Договорились. Слабость, в которой сила

Ирина Воробей (2022)

Карина натворила глупостей, и теперь сама не понимает, как из этого выпутаться. Выбор кажется ей невозможным. А новые проблемы только добавляются: Жерар вдруг воспылал чувствами, Зайкин решает играть по своим правилам, финансы заканчиваются. И все вокруг ее не понимают, потому что ничего не знают… #неунывающий герой, который добивается героиню, а она сложная, и оба неидеальные # много сложностей и обстоятельств # драма # глубокие чувства 2 часть дилогии. Отдельно читать не получится. Мат. Откровенные сцены

Глава 1.3

В каждой избе суетились. Зайкин с Кариной тоже. Она еще не все приборы выложила, а он — просто так, потому что переживал. Крутился на одном месте, что-то бормотал про себя, тыкал мизинцем вместо указательного пальца в воздух и изображал на лице серьезную серьезность. Зря, потому что толпы посетителей не ломились в двери ровно в десять. К открытию подошло немного людей, больше случайных захожих, чем целенаправленно пришедших.

Карина отложила свой пряник в сторонку на салфетке, чтобы дать засохнуть, а потом спрятать в сумку. Есть она его не собиралась, желала сохранить на память. «Хм, память», — мысль кололась.

Второй сосед, которого Зайкин называл Зазой, торговал восточным фастфудом, то есть всем, что заворачивалось в лаваш или укладывалось в питу, а заодно сытной выпечкой. Угостил их ачмой с сулугуни, рассказывал о разных бизнесах, которые начинал и печально заканчивал. Теперь остановился на грузинской пекарне и уже планировал открыть вторую точку. Зайкин слушал его сосредоточенно, будто в уме делал пометки и ставил галочки. Карина смаковала нежное слоеное тесто с соленым сыром и убиралась внутри избы, потому что впопыхах тут все было разбросано как попало.

Первая пара часов прошла спокойно. Люди подходили, внимательно смотрели на витрину и прайс, который Зайкин нарисовал собственноручно мелом на небольшой доске, выбирали сладость и уходили. Карина стояла на кассе. Он докладывал на витрину кексы, пряники и печенье. Валя успешно торговала кофе, хотя этот напиток на фестивале подавался в каждой второй избе, но ценители доверяли только профессиональным бариста. Сразу к кофе они покупали сладость у Зайкина или сытность у Зазы.

Первые знакомые объявились после полудня. Подписчицы канала подходили, узнавали «КулиЗая», как он называл себя на «Ютубе» и покупали имбирные пряники с автографами. Зайкин всем искренне и широко улыбался, интересовался делами, старался писать максимально аккуратно и ровно. Женщины его благодарили, хвалили канал и полезные рецепты. Он лучился от самоважности. Карина тоже им гордилась, только никак это не проявляла внешне, старалась быть незамеченной и обслуживать покупателей ловко и быстро, не мешая им общаться с кумиром.

— О, Зайкин, — воскликнул декан их факультета Губкин, будто не по приглашению Зайкина пришел на фестиваль. — Чем порадуешь?

Под локоть его держала приятная дама в белом пальто и с красной шляпкой, как у Чаплина. Несмотря на возраст, ей шло. Карина стояла на передовой в углу, а Зайкин пополнял запас пряников на витрине. Он так резко дернул головой от неожиданности, что колпак чуть не слетел. Карине пришлось его поправить. В который раз. Руки против воли использовали каждый шанс к нему прикоснуться, хотя душа всегда после разражалась досадой.

— О, Юрий Петрович, — откликнулся Зайкин, будто и не приглашал Губкина. — Радостей у меня много: пряники, печенье, кексы. Вот маффин с кусочками ананасов самый радостный.

Он с любовью указал на линейку пухлой выпечки в черном пергаменте, которые лежали у стенки витрины. Декан усмехнулся и вгляделся. Дама изучала Карину, слегка улыбаясь, по-доброму, по-матерински.

— А че это ты там всем пишешь? — Губкин вытянул короткую шею в попытке посмотреть за витрину на горку имбирных пряников.

Очки спали на кончик носа. Серые глаза зашустрили по кругу.

— А че хотите, то и напишу, — оскалился Зайкин и выпрямился в солдатской стойке.

— А, ну-ка, напиши: «Самому классному декану», — усы Губкина растянулись в самодовольную ухмылку, пухлые пальцы зачесали гладко выбритый подбородок. — А на втором: «Самому лучшему семьянину». А на третьем: «Самому-самому Юрию».

