Заметки позавчерашней девчонки, или Привет, 90-е!

Инга Ефимова (2024)

Почему мы, люди, склонны идеализировать прошлое? Почему все, как один, твердят, что раньше было лучше? Все просто — там, в прошлом, мы просто были молодыми…Обычный провинциальный городок, средняя школа, юность, первая любовь, кроссовки «Абидас», дискотека… В общем, книга для тех и о тех, чья юность пришлась на лихие и бешеные 90-е… Все совпадения с реальными событиями и людьми случайны.

Глава 4

Моя прекрасная зеленая тушь была в матовом красном тюбике, имела идеальную силиконовую кисть и, хоть и была не очень яркой и без спецэффектов типа разделения и удлинения, делала меня обладательницей настоящего сокровища. Дело в том, что тюбик черной туши к десятому классу был уже у каждой из нас. Даже те, чьи консервативные мамы категорически запрещали использовать косметику, обзавелись этим необходимым любой девушке возраста пятнадцать плюс атрибутом красоты. Кое у кого даже была синяя тушь, яркая, полусухая ( одной очень известной на то время марки), которой невозможно было сотворить хоть сколько-нибудь приличные ресницы, потому что она ужасно комковалась, быстро сохла и беспощадно осыпалась. Тем не менее, зачастую из кабинета истории к началу дискотеки выплывала стайка загадочных прелестниц с накрученными челками, синими ресницами и подведенными простым карандашом губами. И вот представьте: на фоне всех этих однообразно отвизажированных нимф появляюсь я, без очерченных губ, с прямой челкой и зелеными ресницами, уникальная и неповторимая. Ну, это мне так тогда казалось. Вряд ли вообще кто-то в полумраке спортзала, освещенного самодельным световым шаром, сконструированным из баскетбольного мяча и осколков зеркала, замечал цвет моих ресниц. Но я-то знала! Знал и замечал еще один человек — Левка. Левка вообще был моим главным критиком на протяжении всей моей школьной жизни. Он никогда не скрывал своего отношения ко мне и в отличие от Игоря Сергеева никогда его не менял. Еще в начальной школе, кажется, во втором классе Левка угостил меня на перемене ириской, и как-то сами собой завязались наши с ним непростые отношения. Когда я в третьем классе на уроке физкультуры умудрилась запутаться в скакалке и расшибить себе нос, свалившись плашмя на крашенный зеленой краской пол спортзала, Левка не кинулся меня спасать, но зато потом именно он вызвался сопроводить меня сначала до умывальника, а потом в медпункт, каждый раз, когда я получала тройку по физике, единственному предмету, с которым у меня не заладилось, именно Левка утешал меня, ворча при этом, как старуха, что учить надо было лучше. Левка постоянно обитал где-то неподалеку, готовый поддержать, если надо, сделать колкое замечание когда не надо, обсудить ситуацию, ее участников и просто помолчать, если нечего сказать. Хотя сказать Левке всегда было что. Чубатик чаще других получал затрещины от одноклассников, но никак не успокаивался. Учителя считали Левку способным, но очень болтливым и несдержанным, поэтому откровенно не любили. Даже всегда уравновешенная Светочка могла прикрикнуть на распаясавшегося Чубатова или одарить таким взглядом, что Левка мгновенно затыкался. Я относилась к Чубатову с легким пренебрежением, его постоянное присутствие рядом меня раздражало. Но прогнать Левку или окончательно рассориться с ним я не могла — Чубатик прекрасно разбирался в физике, и если к концу четверти выяснялось, что я могу схлопотать итоговый трояк, мне приходилось уговаривать картавого ухажера помочь мне в исправлении ситуации. Левка мог запросто написать контрольную и мне, и себе за один урок, при том, что сидели мы на разных вариантах. Мне нужно было только быстро и внимательно списать. Сидели мы на одном ряду, поэтому передать мне листок с решенными задачами для Левки не составляло никакого труда. Единственное, о чем мне всегда говорил Чубатик, не забыть сделать ошибку, чтобы Фикс (физик) не уличил меня в списывании. Фикс уличал, даже говорил, что некоторые, благодаря гуманитарной помощи от несознательных товарищей, которые делают медвежью услугу, снова получили в четверти шаткую четверку,и предупреждал, что в следующей четверти такого не допустит. Мы с Левкой делали покер-фейс, будто не понимали, о ком речь. Фикс же ограничивался только угрозами, видимо, считая, что хватит с нас таких вот завуалированных оскорблений. С Левкой ссориться учитель не хотел: Левка уже с седьмого класса начал принимать участие в олимпиадах и конкурсах по физике, принося нашей школе и лично Фиксу славу и грамоты.

