От Лукова с любовью

Мариана Запата, 2018

Абсолютный бестселлер БукТока, более 300 000 000 просмотров! Он – чемпион. Она – неудачница. И они ненавидят друг друга. Джесмин Сантос не мыслит жизни без фигурного катания, но ей еще ни разу не удавалось занять первое место… К тому же, ее бросает партнер, и Джесмин в отчаянии. Пока ей не подворачивается возможность выступать в паре с Иваном Луковым – братом ее лучшей подруги и по совместительству настоящей звездой фигурного катания. Есть только одно «но»: Джесмин терпеть не может Ивана. Как и он ее. Их тандем предвещает много, очень много ссор. Но Джесмин решает рискнуть. Правда ли она готова на все ради успеха? Обжигающе ледяная история «от ненависти до любви» от королевы слоуберна Марианы Запаты. «Все, что пишет Мариана Запата – чистое золото! Я восхищаюсь ее способностью создавать таких удивительных персонажей. Эти истории – настоящий подарок для любителей романтики». – Али Хейзелвуд «Когда мне нужен гарантированно отличный роман, я всегда беру в руки Мариану Запату». – Тесса Бейли

Глава четвертая

Неудивительно, что в ту ночь я хреново спала.

Можно было грешить на выпитый после ужина кофе — обычно я не пью кофеин после обеда и позже, потому что это выводит меня из строя, а мне нужна вся энергия, чтобы жить эту жизнь, — но дело было не в кофе.

Дело было в маме. И в тренере Ли. Но главным образом в маме.

А чего еще ожидать, если она пристала ко мне с расспросами (которые обычно я предвидела)? Но разве я была когда-нибудь способна обвести маму вокруг пальца и почему надеялась, что смогу сделать это теперь?

Она села рядом со мной на диване после того, как брат с Джеймсом ушли, и обвила рукой плечи так, что я, разумеется, поняла: мне от нее ничего не скрыть. В нашей семье мы были довольно нежны друг с другом… если синяки, подколы и розыгрыши можно назвать нежностью… но мы были не из тех, кто все время целуется и обнимается, если только по необходимости. В последний раз, когда я случайно обняла старшего брата, он спросил, не собираюсь ли я сесть в тюрьму или умереть.

Поэтому в тот вечер, когда мама обняла и притянула меня к себе, сжав мою коленку, я призналась, что совершила ту же ошибку, которую совершают многие ее собеседники, — я недооценила ее. Мои братья и сестры знали меня очень хорошо, их партнеры тоже — меня не так уж сложно было понять, — но никто не знал меня лучше мамы. Руби, моя сестра, тоже видела меня насквозь, но ей все еще было далеко до нее. Сомневаюсь, что кто-нибудь когда-нибудь сравнится с мамой.

— Расскажи мне, что происходит, Ворчун, — попросила она, употребив прозвище, которое дала мне, когда мне было четыре года. — Ты сегодня вечером была такой тихой.

— Мама, я проболтала половину ужина, — сказала я, не отрывая глаз от «Неразгаданных тайн»^[7], которые повторяли по телику, и покачала головой. Я не решалась посмотреть ей в глаза, чтобы не выдать свою дилемму.

Она прислонила голову к моей и поставила обычный бокал с красным вином на кофейный столик, после чего почти повисла на мне, словно в надежде, что я удержу ее.

— Да, со своим братом и Джеймсом. Мы едва перекинулись парой слов. Ты даже не рассказала мне про встречу. Думаешь, я не вижу, когда с тобой что-то не так? — обиженным голосом проговорила она, словно обвиняя меня.

Она меня раскусила.

Мама снова сжала мое плечо.

— То, что я ничего не сказала в присутствии Джоджо и Джеймса, не означает, что я ничего не заметила. — Она еще сильнее сжала мое плечо и прошептала, как самый настоящий стремный тип: — Я все знаю.

Я все же фыркнула и посмотрела на нее краешком глаза. Могу поклясться, что за последние пятнадцать лет она не постарела ни на день. Как будто время для нее остановилось. Сохранило ее. Либо она давным-давно затащила в постель джинна, который исполнил ее желание, и теперь она станет бессмертной, либо что-то типа того.

Вытянув ноги, я закинула их на кофейный столик и наморщила нос:

— Ладно, служба психологической помощи.

Она прижалась ко мне сбоку — как делала всегда, когда хотела меня побесить, — а я совсем чуть-чуть отклонилась, чтобы не злить ее.

— Скажи мне, что с тобой происходит? — настойчиво повторила мама прямо мне в ухо. Ее голос звучал обманчиво мягко — и охренительно фальшиво. Я почувствовала дыхание, от которого исходил запах вина. — Я угощу тебя вишней в молочном шоколаде, припрятанной после Дня святого Валентина…

Даже вишня в молочном шоколаде не заставит меня открыть рот. Я еще больше отклонилась от мамы, но она придвинулась ближе и буквально прилипла ко мне, закинув свое бедро на мое.

— Боже мой, дамочка, может, вас прямо сейчас подсоединить к винной капельнице? Ценители по одному твоему дыханию определят, в какой год было разлито это вино.

Не обращая внимания, мама обняла меня еще крепче.

— Чем скорее ты расскажешь мне, тем скорее я оставлю тебя в покое, — попыталась подкупить меня она.

Не в силах удержаться, я фыркнула. Как будто от нее было так легко отделаться.

— Ты сама хоть веришь своим словам?

Она запыхтела и отодвинулась всего на пару сантиметров.

— Давай сделаем передышку и поболтаем. Все равно наступит момент, когда ты расскажешь мне, — заявила она, и это было правдой.

Но…

Просто я пережила столько провалов… мне часто казалось, что год назад я достигла своего предела.

Мама была тем человеком, которого мне хотелось защищать больше всех. Пока я росла, она платила за все самостоятельно, так как мой отец думал, что это пустая трата денег, и постоянно спрашивал: «Разве для Джесмин не найдется других занятий?» — мама обычно включала громкую связь, и моя любопытная задница всегда подслушивала. Когда он навещал нас, мама говорила, что мы не нуждаемся в его поддержке или не хотим ее… даже если это означало, что она постоянно опаздывала с оплатой счетов. Оглядываясь назад, я не понимала, как она умудрялась выкручиваться, как сумела не оставить нас без крыши над головой, оплачивала счета и кормила.

Я не уверена, что сама смогла бы провернуть такое. Но мама сделала для меня все. А я отплатила ей лишь тем, что пару раз «выиграла» второе место.

После перехода во взрослую категорию я не победила ни разу, и никто на самом деле не понимал, почему так происходит. Никто, кроме меня.

Мама заслуживала лучшего, и мне захотелось вернуть ей долг.

— Джесмииииии, — игриво подвывала мама мне в ухо, прижимаясь все сильнее и не обращая внимания на то, что мне это не нравилось. — Просто расскажи мне. Я знаю, ты этого хочешь. Я никому не скажу. Обещаю.

— Нет, — презрительно усмехнулась я, и мама поняла, что со мной такое не пройдет. — И ты — врушка.

— Это я врушка? — имела наглость спросить моя мать, словно искренне верила своему обещанию не проговориться. Я была болтуньей, но от кого же я это унаследовала? От нее.

— Ну не я же обещаю не выдать мой секрет, — настаивала я, кося на нее глазом и пытаясь потянуть время, чтобы обдумать будущие слова и не бросаться с головой в омут.

Стоило ли говорить маме? Она уже догадалась, что я что-то скрываю.

Я поняла, что мама у меня на крючке, когда она шумно вздохнула, признавая, что она такая, какая есть — ужасная, жуткая врушка.

