От Лукова с любовью

Мариана Запата, 2018

Абсолютный бестселлер БукТока, более 300 000 000 просмотров! Он – чемпион. Она – неудачница. И они ненавидят друг друга. Джесмин Сантос не мыслит жизни без фигурного катания, но ей еще ни разу не удавалось занять первое место… К тому же, ее бросает партнер, и Джесмин в отчаянии. Пока ей не подворачивается возможность выступать в паре с Иваном Луковым – братом ее лучшей подруги и по совместительству настоящей звездой фигурного катания. Есть только одно «но»: Джесмин терпеть не может Ивана. Как и он ее. Их тандем предвещает много, очень много ссор. Но Джесмин решает рискнуть. Правда ли она готова на все ради успеха? Обжигающе ледяная история «от ненависти до любви» от королевы слоуберна Марианы Запаты. «Все, что пишет Мариана Запата – чистое золото! Я восхищаюсь ее способностью создавать таких удивительных персонажей. Эти истории – настоящий подарок для любителей романтики». – Али Хейзелвуд «Когда мне нужен гарантированно отличный роман, я всегда беру в руки Мариану Запату». – Тесса Бейли

Глава вторая

— Вы слышали новость?

Сидя в раздевалке, я как можно сильнее затянула шнурки на ботинках и завязала концы довольно тугим узлом, чтобы они выдержали в течение следующего часа. Даже не оборачиваясь, я знала, что на дальнем конце той же скамейки напротив своих шкафчиков сидят две девочки-подростка. Они торчали здесь каждое утро, как правило, бесполезно растрачивая время. Если бы они не болтали, то могли бы больше времени проводить на льду, но мне было по барабану. Не я оплачивала их время на катке. Если бы у них была такая мама, как у меня, она бы очень быстро отучила их от привычки болтаться без дела.

— Мама рассказала мне вчера вечером, — сказала та, что была повыше, поднимаясь со скамейки.

Я встала и, не обращая на них внимания, принялась вращать плечами назад, несмотря на то что провела уже целый час, разогреваясь и растягиваясь. Возможно, я не каталась по шесть или семь часов в день, как привыкла — тогда растяжка, по крайней мере в течение часа, была бы абсолютно необходима, — но от старых привычек трудно отказаться. Не стоило экономить час и пропускать разминку, чтобы потом несколько дней или недель страдать от растяжения мышц.

— Она сказала, что слышала, как кто-то говорил, что, кажется, он уходит из спорта из-за проблем с партнершами.

Теперь это привлекло мое внимание.

Он. Уходит из спорта. Проблемы.

То, что я окончила среднюю школу вовремя, было почти чудом, но даже я поняла, о ком они говорят. Иван. Кто, черт побери, еще это мог быть? Не считая нескольких мальчишек и Пола, который три года тренировался вместе со мной в Ледово-спортивном комплексе Лукова, не было никакого другого «его». Была еще парочка подростков, но ни один из них не смог бы пойти так далеко, — если кого-то хоть чуть-чуть интересовало мое мнение. Что было отнюдь не так.

— Может, после ухода он подастся в тренерство, — сказала одна из девочек. — Я была бы не против, если бы он кричал на меня целыми днями.

Я почти рассмеялась. Иван уходит? Ни за что. Ни за что на свете он не уйдет из спорта в двадцать девять лет, тем более не сейчас, не на пике своей формы. Несколько месяцев назад он победил на чемпионате США. А месяцем раньше занял второе место в финале Гран-при по фигурному катанию.

В любом случае, какого черта я обращаю на это внимание?

Мне плевать на то, что он делает. Его жизнь меня не касалась. Всем нам когда-нибудь нужно будет уйти. И чем меньше мне придется смотреть на его надоедливую рожу, тем лучше.

Решив, что не стоит отвлекаться, ведь на тренировку у меня всего два часа, — тем более отвлекаться на Ивана, а не на кого-то другого, — я направилась к выходу из раздевалки, оставив двух подростков попусту тратить время на сплетни. В это раннее утро на льду было, как обычно, шесть человек. Я пришла не так рано, как прежде, — теперь это не имело смысла, — но каждое из этих лиц я наблюдала уже много лет.

