У мести горький привкус

Наталья Ведерникова

Нужно обладать мужеством, чтобы пойти против родного клана и сломать устоявшуюся систему. Быть не таким, как все – это не заслуга, а титанический труд. Главная героиня романа отвергает древние устои, идет своим путем. Она – зло, борющееся с другим злом. В конце концов, это заставит ее мстить, и месть будет очень горькой.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Сбросив с тесным корсажем бальное платье, Шинед с радостью избавилась от этого предмета гардероба, единодушно ею нелюбимого. Затем она отправилась в душ, где тугие струи теплой воды бережно ласкали ее тело, а после прошествовала в гостиную, на ходу вытирая голову полотенцем. Здесь ее поджидал брат, по-хозяйски расположившийся на мягком диване, обитом коричневым бархатом в белую, как снежинки, крапинку. Он полулежал-полусидел среди многочисленных диванных подушек разных размеров, при этом потягивая темно-красную густую жидкость из хрустального бокала. Выглядел он весьма задумчиво, по крайней мере, придавал своему облику соответствующий вид — хмурил брови и подозрительно долго изучал содержимое своего бокала, будто пытаясь постичь какую-то неведомую тайну.

Шинед опустилась в уютное кресло напротив, тут же подстроившееся под очертания ее тела. Закинув ногу на ногу, она принялась методично изучать лицо брата, стараясь прочитать всю информацию, написанную на нем. Мимика Алексиса отличалась выразительностью. Даже простое его сосредоточение на каком-либо предмете умело рассказать о многом.

В свою очередь Алексис, прекратив разглядывать бокал, вернее то, что его наполняло, уставился на сестру, причем смотрел не в упор, а тайно, осторожно, будто из-за угла. Шинед выглядела великолепно, несмотря на пушистый банный халат, делавший ее фигуру объемнее, и мокрые растрепанные волосы, рассыпавшиеся по плечам. Зачастую Алексис жутко ненавидел то обстоятельство, что вышел из той же утробы, что и Шинед. Он любил свою сестру, и иногда у него возникало желание, которое не должно возникать у близкого родственника.

К слову говоря, Шинед не могла не нравиться. Только настоящий слепец мог не оценить ее необыкновенную красоту. Фарфоровая кожа, гладкая, как шелк, изумительные глаза, такие же изумительные волосы, к которым так и хотелось прикоснуться, волнующие изгибы тела.

Вряд ли Алексис сумеет когда-нибудь встретить такое же восхитительное существо женского пола на своем жизненном пути. По крайней мере, он, конечно, постарается найти девушку, которая хотя бы по каким-либо внешним признакам будет похожа на его сестру. В данный момент Алексис был полностью свободен. Расставшись с недавней пассией, которая тянула из него деньги и подарки и, в конце концов, вытянула все соки, он побился об заклад, что не скоро рискнет связаться с какой-либо женщиной. Однако в этом Алексис обманывал сам себя. Являясь всеобщим любимцем женщин, он не оставался в стороне от их внимания. Они сами слетались к нему, как мухи на мед. Но среди них не было той, которая, как считал Алексис, заслуживает реального внимания, с которой можно связать себя узами навечно. Он играл с женщинами как с куклами, а вскоре забывал. Повстречавшись с очередной жертвой своих игр, Алексис быстро добивался своего и тут же терял к ней всяческий интерес. В практике соблазнения он считал себя настоящим мастером, и ни одна женщина не могла устоять перед его волшебными чарами.

То, что он божественно красив, признавала и Шинед, не раз попадаясь на удочку, когда младший брат осыпал ее комплиментами, от которых трудно было не растаять. Но Шинед умела держать себя в руках. К тому же на инцест она никогда не согласилась бы.

— Хочешь? — спросил Алексис, протягивая бокал в направлении сестры.