— Хорошо, я скажу только… одному человеку. Договорились?

— Кому?

Она замолчала. Было слишком много людей, которым она обычно все выбалтывала. Ей нужно было выбрать. Господи.

— Бену.

Ее мужу, Номеру четыре. Краешком глаза я могла видеть только ее рыжие волосы, и я понимала, что лучше ситуация уже не станет. Мама не отступит. Тем более теперь, когда я дала ей понять, что знаю о ее намерениях.

Я вздохнула. Сейчас или никогда?

— Только не радуйся…

— О боже, — практически выдохнула она, и я поняла, что уже слишком поздно.

Я закатила глаза и полностью развернулась, чтобы видеть ее лицо.

— Нет, мама. Нет. Пока не радуйся. Я даже не собиралась ничего говорить…

— Расскажи, — прошептала она хриплым голосом, как будто одержимый бесами ребенок из фильма ужасов.

Я моргнула.

— Если пообещаешь никогда больше не говорить таким голосом.

Мама застонала и снова превратилась в свой любимый образ паукообразной обезьяны, душащей меня в объятиях.

— Хорошо. Я обещаю. Рассказывай.

— Я… — Замолчав, я скользнула по ней взглядом, стараясь подбирать слова так, чтобы как можно спокойнее объяснить ей произошедшее. — Ладно. Но не радуйся.

— Я уже сказала, что не буду, — проговорила мама и сама себе не поверила.

— У меня была встреча…

— Я помню. Ты говорила. По поводу чего?

Я вздохнула и бросила на нее взгляд, — заметь мама его, она бы шлепнула меня, но она этого не увидела, и я была благодарна. Непонятно, почему я думала, что смогу скрыть это. Можно было на пальцах одной руки пересчитать мои секреты, о которых мама до сих пор не знала.

— Помнишь тренера Ли?

Она не шевельнулась.

— Да.

— Тренер Ли спросила, не хочу ли я в следующем сезоне стать партнершей Ивана.

Молчание.

Мама ничего не сказала. Ни единого слова. Возможно, это был первый раз, когда она промолчала.

Я качнула плечом, на котором лежала ее голова, осознавая, что она по-прежнему не шевелится и ничего не говорит.

— Я думала, что у меня есть еще несколько лет, пока ты доживешь до того возраста, когда люди засыпают на ходу.

— Надо было оставить тебя в пожарном депо, — бросила мама в ответ, не упустив из сказанного мной ни слова. При этом ее голова не сдвинулась с моего плеча.

Больше она не сказала ничего.

Что, черт возьми, происходит?

— Почему ты молчишь? — Я склонила голову набок, чтобы видеть ее макушку. Я была невысокой, всего метр шестьдесят ростом, но мама была даже ниже, чем метр пятьдесят, — при этом я была почти уверена, что она преувеличивает.

— Я думаю, — ответила она, явно растерянная.

Господи помилуй.

— О чем?

Она по-прежнему сидела неподвижно.

— О твоих словах, Ворчун. Ты огорошила меня, я была не готова. Я думала, ты наконец скажешь, что согласилась на должность тренера в КЛ.

Я скривила лицо, хотя мама не могла видеть меня. Как она узнала о должности тренера? И почему раньше ничего не говорила?

Словно почувствовав мое смятение, мама повернулась под таким углом, чтобы видеть мое лицо. Мы были почти полной противоположностью друг друга, если не считать одинакового овала лица. Мы обе были невысокими и кудрявыми. Но у мамы были длинные рыжие волосы со слишком ярким оранжевым оттенком, чтобы выглядеть натуральными, и бледная кожа; она была гибкой, красивой, властной и при этом приятной, умной и привлекательной… а я не обладала ни одним из этих качеств. Я не была уродкой, но с мамой и сестрами сходств было мало. А все остальное… что ж, ко мне это тоже не относилось, если не считать, что я тоже иногда любила командовать.

Дело было в том, что она и не разволновалась, и не очень обрадовалась этой новости. Полчаса назад я могла бы поспорить, что она отреагирует как угодно, только не так.

Но она не отреагировала. И я не понимала почему.

— Ну? — выдавила я из себя.

Синие глаза, напоминавшие мне о сапфире из «Титаника»^[8], прищурились, и мама скривила рот.

Я сузила глаза и посмотрела на нее, тоже скривив рот.

— Что? Скажи что-нибудь.

Она искоса посмотрела на меня.

— Я думала, ты обрадуешься. В чем дело? — спросила я, и тут же в мою голову неожиданно закралась такая мысль, что я чуть было не задохнулась. Неужели она…

Я не могла выговорить этого. Не могла думать об этом. Не желала думать об этом.

Но мне пришлось.

Не обращая внимания на это ужасное, неприятное ощущение в животе, я моргнула еще раз, успокаивая себя в ожидании маминого ответа — я не могла этого выдержать, я не выдержала бы, — а затем спокойным голосом, которым можно гордиться, задала вопрос. Руки стали липкими.

— Ты думаешь, я на это больше не способна?

Иногда я сожалела о том, что мы с мамой так беспощадно честны друг с другом. В общении с моей старшей сестрой, Мелочью, мама всегда подбирала слова, остальным братьям и сестрам она высказывала такие вещи в более приятной форме, но меня она никогда не щадила. Во всяком случае, насколько я помню.

Если бы она сказала «да»…

Мама так резко дернула головой, что боль, поселившаяся в моей груди при мысли, что я действительно больше ни на что не способна, моментально утихла.

— Не нарывайся на комплименты. Они тебя недостойны. — Мама закатила глаза. — На все ты способна. Лучше тебя нет никого, не притворяйся, будто не понимаешь. Тьфу.

Я неосознанно затаила дыхание.

— На самом деле я думаю, — с нажимом произнесла она, все еще кося на меня одним глазом, — что это не очень хорошая идея.

Хмм…

Теперь пришла моя очередь скосить на нее глаза.

— Почему?

В ответ мама окинула меня взглядом.

— Ты сказала, что тебя попросили стать его партнершей в следующем сезоне… что это значит?

— Это значит, только на один сезон.

Ее нестареющее лицо сморщилось от смущения.

— Почему только на один?

Я пожала плечами:

— Не знаю. Они просто сказали, что Минди пропустит один сезон. — Минди всегда была со мной довольно любезна. Надеюсь, с ней все в порядке.

Выражение лица моей мамы изменилось.

— А что будет потом?

Разумеется, она спросила. Едва сдерживая вздох, я выбрала самую многообещающую часть из того, что принесло бы мне партнерство с Иваном.

— Они могут помочь мне найти другого партнера.

Мама молчала так упорно и, черт побери, так странно, что я не смогла удержаться и пристально посмотрела на нее, пытаясь представить, о чем она думает.

К счастью, она не заставила меня долго ждать.

— Ты говорила об этом с Кариной?

— Нет. Мы не разговаривали целый месяц. — И было бы странно, если бы я позвонила ей с расспросами о брате. Что за чушь? Мы никогда не говорили об Иване. Вдобавок мы теперь общались не так часто, потому что она поступила в колледж и погрузилась в учебу. Мы по-прежнему любили друг друга и беспокоились друг о друге, но… иногда жизнь разводит людей. Я ничего не могла поделать с тем, что стала меньше волноваться о ком-то. Просто так случилось. И не ее вина, что я теперь не так занята, как раньше. До этого момента я на самом деле не очень-то замечала, что мы отдалились друг от друга.

Мама хмыкнула и скривила рот, словно по-прежнему была погружена в глубокие размышления.