Дама засмеялась, при наклоне головы схватившись за шляпку. Карина боялась улыбаться, сжимая насилу рот. Еще одно отчисление она бы не пережила, тем более по такой идиотской причине.

— Скромный вы человек, Юрий Петрович, — Зайкин схватил три имбирных кругляша и тюбик с глазурью. — Похвально.

— А то, — деловито хмыкнул тот. — Государственный муж все-таки.

— Государственный, — дама хихикнула. — Мой ты муж, не выпендривайся.

Легкий толчок в круглый бок осадил декана. Глаза пристыженно опустились. Карина не выдержала — смешок слетел с губ.

— Зайкин, и на четвертом напиши, пожалуйста: «Самому нехвастливому Губкину», — добавила дама.

Он послушно кивнул, не отвлекаясь от работы.

— Девушка, можно нам еще три кекса с ананасами, три с черносливом и коробочку печенья.

Карина натянула полиэтиленовую перчатку на одну руку, а второй схватила бумажный пакет, чтобы накидать туда выпечки.

— С ананасами шесть возьми, — шепнул Губкин.

— Молчи, ты на диете.

— Когда еще такого поедим, — он не успокаивался. — Диета подождет. После Зайкинской выпечки все равно ничего в глотку не лезет.

Зайкин зарумянился, поймав подмигивание декана. Карина тоже испытала укол гордости, будто это она натренировала Зайкина так стряпать, а сама добавила еще три кекса к ананасовым, после того как дама безнадежно махнула рукой, перестав сопротивляться.

Они расплатились, и Карина вручила им пакет с кексами и печеньем. Пряники Зайкин передал отдельно лично в руки Юрию Петровичу.

— Ох, ты ж Зайкин, хитрец, — искренняя улыбка озарила всегда по-профессорски хмурое лицо Губкина. Довольный серый взгляд вчитывался в глазурный текст на каждом прянике.

Карина тоже прочитала все надписи. Первые две Зайкин повторил точь-в-точь, как сказали, а на третьем прянике написал от себя: «Любимому преподавателю от благодарного студента». Четвертый пряник гласил: «За зачет автоматом».

— Ну, спасибо, — Губкин мотал головой, смеясь. Дама его хихикала, прикрывая губы рукой в шелковой перчатке.

— На здоровье, — Зайкин сиял, как единственный фонарь в ночном переулке, был таким же тонким и длинным, и со временем разгорался сильнее.

— Ты у меня напросишься на допсу, Зайкин, — декан погрозил пальцем.

— Не надо! Верните пряник! Я все перепишу! — Зайкин запаниковал и напрыгнул на витрину в попытке дотянуться до Губкина, рассмешив сразу и его, и его супругу, и Карину.

— Не прощаемся, — декан демонстративно бросил пряники в пакет к остальным сладостям и повел свою даму к паназиатской экзотике напротив.

Карина похлопала Зайкина по плечу в утешение. Он только вздохнул на это.

После Губкиных подходили другие знакомые Зайкина, которых Карина не знала: молодые и не очень мужчины и женщины, подростки, дети. Каждый спрашивал о чем-нибудь своем. «Как ему на всех памяти и сил хватает», — удивлялась она. Ей в университете и ленте новостей информации было завались, а он еще столько же получал от других людей, если не больше. И не уставал им улыбаться, задавать вопросы, интересоваться делами. Приходили подписчицы, с которыми у него тоже находились свои темы.

Карина за ним с тоской наблюдала, вспоминала, что рассказывала о нем Полина. Он и на нее находил силы, изображал влюбленность и интерес. Сестренка ничуть не сомневалась. Порой Карину настигала паранойя, что Зайкин вовсе не имитирует, а, действительно, влюбляется. Морально она к этому готовилась, как будет одинокой тенью на их свадьбе, потом несчастной нянькой их детей, а в конце останется никому не нужной обузой, за которой им придется ухаживать из жалости.

Только работа не позволила ей углубиться в черноту собственных страхов.

Они сами не заметили, как образовалась очередь. Оба старались все делать быстро, болтовня Зайкина и желание посетителей все внимательно рассмотреть на витрине тормозили обслуживание. Люди спокойно стояли в колонне, поглядывали по сторонам и галдели.

Карина первой увидела в конце однокурсников: Настену, Игнатьеву с Гогой, Иванова и Самойлову. Настена пришла в новом платье, выбирала которое явно не сама, скорее, с Игнатьевой. Яркий розовый хорошо шел ее круглому лицу с белой кожей. Черные волосы она заплела в элегантный пучок, пышный и волнистый.

