Constanta

Игорь Стенин

Россия. Середина девяностых. Хмель свободы кружит головы. Время искушает юных и дерзких. И, открывая цену жизни, благам и привязанностям, ставит перед выбором: дружить, ненавидеть, любить…

Глава девятая

Пятница была особенной. Сидя за партой, Вика и Коля еле сдерживали возбуждение. Первое путешествие за город вдвоём — в гости к «полосатому» деду.

Накануне родители со Степаном проведали деда. Обратно вернулись впечатлённые, с горой свежего урожая — помидорами, кабачками, яблоками… На словах дед передал, что ждёт внучку. И надеется дождаться её приезда раньше, чем появится ещё одна. Шутки шутками, а деду не позавидуешь, живёт старый моряк один-одинёшенек, компании ему не хватает.

Коля вознёсся на седьмое небо, когда Вика предложила ему составить ей компанию. Обрадовал. Правда, насторожил знакомый шальной блеск в глазах, но она тут же поспешила успокоить себя. Пусть только попробует что-нибудь выкинуть — она просто бросит его по пути. Невелика потеря. Потом посмотрим, как будет вымаливать себе прощение.

Мама, узнав про их совместный отъезд, встревожилась. Подобное намерение явно имело тайную подоплёку. Краснея, Вика ответила ей немым укором. У этих взрослых всегда одно и то же на уме. Как будто не видно, что они оба ещё дети.

Уроки, наконец, кончились. Наскоро перекусив в буфете, они вышли из школы и устремились на вокзал.

Электричка была полупустой. Октябрь, пляжный сезон давно миновал, за стеклом проплывала красно-жёлтым нарядом осень. Вика устроилась у самого окна, Коля подпирал её плечом, сидя рядом. Между их ног на полу стояла большая сумка — в гости к деду они ехали не с пустыми руками.

На половине пути, распугивая сонную тишину, в вагон ворвалась троица подростков. Юная рабочая смена, она же — живое проклятие родного ПТУ. Вдоволь покуролесив и набегавшись, новые пассажиры заняли места на соседней лавке, позади Вики и Коли. Смехом, матерщиной, лущением семечек и плевками продолжили общий путь.

Вика смотрела в окно, изредка с любопытством поглядывая на Колю. Он сжимал её руку в своей, красный, уставившись невидящим взглядом прямо перед собой. Временами, в ответ на шум за спиной, брови его хмурились, на скулах играли желваки. Никаких сомнений — в любой момент он был готов подняться и проявить себя защитником.

Остановки летели одна за другой. Пассажиры постепенно покидали вагон. Пришло время и их выхода. Ступив на перрон, Вика облегчённо вздохнула — неприятный отрезок пути кончился, хулиганы-попутчики остались позади. Вдвоём они спустились с перрона и отправились к билетной кассе — узнать расписание поездов на воскресенье. Остановившись перед огромным стендом, Вика углубилась в чтение. Коля оказался предоставлен самому себе. Скучая, он обернулся и уставился на электричку. Уезжая, та медленно набирала ход. Показалось окно с пэтэушниками. Увидев Колю, все трое вскочили со своих мест, прильнули к окну и начали прощаться. Отчаянием в лицах и жестах. Взгляд Коли застыл. Отчаяние нарастало. Электричка уезжала. Время прощания стремительно таяло. И тогда Коля очнулся. Срываясь с места, бегом устремился вслед, подхватил на ходу с земли воображаемый камень, поравнялся с окном, взмахнул рукой и сымитировал бросок. Попал. Окно вмиг стало прозрачным, как будто за ним никого и не было.

Насладиться победой он не успел.

— Хулига-а-ан! — внезапно истошно закричал кто-то рядом. — Вот он. Держи его!

Оправдываться было бесполезно. Петляя, как заяц, Коля рванулся назад. В мгновенье ока достигнув билетной кассы, подхватил сумку и, увлекая Вику за собой, понёсся прочь.

Они остановились через несколько минут, когда опасность в виде всполошённого кричащего на все лады люда осталась далеко позади. Вика задыхалась, у неё отчаянно колотилось сердце, кололо в боку. Пытаясь придти в себя, она согнулась и упёрлась руками в колени.

— Вика, они первые начали, — сказал Коля. — Я только ответил.

С тяжёлым вздохом Вика выпрямилась. Глаза её источали ледяной холод.

