Первый человек

Наталья Блинникова

Она жила в океаническом городе будущего. Но что-то произошло, и она попала в замкнутый мир, окруженный Зимой. Его жители обладали сверхъестественными способностями, но их покою мешал враг, с которым они жестоко воевали сотни лет. Ей нарекли стать их спасителем. Но прежде она должна справиться не только со своими прошлыми страхами, но и с чужим отчаянием. Она должна принять мир, в котором разговаривают деревья, горы и реки, а сознания людей сплетены в единый разум.

Глава 3

«Разгляди нас».

Ее затрясло, и она резко проснулась, хватая воздух.

Шепот удалялся из ее головы, но взамен она чувствовала тупую боль. Она села. Взгляд ее очертил иголки и ветви — она была прямо на кроне дерева!

— Нет, нет, не волнуйся! — услышала она чей-то встревоженный голос, но было поздно.

Она падала вниз, и прутья обжигающе хлестали по коже. Сверху послышался треск, и ее подхватили чьи-то руки. Она инстинктивно, не задумываясь, обвила руками чью-то шею и прижалась к широкой груди. Человек поскакал по ветвям деревьев, словно птица, а она сильнее вцепилась в его одежды. Но длилось это фантастическое путешествие недолго. Спланировав, человек посадил трясущуюся девушку на камень.

Она покачалась из стороны в сторону, усмиряя головокружение, а потом с отсутствующим видом покосилась на мужчину. Это был другой всадник. Он стоял перед ней, гордо выпрямив спину, вперив руки в бока, подняв подбородок; на лице его мерцала улыбка. Его угольные волосы торчали во все стороны, а лицо было словно приплющено. В черных глазах сквозила мудрость, но он был молод.

За секунды она отдышалась и вскочила на ноги, выставив перед собой ладони. Незнакомец перестал улыбаться — в нем изобразилась тревога.

— Не бойся. Тебе просто не следовало паниковать.

— Кто ты? — гаркнула она сиплым голосом, и в груди стало больно.

Невольно она попятилась назад. Но не прошла она и полутора шагов, как почувствовала прикосновение к своей голове. Она резко обернулась.

Протянув к ней руки, сзади стоял согбенный старец. У него была густая спутанная борота, а с плеч свисали многослойные одежды. Сухие листья и веточки запутались в складках ткани, в пышных, но редких волосах были семена, мертвые насекомые и маленькие птичьи перья. Все лицо его избороздили морщины. Его огромные желтые глаза просели к земле под тяжестью лет.

— Что вы делаете? — сказала она одними губами.

Руки дряхлого мужчины дрогнули. Он вопросительно посмотрел на своего спутника. Свет глаз молодого мужчины струился наружу, тогда как мысли старика проваливались вовнутрь.

— Имя мне Падиф, я страж горы Ревен, — зазвучал громко и сильно голос черноволосого, — Перед тобой мой наставник. Пока ты спала на кроне, я созерцал твои мысли, а потом заглянул в них, когда ты проснулась. Я слышал, как звали и говорили с тобою Илень, Ламар, Квирнар и Селемер, — завидев перекошенное выражение ее лица, он поднял голову, глаза его сверкнули, — Не сердись, но такова мера для того, чтобы знать, кто ты. Но в твоей памяти пустота! Темнота скрывает твое прошлое, словно его и не было вовсе — я вижу тебя лишь с того момента, когда ты лежишь в лесу…

Она закрыла глаза и покачала головой в стороны. Ей будто стало трудно дышать, а лицо сморщилось в раздумьях.

— Нет… — едва слышно прошептала она, открыла глаза и стеклянными глазами уставилась перед собой, — Нет! — внушительнее повторила она и вскинула взгляд на мужчину.

Он смотрел на нее настороженно.

— Это какая-то шутка? Эксперимент? Почему я на земле? — медленно и раздельно заговорила она, и каждый звук болью отзывался в ее горле, — Где океан под моими ногами? Кто вы? — она посмотрела на него, — Я хочу знать, где я. Вы понимаете?

Глаза ее лихорадочно заблестели. Она громко чихнула и закашлялась, перемешав мысли в голове. Слезы навернулись у нее на глазах: ей хотелось закопаться в землю, в тепло, где ее никто не потревожит.

— Ты хочешь есть? Тебе наверняка холодно… — неожиданно заботливо проговорил Падиф, — Подожди-ка меня здесь, принесу тебе что-нибудь потеплее, — и он спрыгнул с обрыва.

У нее выпучились глаза, она дернулась, чтобы вскрикнуть — но вспомнила, что люди в этом мире умеют прыгать по деревьям.

Несколько минут ей казалось, что она была одна. Спустя лишь какое-то время она скорее ощутила, чем вспомнила, что рядом с ней остался старик. Медленно она повернула к нему голову: он ровно смотрел на нее, и ничего не было в его взгляде. Она отвернулась и начала думать, что ей делать.

Но Падиф вернулся скоро, выскочив из густой зеленой кроны. За пазухой у него была охапка одежды. Он бросил тряпье ей, и она быстро обернулась в меховую накидку и шерстяные штаны. Через секунды ей стало мягко и тепло. Мурашки пробежали по ее коже, она довольно зажмурилась и медленно посмотрела на Падифа. Они со стариком тоже смотрели на нее. Как только их глаза увидели ее взгляд, мужчина улыбнулся, подошел к ней, прошел мимо и скрылся в лесу. Она растерянно посмотрела на старика. Тот только кивком указал ей, что нужно следовать за черноволосым.

Падиф ступал медленно и размерено, пригнувшись и озираясь вокруг. Неосознанно, она старалась тоже идти осторожно, по его следам, копируя его движения. Она слышала, как тихо перешептывались деревья: они словно обсуждали ее, следили за ней, смеялись. Это ощущение пугало ее, и она пристально вглядывалась в сереющее пространство между сырыми стволами. Холодное дыхание тумана обволакивало ее кожу, и ей становилось нечем дышать…

Они то спускались, то поднимались. Чем дальше они шли, тем напряженнее становился Падиф: он то и дело вздрагивал, хватался за эфес своего ятагана и постоянно оглядывался на нее. Когда его огромные и задумчивые глаза поворачивались к ней, она почему-то чувствовала безопасность.

Через какое-то время перед путниками проступила поросшая лишайником и мхом каменная стена. Падиф свернул, прошел вдоль несколько шагов и вдруг скрылся в глубине камня. Если бы он этого не сделал, то она даже не заметила бы входа в пещеру.