Некоторые чаще, чем остальные.

Галина уже сидела на трибуне для зрителей, за бортиком, вместе с термосами с кофе, который, как мне было известно по опыту, был очень густым, а на вкус напоминал деготь. Шея и уши у нее были замотаны любимым красным шарфом, и она была одета в свитер, который я видела уже раз сто и который в довершение всего был похож на шаль. Я могла бы поклясться, что с каждым годом к тому, что она надевала, прибавлялось по одному предмету одежды. Четырнадцать лет назад, впервые сорвав меня с уроков, она прекрасно себя чувствовала в длинной майке с рукавом и шали. Теперь в таком одеянии она, наверное, замерзла бы до смерти.

Четырнадцать лет — это больше, чем прожили некоторые из этих девочек.

— Доброе утро, — сказала я на ломаном русском, которого нахваталась от нее за эти годы.

— Привет, ежик, — поприветствовала она меня, на мгновение устремив взгляд на лед. Потом она перевела взгляд на меня, при этом ее лицо было таким же, каким я помнила его в двенадцать лет: обветренное и суровое, словно ее кожа из пуленепробиваемой ткани. — Как прошли выходные, хорошо?

Я кивнула, ненадолго предавшись воспоминаниям о том, как ходила в зоопарк с братом и племянницей, после чего мы отправились к нему в квартиру, чтобы поесть пиццы. То есть сделали две вещи, которые я, кажется, никогда не делала прежде — включая пиццу.

— А вы как? — спросила я женщину, которая научила меня очень многому, и мне никогда не расплатиться с ней за это.

На ее лице появились ямочки, что было нечастым зрелищем. Я так хорошо знала ее лицо, что могла бы в совершенстве описать его составителю фоторобота, если бы она вдруг пропала. Круглое, с тонкими бровями, миндалевидными глазами, тонкими губами и шрамом на подбородке, оставшимся от лезвия конька партнера еще с тех пор, когда она участвовала в соревнованиях. Не то чтобы она должна была когда-нибудь пропасть. Любой похититель, наверное, отпустил бы ее через час.

— Я виделась с внуком.

Я стала перебирать в голове даты, пока до меня не дошло.

— У него был день рождения, да?

Галина кивнула и перевела взгляд на каток, где находилась фигуристка, с которой она стала работать после того, как я ушла в парное катание четыре года назад. Да, мне не хотелось расставаться с ней, но это было неважно. Я больше не ревновала, не думала о том, как быстро она нашла мне замену. Но порой, особенно в последнее время, это беспокоило меня. Совсем чуть-чуть. Хотя этого было достаточно.

Я никогда не призналась бы ей в этом.

— Вы наконец купили ему коньки? — спросила я.

Мой прежний тренер склонила голову набок и пожала плечами, не отрывая своих серых глаз, миллион раз смущавших меня, ото льда.

— Да. Подержанные коньки и видеоигру. Я ждала. Ему почти столько же лет, сколько было тогда тебе. Поздновато, но еще вполне возможно.

Наконец-то она сделала это. Я помнила, когда он родился — еще до того, как мы расстались, — и как мы говорили о том, что ему нужно заняться фигурным катанием, как только он подрастет. Это был лишь вопрос времени. Мы обе понимали это. Ее собственные дети не пошли дальше юниоров, но это не имело значения.

Но мысли о нем, о ее внуке, вызвали у меня… почти ностальгические ощущения, воспоминания о том, какое удовольствие доставляло мне в ту пору фигурное катание. Еще до того, как я оказалась под сокрушительным прессом, до инцидента и до того, как на меня обрушились гребаные критики. До того, как я познала горький вкус разочарования. Фигурное катание всегда вселяло в меня чувство непобедимости. Даже больше, благодаря ему я чувствовала себя потрясающе. Раньше я не знала, что возможно испытать ощущение полета. Быть сильной. Красивой. В чем-то преуспевать. Особенно в том, что волновало меня больше всего. Я не осознавала, что умение скручивать свое тело, извиваться и придавать ему разные, казавшиеся невообразимыми позы способно восхищать. Я казалась себе до такой степени не похожей на всех остальных, скользя на максимальной скорости по овальному катку, что даже не задумывалась о том, насколько изменится моя жизнь через несколько лет.

