Утонувшие девушки

Лорет Энн Уайт, 2017

На старинном кладбище найдена девушка, которую преступник оставил умирать у ног статуи Девы Марии. Одновременно из городского канала выловили замотанное в пленку неопознанное тело. На лбу обеих жертв вырезано распятие. К делу приступает молодой детектив Энджи Палорино, но она берется за него с опаской. Мало того что после начала расследования Энджи стала слышать жуткие голоса в голове, так еще и новый сотрудник Джеймс, с которым она вынуждена работать в паре, оказался ей знаком по совершенно иному поводу…

Глава 4

Куда бы он ни шагнул, чего бы ни коснулся, что бы ни оставил нечаянно, неосознанно, — все станет безмолвным свидетельством против него. Каждый контакт оставляет след.

Локаровский принцип обмена

Воскресенье, 10 декабря

Снег шел крупными хлопьями, кружась между городскими домами и беля ночные улицы. Было три часа утра, когда Энджи выключила мотор: дворники в последний раз проделали глубокие арки на залепленном снегом стекле. Со смутной неприязнью она покосилась на освещенные витрины с товарами, выставленными по случаю Рождества. В старой, туристической части города улицы были увешаны светящимися гирляндами. На другом берегу гавани здание законодательного собрания, обведенное светящимися трубками, сияло не хуже Диснейленда, отражаясь в черной воде. Из радиоприемника зазвучали «Серебряные колокола» в классическом исполнении Билла Кросби:

— «Городские прохожие, одетые по-праздничному…»

Энджи раздраженно ткнула в кнопку переключения станций.

— Вновь избранный мэр Джек Киллион и его кабинет будут приведены к присяге во вторник…

Она выключила радио.

Кое-где на газонах еще остались плакаты «Голосуйте за Киллиона», хотя после муниципальных выборов прошло уже две недели. Киллиону удалось потеснить нынешнего мэра Патти Маркхэм с преимуществом всего в восемьдесят девять голосов, и теперь приходилось ожидать «новой метлы», которая метет чисто и жестко, требуя от полиции решительных действий и отсутствия мягкотелости. Да здравствует демократия… Если Киллион не изменит своим предвыборным трескучим речам, он возьмется за дело со вторника, когда вместе со своими советничками официально вступит в должность.

«Вернем городу былое величие!»… Для Энджи и ее коллег это означало, что вспыльчивый начальник управления полиции станет еще невыносимее от киллионовских обещаний радикальных перемен. В столичной уголовной полиции и без того царила сложная, тягостная атмосфера вечных перепалок по поводу криминальных сводок, бюджета, надбавок за сверхурочные, расходов на содержание персонала и процента раскрываемости. В довершение всего ходили слухи, что полетит голова самого шефа Гуннара, а на его место поставят кого-нибудь из киллионовских лакеев.

Энджи пристроила машину возле готического собора Св. Оберна, темной тенью нависавшего над простенькими зданиями католической больницы. Вынув из сейфа на консоли служебный пистолет, Энджи убрала его в кобуру под курткой, натянула маленькую черную шерстяную шапку и вышла из машины. Быстрым шагом она направилась к запасному выходу, над которым светилась красная вывеска. Горгульи с собора следили за Энджи каменными глазами.

Хольгерсен ссутулился на оранжевом пластмассовом стуле у сестринского поста. Он походил скорее на едва очухавшегося уличного наркомана, чем на опытного детектива. При виде Энджи он сразу поднялся во все свои тощие сто девяносто сантиметров.

— Что так задержалась-то, Паллорино?

— Где она?

Хольгерсен секунды две поглядел на напарницу и показал пальцем себе под глаза:

— У тебя тушь потекла.

— Я спрашиваю, где она? Что у нас есть? Личность удалось установить?

— Пока в операционной, но уже переводят в реанимацию. Дежурная сидит наверху, она нам все и расскажет — их машина выезжала на вызов. На кладбище Росс Бей они приперлись одновременно со «Скорой».

— Жертва приходила в сознание?

