Первый человек

Наталья Блинникова

Она жила в океаническом городе будущего. Но что-то произошло, и она попала в замкнутый мир, окруженный Зимой. Его жители обладали сверхъестественными способностями, но их покою мешал враг, с которым они жестоко воевали сотни лет. Ей нарекли стать их спасителем. Но прежде она должна справиться не только со своими прошлыми страхами, но и с чужим отчаянием. Она должна принять мир, в котором разговаривают деревья, горы и реки, а сознания людей сплетены в единый разум.

Глава 6

Как и вчера, мир ослеплял. По всей долине клочками стелился белый, но прозрачный туман, сквозь который просачивался матовый блеск словно бы взрыхленного снега. Крохотное солнце еще только-только вывалилось из своего ночного убежища, но светило ярко и косо. Воздух вокруг словно застыл, и ничего не нарушало спокойствия кроме мерного рокота водопада за остолбеневшим лесом. Она с наслаждением потянула носом и на миг прикрыла глаза, но раздавшийся рядом с ней вопль быстро и жестоко возвратил ее в реальность.

— Ага-а-а! — как будто бы он разгадал самую ужасную ее тайну, закричал Падиф и материализовался прямо перед ней, да так, что она чуть не упала от испуга, — Ну вот и ты, наконец-то!

Он махнул куда-то в сторону долины, его азартные глаза блеснули ей напоследок, и все его тело скрылось за краем каменной площадки.

Она с открытым ртом смотрела на пространство, где только что была его курчавая голова — воздух там словно до сих пор закручивался спиралями…

« — Ну же, давай, ты не пожалеешь! — Котя схватил ее за руку и легонько потряс.

— Константин! — родительским тоном воззвала она, — Сейчас уже почти одиннадцать часов вечера! Зачем лезть туда так поздно?

— Нет, не поздно, самое время! Такого ты никогда больше не увидишь! — его красивые глаза загорелись азартом, а она с трудом заставила себя отвести взгляд от этого восхитительного блеска.

Она задумалась. Собственно, почему нет? А почему да?

— Ну ладно! Уговорил! — и спрыгнула со стула, поспешными шагами направившись обуваться.

Летний вечер был полон неожиданного шума и непривычных запахов… Зеленый свет из-под их кроссовок вспыхивал ровным, мгновенным светом. Розовый закат сливался с синими волнами и переходил в глубины океана. Она не замечала людей рядом с собою, автомобили как будто приостановили свой сумасшедший ход. Они пришли на восточную сторону четвертого уровня, прямо над портом Кейп-Тира. Она удивленно посмотрела на своего друга.

— И что? Ты ведь сказал, что такое бывает раз в несколько лет?..

— Тссс! — шикнул на нее Котя, — Скоро сама все увидишь! Садись! — и он сам подал ей пример, усевшись по-турецки и прислонившись к прозрачным перилам. Она сползла к нему, подогнув коленки под себя.

Они сидели так довольно долго. Котя молчал. Она уже начинала испытывать разочарование. Уже почти двенадцать!

— Слушай, мне надоело! Сколько еще можно тут сидеть? — громко осведомилась она.

— Тихо! — взбеленился Котька.

— С чего это ты еще шикаешь на меня? — она привстала от возмущения.

— Ну потерпи еще чуточку! Скоро, скоро все начнется! — Котя тоже вскочил и ухватил ее за руку, притянув к себе, — Смотри, смотри, еще минута! — и он указал вниз, к парому.

Она возвела глаза к небу, но все-таки уселась обратно и взглянула туда, куда он указывал. Неожиданно спокойные воды океана затрепыхались, словно что-то отталкивало их от причала. Спокойные и темные изваяния кораблей, которых сегодня было почему-то очень и очень много, закачались в такт подводному ритму. Где-то прямо под ней с Котей раздался мелодичный, но приглушенный удар, а потом еще один, и еще, и так двенадцать раз.

— Полночь, — прошептал Котя, и после этого все стихло.

Когда волны прекратили двигаться, глубины воды заискрились. Заискрились множеством маленьких светлячков, которые, казалось, танцуют в воде, сталкиваясь и разлетаясь. Тут раздался громкий пароходный гудок, да так, что она подпрыгнула от неожиданности и испуганно посмотрела вперед, на стоящие суда. Но это уже не были мрачные и безмолвные металлические сооружения. Один за другим, волной от причала, они загорались тысячами огней повсюду: на трубах, на палубах, везде! А когда плавная, ровная волна света добралась до последнего, самого отдаленного корабля, над всеми суднами взорвался огромный салют, а за ним еще один, и еще один, но только трех цветов: красного, синего, голубого. Их исры отразились в ее восторженных глазах. На кораблях зазвучала одна и та же музыка: ее настроение разливалось над океаном обещаниями верности и ожидания, прерывалось великой скорбью и взрывалось мгновениями счастья… Она никогда еще не слышала подобного. Словно повинуясь безмолвному приказу, все суда начали медленное движение навстречу черной ночи бескрайних просторов океана. Салют умолкнул, и в воздухе разлилась лишь эта одна мелодия. Корабли все больше и больше удалялись друг от друга, и тысячи мерцающих огоньков на них не потухали. Когда все доступное взору водное пространство замерцало в свете разошедшихся огней, она ощущала печаль и любовь, радость и грусть, успокоение и тревогу… Она повернулась к Коте. Его синие глаза проникновенно следили за ней.

— О, что это? Что за чудо? — прошептала она так тихо, словно боялась разрушить идиллию.

— Это традиция. Она называется «Ожидание». Ты ведь знаешь, что есть поверье, будто те, кто погибает в океане, остается там. Ну, духовно, что-ли?.. — она кивнула, и Котя продолжил, — Так вот. Наш город стоит в океане, и получается, что мы тоже остаемся с ним после смерти. Каждый огонек на корабле — это свеча, это чья-то душа, но еще живущая. Посмотри, их миллионы, как и жителей Кейп-Тира. Волна, что отходит от берега в полночь забирает их от города, и огни зажигаются — это значит, что душа отделилась от тела. Красные, синие и голубые цвета символизируют океан — цвета солнца, воды, неба. А огоньки в воде — это те люди, которые уже умерли. Они окружают город для того, чтобы защищать его во время ожидания.

— Ожидания чего? — словно завороженная, спросила она.