Тихий смех Галины вывел меня из состояния уныния. По крайней мере, на мгновение.

— Когда-нибудь ты станешь его тренером, — предположила она, фыркнув, — словно представила, что я буду обращаться с ним так же, как она со мной, — и рассмеялась.

Я хихикнула, вспомнив о той сотне подзатыльников, которые получила от нее за десять лет нашей работы. Кое-кто не выдержал бы ее своеобразной требовательной любви, но мне она втайне нравилась. Мне она шла на пользу. Мама всегда говорила, что стоит дать мне палец, и я откушу всю руку.

А Галина Петрова не уступила бы даже мизинца.

Но уже не в первый раз она упомянула о том, что мне нужно заняться тренерской работой. В последние несколько месяцев, когда ситуация становилась… все более безнадежной, когда моя надежда найти другого партнера стала таять, она, не церемонясь, но и не торопя меня, как бы невзначай заводила со мной разговор об этой возможности. Просто говорила: Джесмин, тренерство. Да?

Но я все еще не была готова к этому. Мне казалось, что стать тренером значит сдаться, а… я не была готова. Еще не готова. Еще нет, твою мать.

Но, может быть, пришло время? — прошептал какой-то ворчливый, хнычущий голосок в моей голове, и внутри все сжалось.

Галина, словно чувствуя, что происходит в моей голове, снова фыркнула:

— У меня много дел. Отрабатывай прыжки. Ты не отдаешься делу полностью, ты слишком погружена в свои мысли, поэтому и падаешь. Вспомни, как было семь лет назад, — сказала она, все еще внимательно глядя на лед. — Перестань думать. Ты знаешь, что делать.

Я не думала, что она замечает мои трудности с тех пор, как стала тренировать кого-то другого.

Но ее слова запали мне в душу, и я вспомнила то время, о котором она говорила. Она права. Тогда мне было девятнадцать лет. Это был самый неудачный сезон в моей одиночной карьере. У меня еще не было партнера, и я каталась одна. Тот сезон стал катализатором для трех последующих, которые и привели к тому, что я стала кататься в паре. Я была слишком погружена в свои мысли, постоянно накручивала себя и… ну, если я и совершила ошибку, перейдя из одиночного катания в парное, было слишком поздно сожалеть об этом.

В жизни всегда нужно делать выбор, и я свой сделала.

Кивнув, я подавила в себе давнишний стыд, всколыхнувшийся при воспоминании о том ужасном сезоне. Оставаясь наедине, я постоянно думала о нем и жалела себя.

— Это меня и беспокоило. Я поработаю над прыжками. Увидимся, Лина, — сказала я своему бывшему тренеру, секунду повертев браслет на запястье, после чего уронила руки и встряхнула их.

Галина быстро скользнула взглядом по моему лицу, а затем с серьезным видом опустила подбородок и вновь обратила свое внимание на каток. Она выкрикнула что-то насчет слишком медленного прыжка с ярко выраженным акцентом.

Сняв чехлы с коньков и положив их на обычное место, я вышла на лед и сосредоточилась.

У меня все получится.

* * *

Ровно через час я так вспотела и устала, будто тренировка продолжалась уже три часа. Проклятье, я размякла. В конце я исполнила небольшую комбинацию прыжков — несколько или хотя бы один прыжок, за которым тут же следовал второй, иногда еще два, — но, честно говоря, была недовольна собой. Я едва приземлялась, вихляла и каждый раз старалась удержаться, в то же время прилагая максимум усилий, чтобы сконцентрироваться на прыжках, и только на них.

Галина была права. Я была рассеянна, но не могла понять, что именно меня отвлекает. Может, и правда нужно было скорее помастурбировать, или заняться пробежкой, или чем-то еще. Да чем угодно, лишь бы прочистить мозги или хотя бы избавиться от этого тошнотворного ощущения, преследующего меня как призрак.

