Первый человек

Наталья Блинникова

Она жила в океаническом городе будущего. Но что-то произошло, и она попала в замкнутый мир, окруженный Зимой. Его жители обладали сверхъестественными способностями, но их покою мешал враг, с которым они жестоко воевали сотни лет. Ей нарекли стать их спасителем. Но прежде она должна справиться не только со своими прошлыми страхами, но и с чужим отчаянием. Она должна принять мир, в котором разговаривают деревья, горы и реки, а сознания людей сплетены в единый разум.

Глава 4

Она проснулась в пещере. Огненные блики танцевали на каменных стенах. Она долго следила за ними, но потом резко встала и вышла наружу.

Ветер, пропитанный пылью жухлой листвы, облепил ее сонное тело холодом, растрепал ее волосы и усеял кожу мурашками. Она прыснула, подергалась и, обхватив себя руками, огляделась.

Каменная площадка серебрилось поздними лучами солнечного диска. Ее острые края, казалось, прорезали ослепительный свет неба, которое едва контрастировало с белесой кромкой холмов. И чем больше она глядела на горизонт, тем сильнее размывалось всякое отличие между низом и верхом мира, и вместо этого словно одна светящаяся стена перекрывала собою все.

Она погрузилась в этот матовый свет. Веки ее вдруг стали несообразно тяжелы… Чужие голоса зашептались у нее за спиной. Или в голове? Так тихо, непринужденно и так непонятно. Это было немного страшно… и приятно. Она отдалась этим ощущениям.

Она лежала и пыталась восстановить дыхание. В ней было совершенно пусто, она не чувствовала своей плоти, пока что-то холодное не коснулось ее щеки. Она медленно оперлась ладонью об поверхность, на которой лежала, привстала и открыла глаза: поверхность сверкала и переливалась острыми кольями. Она вскрикнула и быстро вскочила на ноги — у нее потемнело в глазах и закружилась голова. Когда она снова посмотрела перед собой, то увидела всего лишь иней на камне. Никакой белой стены не было.

Она вздохнула и, подойдя к каменной скамье у входа в пещеру, тяжело опустилась на нее. У нее сильно болела голова, она запустила пальцы в волосы и уткнулась лбом в ладони.

Солнце плавно удлиняло тени, холмы покрывались черным осадком вечера, и вскоре иней замерцал голубоватыми оттенками звезд. Где-то за лесом шумел водопад.

« — Сюда, пойдем! Отсюда такой вид! — подруга весело на нее оглянулась и подошла к самому краю старого заброшенного моста.

Она подошла осторожно к краю площадки. Мост немного качался на зимнем ветру, потому они, цепко хватаясь руками за края деревянных досок, опасливо заглянули вниз.

Морозный ветер обдул ее и сорвал капюшон, у нее перехватило дыхание от высоты. Февральский снег покрывал крышу каждого дома, страйлковые платформы тысячами зеленых точек мелькали повсюду; три крыла города окружали огромный синий ЭМГ, и ей казалось, что она смотрит на громадный цветок, по лепесткам которого скользят зеленые букашки.

Она с трудом оторвала взгляд от города: ей казалось, что если она посмотрит вперед, то тут же упадет в темный и грозный зимний океан. Высоко поднимая свои черные воды, он мощными волнами выплескивал их на пятый уровень города.

— Он так величествен, — сказала она. Подруга немного удивленно на нее посмотрела, — Все это было создано человеком, и это наш дом. Здесь хочется кричать, чтобы тебя услышали, здесь все как на ладони. Но одновременно никто не услышит…»

Мягкое шуршание раздалось за ее спиной. Энди вздрогнула и резко обернулась. Высокий человеческий силуэт неожиданно навис над ней. Глаза ее выпучились, она вдохнула резко морозный воздух и закашлялась. Слезы брызнули у нее из глаз, мешая видеть человека, она вскочила и попятилась от него в испуге. А кашель все не унимался, и она уперлась в каменную стену и согнулась пополам.

Чьи-то руки пролезли под ее талию и ноги и, словно перышко на ветру, она взлетела в воздух. Сила и тепло разлились по ее телу, и она укрылась от всех бед на груди у человека, ее несшего. Он зашел в пещеру и мягко положил ее на постель. Кашель прошел, она открыла глаза и увидела перед собой Падифа.