Я иногда думаю, почему я так ни разу и не ответила на симпатию Левки? Уже в начальной школе я прекрасно понимала, что стоит мне немного проявить благосклонность, и Левка будет мой, что называется навеки, но мне ужасно не нравилась Левкина картавость. Нет, сказать, что Левка был безобразно картав, нельзя, но тот факт, что он слегка картавил, меня все же раздражал. Внешне Левка был симпатичным: невысокий, правда, но подтянутый, русоволосый и кареглазый. Самой замечательной деталью его абсолютно чистого чуть смугловатого лица были глаза, глубоко коричневого оттенка, обрамленные пушистыми ресницами. Но длинные и густые Левкины ресницы не делали его лицо по-девичьи миловидным, а были очень даже мужественными: они не загибались вверх, как у девчонок, образовывая кокетливую дугу, а упрямо торчали вперед. В общем, Левка всем был хорош, но картав.

Мою зеленую тушь Чубатик умудрился разглядеть практически сразу, как только мы вышли из кабинета в коридор и направились в спортзал, откуда уже слышались слова популярной в то время песни одной шведской группы, состоявшей из квартета близких родственников. В своей обычной манере Чубатик возопил:

— О! Черникова позеленела!

Меня, конечно же, взбесили слова Левки:

— Заткнись, придурок, пока сам не позеленел.

Улыбка мгновенно стекла с Левкиного обиженного лица.

— Дура зеленая…

Я наградила Левку презрительным взглядом. Чубатов поспешил ретироваться в сторону Оксанки.

— Оксаночка, как вам к лицу натуральность!

Сахарова расплылась в улыбке. Пропагандировавшая естественность отличница, хоть и находилась всегда вместе со всеми в импровизированном салоне красоты, никогда не пользовалась косметикой. Максимум, что могла сделать с собой Оксанка, это зачем-то намазать губы тональным кремом. Зачем она это делала, никто не понимал, но никто никогда и не спрашивал, потому что на любой вопрос Сахарова отвечала, возводя к небу глаза:

— Ты ничего не понимаешь…

Левка, видимо, понимал. Бледные губы Сахаровой ассоциировались у Чубатика с естественностью, как же. Честно говоря, меня задело Левкино поведение: мало того, что назвал дурой, так еще и переметнулся к Оксанке. Я явственно почувствовала, как во мне проснулся противный червячок мести, беззубый, еще слабенький, но уже задумавший возмездие. Ну, Левка, держись. И Левка удержался. На той памятной дискотеке он даже ниразу не посмотрел в моюсторону, не подмигнул и даже не посмотрел в мою сторону почти до самого конца. И лучше бы было, если бы и не посмотрел вовсе. Потому что именно в тот день мы с Левкой поссорились так, что это мне позже ой как громко аукнулось…

Нет, он не променял меня на Оксанку, он просто, будто забыл о моем существовании. И, как это ни странно, я, до этого момента совершенно безразличная к Левке, вечно снующему рядом, затосковала. Конечно, старательно окрашивая свои не слишком длинные и густые ресницы в болотнвй цвет, я представляла, как будет сражен ими Игорь Сергеев, а теперь вот стою у стены, уныло перебрасываясь с Эллочкой колкими замечаниями в адрес танцующих, и жду, когда на меня обратит внимание Левка. Элка замечает мое тусклое настроение:

— У тебя все в порядке? — приподняв аккуратную бровь, спрашивает она.

— Да, — беззастенчиво вру я, стараясь отвести взгляд от Чубатика, исполняющего смешные движения в центре зала, — ногу только туфлей натерла.

— Понимаю, — безэмоционально сочувствует Элла и тут же спрашивает, — танцевать пойдем?

— Иди, я постою.

— А, ну да, у тебя же нога. Ну, я пойду?

— Иди. Я потом присоединюсь.

— Ок.

Эллочка медленно уплывает куда-то вглубь зала и смешивается с танцующей толпой. Я, оглянувшись, замечаю пару знакомых девятиклассниц, сидящих на креслах возле окна, рядом одно пустое место. Пробираюсь к ним, здороваюсь, говорю что-то приятное и плюхаюсь в свободное кресло. Снова вру про натертую ногу и ищу глазами Чубатика. Вот он! Как на ладони. Танцует, подергивая головой, смеется, жестикулирует. Около десяти минут картинка не менялась. Потом из толпы вынырнули Сашка и Юрка, шепнули что-то на ухо Левке и стали продираться сквозь танцующую толпу к выходу. Проводив их глазами, я заскучала. Оглянулась, но не увидела ни Элку, ни Женьку, ни Юльку. Куда все делись?