Лишь слегка раздраженная, я вернулась в раздевалку и обнаружила на дверце своего шкафчика желтый самоклеящийся листочек. У меня не возникло никаких мыслей. Месяц назад генеральный директор КЛ оставила мне похожую записку с просьбой зайти к ней в офис. Она всего лишь хотела предложить мне работать с начинающими. Опять. Я понятия не имела, почему она решила, что я — достойный кандидат, чтобы обучать маленьких девочек, практически малышей, и я сказала ей, что меня это не интересует.

Итак, я сорвала записку со шкафчика и не спеша прочитала: Джесмин, зайди перед уходом в офис ГД. Дважды, чтобы убедиться, что поняла все правильно. В голову мне пришло только, что независимо от того, чего хочет от меня ГД, стоит поторопиться, потому что нужно было возвращаться на работу. Мои дни были расписаны по минутам. Мой график можно было найти практически везде — в телефоне, на листках бумаги, которые валялись в машине, в сумках, в комнате, на холодильнике, — чтобы ничего не забыть и не нервничать. Мне важно было быть дисциплинированной, подготовленной и всегда следить за временем. А теперь придется пропустить горячую ванну и отказаться от макияжа, чтобы вовремя прийти на работу, либо предупредить начальника.

Я открыла шкафчик и достала из сумки телефон, после чего набрала сообщение, поблагодарив Т9, облегчающий мою жизнь, и отправила его маме. Она никогда не расставалась с телефоном.

Я: ГД КЛ хочет поговорить. Можешь позвонить Мэтти и сказать, что я немного опоздаю, но постараюсь быть как можно скорее?

Она ответила мгновенно.

Мама: Что ты сделала?

Закатив глаза, я напечатала ответ. Ничего.

Мама: Тогда зачем тебя вызывают в офис?

Мама: Ты опять обозвала чью-то маму шлюхой?

Ну конечно, она так и не забыла об этом. Никто не забыл.

Просто я не рассказывала ей о том, что ГД раза три просила меня зайти к ней в офис, чтобы обсудить тренерскую работу.

Я: Не знаю. Может, не приняли чек за прошлую неделю.

Это была шутка. Ей лучше, чем кому-либо другому, было известно, сколько стоят тренировки в КЛ. Она оплачивала их более десятка лет.

Я: Нет. Я больше не обзывала ничью маму шлюхой, но та шлюха это заслужила.

Зная, что мама ответит почти немедленно, я положила телефон обратно в шкафчик и решила, что напишу ей через минуту. В рекордное время приняв душ и упаковав вещи, я натянула на себя нижнее белье, джинсы, майку, носки и самые удобные на вид туфли, которые только могла позволить. Покончив с этим, я проверила телефон и увидела, что мама ответила.

Мама: Тебе нужны деньги?

Мама: Она действительно этого заслужила.

Мама: Ты кого-то толкнула?

В душе я ненавидела себя за то, что мама все еще спрашивает, нужны ли мне деньги. Как будто я много лет из месяца в месяц недостаточно вытягивала их у нее. Один неудачный сезон за другим.

По крайней мере, больше я так не делала.

Я: С деньгами все в порядке. Спасибо.

Я: И я больше никого не толкала.

Мама: Уверена?

Я: Да, уверена. Я бы запомнила.

Мама: Точно?

Я: Да.

Мама: Если ты это сделала, все нормально. Некоторые и правда напрашиваются.

Мама: Даже мне иногда хотелось треснуть тебя. Такое случается.

Я не смогла удержаться от смеха.

Я: Мне тоже.

Мама: Ты хотела дать мне по шее?

Я: На этот вопрос нет правильного ответа.

Мама: Ха-ха-ха-ха.

Я: Не хотела. Окей?