— Слышать ничего не желаю, — прохрипела она. — Ещё раз подобное повторится — сильно пожалеешь. Понял?

— Да, ладно, — отмахнулся Коля. — Я всё равно промахнулся.

— А если бы меня рядом не было? Разбил бы окно?

— Не знаю, — пожал он плечами.

Находя дальнейший разговор бесполезным, Вика махнула рукой.

— Пошли.

До дома деда им удалось добраться без приключений. Дед находился во дворе, коля топором дрова. Идя вдоль забора к калитке, смотря во все глаза на него, Вика испытывала невольный трепет. Её дед. Всегда в строю, солдат полка Победы, вне времени и перемен.

Увидев гостей, дед воткнул топор в колоду, утёр руки и пошёл навстречу.

— Здравствуй, внучка!

Растроганная Вика не жалела чувств, обнимая и целуя родного человека. Нельзя пропустить ни морщинки… Внезапно щека полыхнула огнём. Ойкнув, она поспешила остановиться и отпрянуть.

— Колется, — пожаловалась она.

Старый Греков провёл рукой по щетине.

— Колется, — с улыбкой подтвердил он.

— Бриться надо.

— Это точно. — Дед перевёл взгляд на Колю. — Как звать?

— Николай.

— Водку пьёшь?

— Ещё не пробовал.

— Жаль, а то бы научил тебя опохмеляться.

Теряясь в поисках ответа, Коля потупился.

— Дед, что за глупости ты говоришь? — поспешила вступиться за друга Вика. — Коля — ещё школьник.

— И что? Это не повод ставить на себе крест. Тем более, когда он с меня ростом.

Коля, оживившись, поднял глаза.

— Не робей, — подмигнул ему дед. — Школа школой, а главная наука — сама жизнь. Раз приехал, познакомлю тебя с ней, введу в курс молодого бойца.

Колины глаза зажглись.

Нехорошее предчувствие охватило Вику. Перспектива приятного отдыха стремительно улетучивалась. «Полосатый» был верен себе. Пользуясь подвернувшимся моментом, сколачивал экипаж.

— Дед, а ведь мы к тебе в гости, — недовольным тоном сказала она.

— Добро пожаловать! — откликнулся он.

— Хотим отдохнуть на природе, — продолжила она.

— Пожалуйста.

— Гостинцы у нас.

— Понял. Семь футов нам под килем. Идём обедать.

И, ухватив сумку с гостинцами, он развернулся к дому.

Предчувствие не обмануло Вику — дед и в самом деле положил глаз на Колю. Срочно требовалась помощь по хозяйству. И «полосатый» не мог отказать себе в искушении вылепить за обедом из парня добровольца. Обед кончился. Оба отправились работать. Скрепя сердце, Вика осталась в доме одна. Единственное, что могло в этой ситуации утешить — клятвенное заверение деда в разумных пределах помощи. Часы сверены — всего каких-то пол-суток и затем полная свобода передвижения им обоим. Как они распорядятся этой свободой деда, казалось, не волновало. Два юных голубя прилетели поворковать наедине. Не будет же он им помехой.

Посидев в одиночестве, без дела, Вика заскучала. Поднялась, прошлась от окна до окна и решила привести в порядок холостую дедовскую обитель. Это занятие так увлекло её, что с непривычки пошла кругом голова. Оставив веник и вытряхнутый наполовину ковёр, она поспешила в укромное место под бабушкиным портретом.

Какая дикая несправедливость: гибель под колёсами по вине пьяного водителя. А будь всё иначе, была бы бабушка жива, разве сидела бы сейчас здесь Вика одна-одинёшенька, потерянная, уставшая и обиженная. Бабушка не дала бы в обиду. Приласкала бы, ободрила, а главное — запретила бы деду своевольничать. Вика приподнялась и, обернувшись, устремила взгляд на старую чёрно-белую фотографию. Лицо на портрете, молодое и весёлое — на нём бабушке не было и сорока — ожило. В бабушкиных глазах Вика увидела себя. Почудилось, что они с ней одно целое. А ведь так оно и есть, поддакнул голос внутри. Внучка — прямое бабушкино продолжение. Связь между ними жива вопреки всему — скреплённая родной кровью поколений. Здравствуй маленькая дюймовочка, была у тебя защита и опора, есть и будет, ты на этом белом свете не одна.