Внутри оказался туннель. Пройдя сквозь него практически на ощупь, она вышла вместе с мужчиной в густой лес. Справа и слева, насколько было видно, тянулась скала. Они прошли немного вдоль нее и вышли на просторную каменную площадку. С трех сторон площадка был окружена лесом, а в камне зияло черное отверстие пещеры. Рядом стояла скамья и было кострище с вертелами.

Энди не могла ни о чем думать, даже о еде. Адреналин мешал ее мысли, она надеялась, что Падиф не причинит ей боли, а просто даст поспать в своем доме. А то, что это его дом — она не сомневалось.

Это чувство было словно в воздухе: казалось, что даже камень под ногами нагревался от встречи с Падифом. Мох будто терся об его ноги, а валуны дрожали, силясь сдвинуться с места, чтобы быть ближе к нему. Даже деревья разговаривали по-другому: они звенели радостно. Юноша же не остался в долгу: он звонко рассмеялся и погладил камни, деревья, мох.

Энди не могла понять, что он чувствует. Зачем он радуется вещам, которые пользует каждый день? Она не могла даже задать себе этот вопрос. Окружающий мир не существовал для нее.

— Для чего мы пришли сюда? — слабо намекнула она, кутаясь в плащ.

Падиф вместо ответа странно на нее посмотрел, но, будто одумавшись, кивнул головой. Он подошел к скамье и пригласил ее сесть.

— Я знаю, ты устала, но может, все-таки поешь? Спать будет легче, — сказал он.

— Да. Давай, — не сразу ответила она.

Как только она уселась, перед глазами затуманилось, а голова закружилась. В желудке вдруг поднялся ураган голода, который терзал ее с не меньшим усердием, чем усталость. Она наклонилась набок и закрыла глаза.

— Ну а я пошел за обедом, — как из-под воды услышала она.

Страх остаться без него охватил ее, и она резко выпрямилась. Тревога заблестела в ее глазах, она сжала края сиденья.

— Я пойду в пещеру и принесу еду, — спокойно проговорил Падиф, словно понимая смысл ее беспокойства.

Он вернулся с куском сырого мяса, уселся напротив и стал насаживать его на вертела. Запах пищи еще больше натянул ее нервы, она не могла просто так сидеть.

— Может, схожу и наберу хворосту? — предложила она.

Мужчина поглядел на нее с сомнением.

— Да.

Она посидела еще несколько секунд, размышляя над неоднозначным поведением хозяина этого места. Вдруг это какая-то ловушка? Она ведь совсем не знает человека напротив. Но отступать от своего решения без видимых причин ей не хотелось. Она встала и вошла под кроны деревьев.

Она по-прежнему видела Падифа, склонившегося над костром, солнце, золотившее гору, но внутри восторжествовал страх.

Он подкрадывался к ней все время, пока они шли через этот лес. Он стерег ее в тюрьме. Он звал ее, пока река уносила ее от двух всадников. Это была неизвестность, которая ослабляла ее разум, усиливала эмоции и питала надежды. Она ведь могла столько раз убежать от Падифа, но не делала этого. А ведь он и не держал ее, он бы отпустил и не преследовал. Она надеялась, что он может вернуть ее домой.

Она хотела пройти дальше в лес, но будто прозрачная стена мешала ей. У нее задрожали руки, и она услышала, как оправдывает внутри свой страх.

— Нет! — прошептала она, сделала шаг и начала собирать сухие ветки.

Но когда она поворотилась обратно сторону пещеры, голос раздался у нее в голове. Она выронила охапку хвороста. Голос то становился громче, то шелестел как будто бы очень далеко. Девушка крутилась не месте, словно пытаясь поймать источник звуков.

— Кто это? — не выдержала и крикнула она.

Голос сразу же стих и прекратился. Она стояла неподвижно, прерывисто и нервно дыша.

— Кто это был?

Ее голову, казалось, разорвало на куски, оттуда вышибло все мысли, осталась только боль. Она больше не могла думать, принимать решения, сопротивляться — она размылась в пустоте. И голос, полный власти, загремел перед ее взглядом. Но она не могла понять слов. Она только корчилась от бессилия в пространстве.

Постепенно боль стала остывать, а голос стихать, и она успокоилась. Медленно поднявшись, она неровными шагами вернулась к Падифу.

— Что это такое там, в лесу!? — закричала она, — Ведь ты знаешь, знаешь и не говоришь, специально отправил меня за типа хворостом, да? — в ней бурлило все, — Объясни же мне! Хочешь в психушку положить? Я все еще в городе? Зачем тебе это шоу? Что ты положил мне в голову, вытащи этот голос, мне больно! — возопила она.

При последних ее словах выражение его лица стало более чем серьезное и обеспокоенное. Это чуть утихомирило ее.

— Ты слышала голос, приносящий тебе боль? — спросил он.

— Ха! А то ты не знаешь, — начала снова было она, но Падиф властно поднял руку, и было столько силы в этом жесте, что она замолчала.

— Что он сказал?

Она сбилась от этого вопроса. Что он сказал?

— Я не знаю. Я не понимаю… — она смутилась: взгляд Падифа был таким серьезным и искренним, что она хоть и не верила ему, но успокаивалась, — Мне было больно… — она закрыла лицо ладонями и, замотав головой, тяжело задышала.

Через несколько секунд ее прозрачный и прямой взгляд пронзил юношу.

— Объясни мне, что мне об этом думать и что это было? Я прошу тебя, — добавила она.

— Хорошо, — он сочувственно кивнул, и усталость отразилась в его глазах, — Но мне, как и тебе, нужно поесть. Рассказ не из коротких предстоит.

Он нагнулся и уложил хворост на теплящие угли — яркое пламя вспыхнуло, раззадоренное его дыханием. Он водрузил мясо над огнем и принялся с задумчивым и мрачным видом медленно прокручивать его. Она сидела тихо и неподвижно. В неровном свете огня казалось, что костер горит и в глазах юноши. В такие мгновения в памяти девушки возникал другой всадник, тот блондин, который чуть не застрелил ее у водопада. Когда он тыкал древком стрелы ей в лицо, глаза его полыхали точно так же. От этого ей было немного не по себе, но если огонь желтых глаз того человека был нетерпелив и зол, то пламя в темных очах Падифа мерцало спокойно и тепло. Но блеск в глазах обоих мужчин был каким-то нечеловеческим, неприрученным. Когда еда была готова, Падиф протянул ей кусок.