— Где ты был?.

— На горе, — ответил он, слегка улыбнувшись.

— Да? — раздраженно переспросила она и закуталась в одеяло, пытаясь согреться: ее знобило.

— Почему ты не поела — я оставил для тебя еду на углях.

Она посмотрела на него с вызовом.

— Откуда я знала? — вдруг громко заговорила она, — Я проснулась в одиночестве, не понимая, был ли ты и все то, что произошло, а вокруг уже почти зима — вдруг! Ты принес меня сюда и бросил, ничего не объяснив… А я — сиди и ломай себе голову, выдумывай, где реальность, особенно, когда в голове грохочет чей-то голос…

Она замотала головой и зажмурила глаза, удерживая слезы. Лицо ее некрасиво скорчилось.

— Пожалуйста: или оставьте меня и не мучайте больше, или объясните. Мне надоело это молчание…

Падиф не попытался прервать ее. Он следил за ней с ровным и пресным взглядом, словно это его не касалось. Когда она остановилась, он отошел к костру, уселся там и стал разжигать огонь. Когда появилось пламя, он достал из своего мешка мясо и повесил его над огнем. Все это время она лежала недвижимо, потупив от него взгляд и вздрагивая то от холода, то от слез.

— Ты сказала, что тебе надоело… молчание, — тихо заговорил Падиф, и ей пришлось насторожиться, чтобы услышать, — Но ведь ты сама так решила. Ты не хочешь узнавать — ты только жалуешься, — сказал он, — Тебя здесь не держу.

Он замолчал, а она бросила взгляд на выход из пещеры. Но она хмыкнула себе под нос.

— Ты прекрасно знаешь, что я не уйду — ведь меня снова схватят… Наверное… А может, я просто проснусь от этого безумного сна? — последние слова она сказала тихо, только для себя, — Мне так хочется, чтобы это был сон, — уже громко, чтобы он точно услышал, прохрипела она. Но Падиф молчал и переворачивал мясо.

— Ты мне не нужна здесь, если остаешься только потому, что тебе страшно. Но я понимаю причину твоего страха, который мешает тебе думать. Но ты не делаешь ничего, чтобы устранить эту причину… Нравится ли тебе бояться?

Он спросил ее так, как будто спрашивал ребенка. Она пыталась найти в интонациях его голоса насмешку, но не могла. Пузырь гнева сдувался внутри.

— Нет, — вымолвила она, — Я потерялась, потому что не знаю, что со мной. Помоги мне понять, что происходит, — сказала она.

Падиф опустил голову. Она подумала, что он снова взял паузу и раздумывает над ответом, и в груди у нее защемило. Но плечи мужчины задергались, он прикрыл рот рукой и засмеялся! Его смех журчал и переливался, словно весенний ручей, и она не могла не улыбнуться.

— Почему ты смеешься?

— Ты попросила. Спрашивай дальше.

— Как я оказалась здесь? — ошарашенная, но решив не терять возможности, быстро спросила она.

— Не знаю. Ты просто оказалась здесь. Точно так же мы не знаем, откуда в мире оказался Первопроходец.

— Ты говорил, что у вас идет война, так? Как я поняла, война эта началась давным-давно — сколько лет она уже длится? — пропустив мимо ушей намек мужчины, продолжила она.

— Никто точно не может этого сказать. Смотря что считать началом.

Она устало вздохнула.

— Слушай, Падиф… Не мог бы ты рассказать мне про войну полностью, чтобы я не задавала постоянно вопросы? Я хочу… Нет, я прошу тебя сделать это. Мне интересно знать абсолютно все — почему она началась, какие события происходили во время ее, что происходит сейчас. Пожалуйста.

Падиф удивленно и хмуро поднял брови.

— Мне сложно выполнить твою просьбу. Я не могу знать, что именно ты желаешь услышать…

— О, Падиф!.. — воскликнула она в сердцах, — Я прошу тебя, не думай обо мне, говори то, что считаешь нужным, просто разговаривай! Я ведь совсем ничего не знаю об этом месте, как же мне задавать вопросы?

— Это сложно для меня. Мы не привыкли много говорить.

— То есть как вы живете без слов? Вы не разговариваете, что ли? — само допущение этой ситуации казалось ей абсурдным.