…Её разбудил яркий свет и шум. Открыв глаза, она увидела деда и Колю, топчущих пол грязной обувью.

— Спишь? — спросил дед, улыбаясь.

Негодуя, Вика вскочила на ноги.

— Сплю, — заявила она. — После трудов праведных. Не заметил, что здесь чисто?

Уставившись себе под ноги, дед озадаченно почесал голову.

Вика подняла голову и с чувством оскорблённого достоинства вышла из комнаты. Затевать сыр-бор с этой компанией она не собиралась.

Компания признала свою вину. Дед демонстративно, с азартом, вымел все грязные следы из дома, Коля не менее усердно рассеял их по ветру. Инцидент, казалось, был исчерпан. Выдерживая характер, Вика погуляла некоторое время по двору, вернулась в дом и без лишних предисловий и околичностей возобновила прерванное общение.

Было зябко. Светало. Вика закинула руку за изголовье кровати, нащупала наручные часики на тумбочке, поднесла их к глазам. Циферблат показывал прошедшее время. Так и есть — забыла завести. Немудрено, всё-таки это первая ночь, проведённая с мальчиком. Крутя колёсико завода, она приподнялась и устремила взгляд в сторону Коли. До дивана шагов пять. Длинных. Интересно, как он переночевал? Судя по смятому, расположенному в ногах одеялу, закрытой крест-накрест руками голове, ему было не до сна — с кем-то боролся.

Откинувшись на подушку, она уставилась в потолок. Чета комаров, лишённая каких-бы то ни было инстинктов, деля пятачок крошечного пространства вниз головой, мирно дремала прямо перед ней. Сонное царство. Жизнь за лишнюю минуту сладкого сна. Присоединяйся!

Обдумывая ответ, она затаилась. Слов нет, понежиться хотелось. Тем более, когда ты здесь не одна — в компании.

— Коля, — позвала она. — Коля-а-а…

Тишина.

Внезапно нечто вроде маленького беспокойства заворочалось внутри. Мысль, что придётся провести выходные вот так, лёжа, впустую, не за грош, ужаснула её. Беря себя в руки, она откинула одеяло и, поднявшись, соскочила с кровати.

Исполнив армейский норматив по одеванию, на одном дыхании она подскочила к дивану, схватила одеяло и бросила его на спящую Колину голову. Не дожидаясь ответной реакции, с криком побежала из мансарды вниз.

— Деда!

Отклика не было. Вика юркнула на кухню, оттуда в комнату. Пусто. Кровать деда была убрана, без морщинки, аккуратно, по-походному, ярким вызовом и укором всем лежебокам. Вика вспомнила про свою расхристанную постель, отвернулась и, ёжась, побрела умываться в коридор. Голубой умывальник встретил её. Самодовольный, бока раздуты, словно полон воды по самую крышку. Предвкушая потоп, Вика осторожно тронула его ладошкой снизу. Всхлип. Долой крышку… Внутри до самого дна — пустота. След «полосатого», он и здесь первый, попробуй угонись за ним.

Вернувшись в комнату, она осмотрелась. Чем же взбодрить себя? Взгляд остановился на старой ламповой радиоле. Она подошла к ней, приласкалась, провела обряд колдовства и отправилась на кухню. Магия возымела своё действие — вслед ей начал распеваться Джо Дассен.

Под голос любимого певца она начала готовить завтрак. Вскоре еда — разогретые мамины котлеты с вермишелью — была готова. И в этот момент, рядом, как нельзя кстати, объявился Коля.

— Коля! — скомандовала она. — Срочно нужна вода в умывальник.

— А где её взять? — спросил он, зевая.

— Во дворе колонка.

— Пошли, умоемся под ней.

— Ты что — с ума сошёл? На улице ноль градусов.

— Тогда я один.

— Делай, что хочешь. Только сначала, будь добр, заполни умывальник, потом — подвиг.

Коля исчез.

Вика вспомнила про деда. Куда подевался? Неужели замышляет что-то опять? Сегодня у них с Колей в планах поход в лес, костёр. Не хотелось бы попасться впросак, как вчера.

Внезапно хлопнула дверь. На кухню пулей влетел Коля — в одних плавках, возбуждённый, красный, как из парной. Рука деда, сразу поняла Вика.

