Ноттингем

Лина Винчестер (2024)

Райли Беннет надеялась, что выпускной класс будет самым важным и волнующим этапом в ее жизни. Звезда школы Ноттингем, чирлидерша, мечтающая стать капитаном группы поддержки, — она всегда получает то, чего хочет, не считая Сойера Вуда — лучшего друга, в которого Райли влюблена с самого детства. О ее чувствах знает лишь личный дневник, который попал не в те руки, и теперь самая страшная тайна Райли находится под угрозой…

Глава 2

— Думаете, буквы достаточно хорошо видно? — Мама отходит в сторону, чтобы взглянуть на приветственную табличку в руках папы. «Добро пожаловать в Гамильтон-Тауншип, округ Мерсер, Фелисити!» Я все еще не понимаю, почему нельзя было обойтись простым «Гамильтон». — Боюсь, как бы мы не пропустили и не потеряли бедную девочку.

— Табличку видно даже из космоса, Кора. — Папа устало вздыхает. — Не мельтеши, стой спокойно.

— Райли, держи цветы аккуратнее. — Одного замечания недостаточно, и мама сама поправляет небольшой букет альстромерий в моей руке. — Вот так, не болтай ими из стороны в сторону, это не маятник.

— Как бы она не перегорела через пару дней, — тихо говорит мне папа.

Я усмехаюсь, молча соглашаясь. Мама всегда увлекается новым делом, хватаясь за него с ярым рвением, но ее пыл быстро угасает, и появляется другой интерес. Она записалась на аэробику, купив в придачу несколько дорогих спортивных костюмов, видеокурс от Джиллиан Майклс^[1] и даже велотренажер. Спустя две недели она забросила тренировки, а тренажер в гостиной мы уже давно используем как вешалку. Так же было и с кулинарными курсами, где мама набрала дорогой посуды и техники, которой почти не пользуется. Это буквально шопоголизм в мире хобби. Папа шутит, что у мамы синдром гиперактивности, но врач это не подтвердил. А недавно она сделала каре и покрасила светло-рыжие волосы в более насыщенный оттенок, отчего стала похожа на маленький факел, который теперь мельтешит по залу ожидания.

— Смотрите, это, наверное, она. — Мама указывает на эскалатор и взмахивает рукой. — Подними табличку выше, Итан!

С эскалатора нам неуверенно машет худощавая девушка. Русые волосы заплетены в две длинные косички, не по погоде теплая парка горчичного цвета, на плече — рюкзак из брезентовой ткани, а из-под длинной юбки виднеются грубые ботинки.

— Добро пожаловать, Фелисити! — Мама крепко обнимает ее, как только та останавливается напротив. — Как долетела?

— Спасибо, миссис Беннет, все хорошо, — отвечает девушка с приятным британским акцентом. — И можно просто Фелис.

— Где твой багаж?

Фелис подтягивает лямку рюкзака на плече:

— Это все.

— Если бы наша Райли поехала учиться на семестр за границу, то пришлось бы отправлять вещи грузовым судном, — со смехом говорит папа.

— И понадобился бы не один заход, — отвечаю я и протягиваю букет Фелисити, а затем коротко обнимаю ее. — Добро пожаловать в наш сумасшедший дом.

Тонкие губы расплываются в смущенной улыбке, Фелис явно стесняется. Оно и понятно. Да и вся она кажется какой-то хрупкой. То ли на ней сказалась усталость после перелета, то ли в Манчестере почти не бывает солнца, но ее кожа болезненно-бледная. Щеки впалые, с острыми скулами, отчего карие глаза кажутся слишком большими. Голова опущена.

Глядя под ноги, Фелисити тихо благодарит папу, когда тот забирает рюкзак с ее плеча. Она сжимает букет в пальцах, и я обращаю внимание на короткие ухоженные ногти без лака.

— Ну, — мама треплет девушку по плечу, — как там дела у королевской семьи?

В ответ Фелисити лишь растерянно пожимает плечами.

Всю дорогу до дома мама с энтузиазмом спрашивает об Англии, «Фиш-энд-чипс» и Дэвиде Бекхэме. И чем больше вопросов она задает, тем сильнее начинает казаться, что наша гостья не выдержит и сбежит из дома посреди ночи.

Наш двухэтажный светлый дом ничем не выделяется из ряда остальных по улице, но Фелисити осматривает все с восхищением. Мы идем по подъездной дорожке, и я мельком смотрю в сторону дома Сойера. Окно его комнаты расположено прямо напротив моего. Интересно, он уже проснулся?

Как только мы заходим в прохладный холл, я забираю рюкзак Фелис и иду наверх, чтобы показать ей комнату.

