Заметки позавчерашней девчонки, или Привет, 90-е!

Инга Ефимова (2024)

Почему мы, люди, склонны идеализировать прошлое? Почему все, как один, твердят, что раньше было лучше? Все просто — там, в прошлом, мы просто были молодыми…Обычный провинциальный городок, средняя школа, юность, первая любовь, кроссовки «Абидас», дискотека… В общем, книга для тех и о тех, чья юность пришлась на лихие и бешеные 90-е… Все совпадения с реальными событиями и людьми случайны.

Глава 5

Как Чубатик меня спасал

Почему-то в мои школьные годы третья четверть считалась решающей. И если в одной из трех других четвертей выходила «тройка» по любому из предметов, то на исправление положения шансов практически не оставалось, если эта же тройка образовывалась и в третьей четверти. В десятом классе я с помощью Левки дважды победила эту проклятую, ненавидимую мной физику, но к концу третьей четверти, благодаря нашей с Левкой временной размолвке, я поняла, что шансов на даже «шаткую позорную» четверку у меня уже просто нет. В пятницу Фикс предупредил нас о предстоящей в понедельник самостоятельной, после которой уже в четверг нам предстояло написать четвертную контрольную работу. Прикинув в уме, что обе работы мне нужно написать минимум на четверки, я приуныла. Мириться с Чубатиком не вариант. Он, скорее всего, будет долго смеяться надо мной, понимая причину моих попыток помириться, и, наверняка, благосклонно согласиться восстановить наши шаткие полудружеские отношения, но в отместку расскажет всем, что я ради оценки по физике буквально готова целовать песок, по которому он ходил. Ну, или еще что-нибудь в таком духе. Нет, этого я не позволю. Выход только один — все выходные придется просидеть за учебниками, не отрываясь от стула, как говорил отец, «брать знания задницей».

Поклявшись себе победить ненавистную физику любой ценой, я сначала честно засела за учебники почти сразу, как вернулась из школы. Наскоро перекусив бутербродом с маргарином «Рама», гордо именуемым в то время маслом, я удобно уселась на диван и начала читать, попутно пытаясь понять прочитанное. Честно говоря, я настолько привыкла списывать у Левки, что совершенно ничего не понимала: знание формул было на нуле, умение решать задачи вообще в минусе. Я попыталась сосредоточиться. И странное дело: я, человек, которому хватало получаса на то, чтобы выучить довольно большой отрывок художественного текста, человек, у которого никогда не было проблем с запоминанием теоретического материала предметов гуманитарного цикла, как ни силилась, за час так и не смогла усвоить информацию из учебника физики. Как и куда применить формулу, что можно с ее помощью вычислить, я не могла запомнить. Было такое чувство, что мой мозг старательно сопротивлялся насильственному запихиванию в него физических формул. Отложив учебник, я решила, что сначала нужно немного отдохнуть. Помня о том, что лучший отдых — это смена видов деятельности, я включила пылесос и медленно, стараясь не пропустить ни одного угла квартиры, пропылесосила. Вытряхнула пыльный мешок, вынесла мусор в контейнер возле дома. Вернулась. Вымыла руки. Прошла в свою комнату и остановилась, замерев, постояла минуту, поняла, что желание заниматься физикой так и не пришло. Прошлась по квартире: пол чистый, мусор выброшен, посуда помыта, на ужин макароны, приготовленные мамой еще вчера. Хорошо, помою ванну. Засыпав в ванну полпачки соды и капнув папиного шампуня, я начала сосредоточенно тереть белую поверхность помывочного корыта. За этим занятием меня и застала мама, непривычно рано вернувшаяся с работы. Увлеченная натиранием ванны, я не заметила ее прихода, поэтому подскочила почти до потолка, услышав за спиной изумленное:

— Дочь, что случилось?

–С кем? — вытаращив глаза, спросила я.