— Нет, не так. Мы разговариваем, но не так, как ты привыкла, — с этими словами он протянул к ней оголенную руку и коснулся пальцами ее ладони.

Сразу несколько противоположных друг другу чувств набросились на нее — они были настолько разнообразны, сильны и свободны, что прессовали ее со всех сторон, и она, испугавшись, отдернула руку — равновесие сразу же восстановилось в ее сознании.

— А на самом деле нам не нужно даже касаться друг друга, чтобы понять, — добавил Падиф, отклоняясь от нее.

Она смотрела на него испуганно. Ее вид, похоже, рассмешил хозяина пещеры: он улыбнулся и запрокинул голову назад.

— Это что было вообще? — грубо спросила она. Падиф молчал, — Почему ты не отвечаешь?

— Потому, что если я скажу тебе «это Страта» ты все равно не поймешь это пока. Просто прими, что мы, талены, общаемся без слов, — тоже резко отчеканил Падиф.

— Это типо телепатии?

— Что?

— Телепатии — мысленного общения…

— Хм. Если это можно обозначить словами, то, да, наверное, это самое близкое определение.

Энди, справляясь с вспыхнувшей в ней растерянностью, замотала головой.

— Как без слов я смогу узнать ваш мир? Я никогда не смогу понять людей здесь.

— Когда-нибудь сможешь, — заверил ее собеседник, — Давай я расскажу тебе. История длинная…

Люди с самого начала мира жила в гармонии с основаниями и их физическими телами. Единение с основаниями было сильно — людям не требовалось строить укрепления, защищать их от зверей, ибо звери не трогали человека; людям не нужно было убивать зверей ради мяса, ибо они питались растениями, а животные служили помощниками в осваивании новых пространств. Так могло бы продолжаться вечно, но словно какая-то ошибка, непонимание возникло в людях, и они стали забывать основания. Едва это случилось, Первопроходец исчез. После этого люди быстро нашли себе нового вождя. Сегодня наши историки спрашивают людей того времени — зачем им был вообще нужен вождь, когда нужен учитель, кто направит, а не подчинит своей воле?

Человек по имени Тулон, еще верный основаниям, стал им — он был благоразумен, но и он допустил ошибку. Он стал править не в согласии с остальными, но сам. Против Тулона восстали: против его власти, а заодно и против оснований. Бунтовщики создали свой лагерь на южной окраине тогдашнего мира. Тулон вместе с группой таленов выступил против них. Так произошло первое сражение, первая кровь пролилась насильно. Тулон был убит, бунтовщики пленены помощником Тулона, Контом, и после насильно сосланы в Бринчатые скалы, где еще властвовала зима. Конт и стал новым вождем.

Конт, несмотря на то, что был таленом, не стремился вернуть людям единение с основаниями. Наоборот, он советовал людям, как обходиться без оснований. И он, как и Тулон, не считался с мнениями остальных и правил один. Он стал сслать в скалы уже не противников Страты, но таленов, и их почти не осталось.

Территории людей расширялись — граница приближалась к Цараненым горам, а изгнанных в Бринчатые скалы было все больше. Конт жил долго по сравнению с другими людьми, настолько, что под конец его жизни люди уже не помнили памятью предков, как давно Тулон был убит. За это время Конт, то ли опасаясь за себя — ибо он чувствовал, что не угождает всем, то ли предвидя нападение, но создал регулярное войско. Когда до освоения Цараненых гор было все равно, что мне сейчас дотянуться до тебя, Конт умер. На смену ему пришел его сын — Берейтор. И почти что через месяц с Бринчатых скал напали люди. Это было удивительно — считалось, что все отсылаемые на скалы погибают. Началась война между собратьями.

С тех пор повесть носит непостоянный характер, ибо повествователи враждебных сторон описывают дело со своей стороны. Оба противника были одинаково сильны, ибо они были братья — война не могла кончиться. Примерно через полгода разоряющих сражений, когда оба народа были истощены и война, казалось, закончилась бы ничем, новая, третья армия напала на них. Они пришли с запада, с Цараненых гор, ужасные и изуродованные — ведь в горах была зима! До сих пор никто не в состоянии объяснить, кто они и откуда, но, предположительно, они были первыми изгнанниками.