— Не-а. — Хольгерсен зашагал к лифту, на ходу отсалютовав медсестрам двумя пальцами. Энджи нагнала его. Больничный запах антисептика, всегда необъяснимо раздражавший ее, сегодня отчего-то особенно действовал на нервы.

Хольгерсен нажал кнопку вызова.

— Один из медиков сказал, что в машине они ее дважды теряли.

— То есть?

— В том смысле, что она умирала, а они ее откачивали. Дважды.

В лифте Энджи, глядя на неровное отражение в полированном металле, попыталась оттереть тушь под глазами. Хольгерсен молча смотрел на нее.

— В чем дело? — не выдержала Энджи. — На улице снег, вот тушь и потекла.

— Я молчу.

Хотя он вполне мог сказать: «Ага, за три недели, которые мы вместе работаем, я ни разу не видел тебя с накрашенными ресницами». Несмотря на внешность недавно слезшего с иглы наркомана, Хольгерсен отличался редкой наблюдательностью и острым умом. Он оценивал Энджи с первого дня работы, складывая из кусочков картину и составляя свое представление о напарнице.

Он много лет проработал в отделе по борьбе с наркотиками на севере провинции, откуда был родом, и в столице, неоднократно участвовал в операциях под прикрытием. Его ленивая манера говорить и своеобразный лексикон могли обмануть кого угодно, и Энджи подозревала, что Хольгерсен делает это нарочно. Зато его можно было терпеть, в отличие от козла, которого ее пытались навязать в напарники после Хаша. К тому же Хольгерсен к ней прислушивался (довольно часто), и Энджи это нравилось. А больше она о нем практически ничего не знала — не человек, а закрытая книга. Впрочем, она и не любопытствовала, чтобы, в свою очередь, не пришлось откровенничать.

При виде детективов женщина-полицейский, ждавшая в коридоре, быстро поднялась со стула. Иногда Энджи казалось, что она и сама лишь вчера работала патрульной, а порой готова была поклясться, что прошло полжизни.

— Детектив Паллорино, отдел по борьбе с сексуальными преступлениями, — представилась Энджи. — Это Хольгерсен.

— Констебль Тоннер, — отозвалась патрульная, открывая блокнот. — Мы с моим напарником Хикки первыми ответили на вызов. Я сопровождала потерпевшую в машине «Скорой» и с тех пор сижу здесь. Хикки остался на кладбище, охранять место преступления и опрашивать свидетелей.

И на том спасибо.

— А где потерпевшая?

— Ее только что перевели в отделение интенсивной терапии.

— Кто вызвал полицию? — спросила Энджи.

— Гид, который проводил экскурсию по местам обитания призраков, — сверившись с блокнотом, ответила Тоннер. — Некто Эдвин Лист. Он с группой из четырех человек наткнулся на девушку, лежавшую среди могил, и позвонил на 911.

— Экскурсия? В такую погоду? — не поверил Хольгерсен.

Энджи покосилась на него, вспомнив виденье, мелькнувшее на шоссе, когда она ехала мимо кладбища.

— Видимо, именно в такие ночи показывается небезызвестный призрак дамы, — сказала Тоннер. — Мы приехали, когда врачи «Скорой» уже работали с пострадавшей. Вся мокрая, ну, естественно, переохлаждение, без сознания, кровотечение из раны на лице и в области вагины. Юбка была задрана на живот, колготки разорваны либо распороты в районе промежности, ноги широко расставлены. Но сапоги остались на ней.

Несколько секунд все молчали.

Энджи откашлялась.

— Нам нужны фамилии и данные врачей «Скорой», Листа и его клиентов.

— Вот, у меня есть. Хикки проверил документы у экскурсантов и снял с них показания.

— Где ее одежда? — спросила Энджи.

— Опись составлена, одежда убрана в пакеты. — Констебль Тоннер кивнула на бумажные пакеты для вещественных доказательств у нее за спиной. — Сапоги «Франческо Милано», юбочка тоже брендовая…

— Никаких документов, кошелька, телефона?

— Ничего.

— Биологические следы полового акта собраны?

Сзади раздался резкий женский голос:

— Перед нами стояла задача прежде всего спасти пациентку.