— Ожидания возвращения душ. Там, в море, корабли расходятся глубже в океан, пока не догорит последняя свеча. Она может гореть хоть целый день, и это значит, что человек, которому принадлежит душа, не может найти себя. Каждый в этом городе во время свершения этой традиции совершает истинные поступки, он понимает, кто он есть. А когда корабли возвращаются, то эти искорки… — Котя махнул рукой в сторону серебряных светляков, что облепили причал.

— Они исчезают… — докончила она, — Но для чего это делается?

— Это такой праздник, что ли… Символизирует чистоту помыслов…

Котя улыбнулся. Ее разум затуманился от загадочного рассказа друга, словно действительно ее душа отделилась от тела. Она не могла не смотреть в его синие очи. «Как океан…» — подумала она»

— Где же ты? — задумчиво выдохнула она, глядя на очертания Падифа в воздухе.

Когда она спустилась, он уже ожидал ее у самой кромки воды Мертвого озера. Здесь туман был более плотный и каплями забирался в легкие. Черная фигура Падифа выглядела в белых клочках немного устрашающе. Он легонько толкнул ее рукой.

— Догони! — и бросился от нее бегом. Но она не шелохнулась. — Ты чего? — осведомился юноша и остановился в метрах десяти от нее.

— Но ведь сейчас зима! — неужели этот спортсмен думает, что она побежит за ним по снегу, холоду, да еще в промозглом тумане?

— Тебя не должна пугать погода! В конце концов, это всего лишь физические ощущения! — сказал Падиф и снова припустил от нее, но через некоторое расстояние приостановился, — Ну хорошо! Остаешься без завтрака, обеда, ужина, и завтрашнего завтрака, обеда и ужина! Если ты, конечно, не добудешь пищу себе сама! — и с этим условием начал удаляться от нее в тумане.

Она пробурчала что-то себе под нос и сложила на груди руки. Но, когда фигура юноши почти исчезла в тумане, она погналась за ним.

Черный силуэт все более и более удалялся от нее. Линии выпрыгивающих из тумана холмов стали размытыми. Из звуков больше не осталось скрежета снега под ногами, свиста ветра в ушах, шарканья одежд, лишь одни и те же повторяющиеся хриплые вздохи. Перед тем, как броситься в погоню, она даже не думала, что все окажется настолько сложно. В конец не выдержав, она закашлялась и остановилась, с гримасой боли и утомления оперевшись ладонями о колени.

— Падиф! — прохрипела она и подняла глаза: юноши уже не было видно совсем, — Падиф! — попробовала громче, но получила только еще один приступ кашля и свалилась на колени.

— Ты все еще догоняла! — услышала она голос Падифа и подняла голову. Он стоял на расстоянии вытянутой руки от нее, уперев ладони в бока и смотрел на нее без единой капли сочувствия или пощады. — Что случилось? Почему ты рухнула на колени?

— Послушай… Я не могу больше… Давай вернемся…

— Что тебе мешает? — произнес он.

— Мне оч-чень трудно, я не п-привыкла… — у нее стучали зубы, — Оч-чень скользко и холодно, и у м-меня дых-хания не хватает…

— Нет, — он покачал головой, — Дело не в этом, а дело вот в чем, — и с этими словами он коснулся указательным пальцем ее виска, — В конце концов, все, что ты насказала мне… Хм… Это всего лишь физические ощущения, — он встал и, отойдя от нее на пару метров, улыбнулся, — Только не бойся меня. И не злись, но мы продолжаем, ведь ты все еще догоняла! — и он побежал от нее совсем уж легким бегом, как-то даже лениво размахивая руками.

Энди глядела ему вслед и догадывалась, что он замедлил темп не потому, что сжалился над ней, а для того, чтобы дать ей дополнительное время.

— Безусловно, ты отлично натренирован, — забормотала она, — Ты воин, а я всего лишь… Но ведь не в этом дело, так? — и ей снова отозвались его слова, — Ведь ты веришь, что я могу и дальше бежать, а значит, я могу… — эта мысль постепенно начала укрепляться в ней, и она начала вставать на ноги. Колени уже заиндевели от холода, но она разогрела суставы и мышцы, пританцовывая. Собрав все остатки мужества, что теплились в ее сердце, она бросила их на еще один рывок.

Но только Падиф понял, что девушка догоняет его, то тут же ускорил темп, отчего она сразу пала духом и растеряла пыл. В итоге мужчине не понадобилось много времени, чтобы вновь скрыться. Через минуту бесполезного бега Энди остановилась окончательно: она даже не знала, в каком направлении двигаться. Усталость и боль жгли ее изнутри. Но Падиф не заставил себя долго ждать. Он вернулся и они пошли обратно к горе.

Пещера встретила ее теплом, уютом и спокойствием, и она облегченно вздохнула. Она пошла к костровищу, где они ужинали.

— Ты куда собралась?!

— Как куда! Завтракать!

— Нет, завтракать, так завтракать, только не обязательно идти туда. Это ведь костровище! — в звуках его речи слышалось столько укоризны, что Энди засмущалась, думая, что делает что-то не так.

Падиф поманил ее рукой. Они подошли к противоположной от входа стене, где в маленький колодец стекала чистейшая вода из горных глубин. Он протянул руки к стене и словно ухватился за что-то прямо в ее полой поверхности. На фоне совершенно черного монолита пробежала светлая полоска, словно отблеск металла, и Падиф потянул. В камне оказалась дверь, за которой была кладовая с припасами.

Падиф потянулся к одному из мешков и вынул оттуда два яблока. У Энди глаза вспыхнули и слюни потекли. Юноша прищурился, поиграл плодами и бросил один девушке. Она быстро справилась с ним. Падиф же жевал медленно, прислонившись к стене.

— А может еще что-нибудь поедим? — голос ее звучал вежливо.

Падиф хмыкнул и покачал головой.

— Тебе нужно не съесть, а выплюнуть! — покачал головой он, — Пойдем! — и, подхватив что-то у входа, выскочил наружу.

На минуту девушка замешкалась. Потом она потрясла головой и с соблазном в глазах покосилась в сторону кладовой и кровати. Наверняка эта дверь не тяжело открывается… И кровать такая уютная.

Падиф ожидал ее у края платформы, и в руках у него были две длинные палки. Энди с нехорошими догадками уставилась на это орудие. Мужчина улыбнулся и бросил ей одну корягу. Она, испугавшись, с тихим криком отпрыгнула назад. Стук удара дерева о камень глухим эхом раскатился по равнине.