— Вик! — вскричал Коля. — Меня дед окатил у колонки целым ведром!

— А ты и не сопротивлялся. Почему?

— Мы проверяли: настоящий я мужчина или нет.

— Зачем?

— Надо было. Иначе дед не пустил бы в лес нас одних.

— Ну, дед! — возмутилась не на шутку Вика. Кинула взгляд на дверь. — А где он сам?

— Не знаю. Зато как мне сейчас хорошо! Даже жарко. Сбегаю, умоюсь ещё.

— Коля! — прикрикнула Вика, но было поздно — того уже и след простыл.

Покачивая головой, Вика ухватила сковороду. Ища свободное место на столе, обратила внимание на странную пирамиду под полотенцем. Оставив сковороду, потянула за полотенце… И обомлела, обнаруживая перед собой стопку свежих румяных блинов, пропитанных красным ягодным вареньем. Гонка прервалась. Промежуточный финиш. «Полосатый» предлагал мировую.

Начало прогулки обескуражило. Лес оказался заперт преградой. Оголённые, лишённые листьев, кусты, смыкаясь, препятствовали движению. Стоя перед ними, Вика предложила путь в обход, но Коля и слышать ни о чём подобном не хотел. Разбежавшись, он устремился в прорыв. Кусты не устояли перед ним, расступаясь и отчаянно хлестаясь ветвями вдогонку. Вика осталась одна. Недолго думая, она развернулась спиной к кустам, зажмурилась и последовала явленному примеру. Рывок, провал, блуждание в потёмках — и Колин смех и руки встретили её по ту сторону живой границы.

Утопая в мягкой лесной подстилке, Вика всем сердцем ощутила и почувствовала свободу. Впереди глаза радовал целый хоровод красавиц берёз. Приходя в себя, предложила Коле держать курс на них.

Они обосновались близ большого поваленного дерева. Запасшись хворостом и дровами из сухостойных сосенок, сложили шалашик, сели и предложили пищу огню.

Костёр набирал силу. Сгорая первой лёгкой добычей, нижние тонкие сухие веточки чернели, затем вдруг белели и рассыпались золою. Языки пламени жадно устремлялись вверх, облизывая дрова, изгоняя шипящую влагу и норовя полыхнуть из всех их пор ярким весёлым плясом.

Лес вокруг, казалось, затих. Мальчик и девочка сидели рядом, плечом к плечу, выпустив на свободу огненного джинна и завороженно любуясь им, всемогущим.

— Классный у тебя дед, — промолвил Коля.

— Да, — откликнулась Вика.

— А он воевал?

— Конечно. Только ты от него рассказов не дождёшься. Эта тема запретная.

Вика помолчала.

— Бабушка рассказывала, что однажды он был на волосок от гибели. Из батальона их осталось только пятеро.

— Батальон — это много?

— Наверно. Они выходили из окружения, охраняли какого-то важного генерала, не давали немцам подступиться.

— Они были десантники?

— Моряки. Братва без страха и упрёка. «Полундра».

Поджав губы, Коля молча и уважительно склонил голову. То были люди избранного круга.

— Генерал спасся? — спросил он после паузы.

— Да. И дед вместе с ним. Он при генерале личным охранником был, потому что самый молодой.

— А у деда много наград?

— Хватает. Но самая главная, как он сам говорит — это жизнь.

— Вик!

— А?

— Я хочу быть похожим на твоего деда. Чтобы и в старости быть таким, как он. Решено, буду обливаться по утрам холодной водой.

Вика посмотрела на него.

— Ты не торопишься? Это утро ещё не кончилось.

— Да, брось ты. Что мне будет? Я, знаешь…

— Коля, — тихо позвала Вика, перебивая его.

Он осёкся.

— Что?

— Холодно, — повела плечами Вика.

Коля внимательно посмотрел на неё. Жар румянил её щёки. В глазах, отражаясь, плясали яркие блики костра. Он потянулся ей навстречу. Сближаясь, осторожно обнял её, прильнул губами к тёплой щеке. Почувствовал отражением себя.

Лес зашумел. Пришли в движение мехами кроны деревьев, разогнали, подхватили и понесли воздух навстречу огненной стихии. Проснулись спящие светлячки. Взвился до небес костёр. И, казалось, нет спасения всему живому. Но… двое уцелели. Опасность минула их. Укрываясь в тени лесного огня и довольствуясь его теплом, они остались вне зоны горения, самими собой, детьми — играющими в любовь мальчиком и девочкой.