Все обернулись. По коридору к ним шла врач в зеленом хирургическом костюме — высокая, с чистым, волевым лицом. Глаза ясные, но в морщинках от усталости и напряжения.

— Доктор Руфь Финлейсон, — протянула руку хирург. Ее рукопожатие оказалось неожиданно твердым.

— Энджи Паллорино. А это Кьель Хольгерсен.

— Если пациентка в бессознательном состоянии, при наличии признаков сексуального контакта всякий раз возникает этическая проблема, — продолжала доктор Финлейсон. — Сбор биологических следов без согласия пациентки может усугубить у нее ощущение беспомощности, когда она придет в себя. Однако у меня есть необходимая квалификация для проведения этой процедуры, а политика больницы допускает определенную свободу действий с целью сбора улик, если это проводится при оказании неотложной помощи. Поэтому мы сделали что смогли. Обычно собранные материалы мы храним у себя, пока не будет получено согласие на их передачу полиции у пациентки либо у ее представителя — родственника или опекуна. Или же у судьи.

— Это все мы знаем, — перебила Энджи. — Как пострадавшая? Мы можем ее увидеть?

Руфь Финлейсон пару секунд посмотрела ей в глаза и вздохнула.

— Сюда, пожалуйста. — Ведя их по коридору, она оглянулась через плечо: — Не могли бы вы выключить мобильные телефоны? Их сигналы могут нарушить работу наших приборов.

Энджи с Хольгерсеном послушно выключили телефоны перед палатой интенсивной терапии и вошли через отодвинутую врачом раздвижную дверь.

Вокруг попискивали и шипели приборы. Внимание Энджи сосредоточилось на девушке, лежавшей на койке. Кислородные трубки пластырем приклеены у рта, к рукам тянутся трубки поуже, в них что-то часто капает. Датчики прикреплены к рукам, к груди. Лоб прикрыт свободной повязкой. Брюнетка, совсем молоденькая. У кожи какой-то странный оттенок.

— А почему она синяя? — спросил Хольгерсен. — От холода, что ли?

— Цианоз, — тихо ответила доктор Финлейсон, не отрывая взгляда от пациентки. — Так бывает, когда кислорода в крови опасно мало. Ее привезли с остановкой сердца — чудо, что она вообще жива. Через двадцать четыре часа можно будет делать какие-то прогнозы. Но даже если она выживет, в мозгу, скорее всего, уже произошли необратимые изменения. Когда утонувшие поступают без сердцебиения, от тридцати пяти до шестидесяти процентов умирают в реанимации, а выжившие почти всегда остаются инвалидами.

Энджи и Хольгерсен одновременно повернули головы к Финлейсон.

— Утонувшие?! — с ударением переспросила Энджи.

— Ее погружали в воду. Обычно в начале утопления происходит рефлекторный спазм гортани и перекрывается доступ воды и воздуха в легкие. В десяти-двадцати процентах случаев гипоксемия — пониженный уровень кислорода в крови — становится результатом длительного ларингоспазма. Это называется сухим или мнимым утоплением. Но в ее случае присутствовала вода — спазм прошел, и некоторое количество воды попало в легкие.

Энджи некоторое время смотрела на Финлейсон, затем перевела взгляд на Хольгерсена:

— Ее что, нашли у воды?

— Возле Росс Бей нет ни реки, ни пруда. Только океан через дорогу от кладбища.

— Вода не морская, — вмешалась врач. — Физиологические механизмы гипоксемии при утоплении в соленой и пресной воде разные. Пресную воду в легкие затягивает за счет осмоса, кровь разжижается, развивается гиперволемия, начинается разрыв эритроцитов. Уровень кальция резко возрастает, а концентрация ионов натрия и хлора падает, изменяя электрическую активность сердца. В результате наступает желудочковая фибрилляция, и спустя две-три минуты сердце останавливается. А осмотическое давление у соленой воды и крови примерно одинаковое, поэтому кровь, наоборот, сгущается и сердце начинает усиленно работать. Остановка наступает только через восемь-десять минут. Однако пострадавшая в любом случае тонула.