Тогда и появился вален — в сражении трех армий у горы Ревен. Он появился с войском из льда и снега. Он помнил об основаниях, но не только помнил, но и понимал их! Армия из Цараненных гор был побеждена, но война не окончена.

После Ледяной битвы вален проник сначала в ряды скалистых жителей, стал взращивать там таленов. Жителей равнин и скал было мало, росло новое поколение, незараженное борьбой и неприязнью друг к другу. Однако Берейтор не хотел объединения перед лицом общего врага. Многие уже называли это пустым тщеславием, которое могло погубить всех. Потому многие присоединились к валену, и на горе Ревен образовалось независимое племя из людей, которые под опекой валена стремилось вернуть потерянную гармонию.

Вален имел какое-то влияние на руководителя скал, Филипа. Но Берейтор, лидер жителей леса, настаивал на продолжении военных действий между таленами — и тиранией подчинял своей воле подопечных. Филип и его люди, видя и понимая непреклонность Берейтора, не настаивали на мире и продолжали воевать, воодушевленные уже чувством защиты оснований.

Но развязка этого бесполезного противостояния произошла сама собой. Жители равнин и скал сошлись в очередном сражении. Вален вместе с таленами вмешались в битву, пытаясь остановить кровопролитие. В разгаре битвы разъяренные противники увидели громадную армию яриков. Четыре армии смешались: вален сражался против яриков, жители равнин и скал — против яриков и против друг друга. Ярики теснили их. В этом ужасе жители скал и равнин начали группами атаковать общего врага. Вместе с валеном и его таленами, — общими усилиями они разгромили яриков, и те убрались прочь.

Жители скал и равнин объединились под руководством Филипа в племя леканов. Берейтор, как выяснилось позже, был убит. Вален был первое время рядом с леканами, рядом с нами, но исчез так же, как и Первопроходец.

С тех пор война идет между леканами и яриками, есть и мы, ревены, выступающие за мир, а если битва — то за леканов — иногда мы помогаем им, учим их таленов, но и на наши границы нападают ярики, и мы воинствующий народ.

Леканами сейчас руководит Леран — это самый мудрый и одновременно сильный человек, которого я когда-либо знал, но его народ истощен. Да и ревены не смогут сдерживать яриков в одиночку, все это знают, — Падиф перевел дыхание и посмотрел на нее, — Вален вернулся вовремя.

Падиф замолчал и испытующе уставился на нее. Она знала, чего он ждет, но не хотела говорить: она сама сомневалась в том, что действительно думает. Во всяком случае, для нее удобнее было уклониться от возлагаемых на нее Падифом обязательств настолько долго, насколько сможет, или до тех пор, пока время и события не подтолкнут ее к прямой ответственности.

— В твоем рассказе много пробелов, — промямлила не слишком уверенно она.

— Да, ты права. Задавай вопросы.

— Ты сказал, что Берейтор был убит. Кем?

— Непонятно. Нет источника, надежного и достоверного, что мог бы сообщить об этом. Берейтора нашли на поле сражения посреди его воинов.

— Берейтор убит неизвестным. Это могли быть ярики, так? Но ведь могли быть и свои? — она не знала, что заставило ее сказать так.

— Никто не знает, но не думаю, что Берейтор был заколот своими же воинами — как ни опустились тогда люди, но честь у них была.

— Возможно… Но очень странно выглядит, что равнинники и скальники так вот и объединились — просто, из-за того, что равнинники решили не слушаться своего командира и помогать скальникам.

— Ты забываешь, что все они находились под угрозой истребления. Да и вален, как мог, расстраивал их вражду.

— Нелогично в этом то, что именно скальники первые пошли на мир — ведь они были сосланы и унижены.

— Да, все так. Но я могу сказать, что именно «скальники», — он передразнил ее, — были не только униженной стороной — они были благоразумнее, их сослали, потому что они были верны основаниям.

— Да, но ведь именно скальники напали, а не равнинники, именно они должны были бороться до самого конца, а они так просто, по твоим словам, пошли на объединение!

— Я говорил, что многое изменилось в сознании людей…

— Да, да, — нетерпеливо перебила девушка, — Новые поколения и всякое такое, но я не верю, чтобы человек мог так быстро все забыть — ведь как-никак, но их отцы, матери были забиты и отосланы на смерть!