Застегнув молнию на сумке, я взялась за ручку, зажала в кулаке ключи и как можно скорее вышла из раздевалки. Я едва не бежала по одному коридору, а потом по второму в ту часть здания, где были расположены торговые фирмы. Я хотела съесть сэндвич с белым хлебом и яйцом, который оставила в машине, по дороге. Подойдя к двери офиса, я на всякий случай напечатала еще одно сообщение, в этот раз не обращая внимания на опечатки.

Я: Серьезно, ма. Можешь позвонить ему?

Мама: ДА.

Я: Спс.

Мама: Люблю тебя.

Мама: Скажи, если тебе нужны деньги.

На секунду у меня перехватило дыхание, но я ничего не ответила. Я бы не призналась, даже если бы они были мне нужны. Никогда больше не призналась бы. По крайней мере, пока могла справляться сама. А я бы даже пошла в стриптизерши, если бы пришлось. Мама и так достаточно сделала для меня.

Сдерживая вздох, я постучалась в дверь кабинета генерального директора, размышляя о том, как было бы хорошо, если бы этот разговор, о чем бы он ни был, продлился не больше десяти минут. Тогда я не слишком опоздала бы на работу. Мне не хотелось злоупотреблять снисходительностью маминого ближайшего друга.

Я повернула ручку и в ту же секунду услышала, как в кабинете кто-то прокричал:

— Заходи!

Проблема заключалась в том, что я никогда не любила сюрпризы. Никогда. Даже в детстве. Я всегда предпочитала знать, с чем буду иметь дело. Не стоит и говорить, что никто не устраивал мне сюрпризы в день рождения. Один раз, когда дедушка попытался это сделать, мама заранее предупредила меня, взяв клятву, что я буду вести себя так, словно это сюрприз. Так я и сделала.

Я была готова столкнуться с генеральным директором, женщиной по имени Джорджина, с которой мы всегда ладили. Я слышала, что некоторые называют ее упертой, но со мной она лишь проявляла характер и не позволяла вешать себе лапшу на уши — просто потому, что не обязана была это делать.

Поэтому я чертовски удивилась, когда первым человеком, которого я увидела в кабинете, оказалась не Джорджина, а знакомая мне женщина лет под пятьдесят, в классическом черном свитере и с таким аккуратным пучком на голове, что подобное совершенство я раньше видела только на соревнованиях.

И еще больше я удивилась, когда увидела в кабинете второго человека, сидевшего по другую сторону стола.

В третий я раз я удивилась, когда поняла, что генерального директора нигде не видно.

Только… они.

Иван Луков и женщина, которая тренировала его последние одиннадцать лет.

Человек, с которым я не могла разговаривать без препирательств, и человек, который за эти одиннадцать лет сказал мне всего слов двадцать.

Что, черт побери, происходит? Я бросила взгляд на женщину, пытаясь понять, правильно ли прочитала записку, приклеенную к шкафчику. Я не… неужели? Я не спешила. И прочитала ее два раза. Я больше не искажаю смысл написанного.

— Я искала Джорджину, — объяснила я, пытаясь не обращать внимания на смущение из-за того, что неправильно прочитала слова на стикере. Я терпеть не могла лажу. Терпеть не могла. Еще хуже, блин, было бы облажаться у них на глазах. — Вы не знаете, где она? — выдавила я, все еще думая о записке.

Женщина слегка улыбнулась, но не так, как если бы я прервала какой-то важный разговор, и даже не совсем как человеку, которого много лет игнорировала. От этого я занервничала еще больше. Раньше она никогда мне не улыбалась. На самом деле я не помню, чтобы вообще хоть когда-то видела ее улыбающейся.

— Входи, — сказала она, по-прежнему с улыбкой на губах. — Это не Джорджина оставила записку на твоем шкафчике, а я.

Позже я испытаю облегчение от того, что правильно все поняла, но в тот момент я была слишком занята попытками разобраться, какого черта я здесь и почему она оставила мне записку… И почему, черт возьми, Иван сидит и ничего не говорит.

Будто прочитав мои мысли, женщина улыбнулась еще шире, словно хотела успокоить меня, но это произвело обратное действие.