— Ты чего? Бери! — махнул Падиф рукой в сторону валяющейся палки.

— Зачем?

— Битва! — крикнул Падиф с видом быка, бросающегося на красную тряпку, побежал на нее.

— Стой!!! — закричала она, отпрыгивая в сторону и прячась за скамейкой, — Зачем?

У нее бешено стучало сердце и тряслись руки. Падиф выглядел суровым и слишком сильным для нее — она не была уверена, что он будет щадить ее тело. Одновременно с этим возможность насилия над ней со стороны малознакомого человека пугала ее и принижала Падифа в ее глазах. Она не могла позволить ему бить ее. Он наклонил голову и весь скривился — даже неприятно стало на него смотреть, и быстрыми шагами вплотную подошел к ней, так что девушке пришлось еще отступить, чтобы не задирать голову, глядя ему в глаза.

— Слушай! Я сказал тебе драться — значит, ты должна делать так, что не ясно? — сквозь зубы прошипел он, — Ты будешь выполнять то, что я прошу?

— Не думай, что командуешь тут! — огрызнулась она, раздосадованная его грубым тоном.

— Почему ты еще здесь? Что тебе нужно? Кто? Мне учить тебя или пожалеть?

Она не знала, спрашивает он ее или насмехается. Но в голове забурлили возможные ответы, если бы вопрос был серьезен. Она хотела жалости. Даже от него, от Падифа.

— Мне не нужна жалость!

— А чего ты постоянно жалуешься?

— Я не жалуюсь, я просто хочу нормального отношения и объяснений!

— А, так тебе нужно объяснение, почему ты такая зануда? — и он оскалился в ухмылке, — Ну иди, иди, поразмышляй, позабивай себе голову чушью, может, в твоих мозгах не останется места. Может, тогда и легче будет сладить с тобою, как с обычным животным!

Она почувствовала, как голова наполнилась жаром. Руки сами с собой сжались в кулак, она ощетинилась и замахнулась на Падифа, но он легко, смеясь ей прямо в лицо, отстранил ее выпад. Перед глазами все отодвинулось, кроме его лица, а в ушах зашумело.

Она колотила его со всей силой, но он легко сдерживал ее. Да он мог бы просто сломать ей кости на запястьях, если бы хотел. В один момент он просто оттолкнул ее от себя, она быстро попятилась назад, но не упала. Он ухмылялся ей в лицо, а с губ готово было слететь новое оскорбление.

Злоба ко всему тому, что с ней произошло здесь, ко всем тем, кто заставил ее страдать, перерезала в ней все остатки разума.

— А, глаза у тебя сейчас действительно, как у вбешенной собаки! — воскликнул он.

Она ринулась к нему и сделала удачный выпад. Палка вырвалась из рук Падифа, но он отпрыгнул, взмахнул рукой — ноги Энди оторвались от земли и она отлетела от него на несколько метров. В голове у нее перемешалось, а череп пронзила резкая и быстрая боль — она ударилась об камень.

Она задыхалась, но не столько от боли, сколько от гнева. Она снова заслышала его смех и свирепо посмотрела ему в лицо. Он улыбнулся, но, увидев, что она уже направляется к нему, побежал в лес, и она, не глядя под ноги, погналась за ним.

Ветви хлестали ее по лицу, запутывались в волосах, опилки впивались прямо в кожу, но это только злило ее. Она перепрыгивала через прогалины, спотыкалась, но начинала догонять беглеца. Первый удар по его спине — и она даже не почувствовала стыда. Он свернул в сторону, нырнув за дерево, так что следующий удар совей палки она опустила на мощный ствол. Полетели щепки, пыль забила ей глаза, но она даже не сморгнула. Падиф кружил вокруг нее, блеск его глаз вспыхивал между стволов, и насмешка над ее неумением, над ее тщетными попытками скользила в них. Он размазался перед нею, словно призрак, и маячил повсюду голубым сиянием, куда она не смотрела… Она кружилась на месте, с остервенением вглядываясь в деревья, прыгала на них и жаждала попасть по человеку.

— Нет! — заорала она, — Нет! Уйди отсюда, подлый предатель! — и принялась молотить палкой по земле, деревьям, встряхивая зеленые ветви от снега, который валился ей за шиворот. Внезапно среди белой пелены, что окутала ее глаза, возникло черное пятно, покачнулось перед нею, и в нем вспыхнули два голубых огонька, растворившись в черных туннелях глаз Падифа, и он грудой свалился к ее ногам.

Она держала палку в руках высоко поднятой, ожидая, когда же он встанет. Но он не вставал. Даже не двигался, и глаза его были закрыты. Она тяжело и глубоко дышала, сердце стучало с огромной скоростью, но перед глазами и в голове было ясно. Она сглотнула, прикрыла глаза и услышала, как клокочет где-то справа водопад, а встревоженные птицы перебираются с дерева на дерево. Она переступила с ноги на ногу: снег мерно и успокаивающе заскрипел. Она медленно опустила палку.

— Падиф? — неуверенно и тихо окликнула она его, — Падиф?

Он не отзывался. Она бросилась к нему и принялась теребить его за одежду, взывая к его пробуждению. Слезы истерики начали наворачиваться на ее глаза.

— Ладно уже, достаточно, — услышала она спокойный и ровный голос и чуть не свалилась в обморок.

Падиф смотрел не нее своими огромными черными глазами, лежа на снегу, и губы его не кривились в усмешке, а лицо было серьезным.

— Может, ты перестанешь сидеть на мне и дашь встать? — требовательно произнес он, и она тут же отскочила в сторону.

Падиф, кряхтя, встал, отряхнулся от снега и посмотрел на нее обычным, ничего особо не выражающим взглядом. Она же попросту потеряла дар речи. Два соперничающих друг с другом чувства поднялись в ней: отвращение к этому человеку и радость тому, что она его не убила.

— Легче? — только и спросил Падиф.

— Что, что это значит? — промямлила она, все еще не рискуя приближаться к нему, — Это все ты подстроил, специально?

— Ну, да.

— Зачем? — девушка не сердилась на него: разум ее грела радость, что Падиф оказался все-таки не тем наглым и заносчивым трусом, которым она его уже возомнила.