— Помни: не все постигается словами, — начал он говорить, — Ты попросила меня объяснить тебе, что за голоса слышатся тебе в голове. Но для ответа необходимо удалиться в прошлое. Живой мир — Инскримен — окружен зимой, и там нет жизни. Наши летописи говорят, что когда мрак и холод еще властвовал над всей землей, когда было еще отравлено все вокруг, один человек начал жизнь в зиме. Ему были подвластны любые из сил, и достаточно было лишь попросить, лишь найти для этих сил энергию, и любая его просьба исполнялась. Он нашел способ добывать из окружавшей его смерти эту энергию, и с каждой его просьбой зима разрушалась и возникала жизнь.

Первопроходец попросил основания создать людей. Но для этого миру нужен был человеческий разум. И он позволил основаниям взять его мысли и чувства. Впустив в себя основания и отдав им часть себя, Первопроходец не мог умереть. Но закон, по которому он создал жизнь из смерти, стал основой существования остального мира: одни умирают, чтобы дать энергию для жизни другим.

Разум Первопроходца был в людях, в земле, в камнях и воздухе, в огне и воде — весь мир был полон и един в себе. Первопроходец научил людей разговаривать с основаниями, с которыми люди были целое. Люди тогда жили в гармонии. Но словно произошла какая-то ошибка, и люди начали меняться. Они перестали общаться с основаниями, перестали просить, а вместо этого начали брать. Первопроходец исчез, затерялся, как будто мир забрал его оттуда, откуда привел. И тогда новоизбранные вожди людей загордились, зарделись в своей власти и стали ссылать верных основаниям в места, где еще властвовала смерть. В основном это были Бринчатые скалы, откуда зима уже ушла.

И тогда люди разделились на жителей заснеженных равнин и жителей Бринчатых скал или на твоем языке, скал рока. Последние не выдержали унижений и лишений, и подняли войну на своих бывших братьев. Ни воины со скал, ни с равнин не уступали друг другу.

В разгаре этой войны на обе стороны напала еще одна, третья. Другие люди появились из ниоткуда, и некоторые предполагают, что зачатками этой армии стали первые изгнанники с равнин, которых переманил в Цараненные горы Фиолетовый лидер, от которого летят молнии и огонь. Новая армия использовала незнакомое оружие, была закована в доспех, и просто истребляла людей и со скал и с равнин.

Но однажды появилась еще одна, четвертая армия. Она состояла из снега, льдов и ледяных существ, количество которых равнялось нескончаемости. Главой этой армии стал человек, который помнил и чтил еще основания, и умел просить их, и обладал силою мощной, словно бы сам мир вел его за руку. Человек обосновался здесь, на горе Ревен, и назвася валеном. Он выступал против третьей армии, и именно он сплотил вновь людей равнин и людей скал, дал им силы вспомнить основания, силы бороться с той армией, которая пришла из Цараненных гор. Тех, кто послушался его и вновь научился говорить с основаниями, он назвал таленами.

Вновь сплоченное племя людей назвалось леканами, а противников их назвали яриками. Вражда между ними идет и по сей день, уже многие десятилетия.

После ухода валена, на горе Ревен, где он обитал, стали жить мои предки. Мы — те люди, которых этот человек обучил сам, заставил вспомнить основания. Мы боремся против яриков вместе с леканами.

Существует вера, что вален вернется, чтобы закончить войну. В тот день, когда мы, то есть другой всадник и я, поймали тебя у водопада, лес Хафис возрадовался и возликовал своей смерти — обычно так не происходит, обычно они просят взамен. Я почувствовал это, ощутил, как стараются они и трудятся, отдавая свою жизнь и энергию, чтобы выполнить чью то просьбу. Ни один из нас, таленов, не может заставить основания сделать что-то, не заплатив за просьбу. И я понял, что вален вернулся. Ибо говорят, что в прошлом он мог просить мир и ничего не давать ему взамен — настолько было велико доверие мира к нему.

Сомнений не могло остаться, когда река и гора наша шептались между собою, охраняя кого-то от опасностей, ликуя. И когда тот всадник, что преследовал тебя, вернулся с тобой, я решился заглянуть в твои мысли. Да, да, мы можем это, ведь мысль человеческая есть в основаниях. И я увидел твою просьбу. Но я не вижу твоего прошлого, словно бы тебя привел и создал мир и основания, как привел и создал первого человека, и это совпадение успокаивает меня, ибо вален есть продолжение Первопроходца, хотя нет такого слова, которое бы описало связь между валеном и первым человеком.

Но есть кое-что, что тревожит меня. Я видел обрывки твоих мыслей и снов. Они пугают: то, что хранится в них — жестокость, ложь и пошлость — принадлежит ярикам. Ярики способны на многие ужасные вещи, и каждый раз они удивляют нас. Потому я не могу быть уверенным, что ты не из них. Но думая об этом, я устрашаюсь и своих мыслей: неужели мир и основания осерчали на нас, что избирают валена из яриков? Или мы загордились, считая себя достойными, но мир отдает себя ярикам — более достойным людям?

Падиф замолчал. Тихо шелестел ветер в кроне деревьев, трещал догорающий костер, кричала вдалеке птица. Солнце закатывалось и заливало холодеющее небо рыхлыми и бледными сполохами. Деревья за мужчиной склонили ему на плечи ветви, и казалась, они тоже слушали его рассказ. Камни не светились больше, но как будто старели, покрывались дряхлостью лет, оседали по краям утеса.

— Камни помнят прошлое лучше любого из людей, — сказал Падиф, — Потому они так молчаливы.

Она подняла на него глаза. Он сидел, сгорбившись, подперев себя ладонью об колено, словно тяжкий груз лежал у него на спине. Взгляд его участливо скользил по камням и, казалось, старел вместе с ними. Ей стало жаль его.

— Я не знаю прошлого, что ты сказал мне, — заговорила она, но он не отреагировал, — Я не тот, кого ты ищешь, даже если все это правда. Мое прошлое… Оно такое, как ты сказал: жестокое, пошлое, лживое, но оно не только мое. Оно должно быть и твоим тоже. Я не верю тебе. Да, наш мир не идеален, но… О, я будто не видела этого раньше. Но какой смысл? Где я?