Энджи подошла ближе к кровати, и ее сердце сжалось. Совсем ребенок, на вид лет пятнадцать, как Эллисон Фернихок или Салли Риттер. Правда, в отличие от них, довольно пухленькая… Волосы со следами засохшей крови приглажены наверх, сам лоб закрыт повязкой. Кожа вокруг рта красная, воспаленная.

Энджи внимательно оглядела пострадавшую. Фиолетовые следы веревки на шее и запястьях. Сорванные ногти, некоторые буквально вырваны с мясом. Один палец в металлической лангете. На предплечьях — множественные ссадины и кровоподтеки. Значит, сопротивлялась. Боролась за жизнь.

— Можно увидеть рану на лбу? — тихо попросила Энджи.

Врач поколебалась, сжав губы, но осторожно приподняла повязку.

Разрезы почистили и зашили, но было видно, что это идеально ровное распятие, причем нижний край креста заканчивался точно между бровей.

— Разрез глубокий, до лобной кости, сделан тонким лезвием, — пояснила доктор Финлейсон. — Вроде бритвы, скальпеля или, знаете, такого канцелярского ножа с выдвигающимся лезвием.

Энджи бросило в жар: у Фернихок и Риттер были такие же кресты на лбу — совпадали и размер, и форма, да и конец креста приходился между бровей, но у прежних жертв распятия были нарисованы красным несмываемым маркером, а не вырезаны на коже. Энджи нагнулась, чтобы получше рассмотреть волосы надо лбом. Сердце забилось чаще, когда она нашла то, что искала.

— У нее сострижена прядь посередине.

— Дандерн не ошибся, — прошептал Хольгерсен. — Он не только вернулся, но и развернулся.

— Если это он, — оборвала его Энджи. — Я предпочитаю подождать с выводами, пока у нас не будет убедительных доказательств.

— Да пожалуйста, придержу свои глупые замечания при себе.

— Следы проникновения? — спросила Энджи у врача. — Этот ублюдок оставил свою визитную карточку?

— Семя заметить не удалось, но вообще трудно сказать из-за кровотечения. — Финлейсон поглядела Энджи в глаза: — Гениталии изуродованы тем же лезвием. — Врач поколебалась и добавила, причем в глазах появился нехороший огонек: — Ей сделали обрезание.

У Энджи кровь отхлынула от лица:

— То есть?!

— Отрезаны капюшон и головка клитора и малые половые губы.

Энджи чувствовала, как сердце точно молотом бьет изнутри о ребра.

— Нужно провести подробное медицинское обследование, — быстро сказала она. — Фотографии…

— Мы все сфотографировали и задокументировали во время операции, детектив. Мы собрали все выделения, взяли образцы крови, соскобы из влагалища, слюну, все из-под ногтей. А вам нужно выполнить ваш долг и найти ее ближайших родственников, пока мы ее не потеряли. — Лицо врача напряглось, пока она говорила, и Энджи узнала исказившую черты тихую, едва сдерживаемую ярость. Энджи, не всегда умевшая держать себя в руках, сразу чувствовала такие вещи. Именно эта агрессивная энергия привела ее на работу в отдел по борьбе с сексуальными преступлениями и заставляла лезть из кожи вон, чтобы перевестись в убойный.

— Обещайте мне, — еле слышно сказала врач, — обещайте, что вы арестуете этого выродка.

Во рту у Энджи пересохло. На языке ощущался противный вкус водки, выпитой в клубе. Дверь палаты резко отодвинулась, и на пороге появилась медсестра:

— Доктор Финлейсон, доктор Нассим хочет срочно переговорить с вами.

Врач извинилась и вышла.

Энджи снова повернулась к «Джейн Доу» и осторожно тронула ее за руку. Кожа была холодной как лед. Энджи перевернула синеватую кисть ладонью вверх. На мякоти отчетливые следы порезов — хваталась за лезвие. Самые глубокие были зашиты.

Кто это сделал с тобой? Как ты очутилась на кладбище? Зачем тебя туда понесло в такую погоду, да еще ночью?

— На ногтях-то был гелевый маникюр, — заметил стоявший рядом Хольгерсен. — Мелирование тоже свежее. Она следит за собой, гордится своей внешностью. А сапожки-то, «Франческо Милано», тянут больше тысячи зелененьких.