Закинув ногу на на ногу я постаралась скорчить максимально безразличное лицо. Вскоре вернулись девчонки, а вместе с ними и Чубатик. Дохнув мне в лицо отвратительным запахом каких-то дешевых сигарет, Левка сообщил:

— А под лестницей Женька с Игорем целуются. Прям взасос.

Жаркая волна хлынула по моему телу, устремившись к лицу.

— Мне эта информация зачем? — прошипела я.

— Ой, ой, можно подумать, никто не…

— Чубаров, заткнись, — я уже не сдерживаясь почти орала ему в лицо, — сволочь ты, Чубаров, сплетница! Баба!

Не ожидавший столь бурной реакции Левка растерянно захлопал глазами.

— Ты чего завелась? — промямлил он.

— Отвали, идиот картавый!

Я пулей вылетела из зала. Весь оставшийся вечер просидела в кабинете, заявив всем, что натерла ноги и не могу танцевать. На самом деле меня страшно разозлили слова Чубарова. О моей симпатии к Игорю догадывались многие, но никто уже давно не касался этой темы, никто, кроме картавого Чубатика, который как будто нарочно случайно вдруг вспоминал этот факт. Сам же Чубатик жутко комплексовал по поводу своей картавости, поэтому мы, класса с седьмого перестали ему об этом напоминать. И вот сегодня я, не выдержав, больно врезала Левке словами о картавости. Будет знать, как трепать языком. Я понимала, как сильно обидела Левку. Но нисколько об этом не жалела. Я тогда еще не знала, что совсем скоро мне придется сильно пожалеть об этом.

Даже удивительно, сколько воспоминаний навевают старые школьные фотографии. Ах, да, я же совсем забыла, что хотела рассказать о нашей с Юлькой ссоре из-за модных в ту пору туфель на высоченной платформе и толстенном каблуке.

Помню, с каким трудом мне удалось уговорить маму купить мне эти туфли! Получив очередной кусочек зарплаты мама, наконец, сдалась. Мы отправились на рынок выбирать, конечно же, самые лучшие туфли. Как ни странно, моделей такой чудесной обуви было представлено минимум три десятка ( не удивительно, это был самый-самый распоследний писк моды), поэтому выбирала я не меньше трех часов. Мама уже измаялась, ругалась, уговаривала и уже почти смирилась, когда я вдруг увидела их — туфли моей мечты. Они, конечно, были черные, платформа и каблук тоже были, но от остальных их отличала одна деталь — изящная пряжка, матово поблескивающая на солнце. Размер был мой! Мама облегченно выдохнула, быстро расплатилась и потащила меня к выходу, видимо, боясь, что я передумаю, и все начнется сначала.

Был конец апреля, и мне пришлось еще довольно долго ждать, когда же мне можно будет выйти в свет в обновке. И вот в промежутке между майскими праздниками этот момент настал. Я, чувствуя себя королевой, вошла в класс.

— Ничего себе, жираф, — тут же среагировал Левка.

Девчонки тут же обступили меня, разглядывая мою чудо — обновку. Все как одна сошлись на том, что туфли невообразимо хорошенькие. Довольная, я уселась на свое место. Весь день я была объектом повышенного внимания и замечала, как одноклассницы, кто одобрительно, а кто и с завистью разглядывали мои ноги. Равнодушной осталась только Юлька. Единственное, что она сказала:

— Ну, я на рынке и поинтересней модели видела.

Я не отреагировала на Юлькино замечание, она всегда была такой, не то чтобы она любила испортить настроение, просто предпочитала быть не как все. Раз всем нравится, значит, Юльке не очень. Как бы между прочим Юлька сообщила, что на следующий выходной поедет с родителями в областной центр и там выберет себе такую модель, которой здесь нет. Угадайте, какие туфли привезла из большого города Юлька? Один в один, как мои. Заявившись в них после выходных, Юлька без смущения заявила, что просто не запомнила, в какой обуви была я, поэтому так получилось, что купила такие же. Сказать, что я была разочарована — ничего не сказать. Я наговорила колкостей Каминской и целую неделю мы с ней не разговаривали. И, если честно, я уже не помню, как помирились, но на том замечательном фото в 10 классе мы с Юлькой уже вместе посмеялись над ситуацией, правда, мою ногу в туфельке раздора на фото прикрыл своими наимоднейшими штанами Толька. Но я-то все помню. И Юлька, наверняка, тоже.