Она забормотала, но неожиданно прервалась. В ее глазах появился желтый свет.

— Я не знаю, о чем ты говоришь, — твердо сказала она, вскинув взгляд.

Он встал и протянул ей руку.

— Пойдем, я покажу тебе.

Она смотрела на его руку недоверчиво. Она не хотела касаться его, но не из-за страха или отвращения, гнева. Этому противилось какое-то другое чувство. Она не могла определить его.

Падиф будто заметил это, нахмурился и убрал руку за спину. Но в его глазах не было оскорбления или укора. Через несколько секунд он отвернулся от нее и зашагал к лесу. Она побрела за ним.

В этот раз лес не пугал ее. Темнота сгустилась между стволов, мох пропитался влагой, а тишина давила на уши, но впереди нее шагал Падиф, который словно распространял вокруг себя безопасность. Если лес и злился их вторжению, то эта злоба теперь ложилась только на плечи мужчины.

Ее мозг полнился образами, которые вложил туда рассказ Падифа, а тело словно скручивалось внутрь себя от усталости. Она брела так, как если воздух стал плотнее, а время замедлилось, более того, из-за темноты и близорукости она почти ничего не видела. Ей казалось, что это не она идет, а деревья и земля двигаются вдоль ее неподвижного тела.

— Сейчас Ламар во власти, — услышала она и вздрогнула, — Да, Ламар властвует над всем, что живет в земле, — сказал Падиф.

Он внимательно осмотрелся и замер. Глаза его глядели куда-то в пустоту.

— Ламар согласился сделать это, потому что это ради твоей веры. Но обычно мы не поступаем так, — проговорил он, и она услышала, как рвется трава.

Девушка медленно, опасливо повернулась. Трава, что обвивала ствол, обрывалась; мох, что накрывал корни, выворачивался наизнанку — дерево двигалось и выдирало себя из почвы. Один корешок вырвался наружу резко, разбрасывая комья земли, и протянулся вперед. Другой корешок появился рядом, еще один, третий — и дерево, поднявшись, рухнуло в метре от своего гнезда. Оно выпрямилось, вскинуло ветви вверх и, как будто изнемогая, снова поднялось и сделало еще один «шаг». Корни будто нащупали новое основание и нырнули в землю, взрыхлив ее — дерево выпрямилось, раскинуло ветви и успокоилось.

Она тихо застонала. Она не могла двигаться — она боялась деревьев, ведь они могли захватить ее, отомстить за то, что она сделала с ними там, в другом лесу… Она вскрикнула и тут же зажала рот руками. Падиф подскочил к ней и схватил ее за плечи. Его черные глаза вонзились ей в мысли. Его голос расколол ее мозг.

— Это власть талена, — сказал он — и это было последней каплей в ее самообладании — тьма поглотила ее потрескавшийся разум.

Сквозь промежутки пробуждения она ощутила, как Падиф взял ее на руки, принес в пещеру и уложил в постель из сена и мехового одеяла. Она не могла противиться обмороку и сну, которые мешались в ней. Она не доверяла ничему и боялась всего, но не могла держать глаза открытыми. Сон — мертвый и черный — сковал ее.

Щекотка в горле заставила ее проснуться среди ночи. Она закашлялась и села, громко чихая. Утерев нос, она глянула вперед.

В пещере не потухли всего два факела, снаружи по камням стучал дождь. Кровать Падифа почти не было видно — но она разглядела, что там были две фигуры вместо одной. Сердце ее быстро запрыгало в груди, и она пожалела, что проснулась.

— Кто это? — взволнованно воскликнула она.

Ветер прокрался в пещеру и всколыхнул пламя в факелах — она ясно увидела и Падифа и того старца. Одежды последнего, утром просто старые и оборванные, сейчас походили на кучу грязи. Он был очень встревожен и жестикулировал, явно передавая какие-то сведения. Падиф не двигался.

Вспышка ее страха угасла, и вместе с ней потух еще один факел. Похоже, ее восклицание никто не принял во внимание, потому она медленно легла обратно в постель. Но вид обеспокоенного старика, который явно очень спешил со своими вестями, если пришел сюда в такую погоду, не давал ей сомкнуть глаз. Она смотрела на две тени перед собой, ожидая.

Старик наконец-то перестал дергаться. Какие-то секунды Падиф все так же сидел неподвижно, а сердце ее уже стало успокаиваться. Но вдруг он всколыхнулся, а сквозь пещеру к ней раздался его резкий голос.

— Уходим!

Но тут же раздался отчаянный крик старика, молния полыхнула вдали, сопровождаемая раскатами грома. И в следующие секунды несколько событий быстро сменили друг друга. Кровать Падифа протяжно и ветхо заскрипела, в проходе появились фигуры незнакомых людей. Каменные стены дрогнули от удара — одеяло слетело с ее тела, а сама она упала на пол. В тот же момент молния, разветвляясь, вспыхнула в пещере, и несколько мужских голосов вскрикнули. Едкий дым ударил ей в ноздри, и она согнулась от кашля. Блеск оружия отразился в чьих-то глазах совсем рядом. Лезвие вспыхнуло ярким, озарившим все вокруг огнем — Падиф стоял с перекошенным лицом, сжимая в руке длинный полыхающий ятаган. Клинок вспыхнул и померк, и тут же несколько глухих ударов разнеслось об стены. Она застонала от боли и неизвестности, когда вдруг все стихло.

Время, ускорившись, теперь как будто замедлилось: она чувствовала лишь, как дым заползает ей в легкие. В темноте чьи-то руки вздернули ее на ноги, набросили на голову мешок, связали руки и ноги и взвалили на чьи-то плечи.

Как только ее вынесли наружу, она промокла насквозь. Носильщик ее подпрыгнул и опустился на что-то шаткое, и снова подпрыгнул. Энди поняла, что они передвигаются по кронам деревьев, как поступал и Падиф. Значит, что ее захватили его соплеменники?

Ветер хлестал ее лицо, небеса громыхали над головой, молнии вспыхивали белым светом сквозь мешок. Ей хотелось закрыть глаза, уснуть, а проснувшись, понять, что всего этого не было.