— Чтобы ты освободилась от той бури чувств, что накопилась в тебе, — сказал он, — Я ведь видел тебя, видел, как ты себя ведешь. Такое состояние тебе не нужно. Ты уж прости, что я тебе там наговорил, но ты должна была освободить свои обиды. Иначе они бы заточили тебя навсегда. А они были сильны, уж поверь, я сполна испытал их мощь на себе! — и он рассмеялся, таким чистым, звонким, приятным смехом, и Энди оставили все страхи.

— Что, я и вправду так страшна в гневе? — улыбнулась она.

— О, да, это определенно! Ну что, пойдем? Погуляем по этому дивному лесу, который ты чуть не разнесла на дрова!

Лес был очень красив: нижние ветви еловых деревьев под тяжестью снега свисали чуть ли не до земли, на иголках сверкали тысячи осколков льда, а кое-где виднелись и завитые причудливыми формами сосульки. Снег под ногами был усыпан шишками, голыми кустами черники и красными сполохами брусник. Лес очаровывал.

Юноша побежал в сторону водопада, гудение от которого, казалось, раздавалось из-под земли. Когда они приблизились к каменной стене, он стал осторожно выбирать, куда ставить ногу — под снегом было скользко. Она шла за ним и смотрела в его широкую спину.

— Я нанесла тебе такой сильный удар по голове, а у тебя даже крови нет. Как такое возможно? — закричала она, перебивая шум водопада

— Очень просто. У меня крепкий череп.

— Падиф, я не глупая, — воскликнула она, — Обычный человек не мог так быстро перемещаться, как это делал ты. И нельзя просто так отбросить человека в воздухе. Скажи мне честно: ведь моя палка даже не коснулась тебя?

Он резко остановился, а она чуть не налетела на него.

— Да, ты права, — точно и быстро выпалил он, глядя на нее в упор, — Твое оружие и не коснулось меня.

— Получается, ты очень хороший актер? Со стороны казалось, что ты упал замертво.

— Видишь ли, все то, что я делал — отшвырнул тебя к стене, позволил себе перемещаться подобно тени, не допустил удара о свою голову — все это последствия того, кем я являюсь. Нет, я самый обыкновенный человек, и у меня нет каких-то необычайных сил, как ты подозреваешь. Я использую силы, что вокруг нас, хотя они тоже требуют взамен энергии.

— Ты имеешь в виду эти ваши основания? — выкрикнула она.

Он кивнул. Она хотела что-то сказать, но все вокруг глушил жуткий рев. Она подняла голову и улыбнулась: они вышли к водопаду. На противоположной его стороне ее недавно поймал тот желтоглазый человек. Тогда он потащил ее в пещеру.

— Падиф, а что находится там, в пещере? Там какой-то проход, да?

— Да, там коридор… Он ведет глубже в скалу, — уклончиво и нехотя протянул Падиф.

— Наверное, не стоит спрашивать, куда именно?

— Не стоит, — быстро сказал он.

Его ответ задел девушку. Она думала, что Падиф доверяет ей, но сейчас поняла, что он скрывает от нее не только подробности своей роли на этой горе, но много других вещей. Она задумалась, действительно ли он считает ее тем великим воином, о котором все время говорит.

Они вернулись в пещеру и наконец пообедали. После этого девушка лениво направилась к кровати. Она надеялась, что Падиф оставит ее в покое хотя бы на полчаса. Но он уже снимал с крючков свое оружие.

— Что это ты собираешься? — спросила она.

— Снаряжаю тебя для первого урока верховой езды.

Он подхватил вещи с кровати, рассек пещеру и вышел наружу, не заметив ее удивления. Она знала, что он не даст ей отдыхать, поэтому последовала за ним. Он вернется и разбудит ее, да еще посмеется над ее страхами и ленью.

— А где мы возьмем лошадь? — промямлила она, выйдя на каменную площадку.

— Есть один конь, — ответил он, и, запрокинув вещи за спину, начал карабкаться вниз по лестнице, — Вы с ним наверняка поладите. У вас есть что-то общее в характере.

Через минуту они вместе стояли у основания лестницы. Он смотрел на темный лес, что окружал гору. Она ждала, что он скажет что-нибудь, но мужчина молчал. Наконец, она уловила отдаленный стук копыт о твердый снег.

Две лошади выскочили из-под деревьев. Белый конь подбежал к Падифу и ткнулся мордой в его плечо. Мужчина ласково погладил животное, потом повернулся к другому, вороному коню. Он взял его за поводья и протянул их Энди.

— Вот, это Ветер, — сказал он, а она со страхом отшатнулась, — Подержи, пока я оседлаю его.

Едва она взялась за уздцы, как тревога навалилась на нее. Но конь только посмотрел огромными черными глазами и отвернулся в сторону холмов, словно прикидывая, сколько он сможет проскакать. Девушка слегка расслабилась.

— Почему его назвали Ветер? — пробормотала она.

— Хм… Он появился на свет очень быстро и всегда был непредсказуем, — и тут Падиф улыбнулся, — Его мать, Асенес или Спасение, стоит рядом со мною.

Энди выпучила глаза на белую кобылу. Падиф кивнул и вскочил на спину Спасения. Он не пользовался седлом, а на спину Ветра постелил кожаный мешок.

— Самое главное, что ты должна запомнить, квален: Кристо не просто твой скаковой конь, он, в первую очередь, твой союзник. Ты должна относиться к нему с любовью и пониманием, и тогда получишь это же взамен. Едва только ты обрушишь на существо, которое оберегаешь, беспричинный гнев или изольешь на него свою досаду, оно тут же отвернется от тебя, ибо этим ты проявишь не только свое истинное отношение к нему, как к игрушке, но и обнаружишь свою слабость. Запомни: в общении с любым существом в этом мире важно найти гармонию. Ты понимаешь меня?.. — сказал Падиф мелодичным, похожим на всплески волн об утесы, голосом, а она задумчиво покивала головой.

Но важным оказался только опыт. Она старалась копировать движения Падифа, терпеливо исполняла его приказы. Казалось, ему не требовалось вообще никаких усилий, чтобы держаться на спине Асенес. У него даже не было поводьев, он изредка хватался за шею лошади. Из-под копыт Спасения взвинчивались клубы снега, рот ее был открыт, из него тонкими клочками выскакивал пар. Всадник же оставался совершенно спокоен: его глаза отслеживали каждое еле уловимое движение кобылы бесстрастными, холодными взглядами.