Я осторожно посмотрела на нее, игнорируя странное ощущение в животе.

— Думаешь, мне не стоит соглашаться?

Бросив на меня взгляд и склонив голову набок, она на секунду заколебалась.

— Дело не в том, что я так думаю. Я просто хочу быть уверена, что они тобой не воспользуются.

Что?

— В прошлом году мне едва удалось избежать ареста, Ворчун. Не думаю, что смогу сдержаться, если кто-нибудь еще захочет обвести тебя вокруг пальца, — объяснила она, словно это было само собой разумеющимся.

Я моргнула.

— Два часа назад ты его защищала.

Мама закатила глаза.

— Это было до того, как я услышала, что он может стать твоим партнером.

Какое это имело значение?

Теперь моргнула она.

— Я просто хочу знать, почему ты не согласилась сразу же.

Я выдавила из себя всего два слова:

— Потому что.

— Потому что — что?

Я пожала плечами, прижимаясь к маме. Я не хотела говорить, как боялась проиграть и всего, что последует за этим, поэтому оставила мысли при себе.

— Мам, сейчас я больше работаю у Мэтти. Я планировала два раза в неделю ходить в спортзал с Джоджо, даже если он сачкует на каждой тренировке. Я строила планы с Себастьяном. Раз в две недели мы с Тэйли ходим на скалолазание. Я не хочу просто забивать на них. Не хочу, чтобы они думали, что недостаточно много значат для меня. — Тем более пока они не решили, что я — динамщица, которой наплевать на них, хотя это совсем не так.

Мама наморщила лоб, и по ее лицу промелькнула тень настороженности.

— Дело в этом?

Я снова дернула плечом, в горле образовался ком из правды и лжи, пытавшийся вырваться наружу.

Казалось, мама не до конца поверила мне, но больше не стала комментировать, как делала обычно.

— То есть ты боишься, что тебе не хватит времени?

Я сглотнула.

— Я не хочу отступаться от своего слова. И без того довольно. — Раньше я не понимала, как сильно мне не хватает братьев и сестер, но теперь поняла. Просто легко не думать о том, чего у тебя нет, когда мысли заняты другими вещами.

По маминым губам пробежала грустная улыбка, но она была достаточно умной, чтобы жалеть меня. Тем не менее слова, слетевшие с ее губ, абсолютно не соответствовали тому, что было написано у нее на лице.

— Звучит неубедительно, Ворчун, но ладно. Всему свое время.

Прищурившись, я посмотрела на нее.

— Сообщи Мэтти о своем графике. Раньше ты работала не так много, и он как-то справлялся. Расскажи братьям и сестре. Ты сможешь проводить с ними время, даже если начнешь снова тренироваться, Джесмин. Они всего лишь хотят быть с тобой рядом, и неважно, чем вы занимаетесь.

Внутри у меня все сжалось от разочарования, или, скорее, от чувства вины, которое вызвали ее слова.

— Тебе не нужно проводить с каждым из них по шесть часов в неделю. Даже три не нужно. Им достаточно немного времени. Держу пари, даже не на каждой неделе.

Я сжала зубы, чтобы сдержать дрожь, но не была уверена, что это сработает.

Мама знала, что я думаю и чувствую, но ничем не выдала себя, потому что продолжила:

— У тебя может быть жизнь за пределами фигурного катания. Ты можешь делать все, что хочешь, и ты знаешь это. Просто нужно постараться.

Сколько раз в прошлом она повторяла мне те же самые слова? Сотню? Тысячу?

Я сглотнула, но не подняла глаз.

— О чем ты?

Она снова скользнула по мне взглядом.

— Ты знаешь, о чем я. Ты можешь делать все, что захочешь, Джесмин. Но я хочу, чтобы ты была счастлива. И чтобы тебя ценили.

У меня защипало в носу, но я не могла не заметить предостережения в ее голосе.

— Так ты думаешь, мне не следует этого делать?

Женщина, ездившая на все до единого соревнования, которые была способна позволить, женщина, которая всегда проверяла, что я хожу на каждый урок, на который должна ходить, которая аплодировала мне даже тогда, когда я была не на высоте, склонила голову набок и приподняла плечо.

— Я думаю, следует, но ты не должна продавать себя так дешево. Ты самая лучшая из всех, к кому он мог обратиться с такой просьбой. Даже если это всего на год. Он не делает тебе одолжения. Это ты делаешь одолжение ему. И если он такой придурок, что захочет каким-то образом причинить тебе боль, — мама улыбнулась, — я буду твоим алиби, на случай происшествия с его роскошной машиной. Я знаю, как она выглядит.

Мне не хотелось улыбаться в ответ на ее предложение, но я ничего не смогла с собой поделать.

Мамино лицо смягчилось, и она дотронулась пальцами до моей щеки.

— Я знаю, что ты скучаешь.

Скучаю? От всплеска эмоций или какой-то такой фигни у меня перехватило горло, и мне просто захотелось плакать. Мне. Захотелось плакать. Как давно мне даже в голову не приходила эта мысль.

Я не просто скучала. По соревнованиям, по фигурному катанию ради цели. В последний год мне казалось, будто однажды ночью кто-то совершенно неожиданно, без моего согласия оторвал часть моей души. И с тех пор каждую ночь я как будто ждала, что она вернется. Но она не возвращалась.

И все это, видимо, читалось в моих загоревшихся глазах. Даже если голос сорвался, мы с мамой не обратили на это внимания, и я озвучила правду, которую ей не нужно было слышать:

— Очень сильно.

Ее красивое лицо вытянулось, и она, согнув кончики пальцев, обхватила мои щеки ладонями.

— Хочу свою прежнюю счастливую старушку-ворчунью, — заботливо проговорила мама. — Поэтому, если он попытается вести себя как сукин сын… — Мама подняла большой палец и поднесла его к моей шее, проведя по ней воображаемую линию, при этом на ее губах играла такая же слабая, как кофе, которое варит Бен, улыбка.

Я улыбнулась ей и почувствовала, как в уголке глаза появляется крохотная слезинка — к счастью, эта сволочь не скатилась вниз и не опозорила меня. Севшим голосом я практически прохрипела:

— Ты опять смотрела «Крестного отца»?

Она вскинула светло-рыжие брови и улыбнулась своей отталкивающей, глупой женской улыбкой, которую обычно демонстрировала только бывшим.

— Что я всегда говорю тебе?

— Если есть чем щегольнуть, сделай это?

Она закатила глаза.

— Нет, не это. В нашей семье мы делаем, что должны. Ты всегда была упорнее, чем все твои братья и сестры вместе взятые, и я не хотела для тебя такой участи, но разве тебя было остановить? Я говорила «не прыгай на кровати», а ты вместо этого оборачивала вокруг шеи простыню и прыгала с крыши. Возможно, иногда ты принимаешь ужасные решения…

Я шмыгнула носом.

— Жестко.

Мама продолжила, потянувшись к моей руке:

— Но после падения ты всегда прыгаешь снова. Ты не умеешь по-другому. Не все в жизни бывает так, как нам хочется, но ни одна из моих девочек, особенно ты, не пасует перед трудностями, — сказала она мне. — И что бы еще ни случилось, ты значишь для меня больше, чем этот спорт. Понимаешь?

И что я могла сказать ей после этого? Ничего. Мы просидели так еще полчаса, пока мама не извинилась и не заявила, что должна лечь спать до полуночи. Она оставила меня размышлять обо всем, о чем мы поговорили, и не только.

Но в одном я не сомневалась — мама воспитала меня не для того, чтобы я пасовала перед трудностями.