Но она не могла уснуть. Они прыгали среди тонн воды, и иногда казалось, что она барахтается в океане. Но неожиданно раздался лязг цепей, и шторм остался где-то позади: его звуки стали шептаться, как за плотной стеной. Ее носильщик сбросил ее на что-то плоское — на мгновение она подумала, что они сбрасывают ее с обрыва, и ее дыхание остановилось…

Внезапно раздался стук, послышался свист, и промозглый ветер охватил ее сырое тело. Зашуршали чьи-то сапоги, буря снова стихла, а она согнулась и чихнула от пронявшей ее дрожи. В горле запершило, она стала глотать воздух и хрипло кашлять. Она хотела унять эти потуги, потому что ей было больно в груди, но не могла. Обессилев, она упала на колени, но секунды спустя твердые руки сжали ее плечи и вздернули на ноги. Повязка слетела с ее глаз.

Она увидела большую комнату, освещенную факелами — их тени вздрагивали на сквозняках, отчего казалось, что стены двигались. Ее окружали четыре охранника с мечами на поясах. Напротив, в высоком металлическом кресле сидел мужчина. Он был не стар и не молод, уже в летах, но по-юношески статен. У него были огромные синие глаза, вытянутые уши торчали сквозь длинные и курчавые черные волосы с сединой. Резкие черты лица перекрывала тонкая сетка из морщин и усталости. Этот мужчина смотрел на нее настороженно и придирчиво, в его глазах была власть, под действием которой ее сердце сжалось.

Это чувство напомнило ей что-то — как будто она уже ощущала этот взгляд раньше. Она посмотрела на него внимательно…

Внезапно Энди услышала рядом шевеление и повернула на звук голову: поддерживаемый двумя людьми под руки, откуда-то сбоку появился Падиф. Его колени бессильно волочились по полу. Он был в крови и лохмотьях, голова его безжизненно болталась на шее, а на поясе не было оружия. Чуть поодаль, в окружении охраны, стоял, весь трясясь, старик. Вид у него был измученный и изодранный, у него руки были в земле, а глаза — в слезах. Старик посмотрел на нее безучастно, но только на секунды — взор его был прикован к Падифу.

Девушка снова посмотрела на мужчину в кресле. Он тоже смотрел на нее. Заметив ее внимание, он открыл рот, и оттуда раздались шепелявые и шелестящие звуки, которые она уже слышала, но не могла понять.

Но его голос словно разбудил ее. Она выровняла дыхание и смело заглянула ему в глаза. Злоба за то, что он сделал с Падифом, начала подниматься в ее душе, как водопад: стремительно.

— Я не понимаю вас, — произнесла она твердо.

Он сощурил глаза и немного опустил голову.

— Я спросил: кто ты? — произнес он. Выговор у него был неровный, некрасивый, но властный.

Она устало вздохнула.

— Давайте лучше вы сначала скажите, кто вы, потому что я одна здесь, похоже, этого не знаю, — тихо и спокойно предложила она, смотря в сторону.

Мужчина в кресле вскинул на нее острый взгляд. В нем был гнев и удивление.

— Даже ярик в чужом доме и будучи в плену не станет задавать вопросы, ибо участь его решится только из его ответов, — вкрадчиво и с расстановкой сказал он, и, оперевшись на подлокотник, вытянул спину вперед, приближаясь к ней, — Или ты считаешь себя гостем более сильным и более великим, нежели хозяин?

Она закрыла глаза. Она могла сейчас ответить «нет», но не знала, зачем ей это говорить. Поэтому она молчала и чувствовала, как гнев клокочет в ней.

Хозяин этого места долго смотрел на нее в ожидании. Потом он ухмыльнулся и повернулся к Падифу. Стражи сильно встряхнули юношу — она услышала это и распахнула глаза на своего единственного знакомого в этом мире. Он не поднял голову, но подобрал под себя ноги. Стражи отпустили его, и он сел на колени, сгорбившись.

Мужчина в металлическом кресле плавно и равномерно опустился на спинку своего сиденья. Он смотрел на Падифа долго, проникновенно и вкрадчиво, словно хотел убедиться в чем-то, что можно еще изменить, чего может еще не быть.

Несколько минут никто не двигался. Энди не могла понять, что происходит. Мужчина в кресле смотрел на Падифа, а Падиф, наконец подняв голову, смотрел на него. В его мутном и болезненном взгляде было сопротивление и сожаление.

Неожиданно мужчина в кресле взревел, глаза его заполыхали безумством. В ту же секунду Энди услышала сбоку от себя приглушенный девичий крик и повернула голову: там, в проходе, стояла невысокая черноволосая девушка, а рядом с ней тот самый желтоглазый всадник, что выследил Энди у водопада. Девушка, вскрикнув, закрыла рот ладонью и рванулась вперед, в зал, но светловолосый схватил ее за руку, удерживая; девушка затрепыхалась, он прижал ее к себе, взгляд его взметнулся на Энди: она увидела злобу и ненависть.

Воздух вокруг мужчины в кресле словно сгустился, обвил и рассыпался, и через мгновение Падиф поднял перед собой раскрытые ладони, словно заслоняясь от чего-то. Глаза его остекленели, руки задрожали. Энди раскрыла рот от ужаса: было что-то жуткое в этом молчаливом представлении.

Мужчина в кресле начал брюзжать слюной от ярости. Но спустя миг Падифа отшвырнуло назад, он пролетел через весь зал и с силой ударился о каменную стену. На мгновение он застыл с раскинутыми в разные стороны конечностями и быстро скатился на пол. Он не встал.

Раздался глухой девичий крик. Падиф не двигался, и Энди не могла видеть, дышит ли он, поднимается ли его грудь, темнота заливала ее сознание, дождь стучал в ее мозгу. Она медленно повернулась к незнакомому мужчине: он сел в кресло и смотрел на тело Падифа. Но она не видела этого. Она оттолкнула от себя копья, поранившись, и рванулась трону.

— Ах ты! — заорала она, глаза мужчины округлись, но стражники ухватили ее за талию, оторвали от земли и понесли прочь из зала. Она билась и трепыхалась, совсем как та девушка в проходе, но очень скоро разум ее просто закрыл занавес, и она видела только темноту…

Неясные образы мелькали в пространстве вокруг нее, вились в темноте, и тихий шепот говорил в глубине ее разума. Она села и начала тереть лоб ладонями, стараясь унять этот голос.

— Оххх, хватит… Хватит… — слабо взмолилась она и снова повались на спину.

Она полежала так немного. Шепот наконец-то стих, и она, приподняв голову, огляделась. Она снова была в тюрьме, каменной камере с деревянной дверью и квадратным небом в решетку.

