В потоке творчества: личность и творчество. Книга шестая

Ирина Михайловна Соловьёва

Шестая книга семитомной монографии «В потоке творчества: личность и творчество»» российского писателя-публициста Ирины Михайловны Соловьёвой, над которой она работает не один год, продолжает знакомить читателя с жизнью и творчеством поэта, музыканта и художника Терентия Травника. Писательница в живой и увлекательной форме рассказывает об основных фактах и событиях, повлиявших на формирования не только его личности, но и всего его творчества,

Детские страхи

По статистике восемь из десяти детей младшего возраста подвержены различным детским страхам, в особенности страху темноты. Пожалуй, он является самой популярной причиной при обращении родителей к психологам и психоневрологам. По мнению современных учёных в страхе темноты нет ничего необъяснимого, т.к., во-первых, темнота лишает малыша возможности видеть всё, что его окружает, и он начинает больше вслушиваться и всматриваться в неё и, во-вторых, срабатывает бурная детская фантазия.

В одном из своих стихотворений Терентий писал:

Ветер гуляет под крышей. Кряхтит

Рубленый дом, сквозняками вздыхает.

Кто-то чердачный ночами не спит —

Ходит, бормочет, сопит и пугает.

Наверняка, при чтении этой главы многие из читателей вспомнят свои детские страхи и… улыбнутся.

Вообще-то советское время детей берегло, поэтому и телеспектакли, и кино были щадящими, а если что не так, то имелось строгое ограничение в виде всем понятного «детям до 16». Тем не менее совсем без страшилок не обходилось, более того, определить то, что окажется для юного зрителя действительно страшным, а что не на столько, было совсем не просто. Вспоминаю, как иногда некоторые эпизоды фильма, можно сказать, «испытывали» на прочность неокрепшую детскую психику, а, впрочем, находились и такие, у кого всё это вызывало просто улыбку, а то и смех. Но если страх, пусть и непреднамеренно, но всё-таки проползал в наш детский мир, то мы рыдали, прятались в шкафу, боялись оставаться одни в комнате с включённым телевизором и, конечно же, спать с выключенным светом. Каждый боялся, но боялся по-своему и чего-то своего, что толком ни описать, ни вымолвить не мог. Есть немало необычных фактов, связанных с детскими страхами Терентия: своеобразных, зачастую раздутых воображением талантливого ребёнка до небывалых размеров. Все перечислять не буду, но некоторые вполне заслуживают искреннего писательского внимания.

Как и большинство ребят в раннем детстве Терентий тоже боялся темноты, причём настолько, что нередко просил маму или бабушку проводить его до туалета, который находился в самом конце длинного и тёмного коридора их многокомнатной коммунальной квартиры.

«Я был очень трусливым ребёнком и в особенности боялся темноты, — делится он в своих дневниковых записях. — И когда мне становилось невыносимо страшно, то я закрывал глаза и страх ненадолго исчезал. Под воздействием всё того же страха, я любил спать у стенки, когда со мною спал кто-то рядом, но с краю. Это желание было настолько сильным, что если обстоятельства складывались иначе, то уже к вечеру во мне поселялась тревога, и я пытался что-нибудь придумать, дабы спать все-таки у стенки. Это получалось не всегда. И тогда оставалось единственное желание, чтобы свет не гасили как можно дольше, дабы мне успеть уснуть до того, как в комнате воцарится темнота. Попытки уснуть с зажмуриванием глаз, съёживанием, прятаньем под одеялом с головой обычно ни к чему не приводили, и щёлканье выключателя было последней каплей моих горестных переживаний. В те минуты это было, как хлопок от пистона: Щ-щёлк и всё! Не успел! Я навсегда запомнил этот противный звук, который до утра погружал меня в темень, отрезая от жизни, света и радости. Он был особенным, и как мне казалось, коротким и злым, как замечание учительницы в школе или воспитательницы в детском саду, когда их досаждают дети. Однажды я влез на стул, чтобы получше рассмотреть своего «врага». Это было днём, приблизившись, я потрогал его рукой, несколько раз включил и выключил и не обнаружив ничего страшного, слез и занялся своими делами. Но это было днём, а вечером от точно такого же щелчка я опять вздрагивал, понимая, что уже поздно что-либо менять и если сразу не уснуть, то придётся трястись от страха до утра. Самое главное — это не смотреть по сторонам, чтобы не увидеть чего-то такого, от чего вообще спать не сможешь! Обычно дети не любят рано ложиться, а перевозбудившись от игр, уж точно не до сна. Ляжешь, замрёшь и молчишь. Порой было настолько страшно, что казалось, вот-вот пискну и позову на помощь. Кричать я не умел, а попискивал, в ожидании, что кто-то отзовётся. В детстве, если не спишь, то ночь всегда долгая, можно сказать, нескончаемая… Так я и лежал с закрытыми глазами, лишь иногда приоткрывая щёлочки, чтобы понять: светает или нет, пока сон не овладевал мною, а заодно и моими страхами и тогда всё заканчивалось.