В отличие от нее. Она жутко не хотела залезать на Кристо только потому, что этим обременит бедное животное, а вдобавок она жутко боялась, что новый друг не примет ее. Когда она наконец-то при помощи Падифа вскарабкалась в седло, то у нее закружилась голова: земля показалось ей чем-то очень далеким, а поднимающаяся от дыхания спина Ветра укачивала ее сильнее, чем океанская волна. Конь постоянно шевелился, то перебирая копытами, то дергая головой, то сокращая и расслабляя тугие мышцы, а Энди готова была свалиться с него при первом же дуновении ветра… Единственное, что подбадривало ее, то, что Кристо не поднялся на дыбы и не сбросил ее. Он только удивленно уставился на нее.

— Всунь ноги в стремена! Сползи немного на седле назад! И открой глаза, в конце концов! Возьмись за поводья! — слышала она громкие приказы Падифа, который вертелся на месте, наблюдая за ее жиденькими успехами.

Она пыталась мысленно просить Ветра сохранять спокойствие. Она не могла понять, слышит ли он ее, да и эта телепатическая связь казалась ей безумием. Кристо едва заметно шевелил кончиками ушей и только бил копытом по снегу.

— А теперь — двигайся! — приказал Падиф.

Едва Ветер тронулся с места, она бросила поводья и схватилась за черную шею, прижавшись к коню всем телом.

— Чего ты боишься? Травм и ушибов? Тогда тебе вообще нечего тут делать! Боль — это вечный спутник нашей жизни, и тебе остается либо принять его, как равного, либо постоянно прятаться! — попрекнул ее Падиф и пронесся так близко, что чуть не задел ее плечом. Ветер испуганно отшатнулся от Асенес.

Он отъехал от них на некоторое расстояние, и это словно развязало Энди мысли. Она обмякла на теле коня и прошептала ему в ухо ласковые слова. Кристо качнул головой и медленно пошел вперед. Стараясь двигаться в соответствии с ритмом лошади, девушка выпрямилась и взяла в руки поводья. Обрадованная своим маленьким успехом, она вскинула голову, но забыла об осторожности и мгновенно соскользнула с седла, ударившись плечом об твердый наст. Ветер тут же остановился. Когда белые блики перед глазами прошли, она увидала над собою, очень высоко, Падифа, подъехавшего к ней и глядевшего теперь сверху вниз.

— Садись в седло, это еще не все.

Она поморщилась и с трудом поднялась. Ее первые успехи остались пока единственными. Теперь она падала, не успев вскарабкаться в седло. Падиф же, похоже, то ли не замечал ее страданий, то ли делал вид, что не замечает.

Солнце медленно начинало садиться, и девушке казалось, что оно нарочно так лениво ползет к горизонту, чтобы ее мучения продлились дольше. Она уже не соображала, что творится вокруг, фигуры Падифа и его лошади размылись, превратившись в одно сплошное серое пятно на белом фоне снега, а черная шея Кристо казалась ей невероятно яркой и отчетливой до рези в глазах. Но, когда снег обагрился красками заката, а на горизонте замаячили серенькие тучки, Энди услышала самую лучшую фразу за этот день.

— На сегодня хватит! Обратно пойдем пешком!

Дважды просить не пришлось. Она со вздохом облегчения скатилась со спины Ветра и, согнувшись, принялась массировать себе задеревеневшие мышцы в бедрах.

Разогнувшись, она сначала погладила Ветра по гриве. Этот конь сегодня тоже хорошо потрудился. Она, сама пока еще этого не осознавая, уже прониклась к нему крепкой привязанностью, ибо он всегда останавливался, когда она падала, и смотрел на нее намного сочувственнее, чем ее человеческий друг. И только сейчас, когда она любовалась его великолепной черной шерстью, она поняла, что все ее страхи прошли: она не думала о том, что они с Кристо не поладят, не ощущала трепета от того, что завтра уроки продолжатся и будут намного труднее из-за синяков. От этой внутренней свободы ей стало так хорошо.

Ностальгия съедала ее. Она падала в Кейп-Тир, бродила по его улицам, прыгала в его океан. Там она была полна надежд и воли, здесь она полна разочарований и чужими приказами. В ее сознании отражались лица любимых и это лицо в голубых глазах. Рядом с ним появлялось еще одно, без формы и цвета…

— Все, хватит, — твердо сказала она себе.

Она резко поднялась с кровати, оделась, пересекла пещеру и вышла наружу. Вместо бледного солнца на голубом небе сидели неподвижно старые кучевые тучи.

Она плотнее закуталась в одежду и попыталась размять мышцы, хотя это было больно — полтела у нее опухло от тренировок. На одной из стен что-то ярко блеснуло. Она приблизилась и ахнула: это было зеркало.

Она исхудала. Кисти рук костяшками торчали из рукавов куртки, а штаны свисали на выступающих бедрах. Лицо ее вытянулось и заострилось, а глаза сверкали как-то беспокойно и лихорадочно. Они словно постоянно двигались, покрывались рябью. Она все вглядывалась и вглядывалась и вдруг отшатнулась: это было не ее отражение. Она не хотела больше на него смотреть — кто-то другой смотрел на нее оттуда.

Она отвернулась и увидела стол с какими-то дощечками с неизвестными письменами. Она взяла одну в руки, повертела, но безучастно положила на место. Ее влекло в другое место, в кладовую, где она могла раздобыть что-нибудь поесть. Она даже могла сделать себе завтрак, пока Падиф не видит.

Она заглянула в каждый мешок, просто чтобы знать, что Падиф от нее прячет. Там были запасы овощей и фруктов хлеб, приправы и специи, мед, варенье, даже сыр, вяленое мясо и, в самом темном и холодном закутке, куриные яйца.

Она взяла еду, раздула угли и быстро поджарила яйца. Не успела она проглотить первый кусок, как пещера наполнилась холодным воздухом, снег всколыхнулся на пороге и внутрь зашел Падиф. На поясе у него блестел ятаган. Он посмотрел на нее приветливо.

— Я вот тут решила приготовить завтрак… — промямлила она.

Он повесил оружие на стену и присел к ней.

— Угостишь меня?

— Конечно! Что за вопрос? — воскликнула она.

Они ели молча. Когда Падиф отложил свою тарелку, она убрала посуду, а он сел за стол.

— Подойди-ка сюда, квален, у меня есть для тебя хорошее занятие, — сказал он.