Энджи взглянула на него снизу вверх:

— Откуда ты знаешь?

— Я много чего знаю, Паллорино.

Она рассматривала его бородку, бледные впалые щеки, беспокойный взгляд. Насколько они знают друг друга? Насколько вообще возможно узнать человека?

— Я только говорю, — продолжал Хольгерсен, — что у нашей девочки мегадорогие вкусы и соответствующие средства. Она не какая-нибудь бездомная наркоманка, ее будут искать.

Энджи кивнула, повернулась и пошла к двери.

— Мы куда-то едем, Паллорино? — поинтересовался Хольгерсен, выходя за ней в коридор.

Энджи достала телефон. Толкнув двери на выходе из отделения интенсивной терапии, она набрала дежурного. Тоннер по-прежнему ждала в коридоре. Энджи пошла к патрульной, прижимая телефон к уху.

— Паллорино! — окликнул ее Хольгерсен. — Что происходит, куда мы?

— На кладбище, — бросила Энджи, едва повернув голову. — И мне там нужны эксперты.

— В темноте? — поинтересовался он, нагнав Энджи.

— Начнем, как только рассветет. Если затянем, снег и ветер уничтожат последние следы. — Слушая гудки в трубке, она обратилась к Тоннер: — Отвезите мешки в лабораторию и проследите, чтобы порядок передачи и условия хранения были строго соблюдены… — Трубку сняли.

Энджи попросила немедленно прислать криминалистов на кладбище Росс Бей, затем позвонила в отдел поиска пропавших и оставила сообщение с описанием пострадавшей, спросив, не заявляли ли об исчезновении подходящей по приметам девушки. Потом оставила сообщение для дежурного сержанта отдела надзора за рецидивистами с просьбой проверить, не поселились ли в Виктории ранее судимые за соответствующие преступления. Если это серийный насильник из старых дел с распятием, о нем три года ничего не было слышно… либо же информация о его преступлениях не просочилась в печать. Утром нужно будет заставить дежурного еще раз проверить по «Виклас», базе данных по преступлениям, не зарегистрировано ли где похожих нападений. Энджи шла к лифту, говоря по телефону, и шаги в байкерских ботинках отдавались оглушительным эхом в стерильном больничном коридоре. В ней кипели давно копившиеся ярость и адреналин.

На этот раз она его возьмет. Прижмет мерзавца к ногтю. Она сделает это ради Хаша. Ради этой докторши. Ради всех потерпевших, которые не могут ничего сказать. Энджи зло ткнула в кнопку лифта.

— А мы с тобой еще напарники, Паллорино? — поинтересовался Хольгерсен, подходя сзади.

— Что?

Дверцы разъехались.

Энджи вошла, но Хольгерсен неожиданно цепко ухватил створку, не давая закрыться.

— Я говорю, мы еще напарники?

— Ты едешь или нет?

Он прошелся взглядом по ее костюму и медленно ступил в кабину, позволив дверцам закрыться. Лифт опускался, Хольгерсен смотрел, как одна за другой загораются кнопки этажей.

— Тушь у тебя все равно размазана. — В уголках его рта шевельнулся намек на улыбку. — Лайт-версия Элис Купер. Но тебе идет, особенно для поездки на кладбище. Темная сторона и все такое… — Он повернулся к Энджи: — Все мы в зеркале видим призраков, да, Паллорино?

Взглянув ему в глаза, Энджи уловила некий вызов.

— Значит, наша пострадавшая пошла и утонула, — подытожил Хольгерсен. — Теперь дело передадут в отдел убийств.

Энджи промолчала.

— Насколько я знаю, если клиент обречен, то это покушение на убийство, и отдел…

— Расследование ведем мы, — отрезала Энджи. — Врач не сказала, что пациентка не выживет, она лишь предупредила, что все решится в ближайшие сутки.

Лифт зажужжал и, вздрогнув, остановился.

— Это дело мы в убойный не отдадим, — добавила Энджи.

