Тайное становится явным

Марин Монтгомери, 2020

У Шарлотты Коберн темное прошлое, хотя теперь она в безопасности, живет в закрытом поселке, под надежной защитой. Но вся ее жизнь меняется, когда во время сильной грозы к ней в двери стучится Элли – одинокий подросток в поисках убежища. Только вот приютившая ее Шарлотта не знает, что Элли специально выбрала ее дверь… Элли все знает о ее секретах, потому что те когда-то разрушили ее жизнь. И теперь настало время, чтобы о них узнали все. Постепенно правда выходит наружу, но теперь уже обе женщины вовлечены в опасную игру, которая заставит вас задуматься: кто же злодей в этой истории?

Женщинам, которые пережили физическую и душевную боль, потеряв ребенка во время беременности

© Marin Montgomery, 2020

© Коложвари М., перевод, 2021

© ООО «Издательство АСТ», 2022

Пролог

Элли

Десять лет назад

Я сижу на кухне — играю в карты с соседом бабушки, Мюрреем. Ему нравится помогать мне осваивать покер и джин рамми вместо обычных детских игр вроде «Уно» или «Девятки». Выглядит он интересно — волосы на его лысеющей голове немного темнее, чем усы. Он любит показывать, как может шевелить своими вставными зубами, не вынимая их изо рта. Как зачарованная, я во все глаза смотрю, как он вытаскивает штуку, которую зовет «мостом», и между зубами у него появляется огромная дырка. Проделывает он это все одним ловким движением руки, словно фокусник.

Звонит телефон, разом вырывая меня из транса. Мне всегда хотелось ответить на звонок, но в семь лет такой шанс выпадает редко. Сейчас же родителей рядом нет, так что я вижу в этом блестящую возможность и бегу к телефону, пока Мюррей не помешал.

— Здравствуйте! — кричу я в трубку. — Это дом Лафлинов.

Следует долгая пауза. Меня это совершенно не останавливает.

— Не подскажете, с кем я говорю?

Из телефонной трубки до меня с шипением доносится серьезный мужской голос.

— Могу ли я поговорить с Катрин Лафлин, пожалуйста?

— Секундочку, — произношу я и роняю трубку, она повисает на проводе. — Мам! — кричу я. — Мама! Тебе кто-то звонит!

Моя мама спит на диване. Ее рука свисает вниз, к полу, словно она хочет снова взять в пальцы сигарету, сейчас затушенную об жестяную консервную банку, стоящую неподалеку.

— Проснись, — прошу я и трясу маму за плечи. Она протестующе стонет.

— Малыш, хватит, — строго говорит она. — Дай маме спокойно поспать.

— Но тебе звонят!

— Я не могу сейчас подойти, — бормочет она. — Попроси передать сообщение. А лучше позови бабушку или Мюррея.

— Ладно, — соглашаюсь я, сама для себя притворяюсь, что не услышала последнюю часть, и бросаюсь назад на кухню. Когда я бегу, мои носки скользят по линолеуму.

— Она сейчас занята. Может, оставите свой номер телефона?

— Нет, это очень важно. В доме есть еще кто-то из взрослых, с кем я могу поговорить?

— Мой отец с нами больше не живет, — сообщаю я. Следует еще одна долгая пауза.

— А кто-то еще в доме есть?

Я жму плечами и смотрю на Мюррея, который теперь стоит прямо позади меня. Устав от взрослых и их дел, я пихаю трубку ему в руки. Он здоровается со звонящим, затем молча слушает. Черты лица Мюррея искривляются, но не в обычной для него забавной манере. Его губы искажаются в гримасе, а глаза закатываются, словно пытаются сбежать подальше, запасть, «задвинуться» глубже в голову.

— Мы вам перезвоним.

Закончив разговор, Мюррей очень осторожно вешает трубку на рычаг.