И мне нужно было принять охренительно трудное решение.

Поэтому той ночью, лежа в постели, я, вместо того чтобы спать, взвешивала все «за» и «против» предложения, которое мне сделали тренер Ли с Иваном.

Что я отнесла к плюсам: я снова стану участвовать в соревнованиях. Безусловно. Моим партнером станет человек, у которого есть не только реальный шанс победить, но и такое же сильное, как у меня, желание этой победы. Даже если бы у меня не было ни единого шанса остаться в спорте после окончания этого года, это будет самой лучшей возможностью побороться, которая мне когда-либо предоставлялась. И если я получу партнера, когда все это закончится…

При мысли об этом по спине побежали мурашки.

Пытаясь обдумать минусы, я не смогла привести ни одного, кроме того, что, если мы не выиграем, пострадает моя гордость. Что в итоге я останусь без партнера. Останусь ни с чем.

Но, черт побери, а что у меня вообще есть?

Чем я должна гордиться? Падением? Тем, что заняла второе место? Воспоминанием о том, что меня бросили?

Все остальное меня мало тревожило. И даже те усилия, которые пришлось бы приложить, чтобы научиться двигаться, как Иван, выполнять с ним поддержки, выдерживать его скорость. Меня не волновали падения, которые пришлось бы пережить, пока мы не поймем, как выполнять поддержки и выбросы, в точности соответствующие своему названию — партнер выбрасывает свою партнершу на лед, ожидая, что она, совершив несколько оборотов, приземлится на лед самостоятельно. Я согласна снова следить за своим питанием. Разумеется, я чертовски люблю сыр и шоколад и не люблю ежедневно получать синяки и травмы, но есть кое-что, что я люблю больше. Гораздо больше.

Кроме того, возможно, на этот раз, если я действительно постараюсь, я смогу понять, как сбалансировать свою крохотную личную жизнь с предстоящей огромной работой. Все требует жертв. Если захочу чаще видеться со своей племянницей, нужно будет не идти домой и мастерски перевоплощаться в выброшенного на пляж кита, а уделить час ей.

Я могу справиться с этим.

Когда очень сильно чего-то хочется, всегда можно этого добиться.

Проснувшись до восхода солнца, я оделась и идеально выполнила утренний ритуал. Я не знала, придут ли тренер Ли и Иван так рано на каток, но, если так и случится… я с ними поговорю. Я думала написать Карине имейл, но не потрудилась этого сделать. Не похоже, чтобы она стала отговаривать меня от партнерства с Иваном.

Я позавтракала, приготовила себе второй завтрак и ленч, пробежалась по списку дел, чтобы убедиться, что сделала все необходимое, и собрала одежду на день. Затем села в машину и, устроившись за рулем, подвесила телефон, чтобы послушать один из своих плейлистов — нужно было привести в порядок нервы и успокоиться по дороге на каток. На парковке стояло всего восемь других машин, в том числе сияющая черная «тесла», которая, как мне было известно, принадлежала Ивану, потому что никто больше не смог бы позволить себе такую машину, и золотистый «мерседес», в котором я узнала автомобиль тренера Ли.

Но, войдя внутрь, я не нашла их в кабинете генерального директора. Поэтому я по привычке решила заняться своими обычными делами и нашла спокойное местечко сбоку от катка, подальше от раздевалок. В течение сорока минут непрерывных растяжек, а затем двадцати минут прыжков на твердой поверхности я смотрела на чистый, едва тронутый лед. И я почувствовала, как из моей груди уходит тяжесть — каток всегда оказывал на меня такое действие.

Поищу их позже.

* * *

Я была на льду уже сорок пять минут, когда заметила две тепло одетые фигуры на скамейке.

Определенно наблюдающие за мной.

Наблюдающие, как я повторяю тот единственный фрагмент короткой программы, который помнила с тех пор, как была одиночницей, — наверное, потому что эти две минуты пятьдесят секунд были моими любимыми. Для меня запомнить программу — одну из двух стандартных программ, которые ты доводишь до совершенства и потом каждый сезон выступаешь с ними на соревнованиях, — было довольно трудно. Я должна была скорее полагаться на мышцы, чем действительно думать о том, что делаю. Иными словами, я должна была снова и снова, снова и снова повторять каждый шаг и каждую дорожку, потому что мозг мог забыть, что последует дальше, а вот мышцы не ошиблись бы. Особенно после многократного повторения.

Мой бывший тренер, Галина, обычно говорила, что программа, которую я исполняю, — феерия прыжков. Один сложный прыжок за другим — я не хотела сдерживать себя. Конечно, я никогда не исполняла ее идеально, но, сделай я это, она была бы фантастической. Я была слишком упряма, чтобы прислушиваться к ее словам, что программа слишком сложна и что я недостаточно стабильна, хотя тогда все это имело значение.

Но, как всегда говорит моя мама, обычно покачивая головой или закатывая глаза, я «не ищу легких путей», потому что когда-то решила появиться на свет ногами вперед. И с тех самых пор все мне давалось с трудом.

Но это мелочь. Проблемы становится труднее решить, если начинаешь делать это без надежды на успех.

Итак, узнав Ивана Лукова по серому свитеру и шевелюре самого чистого черного цвета — которую он наверняка каждый день укладывал по пятнадцать минут, пока каждая прядь не ляжет идеально, — и такую же темноволосую женщину, значительно ниже ростом, сидящую рядом с ним, я продолжила кататься. Я развернулась всем телом, чтобы отъехать назад и сделать тройной лутц^[9] — один из самых сложных прыжков, главным образом потому, что нужно вращать тело против часовой стрелки, в обратную сторону относительно захода на прыжок. Это мой любимый элемент, хотя я и понимаю, что именно он причина моей многолетней боли в спине. Туловище не желает вращаться в направлении, обратном тому, в котором вращается остальное тело. Это неудобно и трудно, тем более когда необходимо выполнить прыжок как можно быстрее.

Я не могла нормально приземлиться несколько дней, но в тот момент, слава богу, алли-черт-побери-луйя, я приземлилась удачно как никогда. В фигурном катании самое важное — это мышечная память, и единственный способ заставить свое тело запомнить — повторить элемент тысячу раз. Не сотню. Тысячу. А после этого нужно добиться, чтобы все выглядело непринужденно, хотя это совсем не так. И этот тройной лутц я отрабатывала в два раза дольше, чем любой другой прыжок, потому что была настроена сделать его запоминающимся, и я сделала это. В удачный день я могла выполнить приличный тройной аксель^[10], а иногда и четверной, если пробовала выполнить его на тренировках ради интереса. Но, катаясь одна, я концентрировала всю свою энергию на 3Л, как мы называли тройной лутц. Это был восхитительный прыжок, который у меня невозможно было отнять. Или, как мне казалось, выполнить так же хорошо.

Понимая, что глупо сокращать уже оплаченное время на катке, я все же решила действовать на свое усмотрение и еще раз поговорить с ними. Мне не хотелось опоздать на работу, не сделав этого.

Работа. Черт.

Нужно снова поговорить с давним другом мамы о своем графике. Не то чтобы это было проблемой, но мне не хотелось кидать его после того, как несколько месяцев тому назад я пообещала работать больше часов. Он бы понял и даже очень обрадовался бы, но я все равно чувствовала себя треплом. Кроме того, мне потребуются деньги. Нужно подумать об этом. Больше денег и меньше работы. Это будет не так легко.