— Тогда люди начали вспоминать принципы таленов, а мы всегда внемлем лишь тому голосу, который указывает на истинное решение, независимо от того, чьему разуму этот голос подчиняется и что было в прошлом, — Падиф был неумолим, но она начинала думать, что он говорит это лишь бы не дать убедить себя — она не верила, что он действительно так думает.

Она не могла собраться с мыслями. Ей казалось, что она упускала что-то важное в этом разговоре, хотя не понимала, почему так волнуется из-за этого.

— Постой, ты постоянно говоришь о каких-то основаниях. Я для себя как будто решила, что какая-то сила, которая помогает вам… ну, вроде деревья заставлять ходить. Да?

— Пока такого объяснения достаточно.

Казалось, он говорил ей все, что она хотела, он не лгал ей — она умела различать вранье, но словно какая-то тайна обуревала его изнутри и снаружи. С виду это был простой человек в обычной одежде, но он говорил, как король, а его ятаган был сработан, как для генерала. Он был слишком терпелив и опытен для того задора, который вспыхивал в его действиях и словах. Она не могла разгадать его.

— Падиф, ведь вчера ты устроил побег — это нормально? Меня ищут? — тревога охватила ее, но она осадила себя — ей не за что волноваться, она не преступница.

— А я все думал, когда ты спросишь — видимо, не так сильно ты переживаешь за свою сохранность! — весело сказал Падиф, — Я как раз целый день разведывал, какие последствия имела наша выходка. Почти все заинтересованные в этом люди считают, что ты выбралась без посторонней помощи, но не приближенные собственно того, кто заточил тебя в темницу, да и он сам. Они, из того, что было в зале у правителя, поняли, что ты особенный пленник, не знаешь таленов, говоришь на забытом языке, ведешь себя иначе, а, следовательно, даже не подумаешь сбежать. Ни братья наши стражники тюрьмы, ни кто-либо другой не подозревается в предательстве, чему я откровенно радуюсь. Более того, я думаю, правитель знает, что ты со мной. Но он не знает, где именно. Это место сокрыто.

Он замолчал. Она тоже не сразу заговорила.

— Если я останусь с тобой, чего ты ждешь от меня?

— Я хочу сотворить тебе мир без сомнений и доказательств. От тебя я жду лишь принятия такого мира: мира, каков он есть.

— Падиф, скажу откровенно. Своими словами ты всего лишь просишь меня жить в этом мире. И верно угадываешь мою растерянность. Что настоящее, что призрачное? Реально ли то, что вокруг, или это разум обманывает мысли… — она потрясла головой, — Выбрать без выбора, поверить без веры… Меня всегда это смешило: вера ведь вроде должна быть от сердца, но человек всегда просто выбирает, какая вера ему по душе, значит, это не вера? Вот ты просишь меня поверить и выбрать то, что я не знаю. А у меня ведь нет альтернатив. Хм… Конечно, я могу просто выйти из этой пещеры и замерзнуть где-нибудь в лесу… или нет? Незнание обезоруживает. И как тут выбрать?

— Я уж говорил, что готов обучать тебя, — раздельно и очень глубоким голосом прошептал юноша, и тишина задрожала, — Ты можешь захотеть узнать и получить альтернативы — и это тоже будет выбор.

Девушке нравился ход мыслей Падифа: он был понятен ей.

— А если я не захочу остаться с тобой, но и уходить из нагретого гнездышка здесь не захочу — выкинешь меня в озеро под нами?

— Ну ты ведь его боишься, потому, думаю, придется, — резко разбивая задумчивость в воздухе, с нескрываемой иронией буркнул Падиф, а она улыбнулась.

Впервые за то время, пока она здесь, она вдруг перестала бояться. Она не знала, что именно окрыляло ее, но чувствовала, что в глубине уже приняла решение.

— Послушай Падиф… Чтобы окончательно решиться, мне нужно знать некоторые вещи…

— Ты сказал, что правитель знает, кто мне помог. Значит и ты в опасности?

— Если ты не заметила, то он изувечил меня и взял в плен так же, как и тебя.

— В этом то и дело, Падиф. Как же ты выбрался из плена и разведывал последствия побега? Как же ты спас меня?