Несколько секунд мы с мамой молча смотрели друг на друга. Потом мама, видимо, все еще не веря в то, что ее дочь моет сантехнику, повторила вопрос:

— Инга, все нормально?

— Мам, ну что не так-то?

— Ты моешь ванну, — чеканя слова, сказала мама.

Я начала терять терпение:

— Мою. И что?

— Ты никогда ее не мыла. Поэтому я и спрашиваю, все нормально?

— Мама, а что, ванну моют только тогда, когда что-то ненормальное случается?

— Нет, я мою ее по субботам.

— Ну а я по пятницам, — съязвила я в ответ и продолжила тереть холодное дно.

Мама как-то недоверчиво посмотрела на меня, помыла руки и вышла. Я разогнулась, включила кран и направила сотни колючих струек из душевой лейки в ванну. Пена с ароматом папиного шампуня закружилась у сливного отверстия. Я не могла терпеть родительские замечания относительно моих действий, внешности, оценок. Если я начинала делать что-то самостоятельно, папа бодро сообщал маме что-то типа:

— О, ну наконец-то наша дочь доросла!

Мама тут же подхватывала диалог и, не стесняясь моего присутствия, родители начинали обсуждать между собой каждое мое движение, делая попутно какие-то нелепые, на мой взгляд, выводы. Например, если я мыла посуду без напоминаний, то обязательно параллельно слушала рассуждения о том, куда я собралась вечером, потому что просто так я посуду никогда не мою. Вранье: посуду в моей семье мыли все, но чаще всех ее мыла именно я. Я возмущалась, но родители, видя мое недовольство, только еще больше выдумывали разные причины моего поведения. До сих пор не понимаю, почему им это доставляло удовольствие?

В общем, сесть и выучить нужные формулы у меня так и не получилось. В субботу к маме пришла подруга с парой сопливых дошколят, которых благополучно свесили на меня: весь вечер я их развлекала, строила башни из кубиков, которые папа предусмотрительно принес с балкона, где они хранились последние лет семь, читала им сказки, рисовала собаку, ракету, кораблик. До физики дело так и не дошло. В воскресенье с утра ходила с мамой на рынок за курткой к грядущей весне. Вернулась к обеду, вспомнила, что мне срочно нужно подготовить сообщение по литературе, провозилась с ним два часа. Только собралась сесть за изучение физики, как примчалась Женька с новой историей о своих сложных взаимоотношениях с новым парнем. Просидев у меня добрых четыре часа, Женька умчалась вместе с моим желанием учить физику. Таким образом, решив, что перед смертью не надышишься и будь, что будет, я, совершенно неготовая, поперлась утром в школу.

На самостоятельной по физике я вертелась, заглядывала в тетрадь к соседу, который, впрочем, тоже не блистал знаниями, пыталась привлечь внимание Сашки, но он только отмахнулся, пыталась собрать мысли в кучу и хоть что-нибудь решить. Тщетно. Самое обидное, что Левка так ни разу и не оглянулся. Сидел и спокойно решал, будто нет меня на этом свете. В итоге я сдала учителю листок, в котором с горем пополам решила всего две задачи из пяти. Надеяться было не на что, даже при условии, что обе задачи решены верно, больше пары я точно не получу. Так оно и вышло в итоге.

Таким образом, для того, чтобы в четверти у меня вышла та самая дохлая четверка, мне нужно было написать контрольную на целую пятерку. Выхода не было: выучить на отлично за три оставшихся до контрольной дня я не успею. Остался один вариант — Левка.

Но случилось непредвиденное: на следующий день, когда я, наконец, решила, что поговорю с Чубатиком и, может, даже извинюсь, Левка заболел. Во вторник Левка в школу не пришел. Я еще надеялась, что Чубаров просто маялся животом, ну или просто закосил под больного и остался дома, но нет, по слухам, у Чубатова была высокая температура и кашель. А это значило, что как минимум на неделю Левка пропал с радаров. Ситуация патовая. Надо учить.