Сумерки сгущались. Небо над головами почернело. Сливаясь единым фоном, окрасились в тёмные тона деревья вокруг.

— Коля! — встрепенулась Вика, поднимаясь. — Уже вечер.

Сборы в обратный путь были коротки. Костёр пылал. Полный жизни он выражал способность гореть и гореть — до хлопьев невесомого пепла. Вика была не против. Но Коля взбунтовался, решив бросить вызов стихии и сразиться с ней один на один.

Он догнал её у кустов. Дым ел глаза, выжимал ручьями слёзы, однако мальчику было всё равно, счастье его было безмерно, очередная победа кружила голову — он ощущал себя дождём Вселенной, пролившимся на маленький горящий лес и укротившим огонь.

Дом встретил их ярким светом. Перед окнами, развеваясь на ветру, трепетала тельняшка. Подобно поднятому флагу, деля на равных радость возвращения, она обещала отдых, кров и еду.

Коля открыл дверь, устремился вперёд и тут же, как кур в ощип, угодил в крепкие дедовские объятия. Засада. Минуя борющихся охотника и жертву, Вика поспешила унести ноги — прямиком на кухню.

Большая кастрюля стояла на плите. Она подошла, подняла крышку и, выпустив наружу клубы пара, заглянула внутрь. Источник вечной жизни — волшебный флотский борщ — предстал перед ней.

— Дед, ты ел? — крикнула она, облизываясь.

Ответа не последовало. Она крикнула ещё раз, постояла в раздумье и, закрыв кастрюлю, пошла на поиски. Прихожая, комната… Никого. Ясно — мужская компания была вновь одержима своим двором. Возвращаясь, Вика остановилась. Собственные глаза, отражаясь в зеркале, привлекли её внимание. Такие непохожие на себя, счастливые, дикие, лесные. Чего им не хватало? Музыки! Срываясь с места, она устремилась к старой радиоле. Загорелись лампы, закружилась, наматывая витки, голубая прозрачная пластинка и вскоре бархатистый мягкий голос Джо Дассена, оживая, воспарил в пустой тишине. Подпевая, Вика направилась на кухню, дошла до порога и вдруг замерла. Вторя ей и песне, со двора нёсся радостный собачий лай. Рой вернулся с прогулки.

Не находя себе места, отчаянно жестикулируя хвостом, пытаясь выразить доступным языком все лучшие собачьи чувства, большая серая дворняга металась между Колей и дедом. Увиливания, хлопки, смех… Чувства пропадали. Но подоспела Вика. И всё изменилось. Явилось миру чудо, торжество без границ, яркий праздник воссоединения общего родного начала человека и зверя.

Вика ворочалась. Объятия у костра. Разве заснёшь после них. Утром она боялась, что взволнуется море, стихия вырвется наружу и случится непоправимое — она потеряет Колю. Но беспокойство оказалось напрасным. Внутри было тихо и покойно, ни отголоска. Коля остался близким и родным.

Ночь. Полна копилка. В любой момент можно закрыть глаза, уснуть и начать любоваться ими — безопасными страничками детских снов. Пусть так будет и дальше, без последствий. Ведь всё хорошо — Коля любит её, она — его, а больше ничего и не надо.

Внизу скрипнула дверь. Звуки бодрой мелодии огласили пространство, раскатистый женский голос, прорываясь сквозь них живым словом, произнёс:

— Говорит «Голос Америки» из Вашингтона. Программа для полуночников. Мы снова с вами, друзья!

Дверь захлопнулась. Всё стихло. Ни звука. И вдруг среди звенящей тишины откуда ни возьмись донёсся комариный писк. Тонкий заливистый, исполненный безудержного азарта охотника. Досада охватила Вику. Зима на носу, грядёт конец всей жизни, а одному из приговорённых насекомых всё равно неймётся — зовёт в пике чужая кровь.

Она приподнялась, села и отчаянной отмашкой рук вступила в незримый бой с летучей напастью.

Ночь постепенно брала своё. Мысли Вики кружились, путались и пропадали. Сменяя друг друга, мелькали зрительные образы. Поезд. Проплывающие мимо за окном дома, деревья, люди. Кто-то большой и сильный, обращая на себя внимание, махнул вслед ей рукой.