— А-а-а, — тупо улыбаясь, протянула она, — Я уже привыкаю! Не беспокойтесь! Только вот когда завтрак? Или обед? Или ужин? — она требовательно покосилась на дверь, — Эй! Эй! — закричала она и захихикала, зажмурившись и тут же потеряв сознание.

Ни разу не виденные, не слышанные, не пережитые события вертелись в ее снах, которые растягивались на несколько дней. Белый, ослепительный блеск осенял вершины гор, остроконечные пики башен светились на бледном солнце… Много, много людей толпились внизу, как муравьи, беспокойно, метаясь в разные стороны… Ей что-то вливали в горло. Рядом стояли люди, прозрачные, как будто из воды, и не двигались. А внизу расплывалось черное, гладкое, как зеркало, озеро, и в нем были тела мертвых… Голос надвигался на нее, громкий, он был везде.

— Скорее же, быстрей!

Энди свалилась с кровати, хватаясь за голову в попытках унять жжение и боль, что раскалывали ее на части. Внутри гремел и резал настойчивый шепот в голове.

— Да, да! — завопила она, и согнулась крючком. Голос стал удаляться, эхом повторяя болезненные приказы.

— Что случилось, очнись! — другой голос, ясный, звонкий раздался у нее над самым ухом.

Она подняла от пола гудящую голову, в которую словно изнутри колотили молотком, затуманенные глаза ее жалостливо посмотрели вверх.

— Падиф! — задохнулась она.

— А ты что думала, что я умер? — насмешливо, но тревожно буркнул он.

Она залепетала что-то, опуская голову.

— Ладно, некогда, — проворчал Падиф, схватил ее под мышки и усадил на кровать, она уставилась в его задумчивые, но наполненные энергией глаза, — Сейчас важно одно: твой выбор. Я могу оставить тебя здесь, а ты находишься в тюрьме ревенов. Но я могу забрать тебя, и это будет побег, после чего я расскажу тебе все, что спросишь, научу возможностям валена и сделаю из тебя сильного воина и мудрого талена, но сильно повлияю на твои будущие решения, поступки. Выбирай.

Его неожиданное появление, радость за его жизнь мешали ей думать.

— Время не ждет нас, Энди! Я ухожу! — сказал Падиф.

— Нет, подожди! — она ухватила его за полы черного плаща, — Все будет хорошо? Они не будут бить меня? — вытаращив глаза, спросила она со слезами.

Падиф не ответил, но она увидела в его глазах волны раздражения, что захлестнули его сознание. Он вскинул голову и повернулся от нее к проходу.

— Нет, нет, я иду с тобой! — вдруг воскликнула она, и что-то гигантское, мощное шевельнулось в ней, сдвинуло огромную плиту, изменило все. Силы, которые, как она думала, она потеряла навсегда, вернулись к ней. Она выпрямилась, встала.

— Тогда накинь вот это, — отрывисто сказал Падиф и достал откуда-то из-за пазухи плотно свернутый моток черной ткани.

Она развернула ткань и накинула на себя такой же плащ, который был на Падифе. У нее тряслись руки от страха и она не могла зашнуровать накидку на груди. Мужчина подскочил к ней, шлепнул ее по ладоням и быстро затянул веревки вместо нее. Он накинул ей капюшон на голову.

— Иди спокойно и медленно, молчи, не останавливайся, — только и сказал он и, ухватив ее за конец бечевки, которой опоясал, пошел ко входу.

Когда он дернул ее, Энди ступила шаг вперед, но больше не двинулась. Падиф снова дернул ее, но она уперлась стопами в пол. В ответ на молнии в его глазах она замотала головой в стороны.

— Нет. Нет-нет. Я не собака, чтобы вы все так со мной обращались, — забормотала она, смотря в нетерпеливые черные глаза.

Взгляд Падифа расширился, а в лице его вдруг наступило понимание. Он ослабил веревку.

— Энди, так нужно, без этого я не смогу вывести тебя, — неожиданно ровным и спокойным голосом сказал он.

Его слова убаюкивали, но она не могла двинуться с места.

— Либо ты идешь так, либо ты не идешь, — уже холоднее промолвил он.

Она качала головой, в которой танцевали противоречивые мысли. Наконец, она опустила взгляд и ступила вперед. Падиф медленно кивнул, развернулся и натянул веревку.

Сквозь узкий проход они вышли в не менее узкий каменный коридор. По стенам были развешаны горящие факелы: в мерцании огня казалось, что камни зорко следят за преступниками и переговариваются между собой.

Они прошли несколько метров до поворота. Падиф осторожно ступил за него, уводя ее за собой. По бокам были двери от других камер, воздух тяжелел от тишины.

Падиф шел плавно: балахон на его плечах будто скользил по полу без тела. С каждым его шагом Энди казалось, что он становился все более невесомым, легким, даже прозрачным. Вот уже она едва видела черный цвет его одежды, различала блеск его глаз — еще несколько шагов, и он исчез.

Энди остановилась, открыв рот и расширив глаза. Она затрясла головой, пытаясь проснуться, но почувствовала, как веревка дернула ее за талию. Она посмотрела на свое туловище и поняла, что оно тоже стало прозрачным, каким-то серым. Она хотела вскрикнуть, но только открыла рот — ни звука не донеслось из груди, и она не поняла, то ли это она вспомнила приказ Падифа молчать, то ли ее голос вдруг просто не отразился от стен.

Веревка снова дернула ее за талию, и тут она вспомнила ходячее дерево и допустила невозможное. Закивав, она наконец повиновалась зову невидимого Падифа.

Она шла медленно, насколько могла, чтобы всегда чувствовать натяжение веревки. Впереди замаячил еще один поворот, и веревка ослабла. Энди остановилась.

— Согнись немного, руки засунь в рукава, передвигайся как можно плавнее, лучше мелкими шажками, и ни в коем случае, ни в коем случае ничего не говори, — услышала она шепот Падифа так близко, как если он говорил ей в ухо. Через несколько мгновений веревка снова потянула ее вперед, и они повернули за угол.

В конце коридора за поворотом были двери, у которых стояли два охранника с длинными копьями. Они смотрели на нее, пристально и озабоченно. Каждый шаг давался ей с трудом — она хотела развернуться и побежать, хотя бежать было некуда. Когда она подошла вплотную к дверям, то грудью уперлось во что-то невидимое и встала между стражниками, которые при ее приближении выпрямились и преградили путь копьями. Сердце ее застучало так сильно, что мешало дышать, и ей казалось, что она не дышит вообще.