Шинед отрицательно покачала головой. Уловив слишком откровенный и блуждающий взгляд брата, направленный на ее голые по колено ноги, девушка тотчас сменила позу, поджав ноги под себя, и потуже затянула пояс на халате.

Они находились в небольшом загородном доме, окруженном со всех сторон живой изгородью из аккуратно подстриженных деревьев. О существовании этого жилища больше никто не знал. Дом располагался в лесополосе за чертой мегаполиса, в очень удобном месте, не просматриваемом ни с шоссе, ни с любого летательного аппарата. Утопая по крышу в зелени, дом, внешне похожий на старый замок сильно уменьшенных размеров, также был выкрашен в скромные зеленый и черный цвета, так что его силуэт угадывался с трудом. Глубокой ночью очертания дома вообще трудно было разглядеть, и если не знать наверняка о местонахождении этого скромного жилища, никто и не догадался бы о его существовании среди необъятных восточных лесов.

Сюда Шинед и Алексис сбегали от семьи, от проблем, которые их поджидали в городе, от друзей или завистников, а иногда просто от суетности мира. Казалось, здесь ход времени заметно замедлялся, и хотя вопрос времени их волновать был не должен, все же оказаться тут было крайне приятно, не говоря уже о том, что они могли хранить тут свои маленькие тайны.

Дом состоял из двух спален, гостиной, игрового зала и ванной комнаты. Большие окна всегда были задернуты плотными портьерами, не пропускавшими свет. Обстановка комнат выглядела скромно, но не без излишеств. В больших количествах на полках в гостиной стояли статуэтки и вазы, на полу лежал дивный ковер ручной работы. Спальни имели более спартанскую обстановку — никаких ненужных безделушек тут не было и в помине. В каждой спальне стоял в углу гроб, обитый изнутри малиново-черным бархатом, размещался стол с резными ножками и стоял стул. Вот и вся нехитрая обстановка. У Шинед большую часть стола занимали коробочки с косметикой и флаконы с духами. Стол в спальне Алексиса и вовсе был всегда девственно пуст.

По всем параметрам этот скромный дом, не претендующий на притязательность и роскошь, вполне соответствовал жизненным запросам как Шинед, так и ее брата. Ничего лучшего просто невозможно было придумать. Идеальное место, чтобы побыть вдвоем.

Поняв по глазам младшего брата, что буря чувств внутри него улеглась, Шинед расслабилась и снова сменила позу.

— Знаешь, о чем я сейчас думаю?

Алексис пожал плечами в ответ. На его красивом лице вновь проступила задумчивость.

— Я думаю о нашей матери, — сказала Шинед, глядя брату в глаза. — Если бы она была сейчас жива, отец не вел бы себя как деспот.

— Брось, Шин, он всегда был настоящим тираном. Вспомни, как он унижал нашу мать, сколько раз она уходила от него в слезах… Мне доводилось становиться свидетелем их ужасных ссор. Нет, сестричка, — покачал головой Алексис, — отец наш не вчера стал таким невыносимым. Придет время, и он нас вообще сошлет куда-нибудь в далекие края или посадит в темницу до скончания веков… Хотя нет, тебя не за что, ты умница. А меня-то уж точно.

Конечно, в чем-то младший брат оказывался прав, но Шинед не могла согласиться с тем, что отец столь уж мстительный. Да, потеряв супругу, ему приходилось нелегко. Он заводил мелкие интрижки с женщинами сомнительного рода занятий, которые исполняли любую его прихоть, и это расхолаживало его все больше и больше. Валентин привык повелевать и требовал беспрекословного подчинения. А поскольку ему старались угодить многие, он не знал иного способа выражения преданности, кроме как полного послушания и полной покорности. Получить протест или даже замечание в ответ на свой приказ — это являлось для него неслыханной дерзостью, безумием, грубостью, неуважением, за гранью приемлемого.