— Дорогуша, можешь убрать наши карты? — спрашивает он, подходя к столу. — И будет славно, если ты сбегаешь на заправочную станцию за колой и чем-нибудь вкусненьким.

Вручив мне пятидолларовую купюру, он подталкивает меня к двери, выгоняя на улицу, и даже забывает напомнить про то, чтобы я не говорила с незнакомыми людьми и смотрела по сторонам, прежде чем переходить дорогу. Произносит лишь:

— И не забудь постучаться в дверь, когда вернешься.

Шагая вниз по дороге, я мну в пальцах хрустящую бумагу — свидетельство того, что теперь я богата. Патрульная машина проезжает мимо и заворачивает за угол. Не знаю, что заставляет меня повернуть назад, но я поворачиваю и бегу к дому, спотыкаясь из-за развязанных шнурков. Деньги совсем позабыты — я вижу машину моего отца, припаркованную у дома. Ее проржавевшая выхлопная труба и грязный номерной знак покрыты слоем пыли.

— Папа! — кричу я.

Его челюсть подергивается, когда он замечает меня. Сначала я думаю, что совсем как у мамы, когда она выпьет, но потом понимаю — что-то не так. В глазах моего отца застыло странное дикое выражение напополам со страхом.

— Птенчик.

— Папочка, что ты тут делаешь?

— Я пришел поговорить с мамой и бабушкой.

— Ты за мной пришел? — радостно кричу я. — Мы пойдем в парк?

— Не сейчас, Птенчик. Я должен обсудить с ними кое-что важное, — объясняет он, затем берет меня за руку, и моя ладошка тонет в его огромной ладони. — Пойдем, малышка.

На улице начинают завывать полицейские сирены, и отец вталкивает меня в дом. Он с грохотом закрывает дверь и щелкает замком. Рядом с нами Мюррей. Он стоит около входа — мне показалось, что стоит уже давно. Его рука лежит на дверной ручке.

Внезапно папа выпускает мою руку и спешит к бабушке, сидящей на диване рядом с толком еще не проснувшейся мамой, и бабушка испуганно вскакивает на ноги. Она явно удивлена появлением моего отца, как и тем, что я почему-то пришла вместе с ним.

Папа делает к ней еще шаг, и бабушка ведет его на кухню — я не могу разобрать их приглушенные голоса. Рев сирен полицейских машин наполняет весь дом, заглушает любой другой звук, даже телевизор и радио. Затем слышится визг шин у подъездной дорожки.

Взгляд бабушки блуждает, останавливаясь то на маленьком кухонном окошке, то на раковине. Затем она смотрит на меня через плечо и говорит:

— Элли, марш в свою комнату.

Я ее не слушаю. Мои ноги словно приросли к зеленому лохматому ковру в гостиной, и я во все глаза смотрю на взрослых.

— Папочка?

Он быстро подходит ко мне, крепко обнимает, его поцелуй оставляет влажный след на щеке — обычно я это ненавижу, но сейчас это почему-то чувствуется правильным. Запах дезодоранта «Олд Спайс» липнет к коже.

— Послушай бабушку, Птенчик.

Раздается пронзительная трель дверного звонка, затем — громкие удары. Я слышу низкий голос, который произносит самые ужасные слова в этой части города:

— Это полиция!

Папа опирается на стол, продолжая шептать что-то бабушке. Мама неподвижно сидит на диване. Ее голубые глаза равнодушно следят за тем, как полицейские подходят к папе, сжимая в руках блестящие металлические браслеты.

— Я знала, что рано или поздно он кого-нибудь убьет, — бормочет мама и перекатывается на другой бок, спиной к папе. Спиной ко всем нам.

Так арестовывают моего отца. Я плачу, я кричу в голос, но двое мужчин — один из них молодой, другой уже начинает лысеть — не обращают на меня никакого внимания. Его заковывают в наручники и заталкивают в машину. Я стою и в ужасе смотрю, как его фланелевая рубашка и строительные ботинки исчезают из виду.