Они все смотрели на нее, но она не поднимала головы. Никто не двигался. Но через минуту копья раздвинулись перед ней, а ворота открылись. Гонимая вперед веревкой, она вошла в новый коридор. У нее темнело в глазах, в горле щекотало до слез, но она не смела даже сглотнуть слюну — нервов ее едва хватало, чтобы не упасть.

Сзади ее обошел еще один охранник, только лицо его было сокрыто опушенным забралом легкого шлема, одет он был в дорожную куртку. Он прошел вперед и открыл перед ней еще одни ворота — она прошла сквозь них, следуя беззвучным указаниям Падифа.

Там было еще одно помещение — круглое и тесное, с маленькой дверью напротив, рядом с которой стоял коренастый и широкоплечий мужчина. Она вновь остановилась и стояла неподвижно, пока он не отошел в сторону, а дверь не распахнулась сама собой. На нее дунул холодный воздух, а в ночной темноте она разглядела деревья. Она ступила за пределы тюрьмы. Вслед за ней прошел и человек в шлеме.

Землю устилал молочный туман, из-за чего казалось, что во мху были сырые облака; серо-синие небеса тускло освещались звездами. Полуголые ветви деревьев плотно нависали над головой. Воздух был какой-то спертый и тяжелый.

Веревка задергала ее, а мужчина в шлеме пошел вперед. Она пошла за ним и ей казалось, что она чувствует дыхание Падифа на своих щеках — он был совсем рядом.

Он, они вели ее через лес долго, медленно. Чем дальше они уходили от тюрьмы, на которую она не осмеливалась оглянуться, тем больше усталости она чувствовала, хотя воздух вокруг очищался и становился легче. Деревья расступались, мысли в ее голове освобождались от страха. Она начинала поднимать голову и спрашивать себя о человеке в шлеме — долго ли Падиф будет терпеть его?

Наконец, когда дышать ей стало совсем легко, а ноги едва ли не волочились по земле, они остановились. Неизвестный мужчина развернулся к ней лицом и снял свой шлем.

Это был он, тот мужчина с горящим желтым взором, который поймал ее у водопада и который смотрел на нее с ненавистью, пока Падифа швыряли по стенам. Глаза его и сейчас полыхали отвращением к ней и светились во мгле желтыми огнями. Он скользнул по ней глазами и вскинул взор куда-то в пустоту. Девушка, насилу отрывая от него удивленный взгляд, посмотрела туда же.

Из ночной тьмы, сначала теряясь и сливаясь с деревьями, мерцая, проявился наконец-то и сам Падиф. Его черные курчавые волосы делали его похожим на меленькое деревце: он словно отделялся от леса, становясь все более и более человечным. Когда он подошел вплотную к ней, тело его обрисовало нормальный силует, а в глазах появилась твердость и восторг. Его губы дернулись в улыбке, и она вдруг искренне поверила, что она — свободна! Резкий прилив радости заставил ее вскинуть руки и тихо похлопать в ладоши. Падиф ухмыльнулся ей в ответ и подошел к союзнику.

Они не разговаривали — по крайней мере, она этого не слышала. Но тут Падиф поднял ладони и начал жестикулировать перед лицом другого мужчины, а тот стал махать руками в ответ. Их взгляды пересекались, как мечи. От них исходила какая-то сила, которая отталкивала и объединяла их — иногда ей казалось, что они — две части чего-то, давно разбитого.

Шум из беззвучного спора разносился вокруг не словами, но воздух впитывал их страсти и обдавал накаленными волнами тело Энди. Она покачивалась — то ли от этой энергии, то ли от усталости, пока неожиданно не наступила тишина. Светловолосый выпрямился, быстро взглянул на Падифа и, приняв из рук последнего протянутый ему шлем, развернулся и начал быстро удаляться вглубь леса. Через несколько секунд из него всего виднелись только его белые волосы, а через минуту он полностью растворился во мраке. Падиф вздохнул и подошел к ней.

— Все складывается более чем хорошо, — тихо произнес он и поглядел куда-то в пустоту, — А потому цепляйся за меня и держись как можно крепче и ни в коем случае не кричи, не вопи! Сейчас самое важное — скорость, а потому я понесу тебя древесным путем, — сказал он и повернулся к ней спиной, — Ну же, хватайся!

Энди засмущалась, но в конце концов она вскарабкалась ему на спину. Падиф резко вскочил и, подобно испуганной кошке, завилял ловко между тесными рядами деревьев. Ее голова откинулась назад, но она, преодолев внушительную силу инерции, прижала лоб к его шее.

Он бежал, как если бы порхала бабочка — бесшумно, легко и очень быстро, словно совсем не чувствуя у себя за спиной массу плоти и костей, а она именно так себя и чувствовала: при неожиданных поворотах ее заносило в сторону, при прыжках придавливало книзу, а когда он погружался в овраг, взлетала на доли секунды вверх. Иногда ей казалось, что она упадет, но в те мгновения Падиф хватался своими забронированными в жесткие перчатки ладонями за ее руки и крепко их сжимал.

Он бежал еще быстрее, разгоняясь, и тут в животе у нее образовалась дыра — он подпрыгнул высоко и резко, зацепился за сук и, перекувырнувшись, встал на него. Ее чуть не стошнило, а он уже прыгнул на другую ветку более высокую и тонкую, а потом еще выше, выше — едва он касался сучков, как уже летел к другим. Иногда ей казалось, что она теряет сознание, но конечности ее будто онемели и плотно обвивали Падифа. А он сжимал ее ладони своей рукой…

Но тут Падиф упал на что-то устойчивое, завертелся и плавно сбросил ее с себя, посадив на твердую поверхность. Она закачалась, медленно встала на карачки и ее стошнило слюнями и желчью. Неловко вытерев рот ладонью, она перекатилась обратно на спину. Падиф стоял перед ней, самодовольно улыбаясь. Повернувшись на бок, она осмотрелась.

Они находились на какой-то каменной площадке, похожей на ту, куда Падиф уже однажды привел ее. Большая часть площадки острым краем поддевала горизонт, который раскинулся над огромной равниной. Лес был за их спинами, а сбоку была каменная стена горы.