— Иной раз мне все же жаль нашего отца, — произнесла Шинед, хотя и понимала, что сейчас брат обязательно вступит с нею в ожесточенный спор. — Он редкий максималист, старается делать все верно и идеально, только его вина в том, что он не признает существования иных суждений, кроме своих собственных, думает, что он во всем прав. Начать доказывать ему обратное, значит, разгневать его.

— В том-то и дело, — быстро подхватил Алексис, нащупав животрепещущую тему. — Все боятся сказать ему, что он не прав. А я не боюсь! Вот и получаю за это…

— Все же тебе надо научиться ладить с отцом.

Алексис вскочил с дивана, как ужаленный, и принялся мерить немалыми шагами гостиную. В нем начал закипать гнев, и Шинед это четко поняла.

— Опять ты за свое, Шин! Сколько можно-то! Я помирился с ним, да, но это вовсе не означает, что я стал принимать все его слова на веру. Считаю, что наш отец — старый маразматик, ему пора уже перестать принимать необдуманные решения. Его бросает из крайности в крайность. Разве ты этого не замечаешь? Уж неизвестно, что ему взбредет в голову в следующий момент.

— Лично я умею угадывать решения отца, — возразила Шинед и тут же, правда, добавила: — Не всегда, конечно. Просто не надо выражать свою позицию столь открыто, как ты. Понимаешь, о чем я говорю, Алексис?

Прекратив нервно метаться по комнате, молодой мужчина снова плюхнулся на диван, утонув в подушках и мягком плюше. Он уставил на сестру свои загадочные васильковые глаза.

— Я прекрасно понимаю, о чем ты, Шин, прекрасно. Но такой уж я есть. Мне…. Даже не помню, сколько уже лет. — Тут его губы растянулись в улыбку. — В общем, меняться мне поздновато. Благодарю за это нашу мать, это от нее я унаследовал свою прямоту и свое упрямство, будь они неладные. Упасть мне замертво или быть поджаренным на раскаленном солнце, если я умею по-другому, Шин! Если бы я мог измениться, разве не сделал бы этого? — Едва не взмолился он.

— Да. — Девушка смотрела на брата, как будто пытаясь увидеть в его глазах что-то новое и неведомое. — Оставайся таким, мой дорогой брат, каков ты есть, за это я тебя, собственно, и люблю. Только… Прошу тебя, не вступай с отцом в конфликты, которые будут иметь неприятные последствия. Будь разумнее. Уклоняйся от разговора, промолчи, когда это необходимо, не попадайся ему на глаза, отвечай размыто, в общем, не перечь отцу. Делай все возможное, чтобы ссора не состоялась. Уйди прочь, в конце концов. Пусть отца злит твое неучтивое поведение, пусть он обижается на то, что ты сбежал от него, ушел от разговора, но хотя бы в таком случае тебе не будет угрожать ничего серьезного.

— Я понимаю, что ты желаешь мне добра, Шинед, но, увы, милая сестрица, я не могу выполнить всего, о чем ты просишь.

— Алексис! Из-за собственного упрямства и дерзости ты загоняешь себя в опасную ситуацию! Один раз отец простил тебя. Простит ли в следующий раз?

Чувствуя, как гнев и злоба начинают беспощадно душить ее, хватая за горло, Шинед поняла, что надо успокоиться и не распалять себя еще больше. Контролировать свои эмоции она умела, хотя и не всегда быстро их укрощала. А долго сердиться на брата она не умела. Однако то спокойствие, с каким продолжал сидеть напротив нее Алексис, вызывало у девушки искреннее удивление. Увы, она прекрасно понимала, что уговорить брата действовать как-то иначе в отношениях с отцом ей не удастся. Даже сознавая, чем может закончиться тот или иной конфликт, возникший между близкими родственниками, Алексис ничего не будет менять и сам меняться тоже, к сожалению, не станет. Этот строптивый донельзя характер ему достался от Оливии, их матери.