— Я с тобой! — донесло крик эхо.

— Я с тобой, — повторила она, уезжая.

Было позднее воскресное утро. Охваченный плотницким усердием дед строгал рубанком доски. Рой, сидя на цепи, контролировал порядок. Терпкий запах свежей древесины разливался по двору.

Дверь дома распахнулась. На пороге появилась Вика. Рой рванулся ей навстречу прыжком во всю длину цепи. Остановился, скованный неволей, и принялся скакать на месте, весь вне себя от радости и возбуждения.

Его обострённые нюх и чутьё предвкушали праздник. Борщ, тот самый, чудесный и забытый, которым дед кормил в те годы, когда их родная стая жила втроём. Всё не зря — невыносимая тоска по бабушке, долгий, трудный и безуспешный поиск её следов, вой по ночам… Конец печалям. Плохие времена были пережиты.

Вика не обманула собачьих надежд. В её руках действительно была миска с борщом. И личный подарок другу — оторванное от своей порции мясо.

Увидев Вику, дед прервал работу. Выковыривая стружку из рубанка, предупредил:

— Смотри, пальцы береги.

Вика не вняла предупреждению. Она смело подошла к Рою, поставила миску перед ним, присела рядом и запустила пальцы ему в шерсть.

Пёс ткнулся в неё, лизнул и, извиняюще мотнув головой, склонился над миской. Борщ начал с шумом таять. Лаская Роя, Вика забыла про всякую осторожность. Но дед был настороже. Упёртый строгий хозяйский взгляд довлел над псом. И тому ничего другого не оставалось, как вымарывая из себя зверя, стараться выглядеть агнцом — образцом кротости, добродушия и миролюбия.

Когда миска опустела, дед, глядя на облизывающегося довольного Роя, заметил:

— Пропала собака.

— Ну что ты, деда, — вступилась Вика. — Он просто хорошо поел. Правда, Рой?

Рой гавкнул в знак благодарности.

— Собака должна знать своё место, — сказал дед. — Она не птица небесная, чтобы кормить её с руки.

— Дед, Рой не просто собака — он наш друг.

Дед усмехнулся.

Вика присела, обхватила голову Роя и посмотрела ему в глаза.

— Таков наш дед, — с сожалением произнесла она. — Никогда не выставляет свои чувства напоказ, но будь уверен, Роюшка — он любит тебя.

Рой внимательно выслушал её, повернул голову к деду и замер немым ожиданием, словно спрашивая, правильно ли он понял эти слова.

Дед промолчал. Но вид его был красноречивее всяких слов. Нам, брат, с тобой зимовать.

Вернувшись в дом и пройдя на кухню, Вика встретила Колю. Он сидел, уткнувшись в чашку чая, сосредоточенно и неподвижно, словно ища в ней клад.

— Привет! — обратилась она к нему. — Как спалось?

— Э-мме-э, — отозвался Коля, продолжая углублённо изучать чашку.

Чувствуя неладное, Вика подошла и заглянула в чай.

— Ты что такой? — спросила она, не найдя ответа.

— Нос не дышит, — ответил Коля гнусавым голосом, не поднимая головы.

— Посмотри-ка на меня! — велела Вика.

Коля подчинился.

Его вид ошеломил её.

— Допрыгался, испытатель!

— Да, — тяжело вздохнул Коля.

— Сиди. Надо рассказать деду.

— Вжик, вжик, — летели из-под рубанка стружки.

Дед с воодушевлением строгал очередную доску.

Вика подбежала к нему.

— Коля заболел!

— Как это его угораздило?

— Без тебя не обошлось. Ведро воды утром помнишь?

Дед остановился, отложил рубанок, взглянул на Вику.

— Что совсем больной?

— Совсем.

— Сочувствую.

— Сочувствуешь?! Ну, ты даёшь, дед! Коле плохо. Он сюда здоровый приехал. Тебе не стыдно?

— Кто знал, что этим кончится, — пожал плечами дед. — Надо было сразу признаться: так мол и так, сделан из сахара, ограниченной годности. Я ведь ему навстречу шёл.

— Что теперь делать?

— Лечиться. И не смотри на меня так. Прожжёшь насквозь — придётся всему Репино карантин объявлять. Давай, зови его сюда ко мне, во двор.