— Садись, Джесмин, — сказала она тоном, который тут же напомнил мне о том, что она тренировала сидевшего слева от меня идиота, чтобы тот победил в двух чемпионатах мира. Проблема была в том, что она не приходилась мне тренером, а я не люблю, когда другие указывают мне, что делать, даже если имеют на это право. Кроме того, она никогда не была слишком любезна со мной. Не груба, но и не добра.

То есть все ясно. Но этот факт ничего не менял.

В течение двух лет я принимала участие в тех же соревнованиях, что и Иван. Я соперничала с ним, а он со мной. Желание победить того, с кем не находишься в дружеских отношениях, проще. Но это не объясняло ее поведения в те годы, когда я каталась одна и мне нечего было делить с ним. Когда она могла бы быть дружелюбной по отношению ко мне… но этого не случилось. Не то чтобы я хотела тренироваться у нее или нуждалась в ней, но все-таки.

Поэтому она, наверное, и не удивилась, когда я, глядя на нее, только вскинула брови.

Видимо, она решила, что нет лучшего способа ответить мне, чем тоже вскинуть брови.

— Пожалуйста? — предложила она почти ласковым голосом.

Я не поверила ни ее интонации, ни ей.

Мне не оставалось ничего другого, кроме как окинуть взглядом стулья напротив нее. Их было всего два, и один из них занял Иван, которого я не видела с тех пор, как он уехал в Бостон перед чемпионатом мира. Его длинные ноги — те самые ноги, которые я чаще видела в коньках, чем в обычных ботинках, — были вытянуты и просунуты под стол, за которым сидела его тренер. Но моим вниманием завладело не то, как лениво он сидел, скрестив руки на груди и выставив напоказ свою подкачанную грудь и стройный торс, и не темно-синий свитер с высоким воротником, оживляющий его почти бледное лицо, от которого другие девушки в этом здании сходили с ума.

Именно его внимательные серо-голубые глаза лишили меня дара речи. Я никогда не забывала, каким ярким был цвет его глаз, но они все равно всегда заставали меня врасплох. И куда уж без обрамлявших их длинных черных ресниц.

Но в его взгляде было что-то еще.

Фу.

Сколько девушек сходило с ума от его лица, волос, глаз, от его выступлений, от его рук, длинных ног, дыхания, от зубной пасты, которой он пользовался… Это бесило. Даже мой брат называл его красавчиком — хотя мужа моей сестры он тоже считал красавчиком, но это неважно. Кроме всего прочего, девушки преклонялись перед его широкими плечами, помогавшими удерживать партнершу на вытянутых руках. Краем уха я слышала, что женщины сходят с ума по его заднице, и не глядя на нее, я знала, что она идеально выпуклая — упругие ягодицы были практически обязательны в нашем виде спорта.

И если бы у Ивана было одно главное достоинство, им бы стали эти глаза, от которых бросало в дрожь.

Но у него его не было. У Дьявола нет ни единого достоинства, которое искупило бы его грехи.

Я пристально смотрела на него, а этот дьявольски симпатичный парень пристально смотрел на меня. Он не отводил взгляда от моего лица. Он не хмурился, не улыбался, ничего такого.

И это взбесило меня.

Он просто… смотрел. С закрытым ртом. А его руки — и пальцы — были засунуты под мышки.

Будь я кем-то другим, он поставил бы меня в неловкое положение своим взглядом. Но я не его фанатка. Я достаточно хорошо знаю его, чтобы не отвлекаться на трико, надетое прямо на голое тело. Он упорно тренировался, он был хорош. Но он не возбуждал меня. Определенно не вдохновлял. Не производил впечатления.

К тому же я помнила, как много лет назад мама разорвала на нем новые трико за то, что он огрызался, и это тоже не стоило сбрасывать со счетов.

— К чему все это? — медленно спросила я, еще на полсекунды уставившись в хорошо знакомое мне лицо Ивана, прежде чем наконец перевести взгляд на тренера Ли, почти сгорбившуюся над столом (как будто кто-то с ее осанкой был способен сгорбиться). Твердо упершись локтями в стол, со все еще вскинутыми тонкими и темными стрелами своих бровей, она с интересом смотрела на меня. Она была так же красива, так в те времена, когда принимала участие в соревнованиях. Я смотрела видео 80-х годов, когда она побеждала на национальных чемпионатах.