— Моя дверь соседняя, у нас будет общая ванная. — Я опускаю вещи на пушистый плед. — Там куча кремов и средств по уходу за волосами, бери все, что хочешь.

— Тут так красиво.

Застыв рядом с компьютерным столом, она рассматривает набор маркеров, ручек и большую стопку чистых тетрадей.

— Здесь все твое, мы с мамой ездили на днях в магазин, взяли все необходимое для учебы. Надеюсь, ты не против, что я отговорила ее от розовых тетрадей, потому что это, — я указываю на светильник в виде фламинго и плюшевый светло-розовый чехол на стуле, — уже слишком.

— Мне все очень нравится, правда, спасибо.

Присев на край кровати, она с восторгом оглядывает комнату, словно ее поселили в номер пятизвездочного отеля.

Внезапно мне становится сильно жаль Фелисити — оказаться на целый семестр вдали от дома, в месте, где ты никого не знаешь, и начинать все заново. Ужасно.

— Если захочешь выплакаться кому-то из-за того, что сильно скучаешь по дому, то я всегда готова выслушать и поработать жилеткой.

— По дому я скучать точно не буду, — впервые за короткое время нашего знакомства ее голос звучит не робко, а уверенно и твердо.

* * *

Мама настаивает на экскурсии, но смотреть в Гамильтоне особо нечего, поэтому мы ограничиваемся парком Ветеранов и главной площадью, на которой обычно проводят городские ярмарки.

Прогулявшись, мы планируем перекусить. Но в воскресный вечер все рестораны забиты, а заранее столик мы не бронировали, поэтому заказываем доставку из тайского ресторана. Хотя папа сильно расстраивается из-за того, что его лишили ребрышек в пивном соусе.

За столом я почти не слушаю разговор, потому что в общем чате вместе с Хлоей и Ви решаю, в чем пойти завтра в школу. В первый день хочется выглядеть не просто хорошо, а идеально.

— Райли, ради бога, отложи телефон хоть на пять минут!

Тон у папы строгий, поэтому я тут же ставлю телефон на блокировку, но перед этим успеваю увидеть на экране всплывшее сообщение от Сойера.

Сойер:

Как обстановка? Новая соседка хорошая или мы ее ненавидим?

— Ты позвонила маме? Все хорошо? Хочешь, я позвоню ей сама и мы поговорим, чтобы ей стало чуть спокойнее? — спрашивает мама, подливая в стакан апельсиновый сок. — Представляю, как она там с ума сходит.

— Позвонила, но не переживайте, беспокоиться она точно не будет. Отчим хотел, чтобы я не мешалась дома, поэтому дал два выбора: окончить школу в католической школе-интернате для девочек или же записаться в программу по обмену. Я выбрала второе.

Я перестаю жевать курицу и перевожу взгляд на Фелисити. Мама с папой растерянно переглядываются. Такое вообще возможно? Нет, конечно, я в курсе, что у родителей с детьми бывают сложные отношения, но у нас дома все иначе, поэтому подобное всегда казалось мне чем-то далеким и нереальным, то, о чем обычно рассказывают в сюжетах ток-шоу. Не представляю, насколько это обидно и страшно, когда тебя вынуждают уйти из дома, а ты еще даже школу не окончил.

— Погоди, а твоя мама? — спрашиваю я. — Она не сказала отчиму катиться к черту?

— Райли! — Папа стучит вилкой по столу. — Ты же знаешь правила: грубо выражаться можно только во время просмотра спортивных матчей.

— Мама во всем его слушается и потакает, — отвечает мне Фелисити. — У нее толком нет права выбора, но она не жалуется.

— Прости, что задаю этот вопрос, — осторожно начинает мама, толком не прожевав картофель. — Отчим никогда не поднимал руку на тебя или на твою маму?

— Нет, но он постоянно обвиняет маму в том, что она неряха, а когда мама красится и приводит себя в порядок, он говорит, что она похожа на ш…

— На шлюху, — помогаю я.

— Райли!

Мне остается лишь развести руки в стороны. Я просто произнесла вслух то, что и так все поняли.

— Да. — Сжав салфетку в бледных пальцах, Фелисити кивает. — Он унижает и оскорбляет, но руку не поднимает.

— По всем признакам, до этого момента осталось недолго, — бормочет папа, потирая нос. В тишине кухни его слова отчетливо слышны, и в глазах Фелисити отражается испуг.

— Итан совсем не это имел в виду, дорогая. — Мама посылает папе убийственный взгляд.