Вика убежала. Спустя несколько минут она вышла из дома, сопровождая еле переставляющего ноги, одетого в ватник инвалида.

С выражением прощающегося с жизнью мученика на лице Коля приблизился к деду.

— Однако как тебя скрутило, — заметил дед. — Холодно в ватнике-то?

— Да-а, — передёрнул плечами Коля.

— Видишь, как всё вышло — не так, как хотелось бы. Выбор теперь у тебя невелик. Либо таким навсегда останешься, либо послушаешь меня.

Борясь с собой, Коля попытался обрести дополнительную устойчивость.

— Что? — приложил к уху руку дед.

— Ш-ш-ш…

— Не слышу! — рявкнул дед и сбросил куртку, оставаясь в одной тельняшке.

Вика вцепилась в Колю сзади. Он отчаянно заморгал глазами.

— Если веришь мне, — голос деда звучал натянутой струной, — айда за мной. Утренняя роса нынче свежа и бодра как никогда. Сольёмся с ней в одно целое. И не слушай мою Викторию. Она тебе сейчас не подмога.

— Греков! — попыталась урезонить деда Вика.

Но тот отмахнулся. Его внимание было целиком устремлено на Колю.

— Ну, что, двое здесь мужиков или один?

Вместо ответа Коля начал раздеваться.

— Вика, отвернись! — приказал дед.

Глаза Вики растерянно заметались, не зная, что делать, как противостоять творящемуся беспределу, она отвернулась и начала молча поднимать падающие наземь Колины ватник, рубашку, штаны…

Дед в одних плавках устремился к колонке. Обнажённый Коля — за ним.

— Ты сам виноват, — говорил дед, сатанея на ходу. — Породнился вчера с водой, теперь надо жить с ней в союзе, разлуки, как видишь, она не прощает.

Жадно хватая воздух ртом, словно пойманная рыба, Коля прислушивался.

Дойдя до колонки, дед встал босыми ногами на цементную плиту, сжал кулаки и, потрясая ими, послал вызов всему холоду на земле, в небесах и на море. Поставил ведро под кран, открыл вентиль. Кран выдохнул, задумался на мгновение и брызнул струёй шумной ледяной воды.

Ведро наполнилось до краёв. Коля замер. Дед подмигнул ему, схватился за дужку и, подняв ведро, в мгновенье ока облил себя водой с головы до пят.

— Уф!

Коля поёжился.

— М-моя очередь?

— Точно.

— А м-может не надо? — жалобно выдавил Коля.

Но дед, как будто не слыша его, скомандовал:

— Вставай на моё место!

Через силу, как неживой, Коля шагнул на плиту.

Снова зашумела струя, ведро начало заполняться водой.

— Стой смирно, — велел дед. — Закрой глаза, отключись.

— А как отключиться? — спросил Коля, зажмуриваясь.

— Это просто. Вспомни себя до рождения.

Скрипнула дужка, донёсся лёгкий плеск. Коля почувствовал лёд всей изнанкой кожи. Стиснул зубы…

Вода выплеснулась.

Он открыл глаза. Лужа расплывалась у ног. Мимо.

Улыбаясь, дед покачал пустым ведром.

— Молодец!

— Дед! — Стоя у дома и прижимая к себе Колину одежду, Вика сердито смотрела на них.

— Идём, — махнул ей дед рукой.

Коля молчал, не в силах произнести ни слова. Рот его был открыт. Он дышал им взахлёб, как отпущенная в воду рыба. Уже не больной — битый, тот самый, за которого всегда дают двух. Небитых.

После экзекуции, отправив внучку и Колю в дом, дед взялся было снова за рубанок, но сноровка покинула его. Инерция была велика. Экзекутор доминировал над плотником. Он решил передохнуть. Отложил рубанок, развернулся и пошёл по следу молодёжи. Возвращать былое равновесие.

— Эй, Серафим! — раздался вслед ему оклик.

Он оглянулся. За забором маячила грузная фигура соседа Леонтия. Махая руками, тот звал к себе. Изменив направление, дед пошёл ему навстречу.

— У тебя никак гости? — спросил Леонтий, поздоровавшись.

— Да, — ответил дед. — Внучка.

— А парень кто?

— Какой парень?

— Цыган. Никак жених, а? — Лицо Леонтия розовело на глазах, предвкушая свежую животрепещущую новость для всего посёлка.