С сердцем, еще трепыхающимся после серии прыжков, сделанных во время тренировки до 3Л, я поехала к выходу с катка мимо других фигуристов, которые были на льду, — глядя себе под ноги чаще, чем обычно. Только доехав до проема, я подняла глаза и увидела Галину, склонившуюся над бортиком примерно в метре от меня. Она сосредоточенно сверлила меня взглядом.

Я кивнула ей, опустив подбородок.

Через мгновение она кивнула мне в ответ с таким странным выражением лица, которого, насколько я помнила, мне не доводилось видеть никогда прежде. Она выглядела очень задумчивой. Может быть, даже грустной.

Хм.

Надев чехлы на коньки, я взяла бутылку с водой и спросила саму себя, уверена ли я — правда-правда, уверена ли я — в том, что это то, чего я хочу. Хочу ли я вернуться в этот мир с партнером, который, вероятнее всего, не приемлет ошибок так же, как и я. С партнером, с которым я не могу разговаривать без пререканий. Вернуться в мир, где все обсуждают любую мелочь, касающуюся меня. В мир без всяких гарантий. Мне придется пахать больше, чем когда-либо, чтобы отработать один сезон. Готова ли я к этому?

Черт побери, да.

Мама была права. Нет ничего хуже сожаления. И если бы я не воспользовалась этим шансом — даже если б мне пришлось вытянуть из себя все жилы, — я бы определенно сожалела больше, чем если бы воспользовалась и осталась ни с чем.

К тому же никогда прежде я не была такой маленькой брюзгой, как сейчас. Десять лет назад я даже не раздумывала бы о том, чтобы ухватиться за такую возможность, даже если бы из этого ничего не вышло. Теперь… что же, от ожогов иногда остаются шрамы, я об этом не забывала.

C адреналином в крови и все еще слегка задыхаясь, я прошла к тому сектору на трибунах, где по-прежнему сидели Иван и тренер Ли. Они бестактно смотрели на меня в упор. Последняя возможность убедиться в том, что получат? Возможно.

Когда я приблизилась к ним, у меня не задрожали руки, не подкосились колени, только дыхание было прерывистым и неровным. Внутри все превратилось в комок нервов, что было для меня непривычно и в чем я никогда ни за что не созналась бы.

— Надеюсь, ты не возражаешь, что мы пришли посмотреть на тебя, — подтверждая мои подозрения, начала разговор тренер Ли, когда я подходила к ним.

Я покачала головой, скользнув взглядом в направлении Ивана, оценивая это холодное, но, что ни говори, самоуверенное лицо, после чего опять быстро взглянула на женщину. Я не могла все испортить, открыв рот и начав ссориться с ним. Во всяком случае, пока не могла.

— Совсем нет, — сказала ей я. Я поняла, почему они так поступили. Я бы сделала то же самое. — Доброе утро.

Уголки ее губ раздвинулись ровно настолько, чтобы напоминать подобие улыбки.

— Доброе утро.

Иван не произнес ни звука.

Хорошо. Возможно, он делал то же самое, что и я, — держал рот на замке, чтобы мы могли справиться с этим по возможности безболезненно. Это успокоило меня больше, чем хотелось бы, потому что если он не ссорится со мной, то, возможно, хочет стать моим партнером.

Ладно, слово хочет здесь неуместно. Скорее, должен. Что-то вроде того.

Я понятия не имела, почему так сложилась ситуация, и, честно говоря, мне это было до лампочки. Все, что меня волновало, это перспектива. Я не хотела сама все испортить.

Встав и оказавшись сантиметра на три ниже меня, тренер Ли скрестила руки на груди и произнесла то, чего я не ожидала:

— Твой тройной лутц великолепен. Высота прыжка, скорость, разгон, техника… Я и забыла, что это был твой коронный номер, пока не увидела. Идеально, Джесмин, правда. Ты должна гордиться. — Улыбка превратилась в ухмылку. — Напомнило мне прыжок Ивана.

Проигнорировав то, что касалось Ивана, я сфокусировалась на всем остальном. Я и сама гордилась своим прыжком. Однако я этого не сказала. Я разложила его по полочкам, чтобы усовершенствоваться. Я смотрела и пересматривала, как выполняют этот прыжок самые лучшие фигуристы, чтобы увидеть, что делает его таким зрелищным, и затем повторить. Я провела много часов, снова и снова просматривая дома отснятый материал, — только так я смогла понять, как усовершенствовать свою технику. В то время мама хотела убить меня за то, что я заставляла ее целыми днями из раза в раз записывать одно и то же. И как только я разобралась, она попыталась приписать все заслуги себе.

— Когда ты выполняла ту последнюю комбинацию? Я не помню ее на соревнованиях, — задумчиво проговорила тренер. — Кажется, Полу лутц не особо удавался…

Именно так. И я сказала тренеру, что она права.

— Это из старой короткой программы, когда я была одиночницей, — объяснила я.

Обе ее брови одновременно поползли вверх, словно говоря «а!».

— Какая досада, — сказала она. — Тебе как-нибудь нужно рассказать мне о том, как ты переключилась с одиночного катания на парное. Мне всегда было любопытно.

И именно благодаря этому замечанию я пожала плечами и мягко, спокойно произнесла:

— Это не самая интересная история, но как-нибудь расскажу.

При словах «как-нибудь» ее глаза расширились.

— Ты уверена?

Была ли я уверена? Была ли я на самом деле уверена?

Глядя на нее, и только на нее, я сказала:

— У меня есть кое-какие вопросы и кое-какие условия.

— Условия? — с манерной медлительностью спросил Иван со скамейки, где сидел, своим ленивым и снобистским тоном, свидетельствовавшим о том, что, по его мнению, я не в том положении, чтобы торговаться.

Он ошибался.

Секунду я смотрела на него, а потом, переведя взгляд на его тренера, сболтнула глупость:

— Ничего страшного. — Я повторила ее же слова, когда она сказала, что я должна не упрямиться и согласиться на перемены.

Тренер Ли скользнула по Ивану взглядом, но я не стала на этом зацикливаться, ведь собиралась согласиться.

— Поговорим здесь или мне посмотреть, открыт ли офис?

Не было нужды оглядывать зал, чтобы понять, что нас никто не слышит.

— Можем поговорить здесь и сэкономить время.

Женщина, вскинув брови, кивнула.

Бессознательно поднеся левую руку к правому запястью, я провернула браслет в поисках моральной поддержки. Я смогу это сделать. Я смогу справиться со всем.

Я должна попробовать.

Возможно, Иван — потрясающий спортсмен, но я работала не менее упорно, чем он. Может быть, не так долго, потому что не начала кататься, когда мне не было и трех лет, но я сумела овладеть всеми техническими приемами. Он не делал мне одолжения. Речь могла идти о равноправном партнерстве, в противном случае все было напрасно. Я была не готова соглашаться на меньшее.

— Какие у тебя предложения? — наконец спросила тренер Ли.

Я опять покрутила браслет. Я способна на все, что угодно, — напомнила я себе, после чего начала:

— Я хочу быть уверена, что вы не станете просить меня изменить имидж или целовать малышей на публике, если я соглашусь стать партнершей Ивана.

Вот.

Я была вполне уверена, что у тренера Ли дернулась щека, но выражение ее лица оставалось таким бесстрастным, что, возможно, мне это померещилось.

— Никаких поцелуев с детьми и никакой смены имиджа. Это не проблема. Что еще?

На самом деле я могла бы полюбить эту женщину за ее прямоту. Поэтому я продолжила:

— Вы не сможете избавиться от меня до конца года.