— Прости, я не…

— Не извиняйтесь, мистер Беннет, все хорошо. И, пожалуйста, только не смотрите на меня как на жертву. У меня все хорошо, правда. Плохой отчим — не конец света. Бывают и похуже.

Окажись я на месте Фелисити, я бы уже рыдала или со злости сожгла бы машину отчима, а она держится крепко, еще и нас убеждает в том, что в порядке. Хотя очевидно, что это не так. Судя по всем описаниям, в ее родном доме поселился абьюзер, который устанавливает свои правила и буквально выжил Фелисити из дома. У меня в голове не укладывается, как ее мама терпит такое отношение к себе и своему ребенку. Это страшно. Но в такой ловушке, к сожалению, находится множество женщин по всему миру.

После ужина мама включает воду, чтобы помыть посуду, и Фелис предлагает помощь.

— Вот видишь, Райли, другие дети сами вызываются помыть посуду и их не приходится упрашивать.

— Смотри, солнышко, это называется губка. — Глядя на меня, папа указывает на губку в руках Фелисити. — А это — моющее средство. Ими обычно пользуются для того, чтобы посуда была чистая.

Я тяжело вздыхаю.

— Вообще-то я вчера ее мыла, ребята.

— После моей третьей просьбы, — напоминает мама. — Завтра вся уборка по кухне на тебе, и не думай, что сможешь сесть на шею Фелис. Я серьезно, Райли, за все лето ты ничего толком по дому не делала, только прохлаждаешься целыми днями с друзьями, играешь в своих компьютерных человечков и читаешь книжки с голыми мальчиками на обложках.

— Это называется «летние каникулы».

— Голых мальчиков на обложках мы еще обсудим. — Папа достает из холодильника пиво и идет в гостиную. — Но сначала посмотрю матч. Сойер зайдет?

— Не знаю.

Когда эти двое смотрят матч, можно даже не пытаться с ними говорить, они никого не видят, не слышат и лишь орут в экран телевизора.

Мы с Фелисити поднимаемся наверх, и я предлагаю ей заглянуть ко мне в комнату. Перешагнув порог, она тут же с восхищением ахает, хотя комната вполне обычная: обои фиалкового цвета, пара гирлянд над кроватью, большой книжный стеллаж, который папа собирал вместе с Сойером. Над рабочим столом — пробковая доска, усеянная фотографиями, на двери шкафа — постер с группой «One Direction», который висит там с тех самых пор, как мне исполнилось тринадцать.

— У тебя дома небольшая комната? — предполагаю я, удивляясь восхищению Фелисити. — Извини, если вопрос неуместный.

— Да, у нас совсем небольшая квартира. Моя комната хоть и крошечная, но потолки намного выше, чем здесь, правда, окна выходят прямо на соседские, из-за чего мы друг у друга как на ладони, поэтому шторы всегда плотно задернуты. Прямо напротив живет мой учитель английского, и это… немного неловко.

Она указывает на полку с медалями и статуэтками.

— Это все твои награды?

— Да, за соревнования команд по чирлидингу, не все за первые места, конечно. В последний раз «Северные звезды» Ноттингема занимали первое место по штату восемь лет назад, но я думаю, что в этом году мы одержим победу. Все лето готовили новую программу.

— Ты словно живешь в фильме.

— Скорее в фильме ужасов, потому что наш тренер — сущий кошмар.

Фелисити бережно проводит пальцами по висящим на ручке шкафа помпонам сине-золотого цвета, а затем останавливается у пробковой доски.

— Это твой парень? — указывает она на ленту снимков из фотобудки, где Сойер целует меня в щеку, а я смеюсь как сумасшедшая.

— Друг, — с тяжелым и даже слишком разочарованным вздохом отвечаю я. Заметив это, Фелис вскидывает бровь в немом вопросе, но я не готова травмировать ее рассказом о безответной влюбленности длиною в жизнь. — А у тебя в Манчестере есть парень?

— Нет, отчим не разрешал ни с кем видеться, как и пользоваться косметикой. Да и посмотри, — она указывает на себя рукой. На ней мешковатое платье темно-синего цвета с круглым вырезом у самого горла, которое полностью скрывает фигуру. — Кто захочет на свидание с такой, как я? В школе надо мной все только смеялись и считали чудачкой.

От этих слов у меня больно сжимается сердце.

— Брось, не говори глупости сама о себе и другим не позволяй. В детстве Каллум Брайт дразнил меня рыжей дурой до тех пор, пока я не разбила ему нос. Больше он меня не обзывал, а потом даже предложил стать его девушкой.

— Почему он называл тебя рыжей? — нахмурившись, Фелис разглядывает мои волосы.