Она присела рядом с ним.

— Я приготовил записи по истории и географии. Начнем, пожалуй, с географии, потом история, потом язык… Хм… С языком будет сложно, но это будет и нескоро…

— О, мы начинаем уроки? — с воодушевлением спросила она.

— Уроки чего? Знаний? Да. Но их недостаточно, чтобы знать Искримен. Тебе нужно не просто выучить его, а захотеть понять, уметь предсказывать, слышать, что он тебе говорит.

— Такое ощущение, что только и делаю, что слушаю его…

— Что ты имеешь в виду?

— Сегодня снова этот голос мучал меня во сне.

— Мучал, потому что ты слышишь, но не понимаешь.

— А ты научишь меня?

— Я не могу научить. Могу направить.

— Ой, да это все равно…

Последнее она сказала уже про себя, отмахиваясь от туманных изречений.

***

— Нет, квален, все было не сразу. Жизнь, какой ты ее знаешь сейчас, зародилась постепенно, благодаря трудам первого человека, кто смог преодолеть пустоту и мрак зимы. Просто взять и появиться естественным путем, как ты говоришь, ничего не могло, ибо вокруг царила одна лишь гиблая пустыня. Первопроходец сумел создать жизнь из смерти… Я уже говорил тебе об этом… — Падиф свел брови на переносице и напряженным взглядом уперся в стол.

— Да, я помню. Но как первопроходец смог взаимодействовать с основаниями, и откуда он оказался среди той гиблой пустыни, если там ничего не было? — не унималась Энди.

— Этот вопрос волнует не только тебя, но и всех нас, таленов. Не существует разгадки этой тайны, и когда-то именно этот пробел в истории послужил дополнительным поводом для сомнений таленов прошлого, которые и привели к разобщению людей… Пожалуй, лучше будет, если ты сама прочтешь вот это, чтобы понять, какие сведения мы имеем по этому вопросу, — и он потянулся к краю стола, где лежала увесистая стопка деревянных дощечек.

— О, нет, нет, ведь я не пойму ничего на вашем шепелявом языке! — тут же попыталась отмахнуться Энди, с некоторым отчаянием смотря на колоду пластинок.

— Не тревожься, — тихо сказал Падиф и снял со стопки несколько дощечек, — Записи сделаны на твоем языке.

— Что? Но… Как это возможно?

— Это возможно, потому что твой язык использовался на самой заре мира, когда по земле еще ходил Первопроходец, — и юноша, загадочно улыбнувшись, протянул ей деревянную повесть лет.

— Тебе не кажется это странным? Я попала в этот мир сама не знаю как, и оказывается, что первый человек в этом месте говорил на моем наречии? Или это просто совпадение? — нервно усмехнулась она.

— Я говорил тебе, что все взаимосвязано. И совпадения… Это оправдание слабых духом и разумом. Такого явления просто не существует.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты знаешь, — довольно резко ответил Падиф.

Энди облизнула губы и, опустив веки, приняла из рук юноши деревянные листки.

«Ужас, беспроглядный мрак и опустошение — это окружало меня, и не было вокруг ничего, кроме смерти. Воздух, плотный, безвкусный, такой же пустой, как и все вокруг, просто не мог уместиться в груди, разрывая ее… И не одного звука вокруг. И единственное, что оставалось, это слушать голос внутри себя, следовать его зову, высасывая у смерти ее убийственную энергию, чтобы жить самому, чтобы таяли снега для новой жизни… Но пустота не могла покинуть мир, она не могла просто так уйти, если единственная мысль в мире была в одном лишь человеке, возрождающем жизнь из праха. И тогда мне стало ясно, что делать, и моею просьбою было создать для меня подругу, и я попросил основания, попросил мир об этом. И я отдал свою мысль всему, что жило, впустил в себя тот разум, что был вокруг. И так появился род ваш, разумный, живой, свободный и смертный, ибо смерть нельзя искоренить навечно.»

— Он что, писал его сам? — она недоуменно посмотрела на Падифа.

— Да, — улыбаясь, закивал головой наставник, — А еще у него были помощники — летописцы, некоторые из которых писали с его слов.

— Помощники — ученики?

— У него не было учеников, хотя многие хотели бы, — скривил губы мужчина.

— Многие? — переспросила она, но Падиф укоризненно и строго взглянул на нее и она тут же поправилась, — Я имею в виду, кто хотел и почему он не взял их?

— Хотели те, кто был наиболее приближен к нему, если кто-то вообще мог быть ему близок. Ведь вся его семья умерла, тогда как он был обречен жить долгое, долгое время среди чужих людей, не ведающих о том, что было в самом начале. Хм… Считается, что он не брал учеников, потому что руководствовался тем правилом, которое используется и поныне — к познанию приходят самостоятельно.

— Но как тогда передались все эти знания об основаниях и прочее?

— Он дал лишь ключи. Тем более, его мысль была повсюду.

— Падиф, а когда он создал людей, он стал их вождем? Или просто очень почитаемым человеком?

— А почему ты так уверенна, что людьми тогда кто-то вообще руководил? — Падиф наклонил голову, словно бы пытаясь рассмотреть ее лицо с другого ракурса.

— Ну, так устроен человек. Без власти будет хаос. Иначе откуда будешь знать, как поступать? Нужен какой-то образец, какой-то стандарт, в соответствии с которым следует жить…

— А ты не думаешь, что если человечество будет жить в гармонии друг с другом, то никому не нужно будет руководить им?

— Только если это будет. Но этого не будет — люди не смогут согласовать все свои действия и желания.

— Суть существования без руководства заключается не во всеобщем равенстве, а всего лишь в понимании каждого своей истинной цели, талантов, требований.

— Знаешь, Падиф, все это звучит довольно неопределенно.

— Не более неопределенно, чем твои рассуждения, — сказал он, — Ну а теперь скажи мне, что ты думаешь о происхождении оснований и о тексте, который прочла.

— Да, точно, — спохватилась она и сосредоточилась, — Первопроходец говорит, что слышал голос внутри себя — что это за голос?

— Я думаю, это голос оснований. Возможно, но мы не знаем точного ответа.

— Нет, тогда бы он написал, что слышит голоса, ведь оснований — четыре?!

— Возможно, — только и сказал Падиф.

