Алексис тоном, не терпящим возражений.

Оттолкнув его от себя, Шинед поднялась и начала расхаживать по небольшой комнате взад-вперед, а потом и вовсе стала мерить помещение шагами по периметру. Когда она намотала порядочное количество кругов, то внезапно остановилась перед братом и взмахнула руками.

— Алексис, почему ты такой упрямый осел?! Всего-то надо сделать вид, что ты осознал степень своей вины!

— Но я не чувствую за собою никакой вины! Почему мне надо притворяться и разыгрывать из себя какого-то другого? Вот он я! Единственный и неповторимый! Таким я когда-нибудь и умру!

— Мы бессмертны, и ты это знаешь, — напомнила Шинед.

— Нам преподносят эту информацию, да. Но достоверно ли это?

— Ты не выносим, Алексис! Ты ставишь под сомнение все, о чем тебе говорят!

— Разумеется, Шинед. Я же философ. А философы во всем сомневаются. — Он задорно подмигнул сестре. Искорки вспыхнули в его васильковых глазах. — И идут собственным путем к прозрению.

— Мой младший брат — и вдруг философ? — Шинед расхохоталась, но это был не обидный смех, а скорее задорный. — Оказывается, я плохо знаю тебя, мой милый братец!

Им хотелось поболтать беззаботно, как раньше, еще и еще, однако снаружи послышался предупредительный стук в дверь. В проеме отворившейся двери появилась голова толстого охранника.

— Прошу вас заканчивать приватную беседу, время вышло!

Подарив ему одну из своих лучших улыбок, Шинед попросила выделить им еще пару минут. Охранник одобрительно кивнул.

— Хорошо, две минуты. Отсчет пошел! — И голова скрылась за плотно захлопнувшейся дверью.

Шинед упала перед братом на колени, ничуть не страшась своего, возможно, унизительного положения.

— Прошу тебя, Алексис, покайся перед отцом, пусть картинно, формально, пусть это ничего не решает…

— Как раз решает! — возразил брат. — Это решает все! Ты меня отлично знаешь, я не умею притворяться тем, кто я не на самом деле!

— Здесь другое дело. Тогда отец отпустит тебя из-под ареста, твое затворничество прекратится.

— Напротив, сестричка, дело то же самое, — снова возразил Алексис. — Для меня ситуации одинаковые. Повторяю: я не хочу притворяться, не буду ни перед кем раскаиваться, не стану угождать всем и всякому. — В нем явно проснулся упрямый юношеский максимализм. — Если я буду подстраиваться под каждую жизненную ситуацию, и начну меняться, вдруг я, в конце концов, превращусь не в того, кем на самом деле являюсь? Да, черт возьми, однажды я не узнаю самого себя!

— Ради собственного спасения идут и не на такие жертвы! — выпалила девушка, укоряя брата за строптивость и скверный характер.

— Другие пусть делают, что хотят. Я не стану! — произнес Алексис твердо, ставя жирую точку и давая понять, что разговор на эту тему исчерпан.

Снова стук в дверь. Шинед поспешила подняться с колен, слегка отряхнулась и в упор посмотрела на брата, ища в его глазах понимание и поддержку. Ни того, ни другого она не увидела. Что же, она, по крайней мере, попыталась, как могла. Очень жаль, что упрямство младшего брата одержало победу над его разумом. Холодно раскланявшись, родственники разошлись — Шинед направилась прочь из камеры, Алексис медленно подошел к столу и изо всей силы ударил по нему кулаком.

Переговоры провалились с треском. Шинед винила в этом не только Алексиса с его почти что животным упрямством, непонятно от кого унаследованным — видимо, прапрабабушка согрешила с кем-то из смертных людей, потому как запредельное упрямство не являлось основной чертой характера клана Аростидов. В первую очередь она винила в провале себя. А она-то всегда думала, что умеет убеждать собеседников в своей правоте…

Охране девушка заявила, что было бы неплохо, если об ее приходе сюда, в катакомбы, никто не узнает из посторонних, тем более, если это не станет известно верховному повелителю Валентину. И толстяк, и моложавый охранник согласно кивнули ей. Едва улыбнувшись одними уголками губ, Шинед пообещала прислать смену караула как можно быстрее. Охранники, преисполненные радости и воодушевленные возможным скорым отдыхом, горячо поблагодарили принцессу за эту неожиданную любезность.

Шинед захотелось скорее расстаться с ними, чтобы не выслушивать поток словесных излияний. Кивнув им в знак прощания, девушка быстро зашагала по коридору, унося отсюда ноги. Внутри нее клокотала буря гнева. Почему же, почему же Алексис не пожелал следовать ее советам? Разве то, что она ему рекомендовала сделать, было какой-нибудь несуразицей, каким-нибудь бредом, рожденным в воспаленном разуме женщины?

Она не понимала, как можно относиться так равнодушно к своей собственной жизни. Ведь ледяное сердце отца может никогда не оттаять. Тогда Алексис будет сидеть взаперти до скончания веков! Пожалуй, в строптивости ее младший брат стоял на одной ступени с отцом, а, возможно, и переплюнул его.

«Ну, почему, почему мне достался такой упрямый, такой неразумный, такой… слишком независимый и заносчивый братец? — кипя от злости, размышляла Шинед, пока шла к лифту, который унесет ее наверх. — Стоять на своем сейчас для него равносильно соглашаться на суд, где ему вынесут приговор. Этот приговор может оказаться смертным… Тогда он на своей шкуре и проверит, бессмертен ли он, или все же существует иная альтернатива».

Отыскав лифт, девушка нажала красную кнопку на приборной панели. Дверцы тут же разъехались в стороны, приглашая войти в просторную кабину. Бросив в направлении, откуда только что пришла, робкий взгляд, пока еще полный надежды, Шинед шагнула в лифт.