— В детстве у меня были ярко-рыжие волосы, со временем посветлели до медового, — я указываю на фотографии, которые она не успела рассмотреть. — Я с детства мечтала перекраситься в блонд.

— Не говорить глупости о себе, — тихо повторяет она мои слова. — Тебе можно, только посмотри на себя, кому в голову придет назвать тебя чудачкой и замухрышкой? Даже если я воспользуюсь косметикой и надену красивую одежду — все равно буду смотреться смешно.

В ее голосе отчетливо чувствуется неприкрытое восхищение мной и пренебрежение к себе. И мне тяжело слышать это, потому что никто не должен относиться к себе так, как это делает Фелисити. С таким восхищением она должна говорить о себе.

Этому меня научила мама. Она всегда говорила, что люди чувствуют и видят твою любовь к себе, даже если ты не говоришь об этом вслух. Ты всегда транслируешь это невербально, такое не скрыть. И если ты сам относишься к себе плохо, то окружающие позволяют себе то же самое по отношению к тебе.

Но у меня похожая проблема, как у Фелис. Нет, я конечно же люблю себя, однако в школе я выстроила такой идеальный образ, который не во всем совпадает с действительностью. На людях я улыбчивая, приветливая и отзывчивая, у меня всегда можно попросить помощи. Никогда не устаю, даже если спала пару часов за двое суток. Это как во время выступления в чирлидинге — несмотря ни на что, ты должен улыбаться. Я никому не показываю свою настоящую версию, где я одержима желанием нравиться всем. Ту Райли Беннет, которая хочет жаловаться из-за пустяков, ныть, что ничего не успевает, и психовать, если не получается запланированное. Я не идеальная, но изо всех сил делаю вид, что это не так, и пока что этот обман работает, хоть и жутко выматывает.

Только один человек из близкого окружения знает меня настоящую. Сойер. Но проблема в том, что его я обманываю даже больше, чем остальных.

— Одежда и косметика играют второстепенную роль, самое главное то, как ты подаешь себя в обществе. Сначала нужно проработать и зафиксировать это здесь, — я стучу пальцем по виску. — Но знаешь что? Я, например, надевая новую вещь, всегда чувствую себя увереннее.

Я открываю шкаф.

— Одолжу тебе пару вещей.

— Нет, Райли, не нужно. Спасибо, у меня все есть.

— Все равно у меня места нет на полках, хоть освобожу.

Прохладная ладонь Фелисити мягко опускается на мое запястье и сжимает его.

— Не нужно, — тверже повторяет она. — Я приехала учиться, а остальное не важно. Меня устраивает моя одежда, ее купила мне мама.

Теперь мне становится стыдно за то, что я так нагло навязалась с этим предложением, молча признав, что эта одежда действительно делает Фелис чудачкой. Я сейчас ничем не отличаюсь от ее идиотов-одноклассников.

За моей спиной со скрежетом поднимается оконная рама, и Фелисити вздрагивает от испуга. Сойер опускает гитару на пол, а затем сам залезает в комнату. Учитывая его высокий рост и широкие плечи, боюсь, что однажды он просто застрянет в моем оконном проеме и останется здесь навсегда. К слову, я буду совсем не против.

— Какого черта игнорируешь мои сообщения, Гномик? — Взглянув на испуганную Фелисити, он подходит ближе и протягивает руку. — Привет, я твой сосед на ближайший семестр.

— Это Сойер, и он не умеет пользоваться дверью, — говорю я и, взяв гитару, отношу ее в шкаф.

— Фелис, — представляется она.

Ее бледные щеки покрываются румянцем, и я судорожно пытаюсь понять: это смущение от знакомства с новым человеком или этот румянец посвящен непосредственно красоте Сойера?

— Завтра первый день в школе и рано вставать. — Фелисити пятится к выходу. — Пойду спать. Приятно было познакомиться.

Неловко взмахнув рукой, она поспешно выходит, закрывая за собой дверь.

— Спать? — переспрашивает он, глядя в закрытую дверь. — Сейчас девять вечера.

— У нее был долгий перелет и тяжелый день. Плюс джетлаг^[2].

— Она, — Сойер водит ладонью у горла, повторяя форму воротника ее платья, — из амишей?^[3]

— Нет.

— Ты так и не ответила на сообщение. Мы ее любим или ненавидим?

— Любим.

Мне тяжело сдержать улыбку от мысли о том, что, говоря «мы», Сойер действительно на моей стороне настолько, что готов относиться к кому-то плохо просто потому, что мне не нравится этот человек. И мне жаль, что это не работает в обратную сторону, ведь если он влюбится в какую-нибудь девушку, у меня вряд ли получится искренне полюбить ее. Так было со Стефани, с которой мы ненавидели друг друга.