— А что если это… Тот же голос, который и в моей голове? — предположила она, — Ты можешь его чувствовать, но не слышишь, а я — слышу, но не различаю. Может, только Первопроходец мог понимать, что этот голос говорит ему?

— Я и не предполагал, что это может быть тот же голос, что и у Первопроходца!

— Ты сомневаешься в моих силах? — она пошутила, но Падиф, очевидно, воспринял эти слова серьезно.

— Наоборот — это воодушевляет меня еще больше! — и он вскинул руки, улыбаясь.

— Ладно-ладно, — заворчала она, пытаясь унять неприятную тему в зародыше, — Я еще кое-что хотела спросить по поводу этого текста. Он пишет, что отдал свою мысль миру. В чем смысл?

— В этом наша гармония. Все мы — плод одного сознания, именно поэтому мы можем общаться с основаниями и друг с другом мысленно. В каждом из нас — части его, Первопроходца. Хотя и с каждым новым рождением сознания людей все больше отличались друг от друга.

После они покатались на лошадях. Когда они возвращались обратно, она обратила внимание на тонкую белую полоску на горизонте.

— Что это там? — выпалила она, — Там, на горизонте?

В ответ Падиф нахмурился и напряженно вгляделся в белеющую вдалеке полоску.

— Это Смерть, — коротко сказал он ей.

— Смерть? Что ты имеешь в виду?

Но Падиф не отвечал. Его молчание становилось каким-то зловещим.

— Это Зима? — спросила она, а юноша только едва заметно кивнул ей, — Но… Но ведь ее уже нет… Ты ведь говорил, что она была уничтожена…

— Я не говорил тебе этого! Я говорил тебе, что жизнь постепенно приходила в этот мир, но это не значит, что она уже заполонила его весь!

Энди судорожно вздохнула, переводя дух. История о Вечной зиме казалось ей мифом, исковерканной столетиями историей. Теперь круг неизведанных и потенциальных опасностей в ее сознании расширился. Она поежилась.

— И как вы живете здесь с таким спокойствием, когда рядом это? — не сдерживая своего испуга, взвизгнула она.

— А кто тебе сказал, что мы спокойны? — проникновенно поинтересовался Падиф, — Как ты думаешь, почему Первопроходец выжил? Наше сознание сдерживает ее, — ответил он.

Инскримен оказался действительно не таким великим и большим, каким она его себе представляла. К югу и западу от горы Ревен были сплошь холмы. Севернее скалы лежал тот самый лес, в котором она спасалась когда-то, кажется, уже очень давно, от желтоглазого сообщника Падифа, а сквозь лес, огибая Ревен и теряясь в холмах, протекала река, что и вынесла девушку к каменному гиганту. С северо-западной стороны лес теснили Бринчатые скалы, что когда-то стали приютом для изгнанных таленов, а на восточной стороне леса, рядом с краем карты, были поля. Далеко на западе воздвиглись горы с широким ущельем в самом их центре, которое перерастало в туннель к северу.

— А что здесь? — ткнула Энди пальцем в пустое место южнее гор, — Там Зима?

— Нет. На самом деле, эта территория уже очищена, но мы не можем знать, что там теперь.

— Что вам мешает?

— Не что, а кто, — поправил ее юноша, — Это ярики. Вот это Цараненные горы, а внутри них ущелье Щарегал Элена. Ярики заняли это место еще на заре войны, а ведь оттуда еще не была изгнана Зима… Не знаю, как они смогли выжить, но сейчас они заслоняют от нас юго-западные земли, и мы давно не знаем, что там творится. Мы не можем заглянуть туда даже с помощью силы оснований…

— Что же они там прячут? — прошептала Энди, — А что это за пятно с рожками?

— Это озеро Салиест Темпела, служит своеобразной границей, разделяющей сферы влияния леканов и яриков. Эти две черточки — это две сторожевые башни, которых иногда называют Глазами Равностояния, так одна из них стоит ближе к северу, другая — к югу. Эти башни были воздвигнуты как охранные сооружения после некоторого события, случившегося относительно недавно. С тех пор ярикам трудно пройти незамеченными.

— А что это было за событие?

— Хм… Один очень молодой и неопытный тален попал в окружение врагов, ибо нес при себе ценную информацию, и вынужден был бежать другим путем. Когда силы почти оставили его, он случайно вышел к этому озеру, которое спасло его своими целительными свойствами, силой своей воды. Но ярики преследовали его и только благодаря Селемеру юный воин смог остановить их, ибо воды этого озера почему-то не потребовали для выполнения его просьб многого взамен, и так юноша благополучно вернулся на Ревен, доставив важные новости. После он вернулся к этому озеру и исследовал его. Он соединяет в себе силы Селемера и Ламара и находится посреди пустоши.

— А кто был этот юноша?

— Это был родственник правителя ревенов.

— А какая география Зимы? Или этого никто не знает?

— Может быть, кто-нибудь и знает, может, ярики побывали там, раз они смогли выжить в Цараненных горах… — ответил Падиф.

— Расскажи мне про эти поля… Что они делают на самом краю мира, рядом с Зимой?

— Это посевные поля, зовутся Окраинными. Там леканы сеют зерновые, овощи, пасут свой скот. Может показаться странным, что эта земля обладает таким плодородием, находясь рядом с Зимой, но в близости смерти и кроется суть жизни.

— Значит, все, что мы ели — с тех полей?

— Да. Мы обмениваемся с леканами, жителями леса Хафис, едой и металлами, обучаемся друг у друга, — Падиф замолчал, ибо заметил, что Энди слушает его вполуха. Девушка погрузилась в раздумья: долгие воспоминания, неполные образы вспылили в ее сознании.

— Падиф, расскажи мне об этом лесе, Хафис.

— Это место было одним из первых, очищенных от смерти, поэтому Хафис считается самой древней частью Искримен, и именно там, по преданию, жил Первопроходец и первые люди, — далеко не сразу начал Падиф, сначала придирчивым взором поглядев на нее, — В этом лесу живет что-то большое, сильное и одновременно истощенное. Это странное ощущение, я не могу объяснить тебе это, это чувствуешь только там. Еще кажется, что там кто-то смотрит на тебя. Причем не так, как здесь на Ревен, там другое. Что-то прокрадывается в самое сознание и наблюдает оттуда… — Энди почудилось, что плечи Падифа дернулись, — Не самое приятное ощущение. Ты, кстати, не чувствовала ничего такого?