— Привиделось тебе. Внучка одна.

Леонтий растерянно вытаращил глаза.

— Не было никакого цыгана, — сказал дед. — Собака на цепи — почуяла бы.

— Шёл я мимо давеча… — неуверенно начал Леонтий.

— Меня рядом видел? — спросил дед.

— Нет.

— Я же говорю — привиделось. Мне с чужаком на одном дворе не разойтись.

— Ладно, шут с ним, — проговорил Леонтий, смотря на деда с недоверием. — Значит, одна твоя внучка?

— Одна голубка, одна.

Вынужденный поверить на слово, Леонтий махнул рукой. Порозовевшее лицо начало бледнеть. Оставляя в покое чужие радости и печали, пришло время вспомнить про свои собственные.

— Беда у меня, Серафим.

— Что случилось?

— Мыши. Целое кладбище в подвале.

— Вот это да! Неужто голодуха доконала?

— Я было поначалу и сам так подумал. Да у всех, вишь, знак характерный — хребет переломан. Опознал, чья работа. Летом у меня мансарду семья снимала. Тихая, хорошая, всем довольная. И я ею доволен тоже был. Питались они там же — в мансарде. На погибель мышам. И, вишь, одну за другой потом из мышеловки тихо, тайком, в простенок отправляли. Он худой у меня. Все до подвала и долетали. Полез намедни за огурцами, а там…

— Вернули, стало быть, тебе твоё добро? — заметил дед, улыбаясь.

— Нагадили поганцы в самую душу. Что теперь делать?

— Яму копать, — посоветовал дед. — Для братской могилы. Чем глубже, тем лучше.

Сзади в доме скрипнула дверь, наружу выглянула Вика.

— Дед! Ты где? Мы с Колей ждём тебя.

— Иду, — откликнулся дед.

Леонтий, насторожившись, вытянул шею.

— Коля? А кто это — Коля?

— Родственник малолетний.

— А говорил — одна внучка.

— Так он от земли два вершка. Не считается.

— Он на тебя больше похож или смуглее? — вновь начало розоветь лицо Леонтия.

— Чуток смуглее.

— Он самый и есть цыган! — не терпящим возражений тоном заявил Леонтий. — Два вершка волосы у него на голове.

— А хоть бы и так. Что теперь?

— Женихаться приехал?

— Эх, как у тебя личность разгорелась! — заметил дед. — Был бы курящим — прикурил.

— А всё же?

— Напрасно ты полыхаешь, Леонтий. Нет здесь ни женихов, ни невест. Одни родственники. Вечером уезжают.

— Ах, Серафим, — покачал головой Леонтий. — Старый ты краб. Так и помрёшь со своими тайнами.

— Вот свидимся на том свете, тогда и исповедуюсь, — улыбнулся дед. — Узнаешь всё.

Они не покидали дом до вечера. Пользуясь подвернувшейся возможностью, дед обучал Вику премудростям домашней кулинарии. Под его руководством она попыталась приготовить обед — первый в своей жизни. Не хватило нескольких ингредиентов. Каких именно, дед не уточнил, лишь многозначительно прищурившись во время общей пробы.

Коля долечивался. На сей счёт в его распоряжении были пар от сваренной в мундирах картошки, горячий сладкий чай и старые, выцветшие от времени, фронтовые фотографии деда.

Пришло время отъезда. Как ни отговаривали деда и Вика, и Коля, он отправился провожать их на станцию.

Стоя перед раскрытыми дверьми электрички, Вика не удержалась и бросилась ему на шею.

— Не забывай про меня, — сказал он ей на ухо. — Приезжай.

— Обязательно, — прошептала она. — Я люблю тебя, очень-очень…

Прощаясь и жмя руку деда, Коля смотрел на него во все глаза. Стараясь запечатлеть всё, не пропустить ни одной детали, он высекал его навечно в граните своей памяти.

Электричка уехала. Смахнув невольную слезу, дед постоял, посмотрел ей вслед и отправился домой.

Оставленный один, визжа и лая, пытаясь вырваться на волю, Рой бесновался на цепи. Дед открыл калитку, прошёл во двор и остановился перед псом. Утихомиривая, потрепал по загривку. Поднял глаза в небо, приложил пятерню к груди и, унимая свои сердечные боль и трепет, вздохнул.

— Будем зимовать, Рой.