Краем глаза я заметила, как Иван заерзал на скамейке, но по-прежнему не смотрела на него. Зато я смотрела на женщину, с которой, по существу, вела дела, на нашего посредника. Ее не передернуло от моего требования, но у нее причудливо изогнулась бровь, с чем она не смогла достаточно быстро справиться.

— Почему ты думаешь, что мы расторгли бы наше соглашение до конца года? — неторопливо спросила она.

На этот раз я посмотрела на Ивана и показала на него большим пальцем так, чтобы не было никакой путаницы.

— Потому что я не знаю, как мы с ним поладим.

Он засмеялся и открыл рот, словно собирался возразить, но я не позволила ему.

— Это просто для подстраховки. Я знаю себя, но знаю и его. — Я говорила об Иване в третьем лице, потому что продолжала диалог с тренером Ли, хотя смотрела на него. — Если что-то случится по моей вине, я буду работать до тех пор, пока не устраню проблему. Я обещаю. Но если это произойдет по его вине…

Иван сменил позу. Если раньше он сидел расслабившись, то теперь подался вперед, расставив колени и опершись на них локтями. Взгляд его бледно-голубых глаз был таким напряженным, что, казалось, он пытался просверлить во мне дырку. Он водил кончиком языка по внутренней поверхности щеки. В прошлом он достаточно часто смотрел на меня с такой гримасой, так что я сразу узнала ее.

Его взгляд испепелял меня.

Хорошо.

Было бы странно, если бы он сделал вид, что все превосходно.

— Если это произойдет по вине Ивана… — на этот раз я взглянула на будущего партнера. — По твоей вине, — подчеркнула я, потому что ему нужно было понять, что он не идеален и что они с тренером не могут винить меня во всем. — Я верю, что ты очень постараешься не совершать той же ошибки снова. Если что-то пойдет не так, мы оба все исправим. Мы оба пойдем на все ради того, чтобы добиться успеха.

Я по-прежнему смотрела в его направлении и заметила, как все это время он играл желваками. Кажется, назревала ссора.

— Я просто хочу убедиться, что ответственность будет разделена поровну. Либо мы — команда, либо — нет. Я не позволю, чтобы со мной обращались как с девочкой для битья. Речь не может идти только о Шоу Ивана.

— Шоу Ивана? — отозвался он, по-прежнему испепеляя меня взглядом.

Я пожала плечами, чувствуя, что начинаю морщить нос, и хотела презрительно усмехнуться, но в последний момент взяла себя в руки. Я перевела взгляд обратно на тренера Ли.

— А когда год закончится, я хочу, чтобы вы пообещали вдвоем искать мне партнера. Что вы не просто поможете его найти, а действительно найдете. — Сглотнув, я добавила: — Вот чего я хочу. Я сделаю все, о чем вы попросите, но мне нужно, чтобы вы выполнили эти два требования, и я хочу быть уверена, что это не подлежит обсуждению.

На минуту повисла тишина.

И даже не глядя на них, я знала, что оба они смотрят на меня, а не друг на друга.

Иииии. Какого черта они так долго выжидают, чтобы ответить «да»? Я прошу не так уж много.

Правда ведь?

Смотря на них обоих, я задала вопрос, казавшийся самым главным в моей жизни. Я просто хотела покончить с этим поскорее. Либо мы делаем это, либо нет. Я не умела ждать. Я была нетерпеливой.

— Так мы заключаем сделку?

Снова повисло молчание, и тренер Ли наконец бросила взгляд в сторону Ивана. Прошло, должно быть, секунд тридцать, прежде чем она издала звук изумления. Ее губы скривились набок, а потом вернулись в нормальное положение. Неторопливо переведя на меня взгляд, она моргнула.

И я решила, что мы не заключаем сделку.

У меня скрутило желудок.

И впервые за долгое время я подумала, что меня сейчас стошнит, и мне захотелось дать себе пинка под зад.

— Хорошо, — раздался неожиданный ответ со стороны Ивана, совсем не выглядевшего радостным… и все еще смотревшего на меня с настороженностью. Однако без гримасы. Судя по его виду, для него это не судьбоносное решение, в отличие от меня.

Но я не позволила лицу этого маленького сукиного сына отвлечь меня от того, что, черт возьми, только что произошло.

Он согласен.

Он согласился.

Твою мать!

Я снова буду принимать участие в соревнованиях.

Однажды в детстве, на каникулах, я пошла с братом на пляж, и мы решили прыгнуть в воду с утеса. Помню, я прыгнула с такой высоты, что мама убила бы меня, если бы увидела. Даже брат струсил в последнюю минуту. А я не струсила.

Я не ожидала, как глубоко под водой я окажусь. Мне пришлось долго задерживать дыхание, я все колотила и колотила ногами, чтобы достичь поверхности, и мне казалось, что я никогда не вынырну. Возможно, полсекунды я думала, что утону. Но, вынырнув из воды, я, наверное, на всю жизнь запомнила, что значит первый глоток воздуха. Сделать первый вдох и подумать: у меня получилось.

Иногда очень просто принять как должное то, что тебе жизненно необходимо.

Я понимала это лучше, чем когда-либо, переводя взгляд с тренера Ли на Ивана и чувствуя… чувствуя себя так, как и должна была. Как будто я снова вернулась к жизни. Как будто со мной все в порядке.

Но…

Я не учла еще одного момента, пока переживала из-за всего остального. Такого же важного, как первые два. Может быть, даже более.

Это был решающий фактор. Решающий фактор, о котором моя гордость не хотела даже думать, но пришлось. Я пыталась вести себя как взрослая.

— Есть еще кое-что. — Сглотнув, я подавила в себе искушение замолчать. — Сколько будут стоить услуги тренера и хореографа?

Я не собиралась просить маму вкладывать в меня столько же денег, сколько обычно. Кроме того, у меня были весьма смутные представления о том, сколько платил хореографам Иван. Я позвонила одному и обалдела, когда он назвал мне свои расценки.

В душе я уже чувствовала раздражение, ожидая самого худшего. Услуги тренера Ли тоже стоили недешево. Два мои предыдущих тренера были не самыми дорогими, но и не самыми дешевыми, потому что одновременно тренировали других фигуристов, находившихся на разных уровнях своей карьеры.

Поэтому, когда Иван прищурился, глядя на меня, а тренер Ли ничего не сказала, я сразу подумала: вот дерьмо.

Я хотела попросить их отсрочить платеж, пока не окончится сезон, тогда я смогла бы продать почку. Черт, да я могла бы надеть парик и ограбить кого-нибудь. У меня не было ни одного родимого пятна, которое выдало бы меня за содеянное преступление.

— Иван оплатит расходы на тренера и хореографа, а ты возьмешь на себя расходы на поездки и свой гардероб, — сказала женщина после затянувшегося молчания.

Мышцы у меня на плечах напряглись, и, направив взгляд на Ивана, я наконец спросила:

— Ты платишь?

Лениво прищурив серо-голубые глаза, он произнес:

— Если хочешь, можешь платить половину.

Я была не настолько горделива.

Поэтому, захлопав глазами, ответила:

— Нет.

Иван выпрямился, и его лицо, некогда красовавшееся на рекламе бальзама для губ, осталось совершенно спокойным.

— Ты уверена? — спросил он, в его словах слышалась досада.

— Уверена.

— Абсолютно?

Скотина. Я прищурилась.

— Абсолютно.

— Я не против разделить расходы, — продолжал он, при этом на его губах заиграла слишком хорошо знакомая мне ребяческая ухмылка.

Я сжала зубы и повторила:

— Нет.

— Потому что мы…

— Ладно, — встряла тренер Ли, покачивая головой. — Думаю, мне нужно будет договориться о сделке с вами обоими.