— Нет, вроде нет… — неуверенно сказала она, — А вы не спрашивали об этом у самих леканов? Почему так происходит?

— Они не открывают секрета такого влияния леса на таленов. Может быть, они и сами не знают… — Падиф покачал головой.

Энди выдержала паузу.

— Там, в лесу, деревья вдруг омертвели… И они говорили со мной. Или что-то вокруг говорило со мной, — тихо и медленно проговорила она.

— Да, я слышал, как Ламар ликовал.

— Ламар — это основание? Но почему? И зачем нужно было убивать те деревья?

— Да, основание. Он не убивал деревья. Он взял их силы, чтобы исполнить твою просьбу.

— Нет. Нет, какую просьбу? Что за чепуха, я не хотела убивать лес!

— Конечно, не хотела. И Ламар этого не хотел. Но ему была нужна энергия, чтобы исполнить твою просьбу, но не печалься! — он повысил голос, опережая ее возражения, — Эта энергия была отдана с радостью, потому что это было сделано для валена.

— Что же это за вален такой, который заставляет мир умирать? Это не я! — она вскочила.

— Тихо, тихо! Пойми, для Ламара имело значение заставить тебя верить. А когда ты научишься контролировать свои желания, ему это не потребуется!

— Ничего не понимаю! — она схватилась руками за голову.

Падиф ничего не сказал.

— Ладно. А расскажи мне про Бринчатые скалы! Я хочу знать, как они велики, какова высота их пиков, как глубоки их ущелья и для чего они используются сейчас!

— Хм… Когда верных основаниям таленов начали ссылать туда, Зима еще жила в скалах, и люди там страдали. Порою тем, кто остался в лесу, казалось, что со стороны скал они слышат стоны о помощи, обращенные к основаниям… Именно потому эти скалы получили такое название. Однако, сами жители скал в начале войны называли это место по-другому: Приют спасения. Сейчас их потомки объясняют столь необычное имя тем, что Бринчатые скалы стали новым домом для таленов, которые хотели спасти основания, — сказал Падиф и остановился на несколько секунд, глубоко вдохнув и прикрыв глаза, словно бы вспоминая что-то, — Бринчатые скалы на первый взгляд кажутся жутко неудобными, но на самом деле там все не так плохо. Там много пещер, ущелий, пологих склонов и острых пиков, тропы ведут в овраги и ямы, а каждый камень похож на другой — чужаку там не пройти. Сейчас Бринчатые скалы защищают леканов от неожиданного вторжения с севера. Там еще сохранилась старая каменная крепость…

— А ярики знают об этой заставе?

— Мы подозреваем, им известно что-то.

— А у них ведь тоже есть территории, скрытые от вас… В этом ваши тактики похожи, — сказала она.

— Разница в том, что их шпионы проникают на наши земли, а мы не можем и близко подойти к Цараненным горам.

— Почему? Ведь вы можете скрыться с помощью оснований…

— Мы посылали туда таленов. Но они не возвращались. Однажды мы даже пытались штурмовать горы, зашли в ущелье Щерегал Элена, но проиграли…

— Ого, давно это было?

— Да, достаточно давно. Тогда вален был с нами. Но и с ним мы не смогли одолеть войско яриков, — задумчиво сказал Падиф.

— Значит, не такой уж и всемогущий этот вален! — буркнула зло Энди.

— И Первопроходец не был всемогущ, раз допустил падение таленов.

— Это странно, да?

Падиф не сразу ответил ей. Он посмотрел на нее долго, взвесил свои мысли и ее реакцию. Ему не хотелось говорить об этом, она чувствовала. Ведь так он признавал бы слабость в человеке, который по его мифологии создал этот мир.

— Это непонятно, по крайне мере, — наконец выдавил он, — И это главная загадка. Мы не знаем, что произошло тогда.

Они повисли в молчании.

— Отлично! Давай-ка выйдем! — вдруг скомандовал он и резво поднялся со своего места, снял со стены над своей кроватью две палки, на которых они сражались.

— Э-э-э, Падиф, а зачем тебе эти палки? — нервно поинтересовалась Энди, а кровь в ее жилах неприятно похолодела.

— Затем же, зачем и вчера, — не увиливая, сказал он, а сапог, что она натягивала на ногу, чуть не выпал из ее задрожавших рук.

Он ожидал ее у входа. Она чувствовала на себе его взгляд, но упорно делала вид, что любуется закатом, хотя в глазах у нее была пустота. Падиф тыкнул ее концом палки прямо в печенку, без смущений глядя ей в самые глаза.

— Нанеси мне удар!

Грудь Энди тяжело поднималась, когда она, словно в замедленной съемке, наблюдала, как полная сильных мышц фигура Падифа надвигается на нее — тонкую, хрупкую, почти что ни разу не дравшуюся девушку, и страх мешал ее мысли, путал ее сознание, которое отчаянно пыталось найти оптимальное решение. В глазах Падифа она не видела гнева или жестокости, наоборот, его глаза смотрели спокойно.

Она всегда думала, что та невероятная стойкость, с которой герои криминальных фильмов противостоят своим врагам, есть не что иное, как режиссерское преувеличение. Но сегодня она поняла, что ошибалась. Схватка придала ей сил. Падиф, словно издеваясь над ее неповоротливостью, прыгал и вертелся совсем рядом с ней, колол ее палкой, а она не могла дотянуться хотя бы до шлейфа его куртки. Сначала он бил не сильно, но чем более солнце клонилось к земле, тем сильнее и настойчивее были его удары.

Наконец, она упала и поняла, что, несмотря на кипящие внутри эмоции, не может больше встать. Она отчетливо услышала топот пары ног, приближающийся к ней. Мозг ее сразу же начал рисовать жестокие фантазии, в которых Падиф с торжествующим видом добивает ее лежащей. Она увидела, что его сапоги встали совсем рядом с ней, но вместо ударов ощутила на своих плечах широкие ладони мужчины, и уже через секунду она стояла, пошатываясь и поскуливая от пульсирующей по всему ее телу боли. Лицо наставника смотрело прямо на нее, но для Энди все предметы вокруг превратились в размытые пятна.

Он завел ее в пещеру, посадил на кровать и дал ей баночку с какой-то мазью. Она помазала все синяки, закуталась плотнее в одеяло, но долго не могла уснуть: ее тело дергалось, а мысли резвились в голове, словно дети.