Будучи весьма проницательной и умной женщиной, она отлично умела сводить резкость и грубость Валентина на минимум своим сильным независимым нравом. Она умела принимать жесткие решения. Если того требовала ситуация, Оливия становилась суровой и даже беспощадной. Валентин и Оливия были полной противоположностью друг другу, как огонь и вода, и нередко между ними случались столкновения. Нестандартность мышления и непохожий ни на чей другой нрав у этой бесподобной женщины и привлекли в свое время главу Аростидов, когда он еще не являлся верховным повелителем вампиров.

Тем не менее, подобное влияние на супруга Оливия оказывала только в первой половине их долгого брака. Позднее, вплоть до самой своей смерти, она уже не имела такого авторитета и зачастую терпела от мужа унижения и оскорбления, которые, молча, проглатывала, точно горькую пилюлю. Тем самым она лишь развязывала Валентину руки. Он, не стесняясь, бранил ее при свидетелях, ругал и поносил за любой проступок. Часто ее видели заплаканной. Но удары от супруга она получала только в виде потока слов, до физического истязания дело не доходило, однако, то были хлесткие и жестокие удары, ранящие очень сильно.

Конечно, если бы Оливия не была такой упрямой, строптивой, своенравной, а, напротив, была более уступчивой в отношениях с мужем, в их семье непременно царил бы настоящий мир. Но она пыталась до самого конца противостоять воле супруга, своего, между прочим, господина, потому-то их некогда идеальные взаимоотношения, сформировавшиеся задолго до рождения младших детей, Шинед и Алексиса, окончательно разладились и больше уже не возвращались к прежним идеалам.

Шинед опасалась, что отец всю свою нелюбовь, которую он испытывал в последнее время к своей супруге, полностью перенесет на младшего сына, ходившего у жены в любимчиках. Несомненно, Алексис напоминал отцу Оливию — внешне, и характером — и, если раньше, когда сын был совсем юн, отец на многое закрывал глаза, прощая разные неблаговидные поступки, то теперь Валентин относился к младшему сыну с большим пристрастием, и даже безобидные выходки вызывали у него бурю негодования.

— Я так люблю тебя, брат, — произнесла пылко Шинед, — что безумно переживаю за твою судьбу. Заметь, с возрастом наш отец становится все невыносимее и ожесточеннее. Безусловно, власть испортила его. Вспомни, каким он был, когда к нему еще не обращались «ваше высочество». Я опасаюсь.… Твоя судьба мне не безразлична, Алексис.

— Спасибо, Шин, кажется, ты одна действительно любишь меня, — с теплотой в голосе проговорил младший брат. — Сэт, Нил и Патриция терпеть меня не могут.

— Что ты! Конечно же, нет! Все-таки мы одна семья. Они любят тебя, — возразила Шинед, хотя не совсем верила в то, о чем говорила.

Алексис тяжело вздохнул.

— Зачем ты так, Шин? Ты сама прекрасно знаешь, что я прав.

«Да, братец, конечно, ты прав, и я это знаю, — подумала девушка, испытующе глядя на младшего брата, в напряжении сидящего напротив. Казалось, даже воздух был натянут, как струна. — Просто они все завидуют тебе. Ты красив, умен, имеешь большой успех у женщин, тебя боготворят друзья, а наши старшие братья посредственны и далеко не так умны, во всем слушаются отца, не имея собственной воли».

Вслух она произнесла:

— Не раскисай! Мы что-нибудь придумаем. Надо отвлечься от тягостных дум… Может, сходим прогуляться по лесу?

— Да, — заметно оживился Алексис, — но надо поторопиться. До восхода солнца осталось совсем немного.

Как и каждый вампир, он имел хорошо развитое чувство времени. Шинед легко согласилась с ним и отправилась переодеваться. Она надела темные брюки из тонкой шерсти, грубой вязки свитер и нахлобучила шляпу с длинными полями. Тулью украшал изысканный замшевый цветок. Первой модницей Шинед, конечно, не слыла, но шляпы безумно обожала. В ее коллекции присутствовали самые разнообразные головные уборы любых расцветок, форм, простые и с украшениями, из различных материалов. Основную коллекцию шляп она держала в родовом особняке, там у нее имелась целая комната, отведенная под гардероб, а здесь у нее хранились всего каких-то два десятка.