Услышав это, мы повернули к ней головы.

— Я в порядке, это он, — сказала я в то же время, когда Иван произнес: — Это все из-за нее.

Немолодая женщина покачала головой, давая нам понять, что уже сыта нашим пререканием.

— Вы оба — профессионалы и в целом взрослые люди…

В целом взрослые люди?

Я сдержалась, чтобы не усмехнуться, только потому, что еще недостаточно хорошо знала тренера Ли.

— Нам предстоит много работы, и вы оба это понимаете. Пререкаться, как сейчас, можете по вечерам, после тренировки, если не в силах обойтись без этого. Мы не должны тратить время впустую, — сказала она тем же тоном, которым говорит моя мама, когда мы достаем ее своими выходками.

Я промолчала.

Иван не удержался.

— Я профессионал, — пробурчал он.

Женщина пристально посмотрела на него.

— Мы говорили об этом.

Иван бросил на нее сердитый взгляд, тренер Ли сделала то же самое в ответ.

Можно сказать, что я улыбалась… до тех пор, пока не поняла, о чем они говорят… и о чем не говорят. Что, черт возьми, они обсуждали? Что обычно мы ссоримся и должны оставить это в прошлом, если хотим стать партнерами? В этом был бы смысл. Меня это сильно беспокоило, но я знала, что смогу держать язык за зубами.

По крайней мере, в большинстве случаев.

Женщина, повернув голову, посмотрела на меня:

— Джесмин, с этим будут проблемы?

Я не доверяла самой себе, боясь смотреть на Ивана, поэтому не сводила глаз со своего нового тренера. Господи, было странно даже допустить такую мысль.

— Оставить на вторую половину дня? Конечно. — Вероятно, это будет труднее, чем усиленные тренировки, но я смогу.

— Иван?

Я не знала, смотрит он на меня или нет, и услышала лишь его ворчание:

— Да.

— Еще вы не должны возражать против конструктивной критики, — продолжала женщина, ставя нас в известность, а не спрашивая.

Не вопрос, мы могли бы выдержать конструктивную критику…

— Со стороны друг друга, — закончила она.

На этот раз я взглянула на Ивана, но он уже смотрел на меня сквозь ресницы, как будто думал то же, что и я. Мы едва могли разговаривать друг с другом. И делали это крайне редко, потому что оба знали, что происходит, когда мы открываем рты.

Но…

Я старалась быть выше этого, и буду выше этого. Я не позволю своему языку все разрушить. И своей гордости. Я сказала, что сделаю все возможное для победы, и я это сделаю.

Даже если придется заключить сделку с таким придурком.

Поэтому я кивнула. А что еще мне оставалось делать? Разрушить то, что в будущем могло бы обеспечить мне желаемое? Возможно, привести к другим великим свершениям? Я была не настолько тупой.

— Прекрасно, — прозвучал лаконичный ответ единственного сидящего поблизости мужчины.

— Хорошо, я рада, что мы урегулировали эту проблему перед тем, как двигаться дальше.

Я опять посмотрела на Ивана, но он опередил меня. Он уже смотрел на меня…

И мне это не понравилось.

— Прекрати пялиться, — беззвучно проговорила я.

— Нет, — беззвучно произнес он в ответ.

Тренер Ли вздохнула:

— Замечательно. Бормочите друг другу что угодно, лишь бы я этого не слышала.

Клянусь своей жизнью, Иван цокнул.

Мне хотелось цокнуть его самого.

Потом он открыл рот и заговорил:

— Тебе нужен будет медосмотр.

Что? Это какая-то шутка? Я, блин, в своей лучшей физической форме…

Заткнись, Джесмин. Подумаешь, какое дело. И, может быть, я не совсем в лучшей физической форме, но ни одна из моих травм не должна неожиданно повлиять на состояние моего здоровья.

Я промолчала, опустив подбородок, словно говоря: хорошо, угу. Что значил небольшой осмотр, когда у меня снова появился шанс? Ничего, вот так-то.

— Нам необходимо убедиться, что у тебя нет хронических заболеваний, о которых ты не сообщила и которые могут проявиться позже, — неторопливо продолжал Иван, по-прежнему делая вид, что весь этот разговор — и ситуация — дорого ему обходятся.

Из горла уже рвалась колкость, так что мне некуда было деться, тем более после того, как он поднес руку к щеке и потер средним пальцем кончик носа. Козел.

— Я так и думала, что вы хотите узнать именно это. Не вес или уровень холестерина, — пробормотала я, заставив себя замолчать, прежде чем скажу что-то более агрессивное.

Теперь, видимо, настал черед Ивана умничать.

— Что касается твоего веса…

Он не договорил.

Тренер Ли закашлялась именно в тот момент, когда я начала поднимать руку, указывая на него. Средним пальцем.

— Отлично, — глухо проговорила она. — Давайте сосредоточимся. Мы только что это обсудили. Мы составим соглашение в письменном виде, которое тебе, Джесмин, нужно будет подписать. Кроме того, тренировки будут проходить шесть дней в неделю, два раза в день. С этим не будет проблем?

Мне понадобилось собрать все силы в кулак, чтобы отвести взгляд от идиота, только что собиравшегося что-то сказать о моем весе. Я ощущала, как трепещут мои ноздри, но, сглотнув, снова сфокусировалась на тренере.

— Нет, не будет. — Ей не стоило говорить, что мы должны стараться изо всех сил, потому что до начала следующего сезона остается меньше полугода. — В какое время? — спросила я, крутя рукой браслет.

Мне ответил Иван, ерзающий на скамейке:

— Четырехчасовая тренировка в КЛ с четырех часов утра и трехчасовая с часа дня.

Черт.

Для работы у меня осталось бы всего четыре часа, и интервалы были бы очень короткие, но я не могла уволиться. Я не стала бы этого делать. Может, я смогу брать какие-то подработки в выходной день. Что-нибудь придумаю. Каким-то образом.

Я кивнула прежде, чем поняла смысл сказанного.

— Ты сказал в КЛ. Тренировки будут проходить где-то еще?

Тренер Ли даже не попыталась скрыть взгляда, который бросила на Ивана. Взгляда, который взбесил меня. Я ненавижу секреты. Я хотела спросить, что они имеют в виду, но решила подождать. Терпение. Я умею быть терпеливой. Если очень постараюсь.

К счастью, тренер Ли не заставила меня долго ждать.

— Ты понимаешь, что мы обсуждали твои сильные и слабые стороны перед тем, как попросить тебя присоединиться к нашей команде?

— Да. — Нравилось ли мне, что они говорили обо мне? Нет. Но без этого не обойтись, и я не могла винить их. Я бы сделала то же самое, прежде чем решиться на такой безрассудный шаг.

— Ты сильная спортсменка, Джесмин, — заговорила тренер, и я проверила, готова ли моя броня выдержать ее укор. В этом заключается работа тренеров. Они разбирают по винтикам все твои промахи и помогают исправить их. По крайней мере, такова их цель. — Я всегда думала, что ты обладаешь удивительным потенциалом…

«Но» должно было сорваться с ее губ. Я чувствовала это. Всегда есть «но», когда кто-то делает вам комплимент.

Хотя, может, это только со мной так.

Я сохраняла спокойствие, но это было чуть труднее, чем мне хотелось бы.

— Но есть вещи, над которыми тебе нужно поработать, чтобы перейти на следующий уровень. В частности, научиться производить эффект. Я разговаривала с Галиной, и она подтвердила, что твои тренировки включали мало балетной хореографии. Я думаю, тебе это пойдет только на пользу.