— Мистер Беннет дома?

— Да, внизу, разбрызгивает пиво, крича на бейсболистов в телевизоре. Чем займемся… Эй, ты куда? — зову я, когда Сойер раскрывает дверь.

— Смотреть игру с твоим папой. Идешь?

— Нет, в такие моменты вы двое похожи на дикарей. И зайди через входную дверь, папа сказал, что если еще раз узнает, что ты залезаешь через окно, то заколотит его гвоздями.

— Он уже какой год подряд этим угрожает.

Пожав плечами, я, не скрывая недовольства, заваливаюсь на кровать и подхватываю телефон. Сойер стоит у двери и сверлит меня долгим взглядом, от которого начинает гореть не только лицо, но даже кожа головы. Долго игнорировать его не получается, и я отрываю взгляд от экрана.

— Что?

— Опять манипулируешь мной своим молчанием? Ты обещала не отрабатывать на мне эти штучки.

Было дело. Сойер знает мою склонность к манипуляциям, и это совсем ему не нравится. Мне тоже, я пытаюсь работать над собой, но пока выходит плохо.

— Не припомню такого.

— Обиделась, что я выбрал вечер с твоим папой, а не тебя?

— Именно.

— Но твой папа веселее и иногда угощает пивом.

— А я единственная, кто смеется над твоими шутками.

— И ты намного сексуальнее.

— Уверена, в Гамильтоне найдется пара мужчин, готовых поспорить с тобой на этот счет, — говорю я, глядя в телефон.

Рассмеявшись, Сойер подходит ближе и наклоняется, упираясь руками в кровать по обе стороны от меня. В такие моменты моя душа всегда отходит от тела. Мышцы мгновенно напрягаются, ладони потеют, а большой палец, которым я листаю ленту соцсети, оставляет влажные следы на экране.

— Как прошла репетиция? — спрашиваю я, чтобы заглушить молчание, в котором можно отчетливо расслышать мой грохочущий пульс.

— Сегодня закончили пораньше, у мамы Нико разыгралась мигрень, и она выставила нас из гаража. Завтра начнем репетицию пораньше, придешь?

— У меня тренировка, — с сожалением отвечаю я. — Если пропущу, тренер оторвет мне голову.

— Знаю, что это самый важный год, но я не готов видеться реже. У нас осталось мало времени.

— Кто-то из нас умирает?

Я пытаюсь неудачно отшутиться, но понимаю, о чем говорит Сойер. Год пролетит быстро, и потом нам придется разъезжаться в разные стороны. Сойер никак не может выбрать между Академией современного искусства и Университетом механики в Сан-Франциско, а я мечтаю попасть в Университет спорта в Сан-Бернардино. Мы будем в семи часах езды друг от друга. И уже заранее понятно, что произойдет с нами потом: сначала будем стараться видеться чаще, постоянно поддерживать связь, но потом будем все больше погружаться каждый в свою жизнь и общаться все реже и реже…

Семь часов — чертова вечность по сравнению с тем, что мы имеем сейчас.

Сойер рядом всю мою сознательную жизнь. Родители уже не обращают внимания на то, что он влезает в окно моей комнаты и может торчать здесь часами. Мой папа любит его как сына, а миссис Вуд давно грезит тем, что однажды мы поженимся и я рожу кучу маленьких Сойеров. Я не против, только вот это не входит в планы Сойера. Даже не знаю, что больнее: то, что нам придется видеться редко, или то, что он никогда не посмотрит на меня как на девушку, которую захочет видеть рядом с собой в статусе второй половинки.

— Ты знаешь о чем я, Райлс.

— Знаю, но это не я меняю тебя на чужого отца.

— Я и не меняю. Ты идешь со мной смотреть матч.

Сойер даже не пытается сделать вид, что его волнует мое мнение. Он берет меня за руку и тянет на себя, заставляя подняться с кровати. Я со смехом поддаюсь, да и, если честно, не особо пытаюсь сопротивляться.

Примечания

1

Джиллиан Майклс — американский эксперт по фитнесу, сертифицированный диетолог, бизнесвумен, медийная личность и писательница.

2

Джетлаг — синдром смены часового пояса, когда естественные часы или циркадный ритм организма нарушаются.

3

Амиши — религиозное движение, зародившееся как самое консервативное направление в меннонитстве (разновидность анабаптизма) и затем ставшее отдельной протестантской религиозной деноминацией. Амиши отличаются простотой жизни и одежды, нежеланием принимать многие современные технологии и удобства.