Из ее головы, как из клетки, будто выпорхнула птица на волю: она поняла, что хотела задать этот вопрос с самого начала, и он сковывал ее сознание. Падиф долго не отвечал ей, и она понимала, что он обдумывает свой ответ, чтобы не сказать лишнего.

— Я выбрался из пленения по тем же причинам, что позволили мне разузнать последствия нашего вчерашнего дела, а тебя — освободить, — наконец с суровостью в голосе произнес он, — Дело в том, что мне прекрасно и дословно известно устройство всех наших темниц, я знаю, как проходит охрана, почему разные по статусу пленники содержаться в разных камерах, и, что немало способствует всему предприятию побега, я все-таки обладаю большими способностями, чем многие из таленов!

— Ты так говоришь, словно сидел во всех тюрьмах, что у вас есть! — пошутила она и с ужасом обнаружила, что сама не считает эти слова во всех отношениях шуткой.

— Ну, сидел, может быть, и не во всех, но бывать доводилось в каждой.

— Ага, — она приняла к сведению этот факт как человек, которого клоун в цирке обещает убить ножом, что уже стремится к груди, — Значит, ты сам охранял тюрьмы?

— Да, это так.

— Значит, ты работаешь на правителя?

— Работаю? — неподдельное, невинное непонимание скользнуло в его голосе, — Не понимаю, что это значит. Я защитник горы Ревен и ее народа, потому охранять тех, кто угрожает нашей безопасности — мой долг.

— Да, но ведь правитель заведует тюрьмами?

— Да, он отсылает приказы и пожелания к режиму и участи пленных.

— Значит, ты подчиняешься ему, так?

— Все мы живем под рукой правителя.

Она закрыла глаза. Гнев разлился по ее телу, затрепетал пальцы на ее кистях.

— Но ты ослушался. Почему ты ослушался? Это как-то выгодно тебе и правителю?

Падиф вскочил на ноги, а она испуганно отшатнулась. Он поднял сжатые кулаки перед собой, а лицо его перекосилось в ярости.

— Ты не слушаешь! — прошептал он с трудом и дрожью в голосе, и с каждым звуком он говорил все громче, — Я освободил тебя, потому что верю в тебя! Что бы сделали с тобою? — он сердито, почти свирепо посмотрел в самые ее глаза, — Талены не устают защищать свой народ, а узнать, кто ты, представлялось нам бы первой важностью обороны. Мы ведь не просто посчитали бы тебя за ярика — ты слишком странная и отличаешься ото всех, мы бы посчитали тебя за нового, еще неведомого нам врага! Я служу правителю, почитаю и уважаю его так же, как и гору Ревен с ее жителями, но я выбираю, следовать его указаниям или нет!

Неопределенность ужасна — тебе самой не противно то вверяться мне полностью, то с подозрением подумывать о моих действиях? Сегодня, — ему, похоже, не хватило воздуху, чтобы договорить, — Сегодня, я прошу тебя, определись, ибо далее еще много времени ты не сможешь понять меня, потому только вера в мою преданность будет удерживать твое доверие! — он сорвал со стены свой ятаган — Энди невольно вздрогнула, но он всего лишь закрепил его на поясе и быстрыми шагами вышел из пещеры.

Неожиданно давящее, кромешное одиночество навалилось на нее, холодом, проникая в грудь, каким-то непереносимым весом тесня ее как снаружи, так и изнутри. Она быстро последовала за Падифом наружу.

Темный океан неба благоухал букетами звездных цветов, разбухавших в лиловых облаках. Сонным ропотом ложился шум водопада на холмы, по которым матово разливался иней. Лес нависал, угрюмый и непроницаемый, а камень лоснился под мягким светом луны. Края утеса неожиданно не вписывались в этот пейзаж, как ножом, свирепо разрезая это девственно-чистое пространство.

Прямо у самого обрыва сидел Падиф. Он запрокинул голову вверх, словно пытаясь рассмотреть созвездия. Она в нерешительности остановилась за его спиной. Голова Падифа медленно опустилась, он расправил плечи, не производя ни одного лишнего движения, встал.

— Говори, — сказал он.

— Я хочу доверять тебе, я пытаюсь это сделать, но не всегда получается. Просто я… В растерянности — я не знаю, как я сюда попала, ты ничего не знаешь про мой мир, а я — про твой, но, похоже, это мне придется учиться. Или умереть?.. — она сказала последнее скорее для себя.

