Дом с шести до полуночи

Мария Фомальгаут

Чем дальше, тем больше понимаю, что здесь, рядом со мной, кто-то есть.Кто-то… Кто-то… Кто-то живой. Спрашиваю себя, что я знаю про живое, вытаскиваю что-то из глубин памяти:Петли. Это когда поток запетливается.Кольца. Это когда потока нет, одна петля сама по себе.Потоки. Ну вот, как я, например.Вспоминаю что-то про трехмерные структуры, тут же отгоняю от себя эту мысль.

Что-то Другое

Город умирает — в последнем проблеске сознания бросает в пустоту воспоминание, страницу никогда не написанной книги, обрывок чьего-то сна, не расшифрованные тайнописи на стенах потерянно гробницы… Что-то устрашающее, непонятное, начертанное на стене храма — то, что несет погибель…

Когда всё становилось слишком сложно, Что-то Другое перебирался на край вселенной, где у него было потаенное местечко, известное ему одному, — на звезде, погасшей много лет назад, подсвеченной сиянием другой, еще живой звезды. Что-то Другое отталкивался от пустоты, как умел только он один, разгонялся до головокружительных скоростей — всё быстрее и быстрее, пока мир вокруг него не погружался во тьму, потому что луч света не мог обогнать стремительный полет Чего-то Другого. Этот безумный путь продолжался мириады веков — так велико было расстояние до края вселенной. Что-то Другое нехотя замедлял свой бег, отчаянно пытался вспомнить события последних веков — и не мог, потому что память слизало время, обращенное вспять в резвой гонке. Еще чуть погодя Что-то Другое начинал привыкать к тому, что впереди появился ярко-синий свет, а позже — сияние со всех сторон.

Память неумолимо влекла Что-то Другое к погасшей звезде. Нет, возле этой звезды не случалось ничего такого, что могло бы привлечь внимание Чего-то Другого — именно это и привлекало Что-то Другое, уставшего от бесконечной сложности вселенной. Здесь Что-то Другое погружался в медитативное созерцание — на века и века. Если бы кто-то видел Что-то Другое с стороны, то предположил бы, что Что-то Другое следит за чем-то по ту сторону вселенной — но видеть было некому.

Так продолжалось до того дня, когда Что-то Другое увидел на погасшей звезде город. Город был не похож на другие города, да все города не похожи друг на друга — но все-таки Что-то Другое понял, что это именно город. Он раскинулся у подножья гор, как будто прятался от света далеких звезд, что было странно — обычно города тянулись к свету.

Что-то Другое испугался — потом задумался. Он не знал, чего ждать ему от города, он вообще не ожидал, что здесь будет — город. Город тоже не ожидал, что здесь будет Что-то Другое, более того — город даже не понимал, что здесь, рядом с ним прячется Что-то Другое.

Что-то Другое посмотрел на город — город был слабым, город был маленьким, город был не из тех городов, которых следовало сторониться или от которых следовало обороняться. Город, скорее, был из тех городов, которые можно было просто не замечать.

Просто.

Не замечать.

В конце концов погасшая звезда была достаточно большой, чтобы на ней разместился и Что-то Другое, и город — и даже не один город, а множество городов. Так решил Что-то Другое — почти-почти решил, когда задумал заглянуть вперед — не немножко вперед, а совсем-совсем вперед, насколько хватало глаз, — увидел.

Что-то Другое изумился — он никак не ожидал, что город убьет его. Пусть даже через мириады мириад веков — убьет… Что-то Другое посмотрел на город — и города не стало. Если бы он хотел, он мог бы убить город, но он просто сделал так, что города не стало.

Что-то Другое хотел успокоиться — но не мог, воспоминания о нороде лишили его безмятежности. Он понял, что погасшая звезда никогда не будет такой же, какой была до того, как на ней появился город. Более того — он понимал, что вряд ли сможет найти еще одно такое же местечко, просто… потому что…

По крайней мере, одним Что-то Другое был доволен — смертельная опасность больше не грозила ему…

— Видишь там?

— Вижу, мой мудрый.

— Что там, свет?

— Нет, мой мудрый.

— Что там, тьма?

— Нет, мой мудрый.

— Что там, жизнь?

— Нет, мой мудрый.

— Что там, смерть?

— Нет, мой мудрый.

— Что там?

— Что-то другое… мой мудрый.

Мудрый не понимает, мудрый волнуется, мудрый не знает, чего ждать от этого, от этого, от чего-то другого…

Обо всем об этом Что-то Другое не вспоминал — сейчас, века и века спустя. Он умирал — по крайней мере, так ему казалось — он уже не прилагал усилий, чтобы лететь через беззвездную пустоту, он несся в пустоте по инерции, пересекая световые года. Он должен был найти хоть какой-то источник тепла — если это вообще было возможно в черной пустоте.

Что-То Другое слышал тепло — бесконечно далеко отсюда. Он еще не знал, что это за тепло — он послал зов, даже не надеясь, что он будет услышан…

Мудрый спохватывается.

Смотрит пророчество.

Пророчество древнее, пророчество давнее, древнее самого города, отсюда кажется — древнее самой вселенной, пришедшее откуда-то издалека. Воспоминание из бесконечно далекого прошлого, страница никогда не написанной книги, обрывок чьего-то сна, не расшифрованные тайнописи на стенах потерянно гробницы… Что-то устрашающее, непонятное, начертанное на стене храма — то, что несет погибель…

Что-то Другое послал сигнал мира — он знал, что этот сигнал должны были понять, просто обязаны были понять, просто… просто потому, что по-другому не может быть, потому, что всегда и везде узнавали, всегда и везде. Что-то Другое прислушался — сигнал был услышан и понят, это главное — услышан и понят.

Что-то Другое приближался к вожделенному очагу — он все еще не знал, что будет дальше, он так и не понял, почему — режим уничтожения, почему, почему, был же сигнал мира, почему…