— Где это мы сейчас? — спросила она.

— Это скрытое место, о нем знают лишь несколько человек, называется оно Предзакатная ступень. Поедим? — и он, все также улыбаясь, обошел ее.

Энди глянула ему вслед и заметила, что в скале сереет небольшая дыра, обозначаювшая вход в пещеру, куда и отправился Падиф. Значит, и здесь его дом. Но ее почему-то не привлекала пещера и еда, а тянуло заглянуть за край площадки. Она встала и медленно двинулась к пропасти. Голова ее все еще слегка кружилась, потому, дойдя до обрыва, она легла на живот и заглянула вниз.

Мерцая и переливаясь, в нескольких десятках метров внизу было водное зеркало. Небольшое озеро, из которого выбегала река, растянулось вдоль основания горы, и где-то справа в него падали огромные массы водопада, но здесь оно было спокойным и гладким; ни волна, ни рыба, ни ветер, — ничто не тревожило ровную черную гладь. Она могла видеть в отражении блеск своих глаз, а небо казалось в этом зеркале намного ярче, глубже и как будто чуточку ближе, чем есть на самом деле.

Она смотрела вниз, и ей казалось, что стоит коснуться этой темной, густой воды и сразу же упадешь в небеса, перекувырнешься и утонешь в вечности звезд. Едва она подумала об этом, как отчуждение к озеру, неясная тревога поднялись в ней, она отшатнулась от обрыва, бросив взгляд вдаль, на холмы. Кто-то коснулся ее плеча, и она вздрогнула: над ней склонился Падиф. В первое мгновение она ужаснулась его глаз — они мерцали так же, как озеро, но то было лишь мгновение.

Они устроились на ужин точно также, как и в прошлый раз: на скамьях у входа в пещеру. Рядом снова загорелся костер, и девушка вновь почувствовала пережитые страхи: словно снова грядущей ночью к ним в пещеру придут чужие, заберут их, искалечат Падифа и закроют ее в камере.

На горизонте, между холмами, небо покрылось золотистыми полосками, означавшими скорый восход солнца. Начало своему дневному циклу небесное светило брало прямо напротив их убежища, и Энди задумалась о том, почему оно названо Предзакатной ступенью, а не Предрассветной — солнечные лучи светили прямо в дыру в пещере. Холмы покрылись переливчатым оранжевым сиянием, лес наполнился желтым светом, а камни заблестели осевшими за ночь капельками тумана. Ночной сумрак еще слабо темнел в вышине, вместе с серыми тучами уходя во внутренние слои неба. Девушка повернулась к Падифу. В его глазах сумрак уходил вместе с ночью.

— Падиф, — откликнула она своего приятеля дрожащим голосом, — Падиф, расскажи мне, кто этот человек, что… который заточил меня в тюрьму, а тебя допрашивал в том зале?

Глаза мужчины потемнели, как будто снова наступала ночь, а взгляд опустился вниз.

— Это правитель ревенов, правитель нашего народа, — ответил он и окинул омраченным взглядом долину.

— Он командует и тобой?

— Мне не совсем ясен твой вопрос. Мы чтим интересы тех, кто это заслужил и чья воля кажется разумной для нас, — Падиф действительно был слегка озадачен.

— Но если он — правитель, значит, он главный.

— Нет, ты не понимаешь. Мы руководствуемся в выборе правителя только нашим разумом и нашими традициями. Никто из нас, будь то даже сам правитель, не может рассчитывать на выполнение своего приказа, если его сила и ум не превышают силу и ум остальных, и в выборе союзников или возможных действий мы легко можем подчиниться любому, если его предложение разумно. Любой из нас начинает с пустоты, и мы движемся постоянно вперед, совершенствуя себя и постепенно приобретая все больше прав к командованию над другими или преподаванию нашего опыта юным. Но даже славный командир и искусный мастер может потерять свой авторитет, если допустит ошибку, приведшую к горю других. Это значит, что только поистине великие, сильные, мудрые из нас продолжают ими считаться до самого конца жизни, многие же возвращаются к своим истокам, ибо ошибка может означать только одно: таковые не достойны считаться наиболее опытными из нас. Потому, как правило, правитель ревенов есть самая сильная личность среди нашего народа, наши командиры есть самые опытные в боях люди, наши учителя есть самые мудрые, искушенные жизнью преподаватели.

— Ты поймешь, — устало добавил он.

— А за что этот правитель мучил тебя, а меня посадили в тюрьму?

Он напрягся и стиснул ладонями край скамьи. Ему явно не хотелось говорить об этом.

— Он допрашивал меня за мое решение. Талены, о которых я говорил тебе, живут на горе Ревен и в Хафисе повсюду, вален же всего один. Однажды один мудрый человек сказал мне, что вален вернется и изменит нашу жизнь, но вот неурядица, на Ревен уже воспитывался вален. Этот мудрый человек не признавал валена, он не верил выбору правителя, но задолго до этого изрек слова о том, что валена должны найти лучшие из ревенов, а значит, правители. Он противоречил сам себе, получается, и ревены перестали ему доверять. Я же нашел его, провел с ним много времени и уверовал в его ум, его знания. Я всегда сомневался в истинности валена, который живет сейчас у правителя. Это не тот человек, я был уверен. За это я был изгнан из своей семьи… И вот, я нашел валена. Точнее — вален нашел меня.

— Я же говорила тебе…

Первые лучи солнца уже поднялись из-за горизонта: они были тусклыми и прозрачными.

— Пойдем-ка спать, — вдруг сказал мужчина и поднялся.

Они зашли в пещеру. Было видно, что это убежище подготовили к их приходу: две деревянные кровати были застелены свежей соломой и чистыми мехами, факелы были обильно смазаны маслом. В углу были свалены чашки и тарелки, а еще набитые чем-то мешки. Здесь было тепло и нагрето — остатки костра еще сверкали углями.

Как только она увидела кровать, мозг ее отодвинул все тревожные мысли. Не дожидаясь указаний Падифа, она повалилась на нее с тихим стоном. Мужчина же пошуршал и полязгал чем-то напротив нее и вышел наружу. Может быть, ей показалось, может быть, ослабленный тревогами и нерешенными задачами мозг дал сбой, но когда Падиф приподнял штору в проходе, она увидела на краю каменной площадки еще одну человеческую фигуру, тоненькую и низкую. После сон накрыл ее разум темнотой.