На Карининых глазах к ним пристроился Варданян. За руку его держала стройная чернобровая красавица с птичьим лицом и кошачьими когтями. Она озиралась по сторонам так, словно искала добычу, было похоже, что просто плохо видела. Девушка улыбалась искренне и во всю ширь треугольного лица. На Настену смотрела по-особенному, уже не щурилась, таила в уголках глаз что-то непроницаемое. А та на нее глядеть боялась, быстро уводила взгляд в сторону и теребила подол платья, стягивая ткань в кулак. Варданян сутулился, улыбался наигранно, и боялся пересекаться взглядами с кем бы то ни было, потому потупил свой в пол. Волна неловкости быстро докатилась до Карины через длинную очередь.

— Два лимонных маффина, пожалуйста, — сказал следующий в очереди.

Карина вбила на маленьком экране кассового аппарата нужную позицию и выжидающе посмотрела на покупателя, подозревая, что двумя кексами аппетит ее не ограничится. Женщина разглядывала витрину, поджав язык, и ответила не сразу. Зайкин пока кидал в пакет заказанные маффины.

— Вард с Сиран пришел, — заметила Карина злобным полушепотом, когда он подошел сзади, чтобы подбросить ей запакованный заказ.

— Она его девушка, — Зайкин пожал плечами, устремив взгляд в конец толпы, где компания дружно смеялась. — А Настена — друг.

Настена и Варданян стояли хмурые. Сиран крепче прижалась к нему. Остальные искусственно пытались разбить напряжение, которое осязалось в воздухе.

— Это была изначально тупая идея, — процедила Карина, не желая мириться со страданиями подруги.

— Тупой идеей изначально было влюбиться друг в друга, — Зайкин усмехнулся. — Но сердцу не прикажешь. А это жалкий компромисс в тупиковой ситуации.

— Выход есть всегда, — ей хотелось настоять на своем, убедить весь мир в собственной правоте. С чего-то вдруг, хотя никогда маниакальными планами по захвату мира она не грезила. Просто сердце противилось реальности, ее устойчивой несправедливости и частой безысходности. — Вард просто боится выйти.

Следующая пара в очереди заказала печенье. Карина, сосредоточившись на любовной драме Настены и Варданяна, чуть не пробила по чеку не то изделие, но вовремя опомнилась.

— Согласись, выбор между любимой семьей и любимой девушкой — это сложный выбор, — голос Зайкина принял рассудительный тон. — Да и Сиран ему тоже одновременно семья и девушка. И тоже любимая, только по-другому.

— Хм. Ну, поссорились бы они на время. Но не навечно же. Все равно когда-нибудь поймут и примут. И чем раньше, тем лучше.

— Тогда почему ты Полине не хочешь ничего рассказывать? — коварный синий взгляд впился острыми иглами в растерянное лицо Карины.

— При чем здесь Полина? — у нее даже голос похолодел. Она скрестила руки на груди, но протянутый им пакет с кексами для покупателя не позволил надолго остаться в удобной позе. — Это совсем другое.

Зайкин усмехнулся.

— Почему ты думаешь, что Вард любит свою семью меньше, чем ты сестру?

Все слова из памяти разбежались, как трусливые крысы с тонущего корабля. Дно задрожало от душетрясения. Цунами расшатанного самолюбия и утопленных чувств хлестало внутренние стержни, которые уже трещали по швам. Каждый удар отдавался спазмом в области груди. Ответ Карина придумала лишь через минуту, когда Зайкин копошился в другом углу избы в поисках заготовок глазури.

— Я уверена, Вард все равно начнет ходить налево. Один шаг он уже сделал. И все только хуже запутается. А Настена, упертая, из-за него всю жизнь себе испортит.

— Кто знает, — Зайкин достал из горы хлама пакет с тюбиками. — Фух, уже думал, что забыл.

Очередь двигалась быстро, но не уменьшалась. К хвосту пристраивались новые. Компания друзей подходила ближе. Лицо Настены приобретало все более темные оттенки. Губы поджимались, плечи опускались, глаза прятались от всех. Варданян смеялся с остальными, боясь коснуться Настены хотя бы взглядом. Сиран стояла спиной, поэтому ее эмоции Карине считать не удалось, но расслабленная поза говорила о комфорте и самоуверенности.

— Мне пряник с автографом от шефа, пожалуйста, — послышался нежный голос, словно шифоновый, такой же тонкий и прочный.

Карие глаза переметнулись на покупателя, первого в очереди, и тут же залились красным негодованием. «Она здесь что делает?» — взревела ревнивая стерва в душе.