— Нет, — твердо оборвал ее Падиф, и толстая морщинка стала углубляться у него на переносице, — Нет, нет, — повторил он, хмурясь все сильнее и сильнее, — Это не выбор, это… Нарушает гармонию вещей, — он резко отвернулся от нее и беспокойными глазами посмотрел вдаль, — Как и вся эта война.

— Падиф! — позвала она его ласково, потому что вдруг ей стало жаль его больше, чем себя, и она схватила его за неприкрытое запястье.

Океан черной волной набросился на ее сознание, а вокруг засверкали молнии — его разум захлестнул ее сильно. Глаза Падифа вспыхнули — на миг он показался ей испуганным, и он отдернул руку. Ладонь девушки повисла в воздухе, мужчина тяжело выдохнул, и взгляд его снова стал непроницаемым. Он поднял голову и посмотрел на нее снизу вверх.

— Хорошо, — сказал он спокойно, и она не могла понять, что он имеет в виду, — А теперь — спать! — и Падиф первым направился к пещере…

Она уснула и одновременно следила за тенями, играющими на потолке со сполохами света от горящих факелов. Внутри у нее было все как-то твердо, в голове давили одни и те же мысли о доме. Но теперь по улицам Кейп-Тира ходили на привычные прохожие, а облаченные в железо и кожаные куртки воины с огромными глазами, повсюду росли деревья, а океан словно перевернулся — он был темный, как если бы свет совсем не попадал в него… А она не могла найти своих родных, она даже не могла найти свою улицу.

Она только вертелась в сумерках. Ей было жарко и холодно, непрекращающаяся боль пульсировала сквозь череп. Ей было сложно дышать — что-то застряло у нее в горле. Пот скатывался со лба, озноб дергал ее мышцы, которые едва держались на костях. Вокруг двигались какие-то тени, становясь то ближе, то дальше. Этот сон длился и длился, не прекращаясь, пугая однообразностью.

Щелк… Треск… Пух… Пух… Треск…

Она повернула голову, ощутив в себе удивительно свежее, очищенное от грязи, сознание и, сладко потянувшись, открыла глаза. В нескольких метрах от нее трещал и попыхивал костер, рядом сидел человек. Несколько секунд она пристально наблюдала за ним, не находя в себе сил подумать, кто это.

Человек поднес руку к пламени и старательно, не спеша, помешал что-то в котелке, который висел над костром. Она вяло проследила за его движениями и словно что-то стукнуло в нее — она ощутила приступ дикого голода, ноздри уловили запах горячей пищи, что готовилась на костре, глаза расширились, а в голове завелись вопросы.

Она дернулась вверх всем своим невесомым, как ей казалось, телом, но с болезненным и удивленным стоном повалилась обратно. В голове у нее зашумело, а суставы неприятно скрипнули. Близко раздался быстрый шорох ног, — и под ее голову пролезла широкая, теплая ладонь, приподняв ее. Энди не могла сопротивляться — череп казался ей неподъемным камнем, и голова ее безжизненно повисла на сильных руках Падифа.

Другая ладонь обхватила ее за спину и с силой потянула вверх.

Ей показалось, что кости ее звенят, как ржавые цепи — она крякнула и кое-как села на кровати. Лицо Падифа было совсем рядом, он стоял, наклонившись и поддерживая ее за плечи. Она ухватилась за его шею и встала на ноги — торс мужчины разогнулся вместе с ней. Она повисла на нем, но почувствовала, что Падиф отстраняется.

— Нет, ты должна сама, — услышала она его голос.

Он поддерживал ее, а она шла к костру. Ноги были набиты чем-то, а спина болела. Наконец, она плюхнулась на скамью перед огнем, взяла из рук Падифа миску с едой. Он сел напротив, отодвинулся от костра, и лицо его ушло в тень, лишь два блестящих круга глаз время от времени проблескивали в этой темноте своим черно-белым сиянием. Ей стало неловко отчего-то.

— Я болела?

— Да.

— Сколько?

— Около семи дней…

— Семь дней! А для меня это был как один сон…

— Да, ты сильно ослабла.

— Придется поработать над этим.

— А то: надо хорошенько подправить твои мышцы, да в мыслях покопаться…

— Что?!

— Я имею в виду, нужно научить тебя жить здесь.