Я честно провела за учебником физики целых два вечера. Что-то, конечно, я запомнила, но в целом в моей голове по-прежнему была каша. Я учила, пыталась запомнить формулы, понятия, решить задачи из учебника, иногда даже успешно, тем не менее, физика отказывалась укладываться в моей голове на нужную, специально отведенную для нее полку.

Накануне контрольной я не спала всю ночь. Временами проваливаясь в тревожный сон, я почти сразу просыпалась. Нервы мои были буквально на пределе. Физика была третьим уроком. В кабинет я входила как на эшафот. Состояние мое было совершенно апатичным. Мне было уже все равно. Я почти убедила себя, что тройка по физике далеко не конец жизни. У меня все еще впереди. Подумаешь, у меня в аттестате будет один трояк. Не смертельно. Но стоило мне увидеть задания, аккуратно прописанные на доске вреднючим Фиксом, как я снова запаниковала. Мысленно я проклинала все и всех: физику, физика, себя, Левку, и решала, решала, решала… С горем пополам я решила четыре задачи. Сдав листок с работой, как ни странно, я почувствовала облегчение — будь, что будет.

На следующий день на классном часе Светочка объявила, что в следующую пятницу будет родительское собрание. Это известие прозвучало как гром среди ясного неба. Я уже продумывала варианты вранья для родителей: не скажу про тройку в четверти, потеряю дневник, мама поворчит, но в итоге успокоится. К счастью, меня не часто ловили на вранье, поэтому, скорее всего, и в этот раз мне поверят. Но родительское собрание — это крах всех моих планов. Во время родительского собрания Светочка пустит по рядам классный журнал и мама увидит, что твориться у меня с физикой. Конечно, была вероятность, что мама заглянет в журнал и без всякого собрания, возможно, Светочка или Фикс расскажут ей о моих успехах, встретив в школьном коридоре или учительской на перемене, но это была только вероятность, а на собрании уж точно все вскроется.

Родители почему-то считали, что иметь тройку, даже единичную в четверти, подобно краху всей жизни. Если ты хватаешь тройки в школе, значит, и в жизни у тебя ничего не получится. К несчастью, мне достались родители отличники.

О собрании я, конечно, сообщила в тот же день. Мне казалось, что если я выложу все, что так меня мучило, сразу, мне станет легче. Не стало. Как известно, ожидание казни страшнее самой казни.

В следующий понедельник на уроке физике стало известно, что ни о какой четверке речи быть не может. За контрольную у меня была твердая, по словам Фикса, тройка. Словно издеваясь, Фикс заострил на моей работе особое внимание, даже похвалил за правильное оформление задач без помарок, пожелав мне в дальнейшем улучшить результат, а пока…

После урока физики я рыдала, спрятавшись у окна возле библиотеки, у того самого, у которого когда-то так любила стоять несчастная Ленка Шмарова. Глотая слезы, я отчаянно жалела себя.

— Привет, троечница.

Чубаров. Только его мне сейчас не хватало. Надо же, проболел меньше недели и притащился, когда в его существовании в моей несчастной жизни нет совершенно никакой необходимости.

— Отвали, — просипела я глотая сопли.

— Ты чо, ноешь? — в голосе Чубатика слышалось неподдельное изумление.

— Тебе-то какое дело? Отвали, — присутствие Левки добавило мне чуточку истеричности.

— Ты из-за физики?

— Нет, от несчастной любви.

Левка молчал, о чем-то задумавшись.

— Короче, так, — через минуту уверенно заявил он, — иди умывай свой зареванный фэйс, я все решу.

Шмыгнув носом, я повернулась к Левке:

— Чубаров, ну что тут можно решить? Все, отвали от меня! Мог бы не выпендриваться и помочь мне на самостоятельной.

— Ах, так это я виноват?

— Отвали!

Я схватила рюкзак, оттолкнула возмущенного Левку и ушла в туалет умываться.