Когда она была полностью готова, то живо спустилась вниз, к порогу, где ее уже поджидал скучающий Алексис. Взяв друг друга за руки, как в далеком детстве, они смело вышли в глухую ночь и, не торопясь, зашагали по насыпной дороге, проложенной от их дома до опушки леса, а потом пошли по мало приметной тропинке. У них не было определенного маршрута, ноги сами несли их, куда хотели.

На небе сиял диск луны. Давая скудный свет, она едва серебрила верхушки деревьев. Это не мешало, однако, прогуливающимся брату и сестре отлично видеть все вокруг. Врожденное зрение у обоих было столь острым, что они могли поспорить с дикими зверями, которым превосходное зрение помогало за много километров и в любую погоду выслеживать добычу.

Ночной воздух был прохладным и отрезвляющим. Он отлично прочищал мозги и прояснял путавшиеся в голове мысли, приводя хаос в порядок.

Куда бы брат и сестра не шли, какое направление не выбрали бы, повсюду они натыкались на толстые стволы деревьев, выраставшие словно из-под земли. Несмотря на кажущуюся непроходимость, лес не наводил на мысль о заброшенности, не возникало ощущения, что, возможно, брат с сестрой заблудились и уже не смогут легко выбраться из когтей лесного царства.

Побродив бесцельно между рядами плотно сбившихся в кучу деревьев, они, наконец, вышли на широкую поляну, которую свет луны одарял щедрее, чем прочие участки леса. Тут не было заметно ни тропинки, ни каких-либо следов былого присутствия живых существ. Вероятно, ни одна нога человека или вампира еще не ступала здесь. Трава, росшая на казавшейся бесконечно огромной поляне, доставала до колен, а кусты по краю цеплялись острыми ветками за одежду.

Озираясь по сторонам, Шинед поняла, что еще ни разу сюда не забредала. Впрочем, как и Алексис. Небольшое чувство тревоги, появившееся в самом начале, сменилось любопытством.

— Ты помнишь это место? — спросила девушка у брата.

— Нет, я тут впервые. Хотя мы с тобою обошли в округе каждый уголок. Каждая травинка должна быть нам знакома. Странно как-то…

— Посмотри на луну. Ее сияние тут ярче, чем в других местах. Эта поляна что, какая-то особенная? Может, это священное место?

Но ни крестов, ни каких-либо иных сакральных знаков видно не было. Это, правда, не означало, что их вообще тут не присутствовало, просто на вампиров они не имели никакого воздействия.

Холод здесь ощущался сильнее, и, в конце концов, Алексис и Шинед, невзирая на то, что не ощущали особой разницы между теплом и холодом, совсем замерзли. Чтобы не превратиться в двух ледышек, брат и сестра решили поскорее уйти отсюда, но обязательно вернуться и тщательно исследовать таинственную поляну. Они ускорили шаг и вскоре оказались возле своего дома, замаскированного под сенью деревьев. Едва они скрылись за массивной дверью, которая была тут же заперта на засов, на небосклоне начала разгораться яркими красками заря. Луна нехотя уступила место солнцу, набиравшему силу и свою губительную мощь.

Время «детей ночи» заканчивалось. Шинед первой легла в свою необычную постель. Поцеловав ее перед сном в щеку, Алексис задвинул крышку гроба. Придя в свою спальню, он сбросил жилет и также улегся в гроб. Крышку пришлось задвигать самому.

Когда солнце нового дня окончательно победило остатки ночи, оба уже крепко спали и видели сны. У них впереди имелся целый световой день, чтобы набраться энергии и встретить новое наступление ночи во всеоружии.