— Ничего страшного, обещаю, — осторожно проговорила немолодая женщина, словно издеваясь над моим смущением. Жестом она показала на стул рядом с Иваном. — Присядешь?

Если тебя просят сесть, хорошего не жди. Особенно если сесть предлагают рядом с Иваном. Так что я, пожалуй, откажусь.

— Я постою, — произнесла я, при этом звук моего голоса был таким же странным, как охватившее меня чувство.

Что происходит? Меня же не могут выкинуть из комплекса? Я ничего такого не сделала.

Если только те долбаные девчонки с воскресенья не настучали на меня. Черт.

— Джесмин, нам нужно всего две минуты, — неторопливо произнесла тренер Ли, продолжая указывать мне на стул.

Да, только этого дерьма мне не хватало, ситуация обострялась. Две минуты? За две минуты ничего хорошего не сделаешь. Я дважды в день чистила зубы больше двух минут.

Я не сдвинулась с места. Они настучали на меня. Маленькие засранки…

В подтверждение того, что я не умею скрывать свои мысли, тренер Ли, сидя за столом, вздохнула. Я заметила, как она быстро скользнула взглядом по Ивану, прежде чем снова посмотреть на меня. Она больше походила на адвоката, чем на фигуристку, которой когда-то была, и на тренера, которым стала теперь. Встав со своего места, женщина выпрямилась и, прежде чем заговорить, поджала губы.

— Тогда перейду сразу к делу. Насколько серьезно ты настроена отойти от дел?

Насколько серьезно я настроена отойти от дел? Так вот что все думают? Что я, твою мать, ухожу?

Не то чтобы… я сама решила остаться без партнера и пропустить целый сезон, но это неважно. Неважно. С моим давлением произошло нечто странное, чего прежде никогда не случалось, но я решила не обращать внимания ни на него, ни на слово на букву «о» и вместо этого сфокусировалась на самых важных словах, слетевших с ее губ.

— Почему вы спрашиваете? — медленно проговорила я, все еще продолжая волноваться. Совсем чуть-чуть.

Нужно было все-таки позвонить Карине.

По той прямолинейности, с которой действовала эта женщина и которую я бы оценила в любое другое время, стало ясно, что она не будет ходить вокруг да около. И от этого я, черт побери, удивилась еще сильнее, потому что не ожидала услышать от нее эту фразу. Меньше всего на свете я ожидала услышать от нее это. Блин, меньше всего на свете я ожидала услышать это от кого угодно.

— Мы хотим, чтобы ты стала новой партнершей Ивана, — сказала женщина. Просто. Вот. Так.

Просто вот так.

В жизни бывают моменты, когда ты начинаешь вспоминать, не принял ли случайно наркотики. Вдруг кто-то украдкой подмешал тебе ЛСД в выпивку? Или начинаешь думать, что на автомате принял обезболивающее, а это оказалась «ангельская пыль»^[4].

Именно так я чувствовала себя в тот момент, стоя в кабинете генерального директора КЛ. Мне не оставалось ничего другого, кроме как моргнуть. Потом моргнуть еще несколько раз.

Потому что какого черта?

— Да, если ты готова пересмотреть свое желание отойти от дел, — продолжила женщина, снова использовав этот эвфемизм. А я стояла перед ней, гадая, кто бы мог подмешать мне в воду галлюциногенные таблетки, потому что это, блин, вообще было невозможно. Невозможно, чтобы эти слова действительно исходили от тренера Ли.

Ни за что на свете, черт побери.

Наверное, я ослышалась или просто почему-то прослушала гигантский фрагмент нашего разговора, потому что…

Потому.

Я и Иван? Партнеры? Не может быть. Ни единого шанса.

…так ведь?

Примечания

4

«Ангельская пыль» — жаргонное название фенциклидина, принятое среди наркоманов.