Когда, черт возьми, она говорила с Галиной?

— Мы хотим, чтобы ты посетила несколько индивидуальных занятий с хореографом Ивана и отучилась от некоторых дурных привычек.

Дурных привычек?

–…а также поработала над тем, чтобы усовершенствовать то, что и так делаешь хорошо, но могла бы делать лучше. Кроме того, твои уроки будут проходить одновременно с Иваном. Это всегда дает возможность для совершенствования. Думаю, тебе это знакомо.

Она сказала это, чтобы мне стало легче от ее слов? Она, по сути, имела в виду, что я совсем не обладаю той грациозностью, которую дает серьезная балетная подготовка? Как будто я не знала, что у Ивана она была. Карина брала уроки фигурного катания только до четырнадцати — именно так мы и познакомились, — но до и после этого она серьезно занималась танцами. Вдобавок в движениях Ивана действительно присутствовали изящество и грациозность, которым учит только хореограф с душой сержанта-инструктора. Он мог позволить себе нанять кого угодно для необходимого обучения.

Мама могла позволить лишь два групповых занятия по часу в неделю, и это все. Я не собиралась извиняться. И я уже сказала, что сделаю что угодно. Поэтому лишь ответила:

— Ладно.

Уголки губ тренера Ли на секунду напряглись, прежде чем выражение ее лица снова стало обычным.

— Хорошо. Я позвоню завтра и узнаю расписание, так что ты сможешь сама выбрать время в соответствии со своим графиком. Иван посещает утренние занятия по понедельникам и субботам, с девяти до одиннадцати. Тебе будет удобно?

Совсем не удобно, но я была обязана сделать так, чтобы у меня все получилось. Кончится тем, что я уволюсь с работы и займусь грабежом. Господи Иисусе.

— Да, нормально. — На секунду почувствовав боль в животе, я мысленно отмахнулась от нее и сосредоточилась на том, что было важно. — Я хожу на занятия по пилатесу раз в неделю, чтобы не терять гибкости. Я планирую и дальше посещать их.

— Хорошо, продолжай, — ответила тренер, медленно кивая головой.

Я попыталась привести свои мысли в порядок.

— Чего вы ждете от этого сезона? — спросила я.

Ответил Иван:

— Мы будем участвовать в соревнованиях в серии Дискавери, в Гран-при, в национальном и мировом первенствах. — Он прищурился. — Остальное можем пропустить.

Сделав про себя вычисления, я сдержалась, чтобы не психануть при мысли о том, что мы должны будем принять участие в семи турнирах. Как минимум. В двух или трех соревнованиях в серии Дискавери. В трех на Гран-при, если дойдем до финала. Потом еще по одному на национальном первенстве и на чемпионате мира.

Деньги. Деньги. Деньги. И много денег.

Но меня это даже не волновало. Тем больше шансов победить.

Или проиграть, шептал противнейший голос в моей голове, пока я не засунула его куда подальше. Мне нужно перестать так думать. Раньше это никогда не приводило ни к чему хорошему. Мне не стоило начинать заранее психовать.

— Хорошо, — выдавила я, снова кивая и ощущая то самое напряжение в груди, которое я так не любила.

Тренер Ли кивнула, низко опустив подбородок.

— Теперь, когда мы со всем разобрались, ты сможешь начать завтра?

Завтра. Черт подери.

Я слишком боялась, что голос прозвучит высоко и фальшиво, выдав то потрясение, которое я переживала, поэтому решила промолчать и снова кивнула. Сегодня мне нужно будет поговорить со своим боссом. Боже мой.

— Так это все? Вы не хотите устроить мне просмотр? — спросила я лишь для того, чтобы не потерять уверенность в себе.

— Это все, — подтвердила она. На лице тренера Ли не было даже намека на улыбку, но она выглядела… довольной. Она протянула мне руку, и я пожала ее. — Хорошо. Тогда завтра начнем работать. Сегодня я договорюсь о медосмотре и сообщу, куда ты должна подойти и в какое время.

— Завтра, — согласилась я, выдохнув с ощущением, что тяжесть ушла из моей груди всего за секунду до того, как придавить меня. Ощущая скованность во всем теле, я опустила руку и повернулась туда, где все это время сидел Иван. Он не пошевелился. Он сидел, по-прежнему уперев локти в колени, с небрежно свисавшими между ног ладонями, и по-прежнему внимательно смотрел на меня. Длинная, округлая линия его подбородка не дрогнула, а выражение лица было таким, какое я видела не один раз.

Мне показалось, что такое лицо будет у него весь следующий год.

Следующий год. Черт.

Я сказала тренеру Ли, что мы сможем оставить все в прошлом или хотя бы терпеть друг друга, и я не намерена отступать или брать свои слова обратно. Я не стану все портить. Я могу быть выше этого… и думать об этом с улыбкой на лице.

Помедлив всего мгновение, я протянула ему руку.

И она повисла в воздухе. На секунду. На две секунды. На три.

Еще три секунды, и я была готова дать ему пощечину.

Иван смотрел на меня в ответ, поднимаясь и выпрямляясь в полный рост, отчего, видимо, испытывал чуть ли не смущение, поскольку был на тридцать сантиметров выше… И впервые за целую вечность он осторожно вложил свою ладонь в мою.

Наши взгляды встретились, и я поняла, о чем он думает, потому что сама думала о том же.

Однажды — только однажды, — много лет тому назад, я больно упала после прыжка. Иван тогда тоже был на катке. Я лежала на льду, прищурившись, глядя на стропила, и пыталась отдышаться, потому что даже мой мозг пострадал после такого сильного удара о лед. Этот придурок по какой-то причине подъехал ко мне. И протянул мне руку, глядя сверху вниз с ухмылкой на лице.

Я не раздумывала. Я видела лишь протянутую мне руку, поэтому попыталась ухватиться за нее. Как идиотка.

И вот мои пальцы почти дотянулись до Ивана, но он отдернул свою руку, ухмыльнулся во весь рот и оставил меня там. На льду. Вот так просто.

Сучонок.

Поэтому он мог винить только себя, когда мне потребовалась целая минута, чтобы сомкнуть свои пальцы вокруг его, все время многозначительно глядя на него и ожидая самого худшего. Но ничего не случилось. Его ладонь была прохладной и широкой, а пальцы, как я и ожидала, тонкими. Все эти годы, кружа друг вокруг друга, мы никогда не соприкасались физически, если не считать того Дня благодарения, который я провела в доме его семьи. Мы сидели рядом, и он взял меня за руку во время молитвы. Мы провели целых три минуты, сжимая руки так крепко, как только могли, — во всяком случае, пока Карина не пнула его ногой под столом, видимо заметив, что у меня побелели кончики пальцев.

Если Иван ожидал, что я что-то скажу, ему пришлось бы ждать целую вечность, потому что мне нечего было ему сказать. Ладно, возможно, я просто не доверяла самой себе, боялась сморозить какую-нибудь глупость, прежде чем мы не зашли слишком далеко, чтобы вернуться. Видимо, ему тоже нечего было мне сказать. Меня это устраивало.

В этом преимущество фигурного катания. Занятие им не требует разговоров.

И я снова изо всей силы сжала его руку.

Примечания

7

«Неразгаданные тайны» — американский сериал (1987).

8

Речь идет о колье из фильма «Титаник».

9

Лутц — зубцовый прыжок, назван в честь австрийского фигуриста Алоиза Лутца.

10

Аксель — реберный прыжок, назван в честь норвежского фигуриста Акселя Паульсена.