Наша комната была узкая и длинная. Моё кресло-кровать стояло между входной дверью и диваном родителей и это тоже меня расстраивало, потому как получалось, что спал я на границе между ними и страшным коридором, прикрытым от меня лишь одной дверью и то без крючка или задвижки. Конечно дверь была закрыта, и всё равно за ней почти физически ощущался этот бесконечно длинный чернющий-причернющий коридор со своими закоулками и «тёмными», как их тогда называли, комнатами, а по — простому — чуланами и кладовками. Вообще-то это был не совсем коридор, а абсолютно другой мир, странный, загадочный и очень непривлекательный, в котором даже в солнечный день было сумеречно, потому что окон не было, а свет, если и проникал, то только с одного конца — с кухни, находившейся в конце коридора, вдалеке ото всех жилых комнат. Коридорище! — как мы его называли, был забит многочисленными вешалками с одеждой, тумбами, полками и шкафами с необходимым в хозяйстве хламом. Освещался страшилище несколькими лампами и завершался дверью в холодный, сырой, со склизкой трубою и высоченным потолком туалетом с подвальным запахом и постоянно журчащей в бачке водою Чтобы представить размер коридора и, как сегодня говорят, логистику моего передвижения, достаточно знать, что иногда я ездил на кухню на трёхколёсном «велике». Вечерами, когда все соседи гасили в коридоре каждый свою лампочку, то идти в туалет одному было, по моим представлениям, небезопасно и очень страшно. Я приоткрывал дверь в коридор и вглядывался вдаль, туда, где находилась эта самая «чёрная» из всех, как мне казалось, известных кухонь мира, в которой туалет и находился. Иногда кто-то из соседей оставлял свет и тогда обшарпанные коридорные стены освещала одна из пяти тусклых 15-ти ваттных лампочек, особо подчёркивая темноту кухни, где свет не горел и нагнетая ещё большую тоску. Однажды я попросил дедушку проводить меня в туалет. «Ты что, боишься?» — с удивлением произнёс он. «Не-ет», — протянул я дрожащим голоском, дабы не показать своей трусости и направился во тьму один.

Жить как-то было надо и иногда меня всё-таки охватывала смелость. До туалета я кое-как с перебежками и уловками, но доползал, а вот назад, когда темнота буквально дышала мне в спину, мчался, что называется, сломя голову. Вы даже представить не можете, какое это блаженство — вбежать в залитую светом комнату, захлопнуть за собой дверь, выдохнуть и провалиться в мир безмятежности и тепла, в то время, как по спине всё ещё бегут и бегут, словно бы это струйки дождя по стеклу, мурашки. Дело сделано, а значит можно и расслабиться! И вот тогда я нырял в постель, забывая о том, что каких-то несколько минут назад меня пытались схватить и затащить в какой-нибудь из чуланов, а там, сами понимаете, — страшилища только и ждут этого.

Вечер продолжался: папа читал газету, а мама «навешивала» бигуди, что ещё больше отдаляло мою встречу с ночью. Мягкий свет абажура успокаивал, было тихо, спокойно и хорошо… Видимо, тогда во мне поселились первые знания и понимание разницы между светом и тьмой, между злом и добром, между любовью и её отсутствием. Моя душа интуитивно делала свой выбор, и он осторожными семенами ложился на благодатную почву детской наивности и неиспорченности. Ни в этом ли чудо!»