Хольгерсен на секунду поднял на нее глаза:

— Почему у меня ощущение, что работа с тобой не окажется синекурой?

Белая вспышка света, в которой снежные хлопья показались серебристыми, ослепила детективов на выходе из больницы. За ней последовала новая.

— Черт, — сказал Хольгерсен, прикрывая глаза ладонью. Из тени с большим фотоаппаратом в руках выскочила миниатюрная женщина в огромном дождевике. — Опять эта питбулиха из таблоида…

— Детективы! — запыхавшись, сказала репортерша. Ее щеки были розовыми от холода, лицо под козырьком черной шапки — мокрым. — Мерри Уинстон, криминальный репортер «Сити Сан»…

— Что вам нужно? — перебил Хольгерсен.

Она навела на него камеру и щелкнула снова.

— Господи, — вздохнул Хольгерсен, оттолкнув фотообъектив буквально от лица. — Такие, как вы, когда-нибудь спят?

— В Сент-Джуд находится девушка, ставшая жертвой жестокого изнасилования. Ее нашли ночью на кладбище Росс Бей. Какие подробности вы можете сообщить?

Энджи и Хольгерсен переглянулись.

— Вы что, в три утра в воскресенье слушаете полицейскую волну? — поинтересовался Хольгерсен. — Личной жизни вообще нет, что ли?

— А я проезжала мимо Росс Бей и увидела «Скорую», врачей и девушку. Затем приехала патрульная машина, и двое полицейских долго говорили с экскурсионной группой, которой подавай призраков… Я сделала фотографии, я точно знаю — жертву привезли в эту больницу, а теперь приезжаете вы — отдел сексуальных преступлений. Вы уже установили ее личность? Сколько ей лет? Что произошло? Преступник все еще на свободе? Другие девушки тоже в опасности?

Энджи испепелила ее взглядом и пошла к своей машине.

— В каком она состоянии? — кричала сзади репортерша. — Она жива, раз ею занимались врачи? Что она делала на кладбище? У вас есть подозреваемые? Что говорит новый мэр, как очередное изнасилование вяжется с обещанным закручиванием гаек?

Энджи дошла до своей «краун вик» и открыла замок, пискнув пультом.

Мерри Уинстон нагнала детективов, тараторя:

— Слушайте, я все равно буду писать на том материале, что у меня есть, поэтому…

Энджи обернулась. Репортерша замолчала и попятилась.

— Придержите свои снимки, — тихо сказала Энджи прямо ей в лицо. — Не спешите со статьей. Тогда мы… дадим вам эксклюзив.

— Надолго придержать?

— Хотя бы пока мы не сообщим родственникам.

— Значит, вы все-таки установили ее личность?

— Да, — солгала Энджи.

— Это Аннелиза Йенсен, студентка, пропавшая две недели назад?

— Хольгерсен, ты едешь? — Сев за руль, Энджи громко захлопнула дверь и стянула мокрую шапочку. Хольгерсен, чертыхнувшись, опустился на пассажирское сиденье.

— Чертова кукла, бежит впереди паровоза… Думаешь, она обождет со статьей?

— Нет. — Энджи завела мотор и выехала со стоянки.

— Наша «Джейн Доу» совершенно не подходит под описание Аннелизы Йенсен, это ты могла смело сказать.

— Я не общаюсь с прессой.

— Ты же только что пообещала эксклюзив!

— Чтобы она заткнулась, черт бы ее побрал!

Хольгерсен выругался и уронил голову на подголовник. Дворники скрипели. Спустя несколько минут он вдруг сказал:

— А она довольно красивая со своими черными «колючками» и бледной кожей. Если бы не скверные зубы…

— А ты откуда знаешь про волосы колючками? Она же в шапке!

— Не первый раз ее вижу.

— Вот не знала, что ты предпочитаешь подобных женщин, Хольгерсен.

— О-о, Паллорино становится любопытной!

Раздражение заставило Энджи стиснуть руль.

— Кто-то слил ей информацию. Сама она не могла столько разнюхать.

— Это не я! Ты же слышала, она сидела на полицейской радиоволне!

— Да нет, это ты сказал, что она слушала радиопереговоры наших…

╬