А ещё Игорю нередко снились кладбища. По его рассказам, где-то лет с трёх, когда он и слова-то такого не знал, не говоря уже о том, чтобы там побывать. «Впервые, — поделился он со мной, — я увидел кладбище в кино и только тогда понял, что оказывается я так часто видел во сне. А случилось это лет в семь, при просмотре фильма «Неуловимые мстители», где «мёртвые с косами стоят, и тишина». Несмотря на то, что Игорь был домашним мальчиком, гулять он обожал и много времени проводил на улице в маленьком, закрытом со всех сторон дворике, принадлежащем дому 13, по 3-ему Ростовскому переулку. Ещё до школы его неформальным воспитанием активно занялись соседские девчонки: Маша Гусева и Лена Пирогова, которые были немногим постарше. Помимо игр в «продавца, врача и учителя», они открывали ему всё, что знали сами или где-то слышали, ну и конечно же, страшные истории, а Игорь, будучи крайне впечатлительным ребёнком, представлял и запоминал всё до мелочей. Зная его впечатлительность о кладбищах и покойниках, девочки старались не рассказывать и больше говорили о привидениях, кометах-пришельцах, старых купцах с Ростова Великого, некогда проживавших в их доме, а теперь иногда приходящих пошарить в чулане, в надежде отыскать некий заветный перстень, приносивший удачу и спасающий от хворей.

Машенька жила на чердаке с окнами на Москву-реку, поэтому нередко лунными ночами «видела русалок» и «бородинского сома», который обитал под мостом и непременно в омуте, а размером был почти с дом (он-то и утаскивал баржи на дно). Ещё говорили о леших в лопухах косогора, подъездных чертях, особенно активно промышлявших с чёрного входа в дом, о конце света и о многом, многом другом, что не меньше будоражило и заставляло трепетать его детское воображение. Немного повзрослев, началось время смен в пионерских лагерях, а уж там-то страхов было точно немеряно. В основном это были особые истории, которые ребята рассказывали по вечерам под одеялами… а потом от страха уснуть не могли. Сами понимаете, что хуже всего было тем, кому в туалет приспичит… туалет-то был на улице и надо было идти в темноте среди кустов и деревьев. Иногда закрывали корпус на замок и ходить приходилось в ведро, которое стояло тут же в палате, а уж по большому — терпи до утра. Терентий отдыхал на летних дачах от Академии им. Фрунзе, а в начальной школе в пионерских лагерях «Радуга», неподалёку от Ивантеевки и двусменном имени А. П. Гайдара, где недалеко (а как без этого!) были и старое кладбище, и заброшенная церковь, а потому на прогулке мальчишки сбегали и направлялись прямиком туда искать приключений на свою, простите, задницу, ну и конечно же клады. Интересно, что в третьем классе, будущий Терентий с ребятами, играя в археологов, умудрился разрыть место на Мухиной горе, где в 17-м веке находилось чумное кладбище и найти там немало останков и всяких мелочей… Тем не менее тогда никаких страхов это у него не вызывало, а скорее отроческий интерес и любопытство. Его страх был совсем в другом и в этом надо ещё разобраться, потому что позже он надолго и глубоко ляжет в основу всей его жизни и раннего, но уже вполне осознанного искусства, дав начало таким полотнам, как «Кладбищенский сторож», «Упырь», «Театр мистики» и многих других подобного рода произведений.

Маленький мальчик вырос и стал Терентием Травником. В поисках своего призвания он серьёзно занимался живописью и музыкой и немало достигнул в каждом из этих видов творчества. Но призвание своё он нашёл в литературе — поэзии, а позже и публицистике, полностью посвятив себя служению слову.

Заканчивая главу, хочется отметить, что многие свои рассказы и эссе писатель подарил именно детству. Читая их, появляется возможность, пусть на мгновение, но очутиться в том волшебном времени, которое навсегда осталось в памяти каждого из нас